Текст книги "В поисках Бога"

– Присмотрись, – толкнул меня в бок мой напарник, – очень богатая дама. Ты ей понравился.

– Здрасти, – кивнул я. – Что мне с ней делать-то?

– Тебе ж деньги нужны.

– Мне много надо. А по мелочи я собирать таким способом не хочу.

– А по-крупному бы взял?

– Может, и взял бы. Но не место разового мальчика или развлекающего альфонса, а… Например, возможность учиться и заниматься делом.

– И спал бы?

– Понравилась, и спал бы, – пожал я плечами.

– Ты ей объясни свою цену, может, купит.

– Не купит.

– Почему? – удивился он.

– Она мне не нравится. Я не продамся, – расхохотался я, подливая женщине в бокал минеральной воды вместо мартини. Она все равно не замечала, что попадает ей в рот из соломинки. Но продолжала опустошать бокалы и придвигать мне пустые для последующего наполнения.

«Если цена и товар устраивают продавца и покупателя, – продолжал я думать. – То никто не вправе осуждать их за сделку, какая бы она не была. Главное, не подменивать понятия».

Женщина, повисшая возле стойки, громко икнула, словно подтвердив мои рассуждения. Я улыбнулся ей. Ресторан «Созвездие» разжигал вселенную каждый вечер, вначале которого приходили люди, а с окончанием – высыпались из дверей нечеловеческие звезды. Насмотревшись на чудесные преображения, я укреплялся в мысли, что алкоголь и наркотики нужно просто запретить к употреблению.

К выпивке меня совершенно не тянуло. Я мог выпить с Виталькой или со знакомыми за компанию, но никогда этого удовольствия не понимал. Впрочем, как и сигареты. Наверное, меня сильно никогда ни к чему не тянуло. Если не считать Нику.

Далеко за полночь я закрутился так, что не успевал даже увидеть лица тех, кто подходил к барной стойке. В голове задерживались только выкрикиваемые сквозь громкую музыку заказы, а руки, быстро перебирая бутылки, разливали напитки и смешивали коктейли. Все окружающее сливалось в единую цветомузыку.

– Сергей, здравствуй, – послышался мне знакомый голос. Но я не мог сообразить, кто это. «Две текилы, один красного, три сока, один коктейль с чем-то зелененьким. Чем, зелененьким? Хоть бы название запоминали, – четко отстукивали мои мысли, стараясь не сбиться. Взгляд скользил по стойке внутри. – Вино кончается, соломинок нет».

– Привет, – не поднимая головы, ответил я. И крикнул в открытую дверь в кухню: – Льда, соломинок и красное вино!

– Сергей, здравствуй, – повторил тот же голос совсем рядом, и чья-то рука коснулась моего плеча.

– Соломон, – обрадовался я. – Извини, запарка тут у меня.

– Вижу, – кивнул он и прошел на кухню.

– Шэргей, жначит… – сквозь шум и гул ресторанного гама я отчетливо услышал шепелявый голос. Когда я поднял голову, то встретился глазами с наглым взглядом щербатого. – Давай-ка, мне, Шэргей, двойное вишки. Дешать минут уже жду, между прочим.

Я сбился, забыв все предыдущие заказы. Я смотрел в расширившиеся от ужаса глаза моего напарника, того парня, который меня сюда устроил. Он ясно предупреждал меня ни с кем не знакомиться, чтобы его не погнали с работы за самовольство. От управляющего я все время ускользал из виду, и он особо не помнил, кто и когда у него работает. А тут сам хозяин заведения зашел за стойку и похлопал меня по плечу. Шепелявый парень по другую сторону стоит с явным издевательством, растягивая с угрозой мое имя, требуя самого дорогого напитка и кидая мне мою же пятитысячную купюру. Все смешалось в моем оцепеневшем мозгу.

Я за волосы пригнул щербатого к стойке:

– На мои деньги бухаешь, крыса?

Через секунду подлетел управляющий, напуганный приходом Соломона, и ткнул меня пальцем в грудь:

– Ты – кто?! Быстро ко мне в кабинет!

Он подтолкнул меня к двери, но в это время на проходе образовалась небольшая потасовка, и мужчина в белом свитере отлетел к нам, оттолкнув меня и управляющего в разные стороны. Мой напарник, тут же дернул меня к себе:

– Беги сейчас же и больше не появляйся здесь.

Я мгновенно юркнул в толпу танцующих и беспрепятственно оказался на улице.

«Да когда же это кончится?! – негодовал я. Ресторан меня сейчас вполне устраивал, как работа. Особенно, когда я запомнил названия напитков и их цены, научился смешивать коктейли, на глаз определять степень опьянения клиентов и размер чаевых… И я только решил уйти с завода. Разбой в доме и кража моих накопленных денег нещадно подкосили мое материальное, а вместе с ним и духовное мироощущение. – Почему все происходит так не вовремя?!»

Сев на лавочку в каком-то дворе, я вытащил из кармана мятые купюры.

«Пять семьсот. Неплохо. А утром могло бы быть вдвое больше. Откуда там взялся щербатый? Почему Соломону приспичило подойти ко мне, ведь раньше, если он и появлялся в ресторане, то сразу проходил в вип помещение, не глядя по сторонам? – этот вопрос я задал в пустоту чернеющего неба, которому, естественно до меня никакого дела не было. Впрочем, ответа я и не ждал. Я мог бы перечислить с десяток вариантов, почему это все происходит. Но ни один из них не был бы единственно верным. Я искал аксиомы среди версий. А чтобы доказать или опровергнуть хоть одну из них, потребовалась бы целая жизнь. Я злился на окружающее пространство за свои бессонные ночи, нечеловеческую усталость и жестокую бесперспективность моей жизни. – С завода все равно уйду. Целыми днями там стоять за копейки не имеет никакого смысла. Надо искать новую работу. И если опять произойдет подобная ерунда, я уйду в бандиты!»

Последнюю угрозу я произнес в адрес того же безмятежного неба и крыши трехэтажного дома, за которой виднелись несколько куполов городской церкви. Конечно, я не собирался заниматься ничем подобным, хотя с детства хорошо дрался, несмотря на свою худобу, да и страх мне был неведом, поскольку мне нечего было терять. Для меня противоестественным было любое насилие, физическое или моральное, вынужденное или целенаправленное.

– Ника! – после нескольких гудков я услышал ее голос. Мне захотелось зарыться в ее волосы и вдыхать аромат родных духов и ни о чем не думать. Ника придавала мне силы одним лишь своим присутствием. Когда она была рядом – мир становился спокойным и потихоньку исчезал со всеми своими подлыми проблемами. Я старался не думать о будущем, ведь я понимал, что Ника никогда не будет со мной. Каждый раз, видя ее, я наслаждался настоящим моментом, стараясь его растянуть и запомнить, словно впрок. И подсознательно боялся того, что когда-нибудь наскучу Нике или она найдет себе другого кавалера или произойдет что-то еще, когда мы не сможем быть вместе. – Я буду дома через полчаса. Приедешь до утра?

– Да!!! – завизжала она в трубку.

Я выдохнул:

«И на этом спасибо. Земной вам поклон, создатели и исказители жизни человеческой. Спасибо за ночь, в которой я теперь высплюсь. Спасибо за любовь. Свиньи вы!»

Напротив меня был подъезд старой каменной трехэтажки. Остановив взгляд на деревянной двери, я вдруг увидел сам подъезд изнутри. На полу лежал полный мужчина. На неестественно бледном лице застыла гримаса боли. Я второпях убрал деньги в карман и рванул туда. Распахнув дверь, вбежал в полную темноту помещения. Посветил телефоном – подъездный, грязный пол, половички возле квартир. Ничего нет.

Я поднялся на второй этаж. Третий. Там, одной рукой зацепившись за вертикальную стойку перил, лежал мужчина точно так, как я увидел его. Постучав в двери квартир, я набрал номер скорой.

Потрогал его шею и руки, но я понятия не имел, где нужно нащупывать пульс. Мужчина был грузный, я попытался перевернуть его с бока на спину, но его тело было сильно сжато и напряжено. Я опять постучал в квартиры, сбегал до первого этажа вниз, крича и стуча в двери. Потом взлетел обратно наверх и, наконец, услышал с улицы спасительные гудки подъезжающей скорой.

Открылась дверь в квартиру и в светлом проеме я увидел заспанную девушку в халатике. Внизу уже поднимались врачи.

– Что? Папа?! Папа!!! – девушка подскочила к мужчине, тряся его за плечи.

– Я поднялся, он тут лежал, – пояснил я. – Скорая уже подъехала.

Доктор осмотрел мужчину и велел мне сбегать вниз за носилками и водителем.

– Вовремя ты, – сказал врач.

– А что с ним?

– Предварительно, микроинсульт. Точнее скажем после обследования, – ответил он, захлопывая дверь. – Девушка, куда вы в халате и тапках? Мы в центральную больницу поедем. Переоденьтесь, возьмите все документы и приезжайте.

Девчонка стремглав побежала обратно в подъезд.

Я смотрел вслед удаляющейся скорой, которая оглашала район противным звуком чьей-то беды. Я не знал, что происходит со мной. Я спрашивал себя, каким образом я все это увидел, но ничего в голову не приходило. Это уже не смахивало на воображение, к которому я приписывал все предыдущие видения.

Бредя домой, я шел медленно, ища какие-либо знаки. Я смотрел в окна домов, на машины. Но все было стабильным и обычным, как и до этого. Пробовал закрывать глаза и сосредотачиваться на выбранном объекте. Но ничего необычного не происходило, если не считать двухсекундного тумана под закрытыми веками, который тут же рассеивался, как незагруженная интернет страница при потере соединения с сетью.

Я вспоминал книги Соломона, вернее их корешки с названиями. У него было значительное, если не сказать, огромное количество самой разнообразной литературы, включая и учебную, и художественную, и эзотерическую, и психологическую…

«Вот у него и поинтересуюсь, что происходит со мной. А-а… И ресторан. Если ему рассказать все, как есть, может, он меня возьмет на работу? Не наплевать ли ему, кто работает за стойкой? Я ведь не подаяние прошу. А если мне не придется отдавать часть заработка, я буду работать честно. У него все равно все воруют и официантки, и бармены, и управляющий… Страна падали. Да и у него, откуда такие деньжищи? Наверное, тоже с этого начинал, – утешив себя надеждой на Соломона, я удивился, как это мне раньше не пришло в голову. – Стыдно было. За себя. Против него. Просить – это тяжело. Легче послать подальше. Дурак, Нике позвонил, надо было сразу к Соломону пойти. Ах, да… Он же в ресторане. Завтра схожу».

…Даже Алка, работая швеей, таскала с работы катушки ниток, молнии, пуговицы. Меня поражала такая мелочность. Я бы еще понял, если взять где-нибудь кусок хлеба от голода, но чтобы просто тащить все, что может пригодиться, а может, и нет. Ну понял бы я, если человек тащит миллион себе на квартиру, тут уж, наверное, нельзя устоять от соблазна. В общем, человеческую логику я никак осознать не мог, но оправдал ее бедностью, а в отдельных случаях – алчностью, что тоже являлось бедностью, но уже души.

За пустырем мой дом издалека светился всеми окнами, стекла были вставлены. Алка перебирала уцелевшие растения, заворачивая корни в мокрые тряпки, нарезанные из рваных штор.

– Что так рано? – рассеяно спросила Алка, оглядываясь. – Куда бы сложить цветы?

– Выгнали. Там еще этот шепелявый оказался. Решил погулять недешево. Чуть не прибил его из-за наглости.

– Вот я удивляюсь… На, подержи! – Алка всучила мне несколько кульков с растениями. Завернутые в ошметки белых штор, они выглядели, как новорожденные дети. – Как ты умудряешься в жизни попадать в самое дерьмо?

– Наверное, потому что не осталось неизгаженного места. И мне некуда больше наступить? – предположил я.

– Давай тащи ящик с огорода, пластмассовый такой. Я их туда и посажу. На стол положи их! Что встал, как истукан? Вниз постели пакет большой и тряпку, а потом земли насыпь. Той, с грядки, где розы, там она у меня подкормленная.

– Виталик ушел уже?

– Да как же, уйдет он. Еще водку не допил. Кто-то позвонил ему, сказал, через час будет и отъехал.

Я спустился с крыльца, думая о том, какая Алка все же сильная: «Толик сейчас улетает в Питер, а она, ни слова нам не говорила о своих неприятностях. И возится с моим домом, стараясь улыбаться и никого не напрягать. А у самой, небось, сердце не на месте».

Мягко потухли фары красной мазды. Я подкрался к калитке. Ника вышла и через миг оказалась в моих руках.

– Моя русалка! – подхватил я ее на руки. – Наловила карпов?

– Да… Да! Да! – целовала она меня. – Мне ребята завернули в мешок несколько. Давай вытащим, а то машина провоняет!

– Давай, – согласился я. – Отпусти меня.

– Не могу, – лукаво склонила она голову. – Вдруг ты уснешь, как вечером?

– Не усну. До утра не усну, обещаю! Ведь я выспался на всю жизнь!

– Ого, какие здоровые! – обрадовалась Алка. – Давайте на костре запечем?

– Давайте! – согласилась Ника.

– Тогда возьми ведро и чисти их на крыльце. Сейчас воды вынесу, – Алка пошла на кухню. Ника просительно посмотрела на меня, смешно помотав головой.

– Алла! – пошел я вслед за Алкой. – Ника вряд ли с этим справится.

Ника остановилась рядом и виновато посмотрела на нас обоих. Это было настолько забавно, что мы с Алкой расхохотались.

– Ладно, я сама. Тогда ты к шторам пришей петельки. И мы их повесим, а то голо. Иди сюда, я одну покажу, как делать и сама через каждые десять сантиметров продолжишь. Сможешь?

Ника все так же смотрела на нас, и в ее глазах отчетливо отражалось облегчение от избавления от чистки рыбы, как от полета в космос, хотя и пришивание петелек не вызывало у Ники сомнений в том, что это какое-то нелегкое, но хотя бы реальное занятие. Она кивнула.

– А ты давай картошки почисти и за ящиком с землей иди. Виталька подъедет, поужинаем и расходиться пора.

Я чистил картошку, Ника устроилась рядом, сосредоточенно пытаясь делать петельки на краях. Первая получившаяся вызвала у Ники бурю восторга:

– Сереж, смотри, какая!!! У меня вышло! Вот, погляди. Погляди, какая красивая!

– Это ты у меня красивая, – возразил я, обернувшись. У Ники сверкали светлые глаза, и легкий румянец от радости был на щеках, совсем, как во время нашей первой ночи.

– А петелька?

– Ну и она тоже, – согласился я.

– Сереж, принеси мне соль! – крикнула Алка.

Я отнес соль. Заполнил ящик землей и разжег костер.

– Одна штора готова, – Ника вышла на улицу, торжественно держа на руках белую органзу. – Повесь! Повесь скорее! Сереж!!!

– Куда вешать? – спросил я у Алки.

– Эту в зал, – ответила она, раскладывая рыбу на решетку.

Ника с гордостью вернулась на кухню, пришивать петли к другому полотну. Я скрепил сломанную деревянную гардину саморезом, оторвав у него шляпку, и забрался на подоконник, чтобы прикрепить к стене.

– О, принцесса у нас научилась шить? – донесся веселый Виталькин голос из кухни, и зашумела вода.

– Ага, – подтвердила Ника. – Почему у тебя все руки в крови?

– Колесо пропорол. Пока менял, болтами все пальцы содрал.

С улицы аппетитно запахло жареной рыбой.

– Сереж, несите картошку сюда, мы ее с рыбой сделаем! – крикнула Алка.

Когда все было готово, Виталька разлил остатки водки всем поровну. Мы расположились возле крыльца, из которого сделали стол, покрыв его остатками старых штор.

– За рыбу! – поднял кружку Виталька.

– Какую рыбу? – Алка шутливо оттолкнула его голову ладонью.

– Золотую! – многозначительно произнес Виталька, отодвигаясь от Алки. – Которая желания исполняет. Загадывайте!

– Я хочу на море! – быстро проговорила Ника. – И ауди!

– Я хочу много денег, чтобы не работать, – загадал Виталька. – Куплю себе футбольный клуб и буду в нем играть.

– Я хочу документы, – прошептал я. – Чтобы учиться и заниматься интересным делом! Алла?

– Я… Больше ничего не хочу, – но ее голос утонул в одновременном звяканье посуды и Никином задохнувшемся вздохе от крепкого напитка. Я тут же протянул ей бутылку воды. Ника махала руками и пыталась вздохнуть, Виталька смеялся. Алка похлопывала Нику по спине.

А потом была распрекрасная ночь до самого утра, и я, как и обещал, не сомкнул глаз. Даже, когда Ника на рассвете, неслышно дыша, прижалась ко мне, крепко обняв во сне.

Я снова увидел мужчину и женщину. На этот раз, вместо обычного спокойствия, которое они приносили с собой, я почувствовал тревогу. И у себя внутри, и в их глазах, по-прежнему невидящих друг друга.

* * *

Включив станок, я подумал о том, что вижу его в последний раз. Я не ходил бы и сегодня, но неудобно было подводить мастера, который на меня рассчитывал. Из четырех человек, которые должны были прийти на полдня, явился один я. Мастер сам стоял у станка и очень обрадовался, увидев меня.

Он с уважением пожал мне руку:

– Спасибо.

Часа через четыре мастер махнул мне пачкой сигарет, зовя на перекур. Я покачал головой в знак отрицания и продолжил растачивать детали, обдумывая разговор с Соломоном. Мне хотелось остаться в ресторане, потому что я уже привык к нему. Но от вчерашней уверенности в том, что нужно просто подойти к Соломону и изложить свою просьбу – ничего не осталось. Мне казалось, что Соломон пошлет меня куда подальше, или я увижу в его глазах жалость. Или он виновато скажет: «Не могу без документов. Иди-ка ты дворником». Или просто прогонит меня, шутка ли – пускать в дом какого-то беспризорного парня, который все это время скрывал правду. Или…

– Останови станок!!! – я услышал голос мастера и нажал кнопку, опустив рычаг. Напротив меня стояли трое мужчин. Один из них достал удостоверение, но я не успел ничего прочесть.

– Пройдемте с нами.

Я в растерянности взглянул на мастера. Но тот пожал плечами и, засуетившись, отошел от станка.

– Что произошло? – спросил я у мужчин.

Один из них вытащил наручники и пристегнул меня за запястье к своей руке.

– В отделение проедем, там все будет разъяснено.

Мы вышли. Я поблагодарил небо, что сегодня суббота и на заводе никого нет. Только сторож на проходной сочувственно покачал головой.

* * *

Все происходящее далее было как в ночном приснившемся кошмаре.

– Ваше имя?

– Виталий, – с тревогой сказал я, не зная, кем мне теперь представляться. Надеясь, что это ошибка, я решил побыть Виталиком, как меня знали на заводе.

– Год рождения? Адрес?

Я назвал. Следователь ухмылялся и записывал данные.

– Слушай сюда, – вдруг он грубо перегнулся через стол, попав мне в лицо разбрызгиваемой слюной. – Сережа. Ты обвиняешься в мошенничестве, взяв кредит по подложным документам, и по ним же устроившись на работу…

Я вытер лицо рукой, соображая, что говорить дальше.

– Ты обвиняешься в преднамеренном убийстве Вяземского Кирилла Александровича, который сегодня попал в больницу и успел дать показания, прежде чем скончался от полученных черепно-мозговых травм. Так что, давай сначала. Как тебя зовут?

В голове мелькнули обрывки фраз: «Ну, не жилец он теперь. Я ему все руки вырву! Я их шайку пэтэушную знаю…» «Ему кто-то позвонил, он отъехал на час…» «У тебя руки в крови…»

– Сергей.

– Фамилия?!

– Ванин. Не надо орать, у меня со слухом все в порядке.

В ответ последовал резкий удар кулаком мне в лицо.

– Адрес?! – взревел следователь.

– Не буду я ничего больше говорить, – разозлился я, вытирая уже кровь из разбитого носа. – И только тронь еще раз, пожалеешь.

Пожалел я. Мы были одни в кабинете. И через несколько минут на шум вбежали сотрудники, скрутив меня за нападение на следователя. Но я остался весьма доволен за его расквашенное лицо и оборванные погоны. Меня увели в маленькое бетонное помещение, в котором находилась лишь одна деревянная лавка. Металлическая дверь, гулко щелкнув засовами, закрылась, и я остался один.

Впервые в жизни я не имел ни малейшего представления о том, что делать дальше. Я ходил из угла в угол, пытаясь успокоиться. От одной стены до другой было четыре шага. В итоге у меня вместе с мыслями, закружилась и голова. Тогда я лег.

«Щербатого кто-то забил до смерти. Виталька? Они были вдвоем? Если все вскроется, то Виталька сядет? Или все это повиснет на мне, и сяду я? Что мне отвечать? Правду? А если это Виталька, и это докажут, то что? Он сядет лет на двадцать? Он сломает жизнь из-за меня, ведь он за меня мстил! Что нужно сделать – взять на себя вину? А если это не Виталька, а щербатого избил кто-то другой? А он мне предсмертный подарочек сделал?»

Жестокое время стояло на месте. Не знаю, сколько его черепашьих шагов прошло вокруг меня, пока я не стал засыпать. В полудреме я их снова увидел. Высокого лысого мужчину и женщину. Между ними вспыхнул яркий свет. Такой бывает в кино, когда показывают начало потустороннего мира. Они смотрели друг на друга. Первый раз. Мужчина протянул ей ладонь, и она робко взяла его за пальцы, притянув их к своим губам.

«Что мне делать?!» – сотрясая видение рябью, закричал я им. Девушка обернулась, словно услышав, и улыбнулась.

«Тс-с, – приложила она палец к губам. – Ни-че-го».

Она отвернулась и стала сжиматься. Мужчина, нагнувшись, опустил руку вниз и показал мне свою ладонь. На ней стояла кошка. Она чуть изогнула спину и пропала. Свет мгновенно исчез вслед за нею, поглотив или растворив мужчину. Я лежал и смотрел в потолок, думая о том, приснилось ли мне это. Сердце бешено колотилось, а щеки пылали.

…Есть и пить мне не давали совсем. Несколько дней прошли в допросах и избиениях. Выводили меня в наручниках. Но на допросах хотя бы давали попить воды. Я иногда отвечал на их вопросы, иногда молчал, не зная, что говорить. Между допросами я крепко спал на деревянной лавке. Все это время у меня была высокая температура, поэтому все происходящее я не мог ни осмыслить, ни понять, ни сопоставить, ни вспомнить.

«Вы были в ресторане той ночью?» – «Да». – «Что вы там делали?» – «Работал». – «Управляющий утверждает, что вы там не работали». – «Не работал». – «Вы брали кредит по чужому паспорту?» – «Да». – «Бармен утверждает, что видел, как вы схватили за шиворот убитого Кирилла и угрожали ему». – «Нет». – «Где вы взяли документы на имя Максимова Виталия?» – «Дайте воды». – «Как ваше настоящее имя?» – «Дайте воды…» – «Где вы проживаете? В глаза смотри!» – «Дома…» – «Уведите! Ему опять плохо».

* * *

– Сережка! Милый! Родной… Сережа… – Ника обнимала меня, покрывая мое горящее лицо мокрыми от слез губами.

– Ты…

– Попей, попей воды… Что они с тобой вытворяют? Вот смотри, Алла вещи передала, переоденься. Нет, садись. Садись, я сама переодену тебя, – Ника бережно расстегивала рубашку. Я смотрел на ее трясущиеся от рыданий плечи и руки, неловко сдергивающие с меня брюки, и не понимал, снится она мне или это галлюцинация.

– Ника…

– Я с тобой, я с тобой… Мой мальчик. Мой любимый… Все хорошо будет. Я все папе расскажу, он обязательно поможет. Это Виталька избил щербатого. Он отомстить хотел за тебя. Его отец узнал и заставил срочно уехать, потому что к ним приходили из милиции. Виталькин отец сказал, что ничего о тебе не знает. Меня к тебе еле пустили. Хоть один сжалился, я деньги ему дала. Он работает сутки через двое, я через два дня еще приду. Его зовут Юрий, такой худенький, молоденький. Запомни! Понадобится тебе что-нибудь, ему передай! Он сейчас тебя привел и уведет. Запомни его. Ты понимаешь, что я говорю тебе? Понимаешь?! Ну что ты так смотришь на меня? Ты слышишь меня? Слышишь?! Сережа! Сергей!!! Не смотри так, пожалуйста…

…Через пару дней пришла Алка. Сквозь вой, причитания и рев я понял, что Ника рассказала все отцу, но тот чуть не силой отправил ее на море, отобрав документы, деньги и машину. Когда она приезжала к Алке, следом приехали братки от папы и Нику увезли, бесцеремонно затолкав в машину. Она звонит каждый день и плачет. А Алка молится, потому что уже не знает, что делать. От Витальки вестей нет. Про дом и адрес Алка велела ничего не говорить, о нем еще милиция не знает. Ни Ника, ни Алка не рассказали о доме. О том, где я живу, они как будто не знают. Про документы Виталика подтвердили, что он их сам мне дал. Про щербатого Алка сказала, что он из дурной компании и просто оговорил меня из мести. А убить его мог кто угодно, потому что у него была большая сумма денег, которую он засветил в баре…

…Мне стало легче. Температура спала. Я немного пришел в себя, бить перестали, и на допросы вызывать тоже. Два дня никто меня не трогал. Я чувствовал сильнейшую слабость и спал все время. Ни пить, ни есть не хотелось. Время от времени просыпаясь, я лежал с закрытыми глазами и ничего не чувствовал, не желал, не думал, не хотел. Как будто у меня вырвали сердце. Внутри я ощущал только дикую пустоту и отрешенность.

* * *

– Выходи, – молодой худенький паренек отрыл дверь, гремя засовами.

– А наручники? – спросил я, вспомнив, что именно об этом парне говорила Ника.

– Не надо, – улыбнулся он. Я пошел за ним. Мы поднялись по лестнице и парень распахнул передо мной дверь… На улицу.

В глаза, нос и уши яркостью ударило серое небо. Паренек довел меня до проходной и остался позади. Не обернувшись, я пошел вперед. Подальше отсюда.

Очнулся я только через несколько кварталов, поняв, что иду по улице города, что я на свободе. Возвращались мысли и спрашивали меня, почему меня выпустили. Но это мне стало совершенно не интересно. И если бы мое освобождение оказалось ошибкой, и меня забрали бы назад, то скорее всего это тоже не имело бы уже никакого значения.

Во мне что-то сломалось. Жизнь, наверное. Ушла боль и тревога, ушло абсолютно все, что во мне было. Передо мной прошли годы в одиночестве пустого дома, в бесконечной смене работ, в тяжелых мыслях о будущем и слепой надежде на то, что когда-нибудь все образумится. Я помнил чувства, людей, события. Помнил желания. Учиться, любить, читать, дружить, работать. Помнил. Видел. Но больше не чувствовал.

Я брел по знакомым с детства улицам, не задумываясь о том, куда иду.

«Надо идти домой, поесть, помыться», – сказал разум.

«Не хочу», – искренне ответил я.

«Надо найти работу», – продолжил он.

«Зачем?» – спросил я.

«Чтобы ходить домой, есть и мыться».

«Не хочу» – ответил я.

«А чего тогда делать?» – поинтересовался разум.

«Ни-че-го», – повторил я ее слова.

– Виталий! – я обернулся, от небольшой автозаправки вразвалочку шел сторож с завода.

– Я – Сергей.

– Ну да, ну да, – закивал он. – Я по памяти. Бегала Ника с Аллой, то мастера просили сходить показания дать, то рабочих. А никто не пошел. Мастера-то, понятно, вызвали. Только он ничего не сказал существенного. Виталик и Виталик. Характеристики на тебя положительной не дал. Сказал, что ты со странностями. Ты не обижайся на него, он за себя боялся.

– Я и не обижаюсь, – равнодушно ответил я. – Мне все равно.

– Да нет, это от обиды большой. На жизнь. Вот пройдет она и все наладится.

– Не может пройти то, чего нет.

– Ты про жизнь или обиду? – рассмеялся сторож.

– Про обеих, – сказал я. – А ты чего тут?

– Работаю и тут тоже. По сменам, с завода сюда, отсюда – на завод. Тут платят хорошо. Машин мало. Я тут и сторож, и заправщик, и кассир. Вот беда, сменщик уходит. Я б остался за двоих, да уж сил нет, ноги не ходят. На заводе-то сел и сиди.

– Меня возьми, – по инерции предложил я.

– Я с удовольствием! – обрадовался старик.

– У меня документов нет, – напомнил я ему.

– А на что мне твои документы? Когда ты у меня столько на заводе проспал, ушатанный работой.

– Не тебе, начальству.

– И ему не надо, я сам тут неоформленный. Хороший мужик.

– Это как? Он людей с улицы берет?

– С улицы, не с улицы. Не знаю я. Я у него тут шестой годок работаю. Остаешься?

– Ага, – равнодушно кивнул я.

– Ну пойдем чай пить, и я все тебе тут покажу. Как в санатории. Простор! Воздух!

Заправка находилась на окраине города. Я только понял, что нечаянно прошел весь город пешком. Трасса была не шумная – одна машина в час заправлялась. За дорогой было огромное поле, оканчивающееся вдалеке полоской леса.

В домике два помещения, одно рабочее с окошком в стене, другое – для отдыха.

– Телевизор я приладил. Антенну, то есть. Не скучно будет. Поесть, давай?

– Давай.

* * *

Домой я добрался на третий день. Когда сторож отработал смену на заводе и вернулся меня на сутки сменить. Пошарив рукой за выступом бревна в сарае, я нащупал ключ. Мы с Алкой и Виталиком всегда там запасной хранили. И сейчас новенький ключ висел, ожидая меня.

Я открыл дверь. Почти все на своих местах, как прежде. Даже цветы стояли на подоконниках в горшках. Полы вымыты. Я снял ботинки и прошел в зал. Дивана только не было. Застеленная кровать стояла на прежнем месте с починенной спинкой. На комоде лежала обычная кружевная салфетка. Вместо телевизора стояли в ряд несколько иконок. В пустом шкафу пара простыней и пододеяльников. На кухне чистый стол и плитка, побеленная печка в углу, форточка приоткрыта и свежий воздух, проникающий через нее, колышет легкие, новые занавески.

Я вернулся в комнату и лег. Отвернулся к стенке, уткнувшись в подушку. Почувствовал еле уловимый аромат Никиных духов. Вспомнил, как я, маленький, вот так же утыкался в подушку и плакал от страха, голода, холода и одиночества. Мне тогда очень хотелось поскорее вырасти. Чтобы стать сильным и ничего не бояться. Зарабатывать себе на кучу еды и смотреть телевизор. Чтобы не плакать.

– Кто тут? – послышался с порога осторожный Алкин голос.

– Я! Алла, это я!

– Сережка! – запрыгала она и влетела в комнату, забыв разуться. – Тебя отпустили?!

– Как видишь!

– Нашли убийцу? Или Виталька…

– Алла, я не знаю. Мне открыли дверь и сказали: иди. Я и пошел.

– На, Нике скорее позвони, обрадуй!

– Потом, – отодвинул я телефон.

– Что? Она переживает и каждый день звонит. Она-то ни в чем не виновата.

– Я позже позвоню, – перебил я Алку, – ты как?

– Нормально. Все тут в доме тебе восстановила. Денег еще пятьдесят тысяч осталось от кредита. Я ходила к Виталькиному отцу, хотела, чтобы он кредит оплатил ими хоть немного, чтобы поменьше отдавать потом. А он сказал, что он все погасил, и чтобы и я, и ты дорогу в их дом забыли. Работаю я все там же, у тебя сижу вечерами. Смотри, как я вязать научилась! Машинку мне вязальную хочется… У меня-то какие перемены за три недели?

– Давай купим? – предложил я. – Раз деньги никому не нужны.

– Ну уж нет. У тебя вещей теплых нет, а скоро осень. Телевизора нет у тебя. Работы нет.

– Есть работа. На заправку взяли. Денег немного, но больше, чем на заводе.

– Какой молодец!

– Это не я. Так случайно вышло.

– Все равно, молодец! – заявила Алка.

– Ну давай, машинку твою купим? – подтолкнул я ее. – И вещей мне навяжешь.

Алка замялась.

– Давай?!

– Ну… ну… Давай, сначала тебе купим необходимое, а потом, если останется – то купим, – засмущалась она.

– Пошли?

– Пошли!

– Я вперед! – я добежал до входной двери первым.

– Сереж, ты чего, как маленький?

– Догоняй, растяпа! – повторил я слова нашего детства. Алка никогда не могла добежать до двери первой, даже если стояла в коридоре. Она тогда обижалась, а мы с Виталькой хохотали.

В магазинах я притомился выбирать и примерять. Я не любил магазины в принципе. Ни с деньгами, ни без. Выбор нужной вещи среди огромного количества, которое чаще мне казалось барахлом, меня напрягал. Мне всегда хотелось одно – от одной вещи, другое – от другой. Что в одежде, что в технике.