Текст книги "Сказка о принце. Книга первая"

А Вета герцога боялась. Боялась до дрожи в коленках, до холодного пота на висках. Казалось бы, нет оснований для страха – она благовоспитанная девочка, ни разу не нарушившая ни одного закона, даже в мыслях не имеющая ничего против короля, короны и закона. Но всякий раз, когда навстречу ей в коридоре попадалась худая фигура в черном камзоле, у Веты леденело внутри, она торопливо приседала в реверансе и спешила проскочить мимо; Гайцберг же кивал с отстраненным видом – скорее всего, он фрейлин вообще не различал. Чего же бояться?

Бог весть, может, племянник был совсем не похож на дядю. Может, он добрый и мягкий, может, он не имеет никакого отношения к делам дяди. Но…

– Нет… – прошептала Вета онемевшими губами. – Не надо…

– Почему? – очень ласково спросил Карел. – Эрик Гайцберг богат, довольно хорош собой… а что старше тебя на десять лет, так это делу не помеха. Я вот тоже старше твоей матери – и ничего, живем. Подумай. Сам герцог принадлежит роду Дювалей, пусть боковая ветвь, пусть дальняя родня, но все же… Шутка ли – с королем породниться! И ничего, что Эрик – только лишь его племянник, все равно – такие женихи на дороге не валяются…

Вета опустила голову. Сказать «Я люблю другого» было невозможно.

– Я не люблю его, – выговорила она с отчаянием. – Я его вообще не знаю!

– Ну и что же? – на редкость терпеливо ответил отец. – Браки не по любви заключаются, а по доброй воле да по выгоде.

Он, казалось, выжидал. Вета молчала.

– Ну, так что же ты? – так же ласково спросил Карел.

– Нет… – тихо прошептала она.

– Не хочешь? – отец вздохнул. – Признаться, я иного ответа и не ждал от тебя, молода еще. Но подумай… Неволить тебя я не стану, сама знаешь. Просто – подумай, ладно?

Вета кивнула с несчастным видом. Как она могла «подумать», если сердце ее навсегда занято? И как она могла признаться в этом, если точно известно, что он никогда принадлежать ей не будет…

– Нет… – опять прошептала девушка.

– Что ж… – отец поднялся. – Как знаешь, как хочешь. Я неволить не стану, – снова повторил он, – и торопиться нам пока некуда – ты молода. Как решишь, так и будет. Это все, что я хотел тебе сказать.

Он погладил дочь по плечу и вышел, мягко притворив дверь.

* * *

Несколько дней после этого разговора Вета ходила сама не своя. Она ни минуты не раскаивалась в своем решении и не собиралась менять его. Отец больше не спрашивал ни о чем, мать попыталась было завести речь о замужестве, но услышав решительное «Нет», отступилась. Вернувшись во дворец, Вета почувствовала, что боится собственной тени. За каждым поворотом ей мерещился строгий герцог; вот-вот придут по ее душу грозные гвардейцы – а подать сюда эту фрейлину, что смела отказать моему племяннику, мне, самому герцогу! Вета старалась держаться в толпе и ни на шаг не отходила от принцессы, словно надеялась, что малышка Изабель сможет ее защитить. Она кинулась бы в ноги к принцу, если бы могла, или к королеве, если б не боялась, что ее поднимут на смех! Вздрагивала от каждого шороха, невпопад отвечала на обращенные к ней вопросы и все чаще ловила на себе недоумевающий взгляд Изабель.

Но минуло три дня, а арестовывать ее никто не пришел, Гайцберг при случайных встречах по-прежнему вел себя с ней как с пустым местом, и Вета почувствовала, что напряжение слегка отпустило ее. Она даже посмеиваться начала сама над собой – эка дурочка, сватов испугалась. Если так от женихов бегать, просидишь старой девой всю жизнь.

И, как назло, Патрика в эти дни она почти не видела. Принц исчезал по своим делам с самого утра, а вечерами приходил к сестре уже очень поздно, вымотанный и мрачный. Точно так же не видно было и Яна Дейка, и Вета сделала вывод, что пропадают эти двое где-то вместе. Изабель на ее осторожный вопрос, вздохнув, пожала плечами:

– У него свои дела….

Вета уже свыклась с мыслью, что никогда, никогда принц принадлежать ей не будет. Ей достаточно было видеть его каждый день, разговаривать с ним – пусть вполне о невинных вещах – в присутствии даже посторонних, улыбаться ему – пусть даже как друг. Пусть, пусть. Лишь бы он был рядом. И короткий этот ответ окатил ее ледяной водой. В самом деле, у него свои дела… мужские, государственные. Кто она такая, чтобы вмешиваться в них?

В эту ночь она не спала. Уже погасли свечи, уже все затихло во дворце, а она еще долго стояла у окна, кутаясь в шаль. Ей было холодно и спокойно. Все, решено. Надо выбросить из головы эту дурь. Сегодня, сейчас.

– Он мне не нужен, – сказала Вета вслух и поразилась, как глухо звучит ее голос. – Не нужен. Никогда.

И пролежала, не смыкая глаз, почти до рассвета.

Утром она взглянула на себя в зеркало и удивилась. Ей казалось, что после такой ночи лицо ее должна заливать бледность – как у героинь любимых романов, а глаза будут обязательно «полны роковой тоски». А на нее смотрела все такая же свежая мордашка, и даже на щеках цвел утренний румянец.

Утром принцесса Изабель, таинственно поблескивая глазами, поманила ее за собой. В полутемной гардеробной схватила за руку и оглянулась – не видит ли кто. Глаза принцессы горели огнем возбуждения.

– Вета, я все устроила, – прошептала ей Изабель. – Сегодня после Совета Патрик будет ждать вас в оранжерее. Я сказала ему, что вы хотите сообщить нечто очень важное…

– Какого Совета? – непонимающе спросила Вета. Имя Патрика, как обычно, выбило у нее способность соображать.

– Совет сегодня, – объяснила ей Изабель, как маленькой. – Государственный. Ну, заседание же, Вета, понимаете?

– И что?

– Так вот, Патрик, – терпеливо, почти по складам повторила принцесса, – после заседания будет вас ждать…

– А почему после-то? – Вета почувствовала, что ее несет.

– Потому что он занят, он будет там. А потом вы с ним поговорите. Ясно?

Фрейлина, наконец, поняла.

– Что? Ох, ваше высочество, – испуганно выговорила Вета. – Зачем?!

– А разве не надо было? – вдруг огорчилась Изабель. – Вы же сами…

Вета опустила голову.

– Боюсь я… – призналась она.

– Да чего боитесь-то? – шепотом возмутилась Изабель. – Что он, съест вас? Да вы же с ним по двадцать раз на дню встречаетесь и разговариваете… чего же бояться? Патрик не кусается, честное слово!

– Да знаю я, – Вета едва сдержала улыбку. – Но…

– Вы хотите мучиться еще Бог знает сколько времени? – сердито спросила принцесса. – В общем, так, дорогая моя. Или вы сегодня же ему все выкладываете, или… на мою помощь больше не рассчитывайте! Мне тоже не очень-то хочется видеть в свите унылые физиономии, а не… – голос строгий, но глаза смеются, и даже капелька вопроса: не обидится ли фрейлина, не слишком ли. – Вам все ясно, Иветта?

– Все, ваше высочество, – вздохнула девушка.

Высокие двери Малой Залы – золоченые, узорные, на них выгравированы львы, птицы и герб дома Дювалей – щит и олень на зеленом поле. Все это Вета в совершенстве изучила за те полчаса, что пряталась в смежной с Залой Совета комнате, ожидая принца.

Комната эта была проходной, и обычно здесь то и дело сновали слуги с подносами, придворные, советники, солдаты всех мастей и министры короля, и все они могли бы окинуть взглядом растрепанную фрейлину с красными пятнами на щеках и как минимум поинтересоваться, что она тут делает. Но сегодня здесь ни души. Как же… идет заседание Государственного Совета. Совета? Какого Совета? Какой может быть Совет, если сегодня она признается в любви?

Порядочной девушке вообще-то следовало бы опоздать на свидание в назначенное место, а не слоняться уныло под дверью, ожидая, когда его высочество соизволит обратить на нее внимание. Но Вета уже решила, что сегодня она непорядочная девушка. Горели и страшно чесались ладони, немели губы. Как жаль, что на ней это лиловое платье, оно ей совершенно не идет, руки торчат, как палки. Гораздо лучше было бы надеть то новое, розовое с кремовым. В нем она бы чувствовала себя увереннее. И волосы у нее причесаны не так, как надо бы, просто уложены косы вокруг головы. Ах, какая досада! И корсет для розового можно было бы затянуть не так туго, ей ведь совсем нечем дышать… и новый веер – подарок мамы – подошел бы гораздо лучше.

Она в сотый раз пыталась представить себе, что и в какой последовательности скажет принцу, сбивалась на первом же слове и, наконец, махнула рукой. Какая уж теперь разница…

Минуты текли потихоньку, но из соседней залы не слышно было ни шагов, ни грохота отодвигаемых стульев, а между тем Совет заседал уже часа два, если не более. Мельком Вета подумала, а не ушли ли они через другой выход, и тихонько подкралась к двери, приложила ухо к замочной скважине. Нет… кажется, там кто-то говорит…

Она отскочила, как ошпаренная, потому что высокие створы, ведущие в коридор, распахнулись, и в комнату заглянула Изабель. Увидела Вету – и удивилась.

– Вы здесь! А я думала, вы в оранжерее, Вета…

– Боюсь упустить… – прошептала Вета.

– Что, Патрик все еще не выходил?

Вета молча кивнула.

Вслед за принцессой в комнату просочились несколько фрейлин.

– Ваше высочество, – протянула Роза фон Стейк, – пойдемте играть в салочки?

Изабель отмахнулась с досадой, на цыпочках подошла и самым непозволительным образом изогнулась, прикладывая ухо к замочной скважине.

– Закройте меня, – прошептала она тихонько, и фрейлины поспешили отгородить от посторонних взглядов столь неподобающую картину. Вета пригнулась вместе с ней. Кто-то – кажется, Анна Лувье – невежливо хихикнул, Изабель сердито замахала на них рукой.

За дверью слышался негромкий – не разобрать слов – голос, принадлежащий, кажется, принцу. Он говорил спокойно, размеренно и довольно долго. У Веты затекла шея, она выпрямилась. Последовавшая за тем пауза взорвалась множеством гневных возгласов, негодующим шумом. Изабель и Вета переглянулись.

В общем возмущенном хоре отчетливо выделялся хриплый, громкий голос герцога Гайцберга и еще один, девушки так и не смогли разобрать, чей именно – этот словно оправдывался, визгливо и негодующе, почти срываясь. Наконец, все перекрыл густой бас короля – и голоса, словно по команде, смолкли.

Загремели отодвигаемые стулья, послышались шаги. А что, если он уйдет через другой вход? Девушки едва успели отскочить – дверь открылась, Патрик направился было к выходу, но остановился, увидев сестру. Лицо его осталось напряженным и замкнутым, но глаза потеплели. Тихонько выдохнув сквозь сжатые зубы, он кивком ответил на реверансы фрейлин.

– Что случилось? – подбежала к брату Изабель. – Вы так кричали, что…

– Его Величество сейчас в гневе, – с нервным смешком сообщил Патрик. – Ты к нему пока не подходи – неприятностей не оберешься.

Высокие створы снова с треском распахнулись, король крупными шагами направился к выходу из комнаты. На пороге оглянулся, не останавливаясь, бросил резко:

– Принц, вы мне нужны. Следуйте за мной.

– Чего и следовало ожидать, – пожал плечами Патрик и, осторожно отстранив с дороги Изабель, послушно пошел вслед за отцом.

Изабель с тревогой посмотрела ему вслед.

– Ваше высочество, – подал голос кто-то из фрейлин – новенькая, видно, не знает еще, что в эти минуты принцессе лучше не перечить. – Ну пойдемте же играть в салочки? Это ведь мужские дела, верно?

Изабель вспыхнула и обернулась, ища глазами говорившую. Хотела что-то сказать, но махнула рукой и стремительно выбежала вслед за отцом и братом.

– Ну вот, – уныло протянула Маргарита. – Поиграли…

Компания разбрелась.

Вете очень хотелось расплакаться от досады и обиды. Собралась, дура, объясниться в удачный момент… напридумывала себе невесть что. Так тебе и надо, не будешь бегать за кем не следует.

Очень захотелось забиться в укромный уголок, спрятаться от чужих взглядов. Опять казалось ей, что все, совершенно все знают и смеются над ней – эта вот недотепа решила принцу в любви объясниться. Чужие взгляды обжигали лицо. Вета выпрямилась и подняла голову. Если они хотят увидеть ее слезы, то пусть не рассчитывают.

Уехать бы домой, вот прямо сейчас уехать! Нет, нельзя. Мама встревожится, не заболела ли она… да и ее высочество вряд ли обрадуется исчезновению фрейлины. Забраться в укромный уголок, спрятаться с вышивкой? Тошно. В оранжерею забиться, в привычный уют ее обид и слез? Нет, лучше уйти в библиотеку, спрятаться в пыльном мире древних фолиантов. Там никто искать ее не станет, и запрета на посещение библиотеки для фрейлин нет, можно будет отговориться… ну и что, что глаза красные! Ее высочество поймет, а все остальные… это не их дело.

Проскользнув в библиотеку, Вета тихонько притворила за собой тяжелую дверь, отрезавшую ее от всего мира. Вот так.

Придерживая юбки, девушка пошла вдоль полок, наклонив голову, читая потертые буквы на корешках и прикидывая, что бы выбрать такое. Слезы подступали к горлу, мешали видеть и дышать. Она дошла до последнего ряда, едва протиснувшись в своем кринолине в узкое пространство меж стеной и последней полкой, когда грохнула входная дверь, послышались шаги и голоса. Вета мгновенно узнала рассерженный бас короля Карла и звенящий, напряженный тенор принца. И замерла, затаилась, загнав слезы крупным глотком в глубину. Совершенно очевидно, они продолжали начатый спор.

– И все равно я скажу, что вы не правы, отец, – говорил Патрик. – Увеличивать налоги сейчас – безумие, если мы не хотим добиться народного бунта на свою голову…

Вета затаила дыхание. Выйти сейчас и признаться в своем присутствии было невозможно. Но и подслушивать – нехорошо. Что же делать? Она притаилась, стараясь не шевелиться, чтобы не выдать себя шорохом тяжелых юбок, дыханием и стуком каблуков. Как назло, зачесался нос, и захотелось чихнуть. Вета отчаянно потерла переносицу.

– Я боюсь, что бунта на свою голову добьешься ты, Патрик, – сердито отвечал король, швыряя на первый попавшийся стул парадную мантию. – Садись, здесь мы можем поговорить нормально. Уф… жарко… И не знаю, как насчет народного, но мой гнев на твою голову падет, это я тебе обещаю.

Под весом короля заскрипело массивное кресло.

– Отец, я уже не маленький мальчик, – вспыхнув, выпалил Патрик, отойдя к окну. – И уж если я обязан участвовать в заседаниях этого Совета, то…

– … то совершенно не обязательно высказывать напрямик все, что ты думаешь! – мрачно перебил его король. – Когда ты поймешь, наконец, что искусство дипломата – не в том, чтобы переть напролом, даже если ты прав, а в том, чтобы убедить большинство встать на свою сторону…

– Прибегая при этом ко лжи? – хмыкнул Патрик. – Очень хорошее искусство, ничего не скажешь. Делая вид, что не замечаешь, как из государственного кармана крадутся сотни тысяч?

– Как ты смел, – загремел король, вскакивая, – нет, как ты смел обвинять Стейфа в воровстве?! Он тебе кто – ребенок, чтобы выставлять его перед всеми….

– Отец, – тихо и очень ровно сказал Патрик. – Я – его – не – выставлял. Я высказал не домыслы и не эмоции – я высказал факты. Я могу доказать каждое свое слово! Вот, смотрите…

Он бросил на стоявший у окна маленький столик кипу свитков.

– Что там еще… сядь, не стой столбом, – Карл снова опустился в кресло, зашелестел листами.

На некоторое время в библиотеке воцарилась тишина, нарушаемая лишь шорохом свитков и недовольным хмыканием короля.

– Черт знает что! – Карл отшвырнул от себя листы, вскочил и грузно зашагал вдоль полок взад-вперед. – Где ты это откопал?

Принц пожал плечами.

– Я имею право доступа ко всем документам, сир. Кроме того, рано или поздно кто-нибудь – не я, так вы, например – все равно натолкнулись бы на них. Удивляет только, почему до сих пор никому не пришло в голову сложить одно с другим…

– Черт знает что, – повторил король и, развернувшись в последний раз, остановился. –Сам додумался?

– Мама помогала, – насмешливо пробормотал Патрик.

– Не дерзить! – крикнул Карл, но тут же остыл. – Ладно… Это действительно… ни в какие ворота не лезет. Назначим комиссию, придется начать расследование…

– Я прав? – тихо спросил принц.

– Да прав, прав… О черт! По всему, я бы сказал тебе спасибо, принц, но… но сколько же головной боли ты мне прибавил! – Король вздохнул – и вдруг выругался, да так, что Патрик тихонько присвистнул, а Вета за полками чуть кипу книг не выронила. – Но почему ты сразу ко мне не пришел? Зачем тебе понадобился этот скандал?

– Я говорил вам, отец, – отозвался Патрик. – Тогда, в октябре, я твердил вам об этом, но вы не стали меня слушать, и я не думал…

– А должен был думать! – вне себя заорал король. – Должен! Ты принц, ты мой наследник, ты должен думать о таких вещах! Говорил он, видите ли! Значит, должен был сказать еще раз, тысячу раз все перепроверить и только тогда… Да ты хоть понимаешь, что ты натворил сейчас, а? Ведь за Стейфом стоит вся торговля, вся! Теперь они станут торговать тайно, везти большинство товаров контрабандой, потому что поймут – через королевскую казну им не будет прибыли. Теперь мне нужно будет искать другого министра, потому что оставить это вот так я тоже не смогу, а новый министр – это новые связи, новые… черт побери, новое воровство! Патрик, объясни мне, чего ты добьешься такими разоблачениями?

– Как это чего? – удивился Патрик. – Ваше Величество, вы хотите, чтобы казну растащили по карманам такие вот Стейфы? Чтобы народ не доверял своему королю оттого только, что королевские министры – взяточники и воры?

– Ох, сын, – вздохнул Карл. – Ты думаешь, я не знаю, что они крадут? Знаю прекрасно. Но знаю и то, что другого министра финансов мне быстро не найти, и новый будет красть точно так же, как и старый. Все они из одного теста сделаны. Но Стейф, по крайней мере, знает свое дело, и при нем нет такой чехарды с закупкой льна, как было при… эээ… Доменсе, кажется. И это мне важнее всего. Пусть он набивает мошну, но при этом он делает дело и делает его хорошо. А теперь я обязан буду отстранить его от дел, начав расследование, и неизвестно, как скоро удастся нам найти замену на такую должность. Не будь идиотом, Патрик. Честных ты не найдешь, а если и найдешь, то они окажутся дураками и развалят тебе все в два счета.

– Нет, – упрямо покачал головой Патрик. – Простите, Ваше Величество, но… я не согласен с вами.

– Ладно, – грустно сказал король, – будем надеяться, что ты поумнеешь к тому моменту, как… черт возьми, принц, как же я оставлю тебе корону, если ты так и будешь лезть на рожон, а? Да ведь ты за два дня страну развалишь…

– Вы не верите мне, отец? – тихо спросил принц.

Повисла долгая, мучительная пауза.

– Не знаю, – отозвался, наконец, король. – Я боюсь за тебя, Патрик. С твоим характером… с твоей честностью дурацкой… ты не удержишь трон, ты рискуешь.

– Отец, вы несправедливы, – так же тихо, но яростно выговорил Патрик. – Вы же сами учили меня чести и честности… умению отвечать за свои поступки…

– Не всякие поступки стоят того, чтобы за них отвечать, – перебил его король, шагая взад-вперед по комнате. – Вернее, не так – не все нужно совершать, даже и неся за это ответственность. Многое делать просто не стоит – тогда и отвечать за это не придется. Монарх не имеет права на ошибки, понимаешь? Потому что за его ошибки платить приходится слишком высокой ценой. Если это настоящий правитель, конечно. Жаль, что приходится объяснять тебе очевидные вещи так поздно, но… Я думал, ты усвоишь это гораздо раньше.

Король помолчал.

– Пойми же ты, – сказал он намного мягче, – дело вовсе не в том, насколько я – лично я – тебе верю или не верю. Я-то как раз знаю, что ты хочешь как лучше. Но поверят ли тебе все остальные? Я боюсь за тебя… Номинальный король, а не фактический правитель, пешка на троне – это не та фигура, которой я хотел бы видеть тебя, сын.

– Но…

– Не думай, что мне все нравится и все устраивает, что я не вижу и не знаю того, о чем говоришь мне сейчас ты. Но та точка критического равновесия, в которой мы находимся сейчас… подумай над моими словами.

Снова заскрипели половицы, хлопнула входная дверь. Вета не решалась выглянуть из своего убежища. Как много можно узнать, оказавшись в нужное время в ненужном месте. Патрик молча стоял, опустив руки, и грустно смотрел отцу вслед.

* * *

Князь Орувер, представитель его величества короля Элалии Йорека, прибыл в Лерану еще в начале апреля и рассчитывал решить все необходимые вопросы за неделю, не больше. Однако минула уже вторая неделя, а князь все еще не мог добиться желаемых результатов. Переговоры зашли в тупик, и выхода из тупика Орувер не видел, потому что возвращаться назад с тем, что предлагала Элалии Лерана, не представлялось возможным.

«Спор о ничейных землях» тянулся меж соседями уже много лет. Главный предмет спора – провинция Сьерра – несколько сотен миль неплодородных, но богатых лесами и полезными ископаемыми земель – являлась камнем преткновения со времен Последней войны. Когда-то граница пролегала ровно по середине провинции – по реке; еще раньше Сьерра была самостоятельным государством, попросившимся под руку Лераны около полутора сотен лет назад. Во время Великого Мора прапрадед нынешнего короля не смог удержать провинцию в своих руках, и часть ее отошла к Элалии – ровно до тех пор, пока в Последней войне Его Величество Карл Первый мечом не получил эти земли обратно. Тогда Элалии не оставалось ничего, кроме как согласиться – ослабленная войной, почти нищая, страна не могла прокормить даже сама себя. Минуло шестьдесят лет, и спор вспыхнул снова.

Орувер, человек в высшей степени выдержанный, умеющий добиваться своего, порой не мог сдержать зубовного скрежета. Дело, казавшееся пустяковым, затянулось. Карл стоял на своем и не собирался уступать ни мили. Элалии – степной, безлесной – эти леса нужны были, как воздух. Но почему так жалась уступить их Лерана, если больше половины ее территории занимал лес? Чего ради стоило держаться за этот клочок земли? – спрашивал себя князь. Сначала маячила было призрачная надежда на то, что удастся выиграть спор в будущем; но, посмотрев на столь же твердую позицию принца – пусть еще пока и не наследного, – Орувер подумал, что и с этой надеждой тоже придется расстаться.

Свита князя состояла из людей проверенных, на которых Орувер мог положиться, как на самих себя. Но герцогиня Анна фон Тьерри – о, как она действовала князю на нервы! Независимая, хитрая, умеющая выводить из себя одними лишь намеками и недомолвками, добивающаяся своего подчас невероятными способами – эту очень красивую и очень умную женщину король Йорек ценил и отправлял в такие места, где не могли добиться своего самые искусные дипломаты. Анна фон Тьерри всегда умела получать желаемое. Такой человек и был им теперь нужен.

Но именно сейчас герцогиня, казалось, потеряла к делу всякий интерес. С выражением нетерпеливой скуки на лице выслушивала она затяжные споры, не вставляла ни слова ни за, ни против; едва заканчивались переговоры, исчезала… куда? Что это было – хитрый маневр или отказ от работы? Орувер знал Анну уже больше пяти лет и привык, в принципе, ко всему – логика герцогини непонятна была никому, кроме нее самой. Но чтобы вот так, откровенно пренебрегать своими обязанностями – это было впервые.

Орувер не знал, чего и каким способом должна была добиться от Лераны Анна. Йорек беседовал с ней перед отъездом сам, и о разговоре этом она никому не рассказывала. Вполне допускал князь и то, что посольство Анне нужно лишь для прикрытия, что цель у нее другая, а вот какая? И он молчал, выжидая…

Анну фон Тьерри, по наблюдениям князя, во дворце Лераны вполне уважали и как будто – сначала – побаивались. Сначала. А потом что-то изменилось. Король обращался к ней все так же церемонно-дружелюбно, но за учтивостью королевы неожиданно стала проскальзывать насмешка. Маленькая принцесса, по молодости лет не умевшая полностью скрывать свои чувства, порой сердито фыркала. Собственно, Оруверу не было никакого дела, но он откровенно забавлялся, глядя на сердитую, взъерошенную, словно птичка, Изабель, так откровенно за что-то невзлюбившую герцогиню. Он бы не обратил на это внимания, но поползли слухи: фон Тьерри неравнодушна к наследному принцу. Сам Патрик держался с Анной спокойно и вежливо, но часто на лице его мелькала гримаса не то досады, не то… смущения?

Перехватив однажды взгляд, который бросила герцогиня на принца, Орувер рассмеялся в душе. Все стало ясно.

Он и сам знал, как соблазняют зрелые женщины молоденьких мальчиков, и наблюдать за этим каждый раз было довольно забавно. Но чтобы вот так, в открытую, на глазах у всех… Нет, герцогиня не выходила за рамки приличия; речи ее и поведение оставались вполне сдержанными, но взгляды, а иногда и жесты… Орувера забавляло смущение Патрика, который, кажется, все понимал прекрасно – и не знал порой, куда деваться от этих откровенных знаков внимания. Мало принцу восторженных фрейлин, думал иногда князь, почти сочувствуя молодому человеку. Как, интересно, ты выкрутишься, мальчик – герцогиня и не таких щенков, как ты, прибирала к рукам. Интересно только – ей зачем-то это нужно или фон Тьерри и вправду увлечена?

Орувер уважал верность принца своей невесте, но не сомневался, что рано или поздно, если не так, то иначе, но Анна своего добьется.

Вечер выдался дождливым и ненастным, но к полуночи небо очистилось, проглянула луна. Патрик долго стоял у обрыва, глядя вниз, на текучие струи реки и улыбаясь. Завтра… завтра приедет она.

Сегодня мессир Эжер в фехтовальном зале их совершенно загонял. Ян был нынче в ударе, как никогда, каждое его движение получалось необыкновенно точным и четким, и принц едва успевал брать защиты и отражать его хитроумные финты. Сам же Патрик, против обыкновения, витал мыслями далеко. Завтра, завтра приезжает она – Эвелина. Какая, к черту, атака, какие переводы и выпады, если он часы и минуты считает до встречи с ней? До помолвки остается два дня. Он и сюда-то пришел лишь в надежде, что фехтование поможет ему отвлечься; не помогло – да так, что Эжер, поглядывая на него укоризненно, наконец не выдержал:

– Ваше высочество, да что с вами сегодня? Простейшие уколы пропускаете… Соберитесь! Моя наука не терпит витания в облаках, это вам не танцы.

Ян все понимал. Ян поглядывал на друга добродушно и сочувственно. В какой-то момент он пропустил совершенно детский перевод принца, и Патрик вдруг очнулся – ему показалось, что виконт поддается. Разозлившись, он кинулся в атаку уже по-настоящему.

Когда бой закончился, Патрик вытер мокрый лоб, довольно улыбаясь. Ноги дрожали, но в голове заметно просветлело. По обычаю он пожал руку противнику – и очень тихо проговорил:

– Спасибо…

Ян понимающе подмигнул.

Патрик надеялся, что сейчас доберется до своих покоев – и свалится спать. Так проще пережить долгие часы ожидания. Бог весть, когда ее высочество приедет; не задержала ли ее дорога, не утомила ли? Верно, утром они достигнут столицы… а если нет? А если нынешний дождь размыл дорогу и тем самым задержит ее? Нет, спать, спать, не тревожиться, о ней есть кому позаботиться.

Но усталость куда-то совершенно пропала. Поняв, что заснуть сейчас все равно не удастся, Патрик решительно вышел из комнаты. Найти Яна? Нет, не стоит, лучше побыть одному. Он выскочил в парк и спустился к реке. Взошел месяц. Парк, залитый бледным светом, изменил привычные очертания, все казалось нереальным. Эта луна светит сейчас и ей. Патрик долго-долго стоял, запрокинув голову, глядя в небо, по которому, гонимые весенним ветром, неслись быстрые облака.

А когда возвращался обратно, то уже в галерее, ведущей от библиотеки к его комнате, понял, что не один.

Женщина стояла у окна, прижавшись лбом к прохладному стеклу. Пальцы ее сжимали узорную ручку рамы, и вся фигура, поза, осанка – не прямая и жесткая, как обычно, а словно обмякшая – выражали такое отчаяние, что принц не смог, не сумел пройти мимо…

– 

Мадам? – окликнул негромко Патрик, останавливаясь рядом. – В такой поздний час… одна… что случилось?

– 

Ничего особенного, – тихо ответила Анна фон Тьерри, не поворачиваясь. Лунный свет омывал ее тонкую фигуру, искрился в пушистых рыжих волосах, казавшихся серебряными при ночном освещении. – Не спится…

Их голоса гулким эхом разносились по пустому коридору. Было, должно быть, далеко за полночь.

– 

Ваше высочество, – так же вполголоса сказала герцогиня, оборачиваясь и протягивая ему руку, – вы не откажетесь немного поговорить со мной? Раз уж мы столкнулись здесь, – она усмехнулась, – то, наверное, не случайно…

– 

Пойдемте куда-нибудь, – вздохнув, так же негромко предложил Патрик. Спать ему совершенно не хотелось, остатки усталости выдуло ночным ветром на берегу. Угораздило… впрочем, если все равно не спать, то отчего бы не побеседовать с умной и наблюдательной женщиной. Будем надеяться, что она не… впрочем, неважно. – В библиотеку… или, быть может, лучше пойдемте в мой кабинет?

Каблуки их перестукивали, выводя затейливую ночную мелодию. Полные призрачного сияния галереи сменялись темными коридорами, и только слабый свет светильников давал им возможность идти, не спотыкаясь. Ночь – не лучшее время для прогулок в старом дворце, и герцогиня ощутимо вздрагивала – сквозняки, лестницы, неожиданные повороты и ступеньки. Несколько раз принц поддержал женщину под локоть, когда она споткнулась.

В кабинете Патрик отослал слугу. Хотел было зажечь побольше свечей, но фон Тьерри жестом остановила его – не надо.

– Вы замерзли, – полуутвердительно проговорил он. – Может быть, вина?

Фон Тьерри молча кивнула.

Из небольшого шкафчика в глубине комнаты Патрик достал пузатую бутыль и два бокала; густая рубиновая жидкость заискрилась в свете свечей. Указал герцогине на большое, обитое бархатом кресло в углу, сам опустился на стул возле стола. Желтоватый неровный язычок пламени потрескивал, оплывая воском, выхватывая из темноты то бокалы, полные тягучего вина, то мерцание глаз, то волосы сидящих друг напротив друга.

Какое-то время они молчали. Герцогиня с любопытством обводила глазами комнату. Большая, наверняка светлая – сейчас в полутьме неясно, обставлена строго и просто. Окна – высокие, с округлым верхом – выходят на запад, и сквозь ветви клонившихся к подоконнику тополей виден еще светлый край горизонта. Легкие, прозрачные занавеси шевелятся от сквозняка; ни одной мрачной ноты, и что-то неуловимое витает в воздухе – что-то, позволяющее безошибочно определить, что эта комната принадлежит именно принцу – и никому более.

И всюду – характерный мальчишеский беспорядок; на столе навалены кучей свитки, книги, валяются в беспорядке перья, боком стоит чернильница, и прямо здесь же, поверх бумаг – кинжал с узорчатой рукоятью, в изукрашенных рубинами ножнах. На стенах висят шпаги и пистолеты, в одном углу кучей свалены деревяшки непонятного назначения; на стуле с изящной резной спинкой спит огромный полосатый кот – зверь даже не пошевелился, когда хозяин осторожно переложил его себе на колени, только ухом дернул недовольно.