Текст книги "Исповедь о материнской любви"

Алевтина Рассказова
Исповедь о материнской любви

Заявилась я на этот свет летом 77-го, и без особого, можно сказать, приглашения. И мало того, что почти на два месяца раньше срока, так еще и у матери, которой к тому времени не исполнилось и пятнадцати.

После гибели мужа моя бабушка воспитывала маму одна и, занимая немалую должность на крупнейшей в области шахте, была полностью поглощена своей трудовой и партийной карьерой (ну и что, что дочь не видела ее сутками, зато в доме всегда был достаток; да и сам дом – огромная трехкомнатная квартира – ломился от гарнитуров, ковров и хрусталя – главного мерила благополучия в недалекие советские времена), вот, видимо, и не доглядела за дочерью.

Бабушкиными связями да весомым партийным авторитетом этого паренька, то бишь моего неожиданного папаньку, вынудили на маме жениться, так что появилась я в законном браке, как полагается. Вот только прожили они вместе недолго, – такие ранние, а особенно – «залетные» – браки все-таки, как правило, недолговечны.

Из-за меня маме пришлось бросить школу и пойти в строительный техникум, куда впоследствии время от времени она приходила вместе со мной – маленькой щекастенькой непоседой, благодаря которой сердца преподавателей таяли и смягчались. Смягчались настолько, что техникум мама все же окончила (ага, танцы до упаду и свидания под луной занимали ее тогда значительно больше, чем воспитание ребенка и подготовка к занятиям).

После развода с отцом и до моего полного совершеннолетия, когда я вышла замуж и сбежала наконец-то из ненавистного дома, мама выходила замуж раз восемь, в том числе официально – четыре, а у меня появились сначала сестренка по имени Люся, а затем и Костик, братишка. Конечно, я их любила, но все-таки мы были слишком уж разными (что немудрено, учитывая наших отцов) и общий язык находили нечасто.

Так уж случилось, что весной 98-го мы с матерью забеременели практически одновременно. Она, несмотря на свой возраст, бегала с животиком как заводная, а я – то от унитаза не отходила, то из кровати вылезти не было сил… – плохо мне было, в общем. Так плохо, что ребеночка я все-таки потеряла, не доходив буквально чуть-чуть до того срока, когда его еще могли бы спасти.

У мамы же родился ангелочек Алешка: светлые кудрявые волосенки буквально нимбом светились вокруг его головы, а на мир он смотрел широко распахнутыми ярко-голубыми глазами, в которых с самого первого дня читалась какая-то недетская мудрость.

В шесть месяцев на его забавной курносой мордашке уже появились веснушки, которые так там и оставались все время, делая выражение лица еще более озорным и безумно умильным.

Мама возиться с детьми никогда не любила, скидывая эти обязанности, как правило, на меня, и в этот раз (пожалуй, впервые за все это время) я с огромным энтузиазмом принялась нянчиться со своим новорожденным братишкой.

Дни и ночи слились для меня в один нескончаемый круговорот, но на фоне дикой усталости я чувствовала себя бесконечно счастливой, потому что теперь у меня был свой «сын»! Сын, который любил меня всей душой просто потому, что я существую. Который всегда засыпал и просыпался с улыбкой лишь оттого, что я была рядом. Сын, которому я посвящала себя всю целиком, без остатка…

Надо ли говорить, что мой собственный брак вскоре распался. Муж, оставшийся без внимания, и так и не простивший мне потери нашего сына (а этого «сына» – Алешку – он почему-то на дух не переносил, отказываясь даже прикасаться к нему), быстро нашел утешение в объятиях моей лучшей подруги и подал на развод. Так что теперь я окончательно вернулась в ненавистный родительский дом, однако на этот раз мне там было не одиноко.

Со временем мать начала ревновать Алешку ко мне и чуть ли не силой заставляла его называть ее мамой, обнимать и сидеть у нее на руках, целовать и засыпать рядом с нею в кровати.

Не думаю, что в ней наконец-то проснулись материнские чувства (она не раз говорила нам, что ни к одному из детей в ней так и не проснулся материнский инстинкт и что, рожая нас один за другим, она все надеялась его испытать…, но как-то все не получалось). Скорее это было похоже на желание собственника вернуть то, что принадлежит ему по закону. И она возвращала себе свою «собственность». Лаской, хитростью, лестью, угрозами, тумаками…

Одновременно с этим она всеми силами выживала из дома меня.

Идти мне было некуда, но я все же ушла.

Тогда мне казалось, что так будет лучше для всех. Ведь в моем присутствии она просто зверела и чаще обычного набрасывалась на Алешеньку с кулаками и бранью. С каждым днем мое солнышко становилось все грустней и грустней, и все больше походило на маленького грустного старичка, пережившего много боли и слез. Поэтому однажды я крепко-крепко обняла его на прощание и, подхватив дорожную сумку, вышла из дома. Практически в никуда.

Постепенно в моей жизни все как-то сложилось: я нашла хорошую работу, жилье, встала на ноги, вышла замуж… вот только ночами все чаще и чаще я просыпалась от слез. Я никак не могла забыть глаза сына, его взгляд, которым он провожал меня до двери.

Да-да, сына! Не брата. Я всегда считала его своим сыном, а он меня – своей мамой. Иногда мне даже казалось, что душа моего неродившегося дитя каким-то чудом переселилась в него, и этот дар небес был послан мне за все перенесенные в этой жизни страдания. Казалось, что он – мой ангел-хранитель, который вылечит мою душу от накопившейся боли.

Боже мой, ведь он был послан мне свыше, а я так легко от него отказалась!

Этого я себе простить не могла и всей душой рвалась вернуться к нему, но… что-то меня не пускало. Наверное, я боялась. Боялась, что он не примет меня обратно и не простит моего позорного бегства. Боялась, что мать снова не пустит меня на порог (взяв, правда, деньги, которые я регулярно им приносила и присылала). Боялась…

В общем, я находила сотни причин и тысячи страхов, чтобы не встретиться с ним и не вернуться, продолжая тем временем изводить себя по ночам.

Сегодня я, наконец, нашла в себе силы позвонить в знакомую дверь.

Открыл двери Алеша, – я сразу узнала его, хотя мы не виделись много лет.

Его глаза! Они остались такими же: озорными, и все же печальными; и такими же пронзительно-голубыми, как в детстве. Волосы чуть потяжелели и потемнели, перестав топорщиться в разные стороны, как пушок одуванчика, а вот веснушки так и остались на тех же местах. … И нос! Нос – такой же курносый, как в детстве. … А как от него пахнет! Бог мой, как пахнет! Этот же запах снился мне все эти годы! Да, в нем уже нет того младенческого аромата, что раньше, но этот чудесный и такой родной запах, присущий только ему, я не перепутаю никогда и ни с чем!

Я чуть не расплакалась, однако вовремя спохватилась, решив не пугать ребенка своими слезами. Тем более что он меня не узнал и удивленно рассматривал незнакомую тетку, пялящуюся на него, не скрывая восторга и обожания.

Наконец из комнаты, тяжело ступая, выплыла мать. На руках она держала какого-то смуглого малыша. На вид ему не было года, но выглядел он при этом внушительно (я бы даже сказала, что он был о-очень крупным мальчиком для его возраста).

Они оба оценивающе оглядели меня, ухмыльнулись (ей богу, мне показалось, что он ухмыльнулся точно так же, как моя мать, только разве что не сверкнул золоченой коронкой, как у нее!) и, ни слова не говоря, вернулись обратно на кресло. Это был знак того, что я могу все же войти.

Поговорили мы достаточно мирно и доброжелательно. Как чужие, в общем-то, люди, встретившиеся случайно, спустя несколько лет, но никаких претензий друг к другу уже не имеющие.

Выяснилось, что младенца ее зовут Павлом (с отчеством, правда, проблемы, так как она не может точно назвать имя отца), ему девять месяцев (нет, он на девять и выглядит, только очень крупный какой-то), и к нему у нее наконец-то проснулись материнские чувства, чем она очень счастлива. Поэтому своего *** (она грязно ругнулась, имея в виду, несомненно, Алешу) я могу забирать и катиться к чертовой матери. Да, и деньги мои больше ей не нужны, потому что за Пашу ей государство заплатит. Путин, вон, обещал.

Ну, что ж, признаться, мне только это было и нужно. Люся давно с ней не живет – глаза не мозолит; Костик – тоже пять лет, как женился и уже воспитывает дочурку; а Алешеньку – я к себе заберу. Так что останется наша мать наконец-то лишь с тем, кого она все-таки смогла полюбить. Жаль только, что для этого ей понадобилось прожить столько лет и родить стольких детей.

…Вот идем мы сейчас с Алешкой домой, а я так и не придумала, что скажу мужу (он почти ничего не знает о моем прошлом и родственниках, – я не рассказывала, а он не настаивал, видя, как тяжела для меня эта тема). Однако мне почему-то кажется, что он и так все поймет, едва на нас взглянет, и примет моего сына, как своего, тем более что других детей после моей неудачной беременности у нас уже быть не может…