Текст книги "Порабощение"

Плеть и плоть

Для начала Никон сделал вид, что не узнал ее. Однако притворяться слишком долго он не мог – красивые девушки со здоровой кожей были его большой слабостью, в которой он себе никогда не отказывал. Ни одна из побывавших в его комнате за все это время, не могла сравниться с Маль. Она не знала об этом, ей было известно лишь то, что он очень хотел заманить ее к себе и не более. Сейчас, когда впереди была перспектива сделать Хельгу независимой, она могла думать только об этом. Ее мало волновали другие дела, и целая ночь мучений уже не казалась такой страшной, как прежде.

Впрочем, неприкрытое злорадство Никона несколько охлаждало ее оптимизм. Его плотоядный взгляд, вскользь оброненные замечания и довольные улыбки выводили ее из себя, но она держалась, помня о том, что от ее поведения зависит дальнейшая судьба маленькой дочери.

Она сказала, что сможет устроить все только через неделю после того, как ее примут на работу, и Рувим согласился подождать.

Когда вступительные аккорды подошли к концу, и ей выдали рабочую форму с ведром и шваброй, Маль смогла немного расслабиться. Первая и самая шаткая часть плана осталась позади. Она волновалась, что Никон не захочет принять ее на работу или сделает еще что-нибудь. К счастью, или к несчастью, он оказался настолько похотливым и предсказуемым, что все прогнозы Фица исполнились на сто процентов.

Вечером она спускалась вниз, в лабораторию и оставалась там по часу или даже больше. Сил на уборку у нее уже не оставалось, но иногда ей приходилось забирать с собой мусор и выносить его на свалку.

Рувим стал разговорчивым и даже приветливым. За эту неделю они успели о многом поговорить, и Маль использовала каждую возможность для того чтобы узнать и понять как можно больше.

Незаметными вопросами, намеками и подсказками ей удалось выспросить, кто построил такую обширную лабораторию под землей, как ему удалось ее оснастить всем необходимым, и где он взял этих странных белых мышей. Ответы были простыми, но удовлетворяли ее любопытство сполна. Помещения и проходы остались здесь еще с тех пор, как под землей проходила другая сеть тоннелей, соединявшихся в один хребет. Они не использовались уже очень долгое время, и он потратил немало сил для того чтобы найти две комнаты с рабочей вентиляцией. Еще больше труда ушло на подключение к электрическому потоку и наладку водоснабжения. За трубами с отравленной водой мало кто следил, в то время как чистая вода находилась под неусыпным контролем. Поэтому чистую воду приходилось покупать у спекулянтов. В последнее время этим занимался только Фиц. Воды было нужно много, поскольку приходилось ухаживать за мышами. За ту неделю, что он пролежал дома, мыши успели почти одичать. Он оставил им много корма и еще больше воды, но они успели все это разнести и превратить в настоящий свинарник. Маль слушала все его рассказы с улыбкой. В общении Рувим открывался с иной стороны – он часто шутил, активно пользовался жестами и мимикой, а также знал столько новых слов, сколько она не слышала за всю свою жизнь. К слову сказать, мыши остались у него еще от отца – они, как ученые, всегда держали у себя несколько десятков для опытов, хотя популяцию приходилось жестко контролировать, убивая лишних питомцев. От этой детали Маль незаметно поморщилась.

Оставались вопросы касательно денег. Откуда у него столько средств для того чтобы содержать мышей и покупать много чистой воды? Где еще он должен работать, чтобы покрывать все расходы?

Маль ждала и надеялась, что после предстоящей страшной ночи ей удастся выяснить еще что-нибудь, но приближавшееся событие отвлекало ее от мыслей. Порой она забывалась и уходила в себя. Страх наполнял все ее существо, и она дрожала от холода, пробиравшегося под кожу. Ей было известно, что случается с девушками, побывавшими в руках Никона. Еще она знала, что он попытается отыграться на ней за то, что на первое его предложение она ответила твердым отказом. Наверняка он захочет наказать ее за гордость, за решение уволиться и за постоянную неприступность. От такой токсичной смеси эмоций и намерений можно было ожидать чего угодно. Маль усердно прогоняла эти мысли, но иногда в ней просыпалась звериная паника. А что если она не сможет вернуться к дочери? Что если он убьет ее и сбросит тело на свалку? Никто не станет искать пропавшую уборщицу. Все привыкли к тому, что ежедневно пропадают десятки женщин, попавшихся в руки грабителей.

Рувим говорил ей, что набрал первую сотню детей, используя старые связи. Он рассказал о старом знакомом, работавшем в детском приюте. Маль ничего не знала о таких заведениях, поскольку ее эта беда пока что обходила стороной. Сейчас же, когда ее собственная дочь рисковала когда-нибудь оказаться в одном из таких домов, она решила хорошенько разузнать о том, где и как живут осиротевшие дети. Ничего вразумительного Рувим сказать не мог, но обещал, что после того, как она добудет ему компоненты, он познакомит ее со своим приятелем. Это было еще одним стимулом для того чтобы пережить встречу с Никоном и вернуться домой.

Фиц сидел на табурете, жевал кусочек хлеба и рассуждал вслух, подводя итоги.

– Ты отправишься к Никону в шесть часов вечера после работы. В семь мы с Син зайдем в подземный ход и к половине восьмого как раз будем под нужным коридором. Пока доберемся до склада, будет примерно восемь или половина девятого. Список у тебя? Отлично. Нам потребуется копия на случай, если один из нас потеряется. Сколько всего получается? Двадцать килограммов… есть и жидкости… да еще и в стеклянных бутылках? Это плохо. Син, ты сможешь выйти сама, если меня не будет рядом? Это отлично, но тележка поможет только на поверхности, а когда спустишься под землю, никакого толку от нее не будет. Ладно, придумаем что-нибудь. Это просто техника. В общих чертах, наверное, все. И еще, Маль, не забывай кричать, он это любит. Зачем я это говорю? Затем, что, насколько я понял, ты можешь стиснуть зубы и давиться криком, только бы не доставить никому удовольствия. Но ты идешь туда именно, чтобы он разомлел и потерял бдительность, так что не будь такой вредной.

Завтра Маль предстояло отправиться на пытку. Фиц и Син рисковали никак не меньше – они должны были пробраться на склад и выкрасть нужные компоненты. Все они жутко нервничали, но отступиться уже не могли.

В назначенный день она поднялась с постели раньше обычного. Ей удалось заранее встретиться с Син и попросить ее заглянуть в квартиру следующим утром на случай, если сама она не сможет вернуться. Син сказала, что если она не найдет возможности прийти, то обязательно пришлет Фица.

Уходя на работу, она остановилась в дверях и наклонилась к Хельге. Малышка всегда выходила, чтобы проводить ее.

– Я теперь снова всегда одна, – пожаловалась она своей маме, словно почувствовав, что именно в это утро над ней нависла угроза настоящего одиночества.

– Да, милая, но это не будет длиться долго, – пообещала Маль, зная о том, что уже завтра постарается уволиться или просто сбежать.

– Ты придешь вечером? – поднимая на нее карие глаза, доверчиво спросила Хельга.

Она никогда не задавала таких вопросов, а Маль еще никогда не бросала ее одну на целые сутки. С чего бы ей спрашивать об этом именно сегодня? На короткое мгновение Маль подумала, что Хельга уже обо всем знает.

– Да, конечно.

Хельга протянула к ней руки, и Маль опустилась на колени, чтобы дочь могла обнять ее.

– Мамочка, я буду скучать, – подсознательно выбрав правильные слова, прошептала она. – Я буду очень скучать.

– Я вернусь, – отчаянно борясь с желанием разреветься, зашептала в ответ Маль. – Вот увидишь, я вернусь сегодня вечером, и мы будем играть.

– В человечков и полянку?

– Да. Сделаешь полянку к моему приходу?

– Из простыни?

– Можешь добавить туда еще что-нибудь. Подушки, валики – собери, расставь или взбей их как следует. Сделай так, чтобы наши человечки гуляли по красивой полянке.

– Я сделаю самую красивую в мире полянку! – пообещала Хельга, и ее глаза радостно заискрили.

Эти слова звенели у Маль в ушах, когда она шла на работу, когда мыла пол и стояла под душем. А когда после завершения рабочего дня она отправилась в кабинет Никона, обещание дочери уже отдавалось в ее голове эхом, причиняя почти физическую боль и заставляя сжимать кулаки. Она не могла сдержать свое слово, потому что собиралась вернуться слишком поздно.

Маль постучалась, а затем, не дожидаясь ответа, толкнула дверь плечом.

– Ты уже готова? – поднявшись ей навстречу и поправляя рубашку на тощем теле, заулыбался Никон.

– Да.

– Уверена? Хочешь чего-нибудь выпить? Думаю, будет лучше, если ты запомнишь как можно меньше.

Маль немного подумала, но потом отказалась. Хранить в памяти этот проклятый день ей не хотелось, но она должна была полностью себя контролировать и ни в коем случае не забывать о дочери.

И она помнила о своем ребенке. Она держала в уме образ Хельги, когда Никон вел ее полутемными коридорами к своей комнате. Беспомощный и полный доверия взгляд дочери стоял перед ее глазами, когда жесткие ремни затянулись на запястьях, а вокруг лодыжек обернулись стальные скобы. Она помнила, ради чего она решилась на это безумие, когда первый удар рассек воздух и хлестнул ее гибким раскаленным железом по нежной коже.

Сложнее всего было выдавить первый крик. Фиц был прав, когда говорил о том, что она предпочла бы удержать все крики внутри. Маль с трудом разомкнула зубы и выдавила хриплый стон. За первым ударом просвистел второй – почти без перерыва. Обожженная поясница вспыхнула пламенем, и она жадно захватила ртом воздух, онемев всего на одно мгновение. На третий раз она закричала. Физическая боль терзала ее плоть, а она надрывала голосовые связки, чтобы заглушить слова Никона, чтобы не слышать звуков его дыхания и не ощущать близости чужого тела. Этот крик, разносившийся далеко по опустевшим коридорам отдела, подсказывал Фицу и Син, что Никон занят, и у них есть время.

Тяжелая тележка с грохотом пересчитывала все колдобины подземного хода. Вместе с Фицем они спустили все, что нужно и даже украли тележку, чтобы было проще везти все награбленное. Им не пришлось проходить через посты или встречаться с охранниками – Фиц знал тайные ходы, которые вели за стены, туда, где проходили трубы и провода. Все самое сложное выпало на долю Маль.

Син знала, что они поступили с ней отвратительно, подговорив пойти на такой шаг, но с другой стороны, лучших вариантов все равно не было. Комната Никона была смежной со складом, и он почти никогда не покидал ее, кроме случаев, когда ему нужно было отвести девушку в другое помещение. Пыточной камерой служила маленькая каморка с глухими стенами, расположенная сразу за комнатой Никона. Туда вела тяжелая дверь, закрывавшаяся на множество замков. Даже если бы Никон заподозрил нечто необычное, кто-нибудь из них успел бы сбежать с места преступления, поскольку на открывание всех замков уходило достаточно времени. По крайней мере, выжившие после встречи с истязательным станком девушки говорили, что дверь открывается ужасно долго.

Маль выполняла свою половину обязательств исправно – ее крик проходил через стены и просачивался за дверь. Они слышали ее рыдания даже в складском помещении.

Еще Фиц волновался, что на складе не окажется нужного количества компонентов. Это помещение загружалось только суточной нормой всех веществ – оно опустошалось каждое утро, и каждый вечер заполнялось новой партией. К счастью, все жертвы и риски были оправданными – даже после их налета там осталось еще немало коробок и склянок.

Они разгрузили тележку в заранее подготовленном месте, а затем Фиц повез ее обратно. Маль должна была вернуться до четырех часов утра. На случай, если бы она не смогла прийти, у них имелся запасной план – в таком случае они должны были отнести все это добро к дверям лаборатории и оставить там дожидаться прихода Рувима.

Маль не появилась. Син и Фиц изгрызли все ногти в ожидании, но когда стрелка часов переехала за нужную отметку, они так и не сдвинулись с места. Они прождали еще до пяти часов, а потом все-таки перетащили коробки с бутылками к дверям лаборатории.

Син не находила себе места. Они с Фицем шли потайной дорогой, и повисшее между ними молчание резонировало в сыром утреннем воздухе.

Решив разорвать эту пустоту, Фиц вздохнул и заговорил:

– Я хотел сказать это при ней, но если ее нет, то поделюсь с тобой.

Наверное, она должна была обидеться на такие слова, но Син лишь кивнула:

– Давай.

– Парни-контрабандисты кое-что привезли в город. Хотят продать строителям, но не знают, как это сделать.

– Что же это такое?

– С виду как обычная машинка. Ну, знаешь, перекладинки, соединения, провода. Но они утверждают, что эта ерундовина может разрушить целый дом как карточный шалашик. Представляешь? Наши предки соображали в полезных вещах.

– Ага, поэтому мы и оказались в этом прекрасном месте. Но насчет бомбы это действительно интересно. Только нам-то это зачем? Пусть действительно продадут строителям. Им это нужнее.

Фиц шмыгнул и на некоторое время погрузился в размышления.

– Ты не понимаешь, – вздохнул он. – Эта штука – бомба – это сила. А когда у тебя есть сила, ты уже не такой жалкий.

– И кто узнает, что у тебя есть эта сила?

– Это неважно. Я буду знать.

Син покачала головой. Вечно у горевшего энтузиазмом Фица рождались бредовые идеи, исходившие от безголовых парней-контрабандистов. Эти молодые люди составляли особую группу. Они покупали воду у спекулянтов – сотнями литров – загружали это в подержанный транспорт и уезжали из города. За пределами Гидрокса они исследовали брошенные земли и нередко привозили разные товары, которые принадлежали давно забытому миру счастливых прабабушек и прадедушек. Однако бомбы в Гидроксе еще не появлялись.

– Выбросил бы ты эту идею из головы, – вздохнула она. – Таких как ты раньше называли террористами.

– Сама выброси свои учебники, из которых ты достаешь такие бестолковые слова, – обиделся Фиц. – Я знаю, что такое терроризм. Это слово и сейчас говорят, только очень редко. Террористы – это те, кто не дают покоя и всегда держат людей в напряжении. А я не собираюсь никого пугать или устанавливать режим. Корпорации не понадобились бомбы, чтобы построить всех по линейке.

– Да делай ты что хочешь, – отмахнулась Син. – Меня сейчас интересует, где Маль.

Фиц опустил голову:

– Я тоже потому и болтаю, что беспокоюсь. Пойдем к ней домой?

Эта идея была прекрасной. Они заскочили в его хранилище, взяли одну канистру и направились в уже ставший хорошо знакомым дом. Там они нашли заплаканную и перепуганную Хельгу. Она сидела на кровати, и перед ней лежала скомканная простыня, на которой в художественном беспорядке лежали подушки и валики. Когда Син взяла ее на руки, малышка даже не пошевелилась. Ее хрупкое легкое тело сотрясали всхлипы и спазмы, и Син потребовалось немало времени, чтобы напоить ее водой и укачать в своих руках. Фиц все это время слонялся вокруг них, явно не зная, чем себя занять.

– Слава богу, у меня сегодня выходной, – справившись с девочкой, выдохнула уставшая Син, которая уселась прямо на пол в той же комнате, где спала измотанная бессонной ночью Хельга.

– А у меня нет выходного.

– Как же ты будешь работать?

Фиц пожал плечами – он любил так делать.

– Не все ли равно? По правде говоря, у меня не так уж и много работы. Может быть, удастся найти укромный уголок между трубами и поспать пару часов.

Син засмеялась, преодолевая дикое желание закрыть глаза и вырубиться прямо на голых досках.

– Мне бы так работать, – мечтательно протянула она.

Слабый стук в дверь заставил ее забыть о грезах и желании уснуть. Она вскочила и, опережая Фица, бросилась в маленькую прихожую.

На пороге стояла Маль. С зеленоватым оттенком лица. На дрожащих и подгибающихся ногах. С окровавленными кистями рук. Остальное разглядеть не удалось – она была одета в рубашку с длинными рукавами и темные брюки.

Фиц, протиснувшийся вперед, успел подхватить ее, когда она покачнулась и потеряла равновесие – должно быть, ее просто оглушило облегчение от осознания того, что все, наконец, закончилось. Впрочем, это не было обмороком – Маль не теряла сознания, она даже не закрыла глаза.

– Где Хельга? – разлепив высохшие губы, прохрипела она.

– Мы ее уложили спать. Она в порядке.

Ее довели до кухни, а потом Син выпроводила Фица и закрыла дверь. Только теперь она поняла, как мудро они поступили, взяв с собой целую канистру чистой воды – отмывать раны водой из-под крана было нельзя. Маль растянулась на полу и уставилась в потолок. Син опустилась рядом с ней на колени.

– Вы сделали все что нужно? – сорванным от бесконечного крика голосом спросила Маль.

– Да.

– Хорошо.

Она больше ничего не говорила, и Син была этому даже рада. Вместо разговоров они занялись более полезными делами. Син налила воды в чашу, и стала осторожно отмачивать прилипшую к ранам ткань одежды. Иссеченная кожа полопалась целыми полосами. Эти алые линии перекрещивались, сходились и расходились, уродуя и покрывая тело Маль страшными орнаментами. Когда им удалось снять с нее рубашку, Син зажала рот рукой, согнулась до самого пола и заплакала. Это была слишком высокая цена за какие-то химикаты. Однако с точки зрения Маль все было соразмерно – в обмен на это ее дочь получала возможность жить свободно и относительно безопасно.

В это время в дверь осторожно постучал Фиц. Он тихо предупредил их, что уходит на работу, и Син вышла, чтобы закрыть за ним дверь. Маль лежала и все так же смотрела в потолок. Вода в чаше была ярко-алой и противно пахла кровью. В комнате на кровати лежала маленькая Хельга, которая видела путанные неприятные сны. Маль смотрела в пустой потолок, но то, что видели ее глаза, было почти таким же кошмарным.

Перед тем, как отпустить, Никон дал ей три выходных дня. Маль знала, что это особая привилегия, которая достается далеко не каждой женщине. А еще это свидетельствовало о том, что он надеялся в дальнейшем повторить встречу еще раз. Разумеется, она не собиралась к нему возвращаться, однако три выходных дня и дополнительные деньги оказались не лишними. Было бы лучше выбросить эти деньги, но гордость была роскошью, которую она не могла себе позволить – воспитывая ребенка в одиночку, она была вынуждена чем-то жертвовать. В том числе и самолюбием.

Два дня прошло в тишине и спокойствии. Только изредка приходила Син, которая помогала ей обрабатывать раны и выполнять самую сложную работу по дому. Хельга с опаской смотрела на порезы и раны, но ни о чем не спрашивала. Маль всегда поражалась проницательности своего ребенка, но сейчас это взрослое качество почти пугало ее своей своевременностью и глубиной. Она никуда не выходила – им хватало воды, оставшейся в канистре, принесенной Фицем в то самое утро. Син приносила еду.

Хельга была рядом со своей мамой и днем и ночью. Большую часть первых двух дней они провели в постели, бездельничая и придумывая разные сказки. На второй вечер им удалось соорудить новую полянку и запустить туда «ручных человечков». Ссохшиеся корочки на длинных рубцах противно натягивались, и Маль старалась двигаться как можно осторожнее, но не могла отказать себе в этой простой радости. Ей очень хотелось отдать дочери все тепло, которое она хранила внутри. Пока это было возможно, она использовала каждую минуту и каждый момент.

Утром третьего дня ее стали посещать сомнения. Почему нет никаких вестей от Рувима? Он обещал прислать Фица с сообщением и говорил, что это произойдет очень быстро, но прошло уже двое суток, а этот спекулянт еще даже не появился. Дождавшись Син и узнав, что с Фицем все в порядке, Маль решила, что настало время нанести визит в лабораторию, пока она еще свободна от работы.

Она с трудом натянула на себя платье – наклоняться и вытягиваться было слишком больно. Иногда раны раскрывались и начинали кровоточить. Невзирая на это, она договорилась с Хельгой, оставила ей обед и ужин, а сама ушла знакомой дорогой.

Рувим ее не ждал. Он удивленно застыл на пороге, когда оказалось, что в его дверь постучался не Фиц.

– Добрый день, – глядя в его растерянные глаза, улыбнулась Маль, а затем оттолкнула его ладонями и прошла внутрь.

В лаборатории что-то изменилось. Что-то совершенно неуловимое и непонятное просачивалось сквозь стены и струилось в ее сознание, заставляя напрягаться в ожидании подвоха.

– Как продвигаются дела с синтезом? – повернувшись к нему, спросила она. – Я свою часть уговора выполнила, настал ваш черед.

Рувим беззаботно передернул плечами:

– Остался еще один день, и все будет готово. Тогда можешь привести дочь.

Маль кивнула. Эти обнадеживающие слова почему-то совсем ее не успокаивали. Она уселась на стул и сложила руки на коленях.

– Если позволите, я немного отдохну, прежде чем уйти.

Он согласно кивнул, но, несмотря на это было заметно, что ему не терпится выпроводить ее. Улавливая эти побуждения, Маль специально тянула с уходом. Все то, что она ощущала и видела, не нравилось ей настолько, что она была готова остаться здесь хоть до вечера, чтобы выяснить, почему у нее возникает это необъяснимое чувство тревоги.

Ответ пришел в виде глухого звука. Из второго помещения донесся стон, перешедший в визг. Маль встрепенулась, поднялась со стула, и, не оглядываясь на хозяина, двинулась к двери. Рувим поспешил за ней, но она очень быстро дошла до второй комнаты и открыла ее. Там, внутри, сидели дети. Их было много, и все они имели тот же нездоровый цвет лица, что был у него в те дни, когда она впервые его увидела. Те же потрескавшиеся губы и лихорадочно блестящие глаза. Те же судороги.

Она повернулась к нему, а затем вслепую потянулась за ручкой и захлопнула дверь.

– Все уже готово? – потеряв голос, прошипела она. – Все уже давно готово, верно? Вы уже ввели лекарство этим детям?

Рувим выпрямился, принимая более уверенное положение.

– Дойдет черед и до твоей дочери.

Маль кивнула, хотя было ясно, что ни слова правды он ей не сказал.

– И как скоро это случится?

– Завтра.

– Когда будет готова очередная партия лекарства?

– Именно.

Она сделала несколько шагов по направлению к выходу, зная точно, что он подумал, будто она собирается уйти. По пути она задела небольшой стол с металлическим подносом, на котором были расставлены стеклянные емкости, наполненные какими-то дурно пахнувшими растворами. Она медленно повернулась, взялась за один край подноса, а потом с силой подняла его, стряхнув колбочки и пробирки на пол. Стеклянная россыпь осколков украсила бетонные плиты, и Рувим застыл на своем месте. Длинные рукава платья и толстые полотняные колготки скрывали ее порезы, и он не мог знать, что Маль уязвима. Используя поднос как щит и оружие одновременно, она ударила по другому столу, который так же был заставлен разными хрупкими предметами. За дверью послышался детский плач.

Ее широко распахнутые глаза были безумными. Она не могла выдавить ни слова – никаких мыслей в ее голове не осталось. Она лишь двинулась на Рувима и ударила его подносом прямо в грудь – не плашмя, а ребром. Старец согнулся от боли, а она нанесла ему еще один удар, теперь уже по спине. Он обманул ее. Он использовал ее, чтобы добиться своего, он не собирался делиться лекарством с Хельгой. Все напрасно? Все напрасно! Ее дочь по-прежнему обречена, и все эти дергания и махинации были бессмысленными и бесполезными.

Маль обрушила на него целый град ударов, и упавший на пол Рувим издал хриплый звук, походивший на крик, но не дотягивавший по громкости.

– Пожалей детей, они ведь умрут! Ты же знаешь, как тяжело проходит адаптация.

Было бы прекрасно, если бы Маль могла соображать и думать о других детях. Но ее вновь заработавший разум тянулся лишь к одному ребенку – к собственной дочери. И она пнула его носком ботинка, стараясь причинить как можно больше боли. Столько же, сколько она получила от Никона, стараясь выкупить по-честному то, что сейчас приходилось выбивать силой.

Поднос все еще был в ее руках, и когда она склонилась над ним, Рувим инстинктивно закрыл голову руками.

– Мне плевать, – прохрипела она. – Мне все равно, что и с кем будет. Ты обманул меня. Где лекарство для моей дочери? Где оно?

– Я просто забыл, – глядя на нее слезящимися глазами, завыл он. – Я так обрадовался тому, что ты принесла все необходимое… я просто забыл.

– Ты забыл? Тебе плевать на жизнь моего ребенка, потому что каждый за себя. Все правильно, так мы и живем. Ну и почему я должна думать о других?

– Это слишком большой грех, там, в комнате, пятьдесят детей. Они умрут, если ты убьешь меня.

– Я? Убью?

Маль задумалась, покачивая в руках поднос и безотрывно глядя в его перепуганные насмерть глаза.

– Ты и не собирался лечить моего ребенка. Ты изначально решил просто воспользоваться мной и выбросить на помойку. Отчего бы нет? Все так поступают с теми, кто помельче. В одном просчитался. Я не мелочь, и меня ты так не сбросишь. Поэтому вот что, старик, я тебя не убью. Не такая уж я и дура. Ты дашь мне лекарство.

– У меня больше не осталось, – затараторил он, хотя его глаза уже наполнились совершенно иным выражением.

Маль выпрямилась, не замечая, что надетая под платье майка прилипла к коже – она промокла в выступившей из подсохших порезов крови.

– Ты обрадовался. У тебя появилась надежда, – переступив с ноги на ногу и заставив его вздрогнуть от ожидания очередного пинка, сказала она. – Не обманывай меня. У тебя еще есть то, что мне нужно.

Выдержав этот долгий безумный взгляд, Рувим решил, что лучше не пытаться обмануть ее вновь. Он боязливо приподнял подбородок и оглянулся на один из своих шкафов.

– То, что тебе нужно там. А ведь ты могла и его разбить.

Маль не помогала ему подняться – она просто наблюдала за тем, как он вставал и хромал к шкафу. Под ее чутким присмотром у до смешного массивного и внушительного Рувима даже не возникло желания схитрить.

Он открыл дверцу и извлек из нее большую ампулу с темно-желтым веществом.

– Внутривенно. Это до жути больно, особенно когда начнет действовать, так что ты лучше привяжи ее к кровати на несколько дней – посоветовал он, тем самым показывая, что сам не будет в этом участвовать.

Маль приняла из его рук ампулу, но, вопреки его чаяниям, не ушла, а вновь направилась ко второму помещению. Она открыла дверь, вошла внутрь и тут же ее закрыла. Затем она опустилась на колени перед ближайшей кроваткой, на которой лежала светловолосая маленькая девочка.

Маль показала ей ампулу и спросила:

– Ты знаешь, что это такое?

Девочка торопливо кивнула:

– Да.

– И что же это?

– Укол.

– Тебе такой делали?

– Да.

– Когда?

– Вчера.

– Только один раз?

– Да.

– А обещали сделать еще? Кому-нибудь здесь обещали сделать еще?

– Нет.

Маль цепко разглядывала испуганную девочку. Это крохотное личико с темными глазками казалось ей смутно знакомым, но она не могла вспомнить, где видела ее. Ее ум был слишком истощенным и перевозбужденным, и она решила, что ей просто показалось.

Она поблагодарила ребенка, а потом вышла из комнаты, прикрывшись для верности все тем же подносом. Это было лишним – Рувим и не думал мстить ей.

Хельга действительно очень сильно страдала. Маль была вынуждена заплатить медсестре в одном из центров, сказав, что это контрабандное лекарство. У девушки не возникло никаких вопросов – главным условием для нее была оплата, на которую Маль не поскупилась. Все прошло быстро и гладко, но она сбежала сразу же, едва спрятав в карман деньги, и Маль ее не осуждала.

Так страшно ей не было никогда. Хельга плакала, не переставая, и Маль вспоминала об отваре из каких-то измельченных до неузнаваемости трав, который пил в те сложные дни Рувим. Теперь она понимала, что ее помощь понадобилась ему для того чтобы пережить болезненное время адаптации. У нее не было никаких трав, и она ни к кому не могла обратиться за помощью. Она лишь обтирала дочь мокрыми тряпочками и поила холодной водой, припоминая, что ему это тоже помогало.

Спазмы и судороги не имели никаких предпосылок – они начинались в самые неожиданные моменты и длились долгими минутами, истязая Хельгу болью и заставляя ее пронзительно кричать и хвататься за простыни.

Сколько сомнений успело поселиться в душе Маль за это время!

Рувим мог дать ей слишком большую дозу – количество, рассчитанное на взрослого. Он мог дать ей разбавленное лекарство. У него было множество возможностей обмануть или обхитрить ее, а девочка в комнате (та самая, чье лицо временами всплывало перед глазами и не давало покоя), могла просто сказать такие слова от испуга.

Однако на четвертый день боль пошла на спад, и Маль поняла, что Рувим ее не обманул – по крайней мере, в этот раз. Очевидно, ее поведение слишком сильно сбило его с толку. Он просто не ожидал, что она попытается разрушить его лабораторию, а его самого избить до полусмерти, и, боясь за свою жизнь, отдал ей правильную ампулу.

Страх отступил, оставив место облегчению и радости. Еще три дня Маль провела возле дочери, позабыв о себе и не заметив, как кровяная корка стала отходить от порезов и рубцов, а места заживающих ран начали зудеть и открываться. К концу недели, когда они обе были почти здоровыми, настал черед для другого беспокойства.

Маль долго сидела на кухне над стаканом водопроводной воды, не решаясь отдать его дочери. Она убеждала себя в том, что это необходимо, но потом трусость брала верх, и она думала, что лучше продолжать пить здоровую воду, а уж до отравленной девочка и так доберется, когда останется без матери. Зачем торопить события? Главное уже осталось позади. Доводы были разумными и логичными, но Маль знала, что не сможет спокойно попрощаться с жизнью, если не увидит, что Хельга действительно способна пить отравленную воду без риска умереть.

Она поднялась, взяла в руки стакан и прошла в комнату. Хельга доверчиво подняла глаза и улыбнулась.

– У меня больше нигде ничего не болит, – сообщила она. – Но пить я хочу.

– Возьми, – с замиранием сердца отвечая на чистый взгляд дочери, прошептала Маль.

Когда Хельга поднесла стакан к губам, ей захотелось вырвать у нее из рук эту посудину и разбить ее об стену. Страх перед водопроводной водой, внушавшийся с самого рождения, проснулся и заколотил кулаками по ее груди изнутри, норовя прорвать стену самообладания.

Малышка сделала первый глоток, и Маль застыла, парализованная необратимостью этого простого действия. Назад не повернуть.

Хельга выпила половину, а потом вернула ей стакан и улеглась на подушки. Маль вышла из комнаты, боясь услышать крик или всхлип, но пока что было тихо. Когда она вернулась, ее дочь игралась с платочком, завязывая его концы узелками и пытаясь натянуть на голову. Смерть больше не простирала к ней свои руки.