Текст книги "Ты в порядке. Книга о том, как нельзя с собой и не надо с другими"

Глава 4
«Вот если бы я тогда… то сейчас все было бы по-другому».
Как справиться с сожалением и перестать терзать себя неслучившимся прошлым?

Когда я вспоминаю свои семнадцать лет, то вижу, как опираюсь на серую стену старинного дома, скрываясь от дождя. Я чувствую колючую штукатурку на поверхности ладоней. Шерстяной отсыревший свитер кусает кожу, а мое «хочу», мое «мечтаю» стекают мутными каплями по щекам.

Был 1993 год. Время «хороших» бизнесменов в малиновых пиджаках и «плохих» в кожаных куртках, тапочек с кривой наклейкой Montana и воды, заряженной через телевизор. Кризис перестройки вышиб твердую почву из-под ног нашей семьи. Вместе со стабильностью и уверенностью в завтрашнем дне исчезли папин научно-исследовательский институт, а также возможность покупать одежду и еду. Мы выживали. Осенью мешками собирали грибы и ели их с картошкой два раза в день – круглый год, несколько лет подряд. Мама болела. Папа подрабатывал где придется. Благодаря своему таланту к рисованию и аттестату художки я тоже могла вносить лепту в наш скудный доход: рисовала маслом маленькие картинки и продавала.

Но мне было интересно все связанное с человеческой психикой и характером, мышлением и поведением, отношениями между людьми и загадочным словом «рефлексия». Я досиживала одиннадцатый класс, с любопытством заглядывая в будущее, которое было расписано по продуманному мною плану из трех беспроигрышных пунктов:

1. Выпускной вечер до рассвета!

2. Поступление в университет на кафедру психологии.

3. Работа психологом.

– Учиться на психолога?! С ума сошла! – то вскакивала с табурета, то садилась обратно мама. – Куда ты работать пойдешь с таким дипломом? Посмотри, что творится вокруг. Сейчас руки нужны, чтобы выживать, ру-у-уки! – она трясла пальцами возле моего носа, потом закрывала ими лицо и вздыхала. – Ох, я этого не переживу… не переживу!

Отец молчал. А я просила, глотая горечь: «Пожалуйста, ну пожалуйста, мам, я так мечтала быть психологом, мне интересно, у меня получится, я обещаю. Мам, ну не всегда же так будет вокруг…» Просила месяцами. Просила неделями. Просила утром в день вступительного экзамена в какой-то промышленный техникум.

Тогда, в семнадцать лет, у той серой стены мне не хватило оперенья, чтобы махнуть крылом на родительский запрет и взлететь. Я судорожно пыталась отыскать в себе силы на неповиновение: сделать по-своему, упереться, «показать рожки», сбежать в Питер и поступить там! Да просто не явиться на экзамен, прошататься по городу до зябких сумерек, а дальше – будь что будет. Мне не хватило… даже не знаю чего и в каких количествах. Трех граммов плохого воспитания? Одного сантиметра безразличия к чувствам родителей? Храбрости, как Льву из сказки Александра Волкова «Волшебник Изумрудного города»? Или, может, лишнего года жизненного опыта?

Я оттолкнулась от серой стены, отряхнула штукатурку с ладошек и потащилась в техникум, который ненавидела, с мыслью, что кошмар мой – всего на год. Просто это зачем-то нужно маме. Она пообещала: «Если так хочешь, то на следующий год будешь подавать документы куда угодно. Даю слово. Но только сейчас поступи!»

Прошел год. Я выбросила горстку календарных листиков с зачеркнутыми датами и помчалась в приемную комиссию вуза. На серой стене старинного дома лучи солнца танцевали лезгинку.

– Мам, где мой паспорт? – я вернулась домой за документами, запыхавшаяся, сбрасывая туфли на ходу. – В приемную комиссию заявление нужно, а знаешь, первый экза…

– Ты никуда не пойдешь, – схватила меня за руку мама, – выбрось эту дурь из головы! Ты должна закончить техникум и получить диплом.

Меня пригвоздило к шифоньеру.

– Но ты же обещала… ты… – прохрипело из гортани, – я так…

– Послушай, ты знаешь, что я болею и что недолго осталось… – не дала договорить мне мама. – И я умру спокойно, если буду знать, что ты при специальности. Ты должна мне пообещать. Это мое последнее желание! Последнее.

Я пообещала. Могла ли иначе…

Еще два года, выброшенных из жизни. К сожалению…

Пока я мучилась в техникуме ради диплома для мамы, ее не стало. Она не дождалась. Я выполнила. Синий диплом равнодушно стукнулся о кухонный стол, и больше я его не видела. Отец, наверное, убрал куда-то, но мы никогда не говорили об этом.

Десятки тысяч раз я возвращалась мысленно к серой стене старинного дома. Возвращалась за своим сожалением о тех шагах, которые сделала в сторону родительского желания, а не своей мечты. За сожалением о том, что мне чего-то не хватило…

Я сожалела о потерянных годах, даже когда смогла реализовать второй и третий пункт своего плана через восемь лет.

Многие годы меня не покидало ощущение, что каждое событие моей жизни должно было происходить лет на пять раньше.

– Ты должна поступить в университет, как и хотела. Не тяни, – говорил папа.

«Должна» я отработала. И мне уже хватало силы в крыльях, чтобы сказать «да», – и сделать по-своему, отрезать «нет» – и тоже сделать по-своему.

Следующие два года прошли в раздумьях, в прислушивании к себе, в наблюдениях за жизнью. Я сменила несколько работ. Пробовала, ошибалась, опять пробовала, искала, что же на самом деле нужно мне. И это был мой путь: без планов, обещаний, ожиданий. Просто жизнь.

Но сожаление тащилось за мной из ситуации в ситуацию, как хвост, который никак не отвалится.

«Вот если бы тогда я не послушалась родителей, то сейчас у меня была бы приличная любимая работа», – говорила я своим убитым ногам после очередного двенадцатичасового «забега» по ресторану с подносом в руках.

«Вот если бы тогда я не пошла на тот дурацкий экзамен, то сейчас готовилась бы к поступлению в аспирантуру», – говорила я своему секретарскому столу, заваривая тридцатую чашку кофе для директора и его засидевшихся посетителей.

«Вот если бы тогда я шагнула в противоположную сторону от той серой стены, то сейчас могла бы быть участницей психологической конференции», – говорила я закрытой офисной двери с табличкой «Просьба рекламных агентов не беспокоить».

Наше сожаление оглядывается на прошлое, насыщая его тем, в чем мы нуждаемся сегодня.

«Я этого хотела?» – спросила я себя однажды, забирая трудовую книжку с очередной бесперспективной работы. Я потеряла пять лет. А что дальше? Еще плюс год? Еще три? В чем я нуждалась? В себе и в своей цели. И я не стану писать здесь что-то вроде: «Спасибо этому опыту! Он обогатил меня и благодаря ему я чего-то там поняла». Нет, ничего подобного, я обрела только горькое сожаление… Мне стало больно и обидно за свою мечту, за себя. Моя прежняя цель растворилась в родительском сценарии. Но я могла создать новую. Мне было двадцать два, и у меня не было ни одной причины останавливать свою самореализацию. И еще, я перестала видеть смысл в своем сожалении и в вопросе: «Чего мне тогда не хватило?» Все равно ответа на него так и не нашлось.

Сожаление не отвечает на вопросы, не следует логике. Потому что сожаление – это не мыслительный процесс, а комплекс переживаний: досады, злости, разочарования, вины, беспомощности, обиды.

Мое сожаление стало похоже на костыль, который свое уже отработал и отправился в кладовку. Прихрамывая, с оглядкой и не так уверенно, как в семнадцать, но я могла двигаться дальше. И я двинулась – в сторону университета.

Изолировавшись от мира на два месяца, я безупречно подготовилась к вступительным экзаменам. И поступила, стала студенткой кафедры психологии! Я дошла до цели. Это место меня дождалось, потому что оно было мое. После университета последовали еще четыре года института психотерапии. Затем – специализации по семейному консультированию и ведению психотерапевтических групп, множество обучающих семинаров, которые для меня никогда не заканчиваются. Вот уже пятнадцать лет я – профессиональный психолог-психотерапевт, член действующего профессионального сообщества Гильдии психотерапии и тренинга.

Каждый день я консультирую людей, которым больно, непонятно и невыносимо, но они хотят справиться. Моей работе не стать рутиной. Мой интерес к людям неисчерпаем, а желание профессионально помогать – бездонно. Тем более что мы с моей профессией пять лет были в разлуке, а это помогает ценить ее в каждый момент.

И вы думаете, я больше не сожалела?

«Это должно было происходить с тобой пять лет назад», – подмигивал «костыль» из приоткрытой кладовки, когда я просматривала список поступивших, выискивая свою фамилию. Когда растирала слезинку по корочке диплома на церемонии вручения. Когда расставляла мебель в своем первом кабинете психотерапевта. Сперва сожаление, потом радость… Как так-то?!

Так почему же наше неслучившееся прошлое бывает таким въедливым и несвоевременным?

Как психолог, который профессионально помогает справиться клиентам с их сожалением, и как человек, который сам прошел через этот опыт, теперь я точно знаю:

У нашей психики есть свойство: она ассимилирует в опыт только завершенные дела. Если мы не чувствуем целостности и удовлетворенности в настоящем моменте, то вспоминаем и думаем о действиях, которые не закончили. Мы продолжаем вести внутренний, оборванный когда-то диалог с человеком, которого уже нет рядом. Мы прокручиваем в голове ситуацию десятилетней давности и проживаем ее так ярко, будто пребываем в ней прямо сейчас.

Эффект незавершенного действия открыла и исследовала Блюма Вульфовна Зейгарник – советский психолог, основатель советской патопсихологии. В своей книге «Патопсихология» она пишет: «При незавершенности действия намерение остается неосуществленным, создается некая аффективная активность […] которая проявляет себя в другом виде деятельности – в данном случае в воспроизведении»[8]8
  Зейгарник Б. Патопсихология. – М.: Издательство Московского университета, 1986. С. 167–168.


[Закрыть].

Чем травматичнее было событие прошлого, тем больше места оно занимает в настоящем.

В травмирующей ситуации мы сталкиваемся со своим чувством беспомощности. Мы обездвижены.

Ведь все пошло не по плану. Нам нужно психологически выжить в этот критический момент и быстро адаптироваться.

Поэтому обида, злость, досада, разочарование, потеря остаются без реакции. Эти чувства застревают, как непереваренные кусочки мяса в желудке, и беспокоят, когда, казалось бы, истинная причина переживаний давно неактуальна.

Мне самой понадобились часы личной терапии, чтобы понять, почему сожаление не отпускает до конца, почему дверь в ту «кладовку» до сих пор приоткрыта. Ведь нет больше незавершенности, ведь я дошла!

Не скрою, те события оказались для меня травмирующими. И еще обнаружилась «игла в яйце» – потеря в потере. Да, я реализовала свою цель сполна, но сроки… Ощущение незавершенности и сожаления создавали упущенные годы. Мой план был иным. Помните, три беспроигрышных пункта? Там я не прописывала между первым и вторым подпункт со звездочкой «Три года на родительское желание плюс два года прийти в себя»! Вот в этом «междупунктье» и проросло зерно моего сожаления. Сожаления о потере мечты, цели, своей новой идентичности, статуса, времени. Потерю важно прожить – об этом я подробно писала в главе 3.

* * *

А если вы все сделали правильно: разложили и прожили неслучившееся прошлое в терапии; пришли к своей изначальной цели или другой, но не менее интересной; справились с переживаниями, а сожаление так и не выветрилось до конца? Подумайте, зачем вам это может быть нужно.

Полгода назад я снова заметила движение в дальнем пыльном углу: «Во-о-от, если бы все, происходящее сейчас, случилось с тобой на пять лет раньше, то сегодня ты написала бы уже три книги».

Сожаление? Нет. «Руководство к действию» – так теперь я это называю.

Пока загружался мой ноутбук, я успела задать себе один вопрос и сразу на него ответить: «Ты хочешь написать книгу? Да». Я спешно настучала по клавишам: «Истории для книги. 1». Тем же вечером я откровенничала с подругой в переписке: «Знаешь, у меня множество уважительных причин не писать книгу. Но причины будут всегда, а жизнь после сорока оказалась короче, чем виделась в двадцать. Некуда уже откладывать книгу. Тем более что я пока не представляю, сколько времени мы проведем с ней вместе».

Избавляться от сожаления вы можете, совершая конкретные действия в настоящем.

Если вы бездействуете, позволяя своему сожалению подавлять вас, то оказываетесь в позиции того, кто постоянно перекладывает ответственность за свои действия на прошлое.

В терминах психологии название этому – «вторичная выгода».

Удобно, но безжизненно: «Я тут ни при чем, это все оно виновато, мое прошлое. Там так сложились обстоятельства, что сейчас уже невозможно…»

Невозможно вернуть себя прежнего, но возможно создать себя нового.

Мой друг Миша готовился стать летчиком с детства. Но при поступлении в авиационный университет его не пропустила медкомиссия: «С таким ростом невозможно», – захлопнул папку с документами председатель. К сожалению… Но никто не смог запретить Мише управлять самолетами, и он стал классным авиадиспетчером.

«Вам забеременеть невозможно», – диагноз «бесплодие» расколол Наташину жизнь на до и после. Муж не поддержал, ушел. К сожалению… Сегодня Наташе тридцать пять, она второй раз замужем, и в их семье двое приемных деток.

Врачи десять часов собирали Аленино колено на операционном столе. Выход на беговую дорожку и тренерская работа стали для нее невозможны. К сожалению… Но Алена выучилась на спортивного психолога. Теперь она преподает в институте физкультуры всегда сидя.

* * *

Историю о сожалении я хочу завершить вопросом совсем не из глубокой психологии, а простым, на логику. Я задаю его себе, когда мое внимание разворачивается в сторону прошлого больше, чем на двадцать градусов.

Где гарантии?

Какими законами и печатями подтверждено, что если бы мне ничего не помешало пойти по задуманному маршруту, то путь сложился бы именно так, как я наметила?

Приятная иллюзия безопасности, но гарантировано здесь только одно – неизвестность.

Освежает, не правда ли?

Резюме главы

1. Родительский запрет и сожаление о потерянных годах.

2. Наше сожаление оглядывается на прошлое, насыщая его тем, в чем мы нуждаемся сегодня.

3. Спросите себя: «В чем я нуждаюсь?» И дайте себе это.

4. Поняв, что в сожалении нет смысла и логики, вы сможете начать действовать.

5. Мы сожалеем о том, чего не вернуть, потому что действие осталось незавершенным.

6. В незавершенности есть потеря, часто не одна. Потерю важно прожить.

7. Сожалеть бывает выгодно. Подумайте, зачем вам это может быть нужно.

8. Невозможно вернуть себя прошлого, но возможно создать себя нового.

9. Избавляться от сожаления вы можете, совершая конкретные действия в настоящем.

10. В придуманном вами прошлом нет никаких гарантий.

11. Сожалеть или действовать – выбор за вами.

Глава 5
«Я постоянно чувствую себя виноватой».
О выученном чувстве вины и чужой ответственности

Вы нырнули в свой мобильный за рулем и стукнули впереди стоящую машину? Не вернули вовремя долг соседу? Несправедливо наказали своего ребенка только потому, что начальник не подписал ваше заявление об отпуске?

Вы в порядке, если при этом чувствуете вину.

Есть хорошая новость: эта вина искупаема.

Вы признаете свою вину и платите. Возмещаете материально, искренне просите прощения, обнимаете, сожалеете и обещаете больше так не делать.

Получаете положительный отклик от пострадавшего – и все, ситуация закрыта.

А если вы не провинились, но все равно чувствуете себя виноватым?

Моя работа психотерапевта начинается с первой фразы клиента, которую я слышу по телефону или читаю в мессенджере. Я отмечаю скорость речи, громкость голоса, паузы, содержание вопросов, степень подробности предыстории, переживание о моем времени или, наоборот, настойчивость в срочном приеме. Я наблюдаю, как клиент заходит первый раз в кабинет и осматривается: «у вас уютно», «хм, это же старое немецкое здание!», «а разуваться нужно?». Я складываю ягоды-впечатления в корзину анамнеза. Безоценочно. Без интерпретаций. Своих плодов туда не сыплю, пока не перепроверю догадки при первой беседе, спросив клиента: «Могу предположить, что в жизни вы человек неспешный и вам нужно время, чтобы начать доверять. Я права?» Или: «Я правильно понимаю, вам сложно сформулировать сейчас, чего вы хотите, потому что за последнее время пришлось пережить много непростых событий?»

Но есть случаи, когда первое впечатление ясно дает мне понять: с этим клиентом сессия за сессией мы будем распаковывать его чувство вины.

В обращении такого человека ютится неловкость, разворачивается беспокойство за меня и лишь полупрозрачно колышется собственная потребность: «Здравствуйте! Извините, пожалуйста, за беспокойство. Я не помешала? Простите, к вам можно попасть на прием? Когда вам будет удобно?»

Так обратилась ко мне и Лиля. Я ждала ее на первую консультацию, «прогуливаясь» по соцсетям. «Извините, я уже здесь. Могу зайти?» – пришло сообщение ровно в 12:00. Через секунду после моего ответа ручка двери тихо щелкнула вниз-вверх. На пороге возникает, смущенно улыбаясь и немного сутулясь, высокая женщина в свободной блузе цвета апельсина. Не спешит заходить, шаркает лаковыми босоножками об обувной коврик. Здороваемся.

– Вы не заняты? А то я думала…

– Я жду вас, как и договаривались. Проходите, пожалуйста, и выбирайте любое место, которое вам нравится, – описываю я рукой пространство кабинета.

– Ой, да это как вам удобно! Я сяду, где скажете, – не отходила от двери Лиля.

Она примостилась на краешке кресла, выделив сумочке места больше, чем самой себе.

– Вы можете поставить сумку на диван или… Мне кажется, вам так будет комфортнее, – еще раз попробовала я позаботиться о новой клиентке.

– Ой, ну что вы, будет вам! Зачем мне тут еще место занимать! Мне нормально, спасибо, – уверила меня Лиля, переместив сумку на колени.

Я подкрутила бережность к этой женщине на максимум и предложила рассказать, что ее ко мне привело.

– Я даже не знаю, с чего начать. Мне кажется, я буду говорить сейчас какие-то глупости, – голос клиентки задрожал. – Да что же за дела такие! Я обещала себе не плакать. Простите…

Лиля стала теребить застежку сумки, пытаясь открыть. Я проскользнула к коробке с салфетками (моими рабочими инструментами) и протянула ей.

– Лиля, вы можете здесь дать волю чувствам. Это безопасное и конфиденциальное пространство для вас.

– Что тут можно сказать, я сама во всем виновата. Ну вот, видите, я даже говорю так! – дотронулась Лиля до губ указательным пальцем и снова заговорила, сглатывая слезы. – Простите… Я постоянно чувствую себя виноватой! По-сто-ян-но, понимаете? Я устала. Мне сорок семь лет, и я хочу просто спокойно жить, а не быть ни перед кем виноватой, не сжиматься внутри, не оглядываться ни на кого.

– Лиля, вас постоянно кто-то обвиняет?

Она энергично помотала головой. Ее длинные серьги раскачивались еще несколько секунд, цепляясь за волосы.

– Никто. Я сама себя. Это чувство берется ниоткуда. Постоянное ощущение внутренней сжатости всегда со мной. Я не задумывалась об этом, но как-то раз подруга обратила внимание. Они с мужем были у меня в гостях. А когда уходили, я, прощаясь, сказала: «Спасибо, что пришли. Приходите еще. Извините меня, если было что-то не так!» Подруга мне: «Лиль, да что не так-то могло быть?! Ты стол шикарный накрыла, у тебя так уютно, и мы прекрасно отдохнули. За что ты извиняешься? Почему ты постоянно за все извиняешься? Сколько тебя помню, с института. Все хорошо. Расслабься, Лилечка». Она так по-доброму это сказала, обняла меня. Я тогда всю ночь ворочалась, думала над ее словами. А ведь и правда, виноватая, зажатая какая-то все время.

«Это чувство берется ниоткуда».

Будучи психологом, в «ниоткуда» я не верю, а вину понимаю как:

● внутреннюю реакцию на ситуацию, в которой вы нанесли ущерб другому человеку;

● деструктивную привычку.

– Лиля, вы говорите, что никто не обвиняет вас. Так чего вам должно быть достаточно, чтобы сжаться внутри и почувствовать себя виноватой? – пробую я обнаружить или исключить «состав преступления по первой статье».

И ей оказалось достаточно купленной себе второй пары сапог. «На них скидка хорошая была. Мне их хватит на несколько лет», – оправдывается Лиля перед мужем, чувствуя вину за «раненый» семейный бюджет.

Достаточно повисшего молчания в компании за праздничным столом. «Им у меня скучно, я не умею развлечь гостей», – винит себя Лиля.

Достаточно несданного дочкой зачета в институте. И вот уже неделю Лиля грызет себя изнутри: «Это я виновата, что много работала и мало уделяла времени дочери, когда та была маленькой. Теперь ей сложно учиться из-за меня…»

Ущерб другим людям не нанесен. Никто не обвиняет.

Ничего, кроме негативной оценки своего поведения.

Так откуда берется привычка чувствовать себя виноватой?

– Все идет из детства, да? – спрашивает меня Лиля.

Спрашивает каждый клиент. Иногда с иронией, иногда с грустью. Некоторые, выпрямив спину и сжав кулаки: «Я готов! Мне скрывать нечего». Некоторые с опасением, но зная, что если замурованный «монстр» вдруг вывалится из детской, то можно будет спрятаться за меня.

– Возможно. Но мы пойдем туда, только когда вы будете готовы.

Так мы с Лилей оказались в одной ее школьной истории, порталом в которую стал мой вопрос:

– Вы помните, в какой период жизни появилось это ощущение?

* * *

В шестой класс она пошла в новую школу небольшого сибирского городка.

«Лиля с родителями переехала из Калининграда и теперь будет учиться с вами. Прошу любить и жаловать, – сказала Мария Сергеевна двадцати синим жилеткам. – Иди, садись на любое свободное место. Познакомишься с ребятами на перемене, а сейчас начинаем урок. Тихо!» Двумя звонкими хлопками в ладоши учительница прервала гомон в классе.

Лиля села за четвертую парту в среднем ряду с круглолицей девочкой в очках и отщелкнула застежку портфеля. В спину ткнули. «Карандашом», – почувствовала Лиля.

– Слышь, дылда, обзор загораживаешь. Иди на заднюю, – прошипел пацанский голос. Рядом раздался смешок.

Лилины пальцы поджались внутри новых туфель, шею обдало жаром, сердце застучало где-то в напрягшемся животе.

В голове пронеслись «добрые» семейные шуточки относительно ее высокого роста. «В кого ж ты такая дядя Степа у нас? Жениха тебе непросто будет найти, как бы ты меня без правнуков не оставила», – говорила бабушка, скидывая свой тапочек и засовывая ногу во внучкин, который был уже на два размера больше. «Ничего, ничего, Лилёк, когда вырастет, баскетбольную команду нам нарожает. Главное, чтобы человеком хорошим стала», – «поддерживал» папа. Мама причитала, когда они вдвоем бороздили ЦУМ в поисках одежды для Лили: «Ох, как трудно на тебя что-то подобрать. А обувь, обувь – это же вообще катастрофа! Ты не могла вырасти поменьше? М-м-м?» Мама невесело улыбалась, заглядывая дочке в лицо.

Лиля знала, что родители ее любят. Папа говорил: «Мы шутим любя. А на обиженных воду возят».

Но внутри Лиля сжималась в комочек и чувствовала себя так, словно из-за своего внешнего вида что-то недодает родителям. Ей надо быть ниже, миниатюрнее, чтобы не разочаровывать их и чтобы они стали… счастливее, наверное.

Лиля стала сутулиться и виновато улыбаться, признавая свое «несовершенство».

Косвенных родительских посланий бывает достаточно, чтобы инфицировать человека чувством вины, которое превращается в неосознаваемую привычку.

Обладатель карандаша опять ткнул Лилю в спину. Она резко обернулась и встретилась взглядом с парой маленьких птичьих глазок, под низким лбом. Их конопатый обладатель выжидающе и нехорошо ухмылялся.

– Мелочь пузатая! – прошипела Лиля, нарушив мамин завет «не обращай внимания на дураков».

– Тебе хана, дылда! – птичьи глазки превратились в щелки.

Так у Лили, вместо новых подруг, появились: стайка преследователей во главе с веснушчатым лидером Лехой Горным, обидная кличка и постоянное чувство страха. Лиля считала дни до очередных каникул, чтобы выдохнуть обиду и напряжение. Родителям не рассказывала – не принято у них в семье жаловаться. «Жаловаться» было синонимом ябедничества и нытья. Каждый день Лиля давила плечом на тяжеленную дверь школы в надежде, что именно сегодня все члены стайки ослепнут и просто промчатся мимо, не заметив ее.

Но одним апрельским днем Лиля пришла домой, захлебываясь слезами, в обнимку с порванным грязным портфелем и его мокрым содержимым. Горный швырнул ее портфель из окна второго этажа в огромную лужу возле горы талого снега. «Ой, упало!» – ликовала стайка. Это была месть Лехи за очередную Лилину попытку постоять за себя.

Ей пришлось рассказать обо всем маме.

– Ну, знаешь, дорогая моя, ты сама во всем виновата! – перекрикивала шум воды мама, втирая в портфель мыльную пену. – Ты умная девочка и должна быть выше всего этого. Я сколько раз тебе говорила не обращать внимания на дураков? А ты на рожон полезла. Так чего же ты хотела? А? Ну вот, теперь портфель новый покупать придется!

Губка шмякнулась о дно ванны, заляпав серыми кляксами белоснежные стенки. Лилины пальцы поджались внутри тапочек, а чувство вины, уже так хорошо выученное, куснуло где-то под ребрами.

«Сама виновата. Надо было…» – и в этот раз поверила маминым словам Лиля, раскладывая скукоженную влажную «Математику» на батарее.

«Сама виновата, смотреть надо было», когда разбила коленку.

«Сама виновата, надо было переспросить», когда хотела сделать сюрприз на ужин и случайно сожгла пирог.

Что это? Зачем? Стремление взрастить чувство ответственности в своем чаде? Боязнь избаловать?

Нет.

Рядом с «провинившимся» (ребенком/взрослым) удобно быть умным, рассудительным, опытным, сильным.

Проще обвинить, чем вникнуть в ситуацию и рискнуть своей правотой, временем, потребностями, планами и репутацией.

«Дочь, у тебя проблема, и ты нуждаешься в поддержке! Это не та ситуация, с которой ты должна справляться сама. Тебя обижают. Ты страдаешь, тебе больно, обидно и страшно, ты растеряна, и твоя жизнь отравлена. Ты не заслуживаешь этого! И с тобой так обращаться нельзя! Но ты не одна. Слышишь? Не одна! Мы с папой на твоей стороне. Всегда. И мы сделаем все возможное, чтобы защитить тебя. Пойдем в школу, обратимся в администрацию, будем разговаривать с родителями обидчика, писать заявление. Все возможное, чтобы помочь тебе и прекратить этот кошмар. Ты можешь на нас рассчитывать и ничего не бояться», – не услышала от мамы Лиля…

Лиля стала сутулиться еще больше, терпеть и ждать, когда закончатся два года папиного контракта и они вернутся в родной город.

* * *

– Лиля, когда вы чувствуете себя без вины виноватой, бывает полезно оглянуться вокруг. Ведь рядом есть и другие участники ситуации. А иногда и просто обстоятельства.

Спросите себя: а может, здесь есть их ответственность тоже?

Например, компания друзей у вас в гостях. Это пятеро взрослых людей, которые замолчали на несколько минут, и каждый по своей причине. Лена просто жует, Вася захмелел и устал говорить, Петя всегда неразговорчив, Катя задумалась об утренней перепалке с мужем. Они знакомы десять лет, и они не сумеют себя развлечь, найти новую тему для разговора? Они винят вас в том, что повисла пауза за столом? Разве вы недостаточно сделали для комфорта своих друзей?

Или, например, ваша дочь и ее несданный зачет. Может, она устала или в принципе не любит этот предмет? Может, влюбилась и ей не до учебы? Сколько еще причин можно предположить – штук пять точно. Это первая ее проблема в институте? Она хоть раз не справилась? Вроде до четвертого курса доучилась. Попробуйте внутри себя вернуть дочке ее ответственность, вместо того чтобы винить себя.

Лиля, а в истории с «птичьими глазками»? Я предлагаю вам вернуться в сибирский городок, оглянуться вокруг и не поверить в «сама виновата».

Она подхватила:

– Ну да… Сейчас, будучи уже взрослым человеком и мамой двоих детей, я понимаю, что тогда должны были вмешаться родители. Я их не осуждаю, но мне нужна была поддержка, а не нотации. Учителя еще… Ведь они многое видели, и я была не единственной жертвой нападок сверстников. Вокруг полно взрослых, а ребенок оказывается абсолютно беззащитен. Леха этот… без комментариев. В каких ценностях его воспитывали родители, где их ответственность? Хотя, похоже, толком и не воспитывали. Дальше… Шайка этого «лидера» недолепленного – самоутверждались за счет беззащитной девчонки. Они только в куче такие смелые, а когда каждый сам по себе – трусы, – ее голос становился громче. – Вот, оказывается, сколько участников ситуации! Интересно… Никогда с такой стороны не смотрела. Фу-ух, как-то даже легче стало, спокойнее. И я чувствую, что не сжимаюсь, когда говорю.

Плечи Лили расправились, она поставила на пол сумку и двумя руками откинула назад волосы. Мы попрощались до следующей сессии. Лиля ушла с домашним заданием:

1. Сперва вы всматриваетесь в то, от чего хотите избавиться. Отслеживайте моменты, когда окунаетесь в чувство вины. Заметив, что это происходит, делайте экспресс-тест на реальность: «Я правда провинилась? Кто-то меня сейчас обвиняет?» Никакая глубина погружения не помешает вам опомниться, даже если вы оказались уже «под водой». А если с непривычки вы путаетесь и теряетесь с ответом, то обращайтесь за подсказкой к своему телу. Оно обязательно просигнализирует, если что-то не так: сжатые в туфлях пальцы, опущенные плечи, напряжение в скулах, холодок в солнечном сплетении, пожар в горле. А ваше дыхание? Чувствуете, каким сбивчивым оно становится?

2. Отпускайте идею «быть удобной для всех». Со временем ее заменит уверенность: «Я делаю достаточно. А если кому-то станет неудобно рядом со мной, он сообщит об этом, и мы обсудим, что можем вместе улучшить в отношениях».

3. Обращайте внимание на то, что есть и другие участники ситуации. Практикуйтесь внутри себя отдавать ответственность тем, кому она принадлежит по праву. Вы не можете быть виноваты во всем и всегда, тем более если не совершили действия, которые причинили вред другим людям.

Это не инструкция по избавлению от чувства вины и не панацея. Экспресс-тест на реальность «выстрелит», обещаю. А вот экспресс-избавления от чувства, которое сперва внушалось, потом консервировалось и выдерживалось до тридцатилетней привычки, не случится в три шага. Вам понадобится время (нет, не еще тридцать лет, Лиле, например, хватило семи терапевтических сессий) и свежий запас бережного отношения к себе, с которым вам будет легче двигаться вперед.

Выученная вина – не приговор на всю жизнь. Важно то, что вы осознали дискомфорт, а значит, у вас появился выбор. «Я устала. И я просто хочу спокойно жить» – уже вполне достаточно для выбора. Вариантов, правда, всего два: первый – вы двигаетесь к изменениям, второй – оставляете все как есть, только уже вполне осознанно. Но если вы дочитали эту главу до конца, похоже, второй вариант не для вас.