Текст книги "Бытие и безумие [и драконы]"

I.I.33. Безумие и красный

Безумие толкает меня взять красную краску. И покрасить ею все вокруг – в том числе себя. Я теперь красный. «Имя мне – Красный». Красные руки боятся прикоснуться к красному лбу, а красные ноги неловко ступают на красный пол. Красный стол зовет меня сесть за него. И я сажусь. И беру красную бумагу. И пишу по ней красными чернилами. Красные слова исчезают на красной поверхности, красные предложения рождаются в красной голове. Так возникает «Красная книга».

На красной стене висит «Красный квадрат». Красная дверь ведет в красную пустоту. В красном шкафу прячется красный смех. И у меня осталось еще немного красной краски – для тебя.

I.I.34. Безумие и имена

У безумия много имен. На некоторые оно откликается сразу, на некоторые – не откликается никогда.

Безумие само нарекает миры и обитающие в них сущности множеством имен. Имена могут выстраиваться в длинную очередь и терпеливо ждать своего часа.

Имена проникают повсюду, и, если их становится слишком много, они начинают собираться в массивные объекты, обладающие силой гравитации.

Лучше всего имена просачиваются через почву и асфальт, хуже всего – через живых котов и ящериц.

Гирлянды имен можно вешать на елку в канун Нового года. Правда, они могут помешать праздничному настроению.

I.I.35. Безумие и собаки

Безумие связано с собаками. Безумный Сократ (Диоген) называл себя Собака Диоген. Так развивалась философская школа киников («собачников»).

Собаки хорошо чувствуют запах безумия. Это проверено массой мысленных экспериментов.

При этом собаки реагируют на безумие именно как собаки.

Безумие порой лает, но не кусает, а порой – кусает, но не лает. Оно часто вертится на одном месте, пытаясь схватить себя за хвост.

Безумие позволяет еще при жизни встретиться с Анубисом и задать ему три вопроса.

Собаки пока не умеют разговаривать. Только одна, охваченная безумием, освоила человеческий язык – Муму – и за это была приговорена к смертной казни совершенно не безумным судом присяжных.

I.I.36. Безумие и подобие

Есть виды безумия, подобные друг другу. Носители подобного безумия – через него – оказываются в некой постоянной связи – сквозь пространство и время. Таким образом, общее/подобное безумие оказывается связующим звеном с другими (существовавшими, существующими или теми, что будут существовать), проявляя в них родство, сходство и подобие. Эта близость часто сильнее кровных связей, моральных принципов или интеллектуальных концепций. Это сходство завораживает и позволяет создавать резервуары для общих мыслей и чувств. Подобные безумия способны соединять – сквозь столетия и тысячи миль – крепче, чем узы любви и дружбы.

I.I.37. Безумие и миф – 1

Бытие человеческое не может непосредственно соприкасаться с бытием этого мира. Поэтому людям необходим Миф, который обволакивает человеческое бытие. Именно через Миф можно без тяжелых последствий войти в соприкосновение с бытием мира и остаться «в своем уме».

Безумие же расщепляет этот Миф, создает в нем трещины и лакуны. А потому у безумцев их бытие местами не защищено Мифом, оно оголено, как электрический провод, лишенный изоляции. Столкновение же с бытием мира порождает потоки энергий и явлений, и вместо безопасного Мифа на стыках возникают участки, полные боли, страха и непредсказуемых новообразований. А расщепленный Миф не может срастись и создать среду, через которую происходит столь ужасное соприкосновение с миром.

I.I.38. Безумие и трансцендентность

Безумие трансцендентно самому себе. Оно всегда лежит одновременно в некоем мире и – по ту сторону его. Оно само воздвигает непроходимую границу между «этой» и «той» стороной и тут же преодолевает ее.

В этом безумие роднится с человеческим бытием [см. «Безумие и Бытие»], которое всегда выдвинуто в Ничто [см. «Безумие и Ничто»] и которое трансцендирует по отношению к сущему [см. «Бытие и сущее»]. При этом в каждом отдельном акте трансценденции, когда безумие делит границей само себя на потустороннее и посюстороннее, это разделение уникально. В каждом новом подобном акте граница проходит в ином месте. Поэтому каждое присутствие безумия в каком-либо мире одновременно и достоверно, и неуловимо. Попытка же зафиксировать границу «внутри» безумия настолько безумна, что разговор о ней становится логически некорректным.

I.I.39. Безумие и Ничто

Следуя классической метафизике, безумие более всего тянется к Ничто. И «нормальный» разум так или иначе связывает Ничто с отрицанием, то для безумия Ничто есть позитивное утверждение.

Одним из предвестников появления Ничто является ужас [см. «Безумие и ужас»], который всегда так или иначе связан с безумной тайной [см. «Безумие и тайна»]. Но для нас важно, что Ничто не может быть определено как не-сущее [см. «Безумие и сущее»], более того, сама попытка определения Ничто как «чего-то» (Нечто) уже содержит недопустимое. И если человеческое бытие всегда выдвинуто в Ничто, то Ничто становится основанием для всякого опыта обретения знания, особенно – знания о безумии. Ничто обретается в ничтожении, и этот процесс позволяет прикоснуться к обратной стороне сущего. И если Ничто входит во взаимодействие с безумием, то часть безумия тоже подвергается ничтожению и в это мгновение обретает отдельное бытие.

I.I.40. Безумие и Нечто

Нечто – это то, что дано безумию всегда в искривленной форме. Нечто вторгается в «безумное сознание» и там подвергается изменению вплоть до нарушения состава сущего, из которого оно состоит [см. «Безумие и сущее»].

Нечто не является простой противоположностью Ничто [см. «Безумие и Ничто»], но может быть помыслено только одновременно с Ничто, даже если мы делаем вид, что о Ничто не думаем вовсе. Даже если мы уверены, что вообще не думаем. Даже если нам кажется, что безумие мешает нам думать в принципе.

Может ли Нечто быть дано «не-безумному сознанию» в неискаженной форме – вот вопрос, который стоило бы задать безумию, если бы оно вообще отвечало на подобные вопросы.

А у разума – спросить, как он готов определить Нечто для дальнейшего рассмотрения.

I.I.41. Безумие и Бог-знает-что

Безумие, как и «нормальный разум», бессильно проникнуть в Бог-знает-что в силу того, что это зона исключительной компетенции Бога, принципиально недоступная никому иному. Безумие способно лишь почувствовать легкий огненный ветер, исходящий от Бог-знает-что.

Разум, если даже просто упоминает о существовании Бог-знает-чего, уже совершает святотатство. Безумие, упоминающее о нем, подлежит амнистии, потому что оно не в силах определить, упоминает ли оно вообще о чем-то, происходит ли само действие «упоминания».

Впрочем, мы настолько несведущи в теологии и так боимся оскорбить чьи-нибудь религиозные чувства, что извиняемся за сам факт написания этой главы и смиренно умолкаем.

I.I.42. Безумие и психология

Так говорил мне один замечательный психолог.

С точки зрения многих психологов, «безумие» – вообще не категория; совершенно непонятно, о чем идет речь.

Есть психологи, которые работают с людьми с ментальными расстройствами, с нейроособенностями, делая их жизнь более качественной. Есть психологи, работающие с людьми с тяжелыми аддикциями (в том числе трудоголиками). Есть психологи, успешно работающие с людьми с психиатрическими диагнозами. В этом случае «психология» функционирует в сферах, не захваченных «чистой психиатрией». Арнольд Минделл, автор метода «процессуальной работы», сидя в огне, имел дело с людьми в тяжелых психических состояниях.

Многие психологи считают, что «о безумии как категории говорить бессмысленно, потому что работа идет с человеком, а не с категорией». «Психология работает с внутренним миром человека, а не с его диагнозом».

Впрочем, среди психологов есть диссиденты, прямо ставящие вопрос о безумии как о мета-категории, позволяющей выходить за границы привычных схем и подходов.

Возможно, это главное поле работы для психологов в ХХI веке.

I.I.43. Безумие и личности

Здесь речь пойдет о разных «личностях», «суб-личностях» и так называемых «аватарах» [см. «Безумие и диссоциации»], которые окружают меня огнем, как столетья – Мандельштама.

Они возникают незаметно, спонтанно, неожиданно, – и вдруг овладевают нами так, что мы уже не понимаем, кто такой «я», кто пытается это понять или хотя бы констатировать.

Иногда они возникают как защитные реакции во время тяжелых жизненных переломов, иногда – как отдельные акторы – в ответ на вполне приятную, но особенную ситуацию [см. «Безумие и миры»].

Они могут жить в разных мирах, и их взаимодействие очень болезненно и потому нежелательно. Иногда они живут в одном и том же «мире», но ничего не знают друг о друге [см. «Субличности» и «Диссоциированные личности»]. Иногда они общаются, и это бывает как весьма конструктивно, так и весьма хаотично и травматично. Если у вас есть постоянные «личности», то желательно, чтобы другие люди [см. «Безумие и Другие»] знали эту вашу особенность, и хотя бы понимали, что имеют дело с разными «действующими лицами». Есть много видов терапии подобных расстройств, но об этом – лучше в специальной литературе.

И это, конечно, было бы весьма забавно, если б не было так опасно для «себя» и других.

(1)

– Я совершил самоубийство и упал в ваш мир.

Я упал в тебя, как падают в колодец.

У тебя нет причин гордиться тем, что я упал именно в тебя:

во-первых, ты был выбран случайно;

во-вторых, ты для меня являешься тюрьмой, местом моего заточения в этом мире.

Ты – моя живая тюрьма, без которой я пока не могу взаимодействовать ни с кем напрямую – только через тебя. И я не знаю, смогу ли я снова обрести Силу. Если обрету – я покину тебя и снова вернусь в свой мир, а если нет – то останусь с тобой до конца твоей жизни и получу временную свободу только с твоей смертью.

(2)

Он спит и видит сны. Тянется сквозь сны наружу. Сны о незнакомых городах. Здесь башни и мосты. Он когда-то помогал строителям города. Он не хочет быть видимым для этого мира.

Во сне он поет песню о милосердии на незнакомом языке.

(3)

Только печальная песня. Ничего, кроме песни. И сны с синими лесами.

I.I.44. Безумие и ужас

Ужас свидетельствует о появлении Ничто [см. «Безумие и Ничто»]; если его вызвать в суд, он будет вынужден дать показания о Ничто, несмотря на то что сказать ему будет нечего.

Но еще ужас демонстрирует присутствие священного. Любое соприкосновение с сакральным – как бы прекрасно оно ни было – всегда ужасно. И если какое-то «священное» изначально связано с безумием, то оно ужасно вдвойне.

В любом ужасе есть привкус безумия. Поэтому любой самый светлый разум, испытывающий ужас, получает одновременно дозу безумия.

Хайдеггер считал, что изначальный ужас может проснуться в нашем бытии в любой момент. Что он всегда в нас присутствует, только обычно спит. Безумие же нередко пробуждает его в самый неподходящий момент, хотя какой момент для пробуждения ужаса можно было бы назвать подходящим?!

Но, пробудив ужас, безумие не убегает, охваченное диким ужасом, а замирает, скованное ничтожащим ужасом.

I.I.45. Безумие и память

Безумие всегда создает ложную память. Впрочем, «нормальный разум» тоже всегда создает ложную память, но безумие делает это легче и изящней.

Есть несколько эффектов, искажающих припоминаемое:

– эффект изменения модальности (например, если в памяти была визуальная картинка, то ее вербализация вносит существенные искажения);

– эффект повторного припоминания («каждое повторное припоминание искажает результат», «если вы хотите припомнить что-то точно, не пытайтесь это вспоминать», «припоминание компрометируется самим актом припоминания»);

– эффект восстановления контекста (когда возникает выдуманный, достроенный контекст ситуации);

– эффект влияния инструкций (когда в зависимости от внешних влияний редактируется содержание);

– эффект имплантации воспоминаний (когда встраиваются чужие и более поздние воспоминания),

и многие другие.

Есть несколько современных моделей описания структуры памяти (об этом можно прочесть в специализированной литературе):

– модель сетевой памяти (Anderson, 1983; Collins, Loftus, 1975);

– модель нечетких следов памяти (Reyna, Brainerd, 1995);

– модель множественных следов (Moscovitch, Nadel, 2000).

В последнем случае речь идет об интерференции нескольких видов памяти:

1) кратковременной (несколько секунд – несколько часов);

2) долговременной (несколько часов – несколько месяцев);

3) долгосрочной (несколько месяцев – долгие годы) —

что во всех трех случаях дает многократную реконсолидацию воспоминаний.

Так же безумие защищается от внешнего мира и от самого себя.

I.I.46. Безумие и границы

Безумие всегда живет на границе. Просто оно делает саму границу не тончайшей условной линией, а широкой «нейтральной полосой», разделяющей миры «познаваемого»/«воспринимаем ого»/«внутреннего» и «реального»/«внешнего». Таким образом, оно удваивает границы, делая их менее преодолимыми. И оно регулярно совершает интервенции и в пределы «внутреннего» и в пределы «внешнего».

Из-за удвоения границ возникает мета-кантианский разрыв между мирами. И миф, охраняющий наше бытие, уже расщепленный [см. «Безумие и миф»], не выдерживает этого дополнительного двойного напряжения – обитания с одной стороны на широкой «пограничной полосе», а с другой – соприкосновения с двумя поверхностями по обе стороны этой полосы, с двумя ино-пространствами «близкого» и «дальнего». Бытие внешнего мира протягивает нам свои нити сквозь эту многосоставную границу, и мы пытаемся уловить их, ошибаясь и краем сознания понимая эту ошибку.

I.I.47. Безумие и протагонисты

У протагонистов безумия не безумие живет в сущем, а сущее – в безумии [см. «Безумие и сущее»]. Оно живет в нем, как огонь живет в каменном угле или как Пиноккио/Буратино – в полене.

Есть четыре главных типа протагонистов безумия.

Жрец безумия, который воспринимает безумие непосредственно, включая его [Жреца] собственное трансцендентное [см. «Безумие и трансцендентное].

Воин безумия, который стоит на страже безумия, охраняя его и от разума, и от самого себя.

Владелец безумия, который копит его как тайное сокровище, приумножая и радуясь этому приумножению.

Труженик безумия, которому на долю достается самая обыденная работа по выращиванию, уборке и обработке зерен безумия, а также изготовлению из него простых вещей [см. «Безумие и вещи»].

При этом одни типы протагонистов без других не могут существовать.

I.I.48. Безумие и гуманизм

Гуманизм предписывает относиться к безумию терпимо, а к безумцам – гуманно. Но что значит «гуманно»? «По-человечески»?! Люди боятся безумия, причем больше всего – своего собственного. Люди настороженно относятся к безумцам, считая – и не всегда напрасно – их иными.

Какой гуманизм здесь применим? Атеистический? Религиозный? Сложно-системный? Тот, что предложил Жан-Поль Сартр в качестве экзистенциализма? Или хайдеггеровский, связанный с присутствием и схватыванием истины бытия в просветах сущего?

Да, человек – это очень сложная система. А безумный человек – невероятно сложная система. А любое человеческое сообщество – сверх-сверхсложная система, где возникают новые эффекты, нехарактерные для отдельных человеческих особей.

Возможно, для всех этих сверхсложных систем нужен сверхгуманизм (интер-гуманизм), а возможно, нужно признать неспособность всех видов гуманизма отвечать на самые простые вопросы.

(1)

Он появился в 1993 году. С ним тяжело устанавливать контакт, потому что «он остался на том берегу».

Он – поэт и писатель, ему невыносима общественная деятельность, активизм. Ему интереснее литература и философия, чем социальная активность. Он разочарован тем, что происходило после 1993 года.

(2)

Это был очень сложный и важный год, сломавший массу привычных подходов, дел, планов, изменивший ближайшее окружение; год тяжелых прощаний и интересных встреч, год надлома психики (первое официальное появление диагноза «маниакально-депрессивный психоз» – МДП / биполярное аффективное расстройство – БАР); год новых направлений и несбывшихся фантазий, год расщепления устоявшегося мира и социального конструирования новых реальностей.

(3)

Иногда А-Константин пишет сказки, эссе и «трактаты». Он всегда слегка печален. Он смотрит «с того берега» и качает головой. Он считает, что «я» пошел «не по тому пути». Но он не готов вмешиваться и устанавливать свои приоритеты. Ему не хватает живого творческого общения; при этом он не готов ни с кем вступать в контакт по собственной инициативе.

I.I.49. Безумие и Другие

По одному из определений, человек – это тот, кто может задать вопрос о собственном бытии. Безумный человек тоже может задать такой вопрос, но не всегда понимает – кто, о ком и о чем вопрошает. Тем не менее вопрос звучит и взывает к поиску ответа.

Другие – это те, которые тоже могут задать вопрос о собственном бытии. И эти же Другие способны задать вопрос и о бытии Другого человека, в том числе безумного, и о бытии вообще.

Поход к Другим так же важен для безумца, как и для любого человека, даже если он кажется ему невозможным, бессмысленным или чрезвычайно опасным. Путешествие к Другому может быть очень долгим и напоминать режим «свободного поиска», где приходится отказываться от любой заранее намеченной цели. И при этом знать, что Другой все равно возникнет как явленная из истины бытия цель.

Несмотря на то, что подробности стажировки Зигмунда Фрейда в 1885 году в клинике Сальпетриер у Жана Мартена Шарко известны достаточно хорошо, остается несколько страниц этой истории, закрытых для публики. Шарко работал в отделении с «не-психическими эпилептичками и истеричками», занимаясь в том числе лечением с помощью гипноза.

I.I.50. Безумие и эксперимент – 1

Почти неизвестны подробности работы Шарко и Фрейда с несколькими «тяжелыми психически больными», которых они пытались подвергнуть гипнозу. Оказалось, что при определенной глубине гипноза можно было установить контакт уже не с самим «больным», а с его «психическим заболеванием». Если же исследователи шли еще дальше, они могли начать общение с «Безумием». «Разговоры с Безумием» так потрясли Шарко и Фрейда, что они прекратили эти эксперименты и вернулись к «классическим истерикам и истеричкам», решив продолжить работу с пациентами с серьезными психическими диагнозами «когда-нибудь потом».

Конрад Лоренц считал, что «агрессия у людей представляет собой совершенно такое же самопроизвольное и инстинктивное стремление, как и у других высших позвоночных животных». А еще что «у некоторых животных агрессивное поведение по своим проявлениям практически не отличается от сексуального».

I.I.51. Безумие и агрессия – 1

Безумие в целом не увеличивает и не уменьшает агрессию, но существенно изменяет ее формы и ритуалы. И нередко безумие все-таки снижает контроль человеческого существа над собственной агрессией, делая ее более деструктивной.

Эрих Фромм писал об агрессии в целом: «Иногда агрессию рассматривают как неотъемлемую часть гомеостаза человека». И она в данном случае представляет собой инструмент психической саморегуляции. Безумие же нередко сбивает эти настройки.

Вообще сам разговор о безумии и агрессии весьма опасен и может вызвать у безумца агрессию, а у агрессора – безумие.

Но здесь самым важным является вопрос о том, можно ли, будучи погруженным в безумие, научиться контролировать свою агрессию? И можно ли контролировать агрессию других? Ответ на эти вопросы может прозвучать так: «Да, но все значительно сложнее».

Часть II
Тишина и тайна

I.II.01. Безумие и вечность

Безумие сидит на камне, слева от него – ледяное пространство, справа – песчаная пустыня. Безумие и пытается левой рукой – сложить изо льда, а правой – начертать на песке слово «Вечность». Это важно, потому что в правом глазу у него застрял осколок волшебного зеркала, а в левом – магическая песчинка. Но каждый раз возникают лишь четыре буквы: изо льда складывается только – «МЕФИ», а на песке возникает только – «ЛОГО». Вечность остается неизрекаемой.

Безумие не может оперировать Вечностью, как и разум. И в этом они похожи. Но Вечность ускользает от них по-разному. Безумие ощущает ее материально, «телесно» и может даже на мгновение коснуться ее. Разум же пытается ее помыслить, и сама мысль о Вечности создает барьер, через который мысль может проникать только в одну сторону, но не возвращается обратно.