Текст книги "BrainStorm: Ты не один. От песочницы до стадиона"

Он санитар кармы каждого из нас и BrainStorm! А ещё он большой идеалист. Ему очень нравится песня Джона Леннона «Imagine» – в ней есть тот идеальный мир, к которому он стремится. И я желаю ему и нам всем в этом только успеха!

За что я хватаюсь, когда трудно держаться? За гитару и за друзей. В прямом смысле, потому что, если я не в духе или напряжен, я беру гитару и полчаса могу играть, петь, музыка гармонизирует меня. Я счастлив, что у меня есть эта возможность. За друзей я тоже хватаюсь буквально. Был момент в Берлине – мы записывали альбом «7 Steps Of Fresh Air», и однажды утром я пошёл в парк размяться, побегать. Обратно решил пройти короткой дорогой, через детскую площадку. А она была застелена специальным покрытием, мокрым от утренней росы. Я поскользнулся, нога пошла вперед, я услышал «кряк» – и упал. «Ай, – думаю, – вот как бы сейчас полсекунды обратно отмотать!» Но как всегда в жизни – никак. Так и лежу со сломанной ногой на детской площадке, больно очень, встать не могу, и телефона у меня с собой нет. Вокруг стали собираться детки, что-то лепетали на немецком, смешили меня, зайчата.

Наконец подошла их воспитательница, и я попросил у неё телефон – хорошо, что я знаю номера друзей наизусть! Набрал Мэджика, и они с Марисом тут же прибежали. Подхватили меня, и я, прямо как на войне, обнял их за плечи и на одной ноге допрыгал до отеля. Потом они повезли меня в больницу, там мне сделали рентген, зафиксировали ногу… Это реальная ситуация в жизни – никакой философии! Вот он я, у меня трудный момент, у меня сломана нога, я не могу идти один. Но у меня есть друзья, я хватаюсь за них, потому что они рядом и готовы поддержать. Иногда ты можешь не замечать этого в обычной жизни, не ценить, как это важно, иметь настоящих друзей, но потом раз – и поскользнёшься на улице, не дай Бог. Забавно, что песня «Скользкие улицы» хоть и не об этом, но мы поем её с группой Би-2, а их я тоже могу назвать настоящими большими друзьями.

Фестиваль окончен. Кажется, всё на ура!

Фотосессия в Петербурге за 15 минут – простая и милая, как улыбка Мэджика!

Ни малейшего понятия, где это! Ах, память… Может, Каспарс знает? Рога и рога

Легендарное фото – наш третий концерт в школе и первое исполнение «Lidmašīnas»! Позади Каспарса знак выпускников – мы играем для них

Я со шваброй и двумя Марисами – у одного в руках огнетушитель, у другого – отвертка. Видно, что серьёзная фотосессия с глубоким смыслом! Школа, 1987 год

Лёва и Шура Би-2:

Лёва Би-2: Наша дружба с BrainStorm началась со скандала.

Шура Би-2: Мы познакомились с ними в Риге в начале нулевых. Был большой фестиваль, где играли BrainStorm и Би-2, причём мы, как ни странно, были хедлайнерами на их территории. И вот BrainStorm уходят со сцены, а наши резвые техники мгновенно выдёргивают все провода и ставят сетап Би-2. И тут BrainStorm возвращаются, чтобы спеть свой суперхит «Maybe», и видят…

Лёва: Они не видят, а слышат, что у них не работают ни инструменты, ни микрофоны. Парни как-то выкрутились и малыми средствами исполнили «Maybe», но скандал был грандиозный и вполне мог перерасти в международный.

Шура: Мы с Лёвой решили загладить свою вину и предложить ребятам песню. Помню, мы позвали Мэджика с Ренарсом в гостиницу, Лёвчик взял гитару, и мы напели «Скользкие улицы, иномарки целуются…» Ренарс с Мэджиком тогда ещё не так хорошо говорили по-русски, у них был сильный акцент и недопонимание, и я очень смеялся, когда Ренарс сказал: «Хорошие слова… вот только иномарки – это такие марочки, которые ты кушаешь, и тебя вставляет, да?» Мы говорим – нет, Ренарс, в России так называют иностранные машины. И с этого момента пошла наша дружба. А песня выстрелила так, что мы и не ожидали. Насколько я помню, она больше двадцати недель была в национальном топе Латвии. А на концерте BrainStorm, где они собрали 60 тысяч человек, мы никак не могли перестать играть «Скользкие улицы» – сыграли раз, потом снова, опять – нас просто не отпускали зрители. Каждое исполнение этой песни с BrainStorm – огромное событие и удовольствие. Недавно мне стукнуло 50 лет, и парни в полном составе прилетели из Риги в Москву на один день ко мне на день рождения – мы и там её спели. Вечеринка у нас была в стиле 1970-х – надеюсь, в книге будет фотография!

Лёва: Для меня с этой песней вообще очень много связано. Она появилась в тот момент, когда я познакомился со своей супругой – она родом из Риги, и эта песня отчасти о том, что произошло лично в моей жизни. Очень серьёзная перемена – знакомство с человеком, с которым я живу уже очень долгое время, 18 лет, у нас растут дети… «Скользкие улицы» – своеобразный символ наших отношений с ней, моих отношений с Ригой, дружбы Би-2 и BrainStorm. Для меня BrainStorm – это всегда праздник. Находиться с ними на одной сцене – сплошное удовольствие. Это вообще огромная редкость, когда две группы могут искренне дружить и существовать на сцене, не пытаясь постоянно перетянуть одеяло на себя.

Шура: Конкуренции у нас нет, действительно. Просто удивительно, насколько у Лёвчика с Ренарсом голоса сочетаются – Ренарс вообще может спеть всё что угодно. Мы никогда не репетируем эту песню, она сама видоизменяется и в нашем, и в их варианте. Я вижу, как BrainStorm с каждым альбомом прогрессируют – кроме того, что они пишут феноменально прекрасные песни, они постоянно что-то изобретают. Первое шоу на постсоветском пространстве, исключая ДДТ, стали делать именно они, и уже потом Би-2 пошли по этому пути. Ещё мне очень нравится, что BrainStorm выпускают альбомы сразу на трёх языках – латышском, английском и русском. Это очень круто. Возможно, кстати, это мы стали тем трамплином, подтолкнули их, чтобы петь на русском языке. Это может показаться нескромным, но всё ведь началось со «Скользких улиц», а затем была целая история с песней «Выходные». Ребят с этой песней позвали в фильм «Мечтать не вредно». Они её перевели, как могли, и помню, Ренарс заходит на «Наше Радио» – а мы сидели там большой компанией: Миша Козырев, Дима Гройсман, Макс Виторган, Квартет И – и зачитывает такую фразу: «И когда мы по уши в грузон, мы уходим в выходные». Мы говорим: «Ренарс, пардон, а что такое "в грузон?"». Он такой: «Ну, это когда тебя загрузили! Нет?..» И вот мы всей большой компанией за одну ночь помогли ребятам написать текст «Выходных» – это был полный брэйнсторм. Утром парни поехали записывать песню в студии, а вечером сниматься в кино. Ещё у нас был проект «Нечётный воин» – кстати, спасибо моему дяде Михаилу Карасёву за песню «Ты не один», теперь она и в названии этой книги. В моём последнем проекте «Куртки Кобейна» ребята тоже поучаствовали – с ними просто кайф работать вместе.

BrainStorm – это дух, свет. Когда слушаешь их песни, даже грустные, в них очень много света, чистоты, мелодичности. А уже когда лично знаешь парней, то этот свет просто накрывает тебя. Для меня это одна из самых светлых групп. И одна из немногих, которую мы можем назвать своими настоящими друзьями. В любой момент мы готовы поддержать их – а они, я уверен, нас. Когда мы встречаемся, мы много говорим о жизни, а когда мы выступаем на одних мероприятиях, то из двух гримерок сразу делаем одну! Они же schoolband, как и мы.

Мы с Лёвчиком учились в разных школах, но познакомились, когда мне было 16, а ему 14. Мы ходили в одну театральную студию, и я там считался самым умным, потому что мой дядя мне подкидывал «продвинутые» книжки. Однажды Лёвчик подошёл ко мне и показал несколько стихотворений – это, говорит, мой сосед по лестничной клетке пишет. Я почитал и сразу понял, что это он сам. И говорю – что ты мне голову морочишь, это же твои стихи, и они классные. Вот так мы сдружились.

Лёва: Студия вскоре развалилась, и мы решили, что, значит, театр – это не наше, лучше сделаем рок-группу. Хотя театром мы были увлечены по-настоящему, у нас были революционные постановки – Борис Виан, Сэмюэль Беккет. Но главное, мы с Шуриком сразу поняли, что творчески друг друга дополняем. Сначала мы думали, что следующий наш общий шаг – это снять кино, но на тот момент видеокамера стоила, как квартира! А парни с гитарами очень привлекали девушек – это был решающий фактор.

Шура: Прошло уже много лет, но каждый раз, когда Лёвчик показывает мне первому свою новую готовую песню, для меня это всегда событие, потому что я думаю – ну куда уже круче опять? А вот есть куда, мой друг может. Мы можем долго шутить о том, что наш тандем сложился потому, что у нас разные вкусы на женщин, но дело не в этом. Мы дополняем друг друга. Недавно именно Лёвчик подсказал мне единственно верный путь, я очень признателен ему за это. Я всегда прислушиваюсь к нему и не могу вспомнить между нами серьёзных кризисов. Мы никогда не ссорились, нам повезло.

Лёва: Это большая работа. Любые отношения – и личные, между мужчиной и женщиной, и дружба. Если ты не будешь прилагать усилий, они могут зайти в тупик. Это закон жизни, ты должен развиваться, иначе начнёшь деградировать. Когда у тебя есть друг, с которым ты можешь мотивировать самого себя на то, чтобы стать лучше – это бесценно. Чем дольше живёшь, тем больше понимаешь, что вокруг поле битвы, это бесконечная война. Я могу сказать даже так – я по жизни человек очень неуверенный в себе, я постоянно в чём-то сомневаюсь, и я думаю, что та степень поддержки, которую с самого начала нашей дружбы я всегда чувствовал со стороны Шурика, уверенное твёрдое плечо, это просто определило всю мою жизнь. Наверное, я бы просто не пришёл к этой точке, в которой мы сейчас находимся, без поддержки Шурика.

Шура: С моей стороны всё то же самое. Всё, что у нас произошло, у нас произошло вместе. Дружба переросла в нечто большее – мы стали как родственники, как братья. Я думаю, кстати, то же самое произошло и у BrainStorm. Эта история, когда погиб их басист и они не стали официально брать нового пятого человека члена группы – ведь это уже семья. Поэтому нам так близки BrainStorm – наши судьбы, наши истории, наши жизни чем-то очень похожи.

Лёва Би-2, Ренарс Кауперс, Шура Би-2. Концерт BrainStorm в Crocus City Hall, декабрь 2019

Жизнь

 
Ты уходил, не успел проститься.
Так далеко, только мне всё равно не получится забыть.
Ты не один, ты мне будешь сниться.
И видит Бог, что в плену у дорог одному не стоит быть.
 

«Ты не один», BrainStorm/Би-2

В начале пути их было пятеро. «Мы пять пальцев, а вместе – кулак», – так говорили про себя Янис, Ренарс, Каспарс, Марис и Гундарс, которого все звали Муминьш. Трогательный, тихий, застенчивый парень в больших очках, отзывчивый и необыкновенный, любил изюмный компот и творожную запеканку. Он действительно был похож на персонажа мультфильма о Муми-троллях, ведь Mumiņš по-латышски Муми-тролль и есть. Именно на концерт группы Мумий Тролль отправились BrainStorm в полном составе 22 мая 2004 года. Насладившись музыкой, ребята попрощались и разъехались по домам каждый своей дорогой. На следующий день стали созваниваться – но Муминьш не отвечал. Больницы, полиция, даже экстрасенсы – никто не знал где он, что с ним случилось. Его искали почти два дня. И больше не увидели живым.

В ночь на 23 мая машина Муминьша «Audi 80» мчалась на скорости 126 км/ч, а затем вдруг резко свернула влево через двойную сплошную, пересекла встречную полосу и, сделав несколько кувырков, улетела в торфяные болота. Гибкие молодые берёзки, растущие вдоль дороги, не сломались и на рассвете стояли как новенькие, потому ещё сутки никто не замечал машину в глубоком кювете. Только один пассажир высокого автобуса скользнул взглядом по чёрным тормозным шрамам на асфальте, последнему автографу Муминьша. Ему было 29 лет.

Свою тайну 11-й километр трассы Рига-Елгава не раскрыл до сих пор. Что там случилось – на дорогу выпрыгнул зверь, машину Муминьша таранили завистники BrainStorm, дождь залил лобовое стекло? Что это было – несчастный случай или сознательный поступок? Скорее всего, парень просто заснул на мгновение. Одной секунды вполне достаточно, чтобы потерять руль, вдавить газ и улететь.

BrainStorm похоронили друга, но не группу. Они смогли выстоять, ухватившись за ремесло. Ингарс Вилюмс стал их новым басистом и играет с BrainStorm уже 16 лет. А Муминьш, их «небесный участник», всегда остается рядом, звучит в унисон. «Я бы хотел научиться общаться с друзьями на расстоянии и передавать музыку телепатически», – сказал однажды Муминьш. И, кажется, научился.

Смерть часто делает взмах своей косой в миллиметре от каждого из нас. Почему один выживает в самых чудовищных испытаниях, а другой гибнет до того, как погаснет его сигарета. Эти вопросы не имеют ответов, но о них обязательно стоит рассуждать, ведь на обратной стороне этой карты – жизнь, самый удивительный и необъяснимый дар, который не принадлежит нам, но который нужно использовать на 100 %.

Янис «Мэджик» Юбалтс:

24 мая, когда мы уже вовсю искали Муминьша, я ехал на машине из Елгавы в Ригу и вдруг увидел на дороге много полицейских машин, скорую помощь, толпившихся людей… В голове сразу промелькнуло, что это может быть он, но ведь такие мысли всегда стараешься прогнать. Я остановился. Меня увидел брат нашего одноклассника Оскара, он работал в бригаде скорой помощи. Он подошёл ко мне, сел в мою машину и сказал: «Янис, ты туда лучше не ходи. Да, это Муминьш. Мы везём его в морг».

Я остолбенел. Когда немного пришёл в себя, обзвонил всех наших, рассказал. Дальше надо было звонить родным Муминьша. У его мамы не было сил ехать на опознание, поэтому поехали его брат, сестра и я. Всё казалось нереальным. Когда я зашёл в морг, было очень трудно не упасть, ноги не держали, земля качалась. Это состояние до сих пор чувствуется, даже когда я рассказываю об этом. В гробу был наш Муминьш, как будто он спал и видел грустный сон. Всегда не хочется верить, что смерть может прийти за твоими друзьями. Но если она приходит, мир навсегда меняется, жизнь уже никогда не станет той, что была.

Когда я слышу имя Муминьша, я всегда сразу вижу его лицо. Очки, волосы… Я знал его в школе с первого класса. Мы сдружились, вместе росли, играли в футбол. Муминьш всегда был очень отзывчивым, любил спорт, а в его душе и сердце звучала прекрасная музыка. Он умел держать своё слово, был человеком коллектива, никогда не тянул одеяло на себя. Любил философию, эзотерику, всё необъяснимое – в 90-е это было непопулярно, а он уже интересовался тем, как устроена Вселенная.

И в то же время он был позитивный пофигист, мирный панк. Мы были простыми елгавскими ребятами. Если бы он остался с нами, BrainStorm был бы другим. Много есть версий, что же на самом деле с ним произошло, но правда только одна – его жизнь закончилась.

Два месяца мы не знали, как выйти из этого ступора. Но внезапно нас позвали выступить вместо одной группы, которая не приехала на фестиваль, и мы решили: «Встаём и идём!» Вскоре к нам присоединился Ингарс, а спустя два года вышел наш альбом «Four Shores», и я думаю, это один из наших самых мощных альбомов. Эмоционально, музыкально и энергетически он ещё на той волне, которую мы чувствовали после Муминьша. Думаю, ему бы этот альбом очень понравился.

Я не знаю, почему так случилось, что наш друг ушёл. Почему вообще кто-то умирает вот так вдруг. Один раз в детстве я бежал по двору и не заметил натянутый, как струна, железный трос. Со всего маху я на него налетел, споткнулся, упал и потерял сознание.

А в другой раз я пошёл в гости к однокласснику в квартал, где жили Каспарс с Ренарсом. Зашёл в подъезд, темно, я хотел включить лампочку, тыкаю пальцем с размаха – а там кнопки нет, и мне как даст 220 в руку! Или вот мы с друзьями играли в карты, сидя на железном мосту. Каждый раз, когда мимо с грохотом шёл поезд, мы обнимали руками перекрытия моста, чтобы не упасть. Тот, кто проигрывал, прыгал в воду – а там торчали деревянные сваи от старого моста, мы были в сантиметре от несчастья. Но в детстве об этом не думаешь, не соображаешь, просто всё время испытываешь судьбу. Я думаю, мы не осознаём, как близко идём с этой параллельной реальностью – смертью.

Когда у меня родились дети, появился животный страх за них, за их жизни. Ведь я помню, как они пришли в этот мир – я оба раза присутствовал при рождении. И оба раза это была чехарда с BrainStorm! Когда должна была родиться моя старшая дочка, нас с Каспарсом позвали ведущими на церемонию вручения музыкальных наград в Риге, это вроде как «Золотой граммофон» в России.

Мне надо было выучить свой текст, отрепетировать, а с другой стороны – мой первый ребёнок вот-вот родится, и я понятия не имел, как всё будет происходить! Я отвёз жену в роддом, начинается церемония, а я весь на нервах. Рога меня успокаивает – не волнуйся, всё будет хорошо! У него самого, главное, тогда ещё не было детей, а он уже всё знал. И тут как у Гришковца – всё поехало одноврЕменно или одновремЕнно. Каким-то чудом я всё успел, и дочку на руках подержал первым… И со второй дочкой было весело, тут я уже немного ориентировался в процессе. Говорил жене «дыши, дыши», смотрел на датчик у неё на животе. Доктор спрашивает меня, какой промежуток между схватками, а я ему: «Доктор, порядок, уже совсем часто, сейчас родим!» Это, конечно, неописуемое чувство, его трудно словами передать, это что-то из неземного. И забавно, что как только Одри родилась, звонит Ренарс и говорит: «У меня концерт недалеко от роддома, приходи, что ж ты там будешь сидеть!» Я сыграл с ним несколько песен и понял, что это очень крепкая связь – обе мои семьи, домашняя и BrainStorm, идут параллельно. Это моя жизнь.

Это 1 апреля в школе. Развлекаем всех, как всегда

Фотография Антона Корбайна… Мне кажется, я похож на Ленина

Школьные годы, примерно 1993 год

Фотосессия, где мне не нравилось, как я одет

Дорога нас всегда зовёт

Муминьш с банджо в Елгаве недалеко от своего дома

Поздравляем всех, как и каждый год – с Новым годом и Рождеством!

Каспарс Рога:

Ближе всего к смерти я был в Африке, когда просто глотнул воды не из той бутылки и подхватил кишечного паразита по имени Шистосома Мансона. Этот гад изъедает тебя изнутри, дырявит насквозь всю пищеварительную систему, кишечник, все органы. Ты сутками не выходишь из туалета, из тебя хлещет кровь, но поскольку нормальный мужик всегда сам себе доктор, первое время всё село спокойно лечило меня от малярии. Я раз пять уже болел малярией, это не так уж страшно, если есть лекарства. Но когда я потерял 10 килограммов, превратился в мумию и уже не мог подняться, мы сообразили, что это ненормально. Повезло, что в Сьерра-Леоне была клиника, где работали русские доктора с постсоветского пространства: сейчас она уже закрыта. Доктор дунул в какую-то старую склянку на столе и велел мне сдать анализы. Вернувшись с результатами, он сказал: «Ну, мужичок, повезло тебе! Еще два дня – и был бы кирдык». Он выписал мне какие-то таблетки и велел погулять по берегу океана. Через неделю мне стало гораздо лучше, и я полетел в Ригу. Но я рано радовался.

Дома я проснулся часа в 4 утра и сразу понял, что я умираю. Это ни с чем не спутаешь – жуткий холод и орут все инстинкты, как сигнализация. Я примчался в больницу, меня сразу на стол – это было воспаление аппендицита, привет от паразита. После операции доктор сказал: «Я такого никогда не видел. У тебя все кишки в рубцовой ткани. Паразит их основательно пожрал, и они срослись, как черепаший панцирь».

Меня очень трудно напугать, я в разных ситуациях бывал, где рядом смерть. Ещё в детстве, маленьким, я тонул. Мои старшие сестры плавали, отец был на берегу, а я бегал по пирсу и упал в воду. Помню это как сейчас – когда ты ещё не умеешь плавать, ты не закрываешь глаза в воде. Я смотрю вокруг и вижу прямо перед своим лицом огромные пузыри: они идут вверх, а я вниз. Я коснулся дна, оттолкнулся, и вскоре второй раз стал опускаться, воздуха уже не хватало… Тут меня отцовская рука схватила и вжик – вытащила.

Помню, мы были с Айей на корабле, который горел – дым, сирены, пожарные бегут. Повезло, что это было уже в порту, а не в открытом море. Однажды я ехал в поезде, он резко затормозил, и вскоре из передних вагонов появились люди с разбитыми лицами. «Ну, подрались опять», – думаю я. А оказалось, что из-за морозов рельсы разошлись, и локомотив на полметра врылся в землю. Ещё помню, в юности мы как-то раз ехали из ночного клуба на «Оке», в этой капсуле смерти, я впереди, за рулем девушка, а сзади ещё один пацан. И тут девушка увидела своего бывшего парня с другой девчонкой, её переклинило, и она помчалась за ними. Мы гнали на полной скорости, врезались в зад той машины, пролетали под красный. Весело, все пьяные, но я всё же понял, к чему это идёт, и уперся обеими ногами в переднюю панель. И тут же мы на полном ходу врезаемся в бетонный столб. У парня, что сидел сзади, порван подбородок – во время удара его подкинуло до лобового стекла и обратно. У ревнивицы выкручена нога. А у меня ни царапины. С тех пор я всегда пристёгиваюсь.

Меня спасает сильная интуиция, если что не так, я энергетически это чувствую и стараюсь выйти из ситуации. Я не знаю, чувствовал ли Муминьш, что есть опасность, но за год до трагедии он заболел. Он был душой BrainStorm, впитывал всё, что происходит, но не делился, не выпускал обратно. Это его и погубило. Синдром выгорания – о нём в те времена почти не знали.

Врачи выписывали ему мощные антидепрессанты и седативные препараты, предлагали лечь в клинику. Мы – дерзкий коллектив, отпускали саркастические шуточки, но в какой-то момент осознали, что ему нужен серьёзный отдых. Мы купили Муминьшу и его любимой девушке Карине билеты на Канарские острова, и вдруг Антон Корбайн соглашается на нашу первую фотосессию, ровно в даты путёвки. Муминьш решил, что никуда не поедет, такую возможность для группы упускать нельзя, он себе не простит. Я думаю, это был ключевой момент, когда судьба могла повернуться по-другому.

В гроб мы положили ему лимон с зубочистками – это Пуки пай. Странный образ, его последняя шутка, мы очень хохотали тогда над ней. Лимонный ёж. Он вообще был довольно забавный, наш Муминьш. Однажды заснул в кресле с сигаретой между ног, она прожгла глубокую дыру, но, слава богу, пожара не случилось. В другой раз, ещё в школе, заснул на батарее и всю задницу себе спалил. Мог свои очки, без которых ничего не видел, потерять прямо где стоит, а мог кувырнуться с лодки в речку и вынырнуть с очками на носу.

Похорон у меня случалось много в жизни, и у меня нет никаких эмоций от них. Я склоняюсь к тому, что тело – это просто оболочка, одежда, самой сущности там нет. Я уже своим всем сказал, чтобы меня кремировали, мне не важны ритуалы, я не хочу занимать землю. Пусть я останусь в воспоминаниях, а остальное неважно. Я на кладбища не ездок. Этот мир для живых – у мёртвых свой мир. Чем меньше мы пересекаемся, тем лучше. Если человек уходит трагически и внезапно, его сущность может долго мотаться между мирами, потому что его время ещё не пришло. Но это всё гипотезы – а так мне очень интересно будет увидеть, что же произойдёт на самом деле, когда я свои копыта отброшу. Вот у Мэджика есть версия, что, когда ты умираешь, твоя лампочка выкручивается и всё. Но я не согласен. Я верю в закон сохранения энергии, поэтому после смерти мы переходим в другое состояние, как вода, но не исчезает совсем.

Антон Корбайн поймал меня за сценой концерта в Межапарке. Это было большое событие для BrainStorm. Мы первая группа в Латвии, которая собрала стадион… волнение в тот день зашкаливало

Продюсер наших синглов Алекс Сильва держит в руках платиновый диск альбома, где есть песня «Выходные» и ещё несколько хитов. Мы встретились в Берлине и специально привезли ему эту награду

О! Шотландская шляпа! Я в то время в ней ходил постоянно и даже на сцене за барабанами сидел. У меня ещё был пиджак шотландский – в такой форме я достаточно долго выступал

Очень грустная и одновременно легендарная фотография. Кадр поймал Антон Корбайн, который вместе с нами был на выступлении группы Мумий Тролль в Юрмале. Это последняя фотография, где с нами Муминьш… после этого концерта он попал в автокатастрофу

Марис Михельсонс:

Я помню, как мы с BrainStorm ехали однажды на автобусе из Риги в Таллин – раннее утро, темно, зима. Трасса шла на искусственном возвышении через поле – огромное пустое пространство, холод и сильный ветер. На длинном повороте водитель пошёл на обгон, выскочил на встречку, и тут я понимаю, что он потерял управление. Автобус стало мотать и закручивать. Это асфальтовая дорога, гололёд, а с обеих сторон глубокие канавы: если машина туда опрокинется – покатится колбаской, всем конец. Но в тот момент ты уже ничего не можешь сделать. Я подумал – ну, всё. В голове промелькнул сразу самый страшный сценарий. Помню, это было леденящее странное чувство – ты просто сидишь и ждёшь, что будет с тобой, ты понимаешь, что сейчас твоя жизнь может закончиться, но ты совершенно бессилен что-либо изменить. Встречная машина, дерево, овраг, пожар – произойти может всё, что угодно, ты не в состоянии вмешаться. Время тянулось неестественно медленно, но на самом деле прошло всего несколько секунд. Как сказал Мэджик: «Я просто чихнул – а когда открыл глаза, уже стоял ногами на боковом стекле». Автобус упал на левый бок, проскользил ещё пару метров и затормозил о снег. Мы все повалились в кучу, больше всех досталось Муминьшу – он сидел у окна. Я приземлился на него, кто-то, кажется, на меня… Рога единственный был пристегнут, и повис, невредимый, на ремнях, как парашютист. Нам очень повезло тогда, ещё пара метров – и автобус упал бы в котлован с бетонными кольцами. Мы вылезли через заднюю дверь, как-то добрались с пересадками до пункта назначения – крошечного финского островка с маяком, где мы и сняли клип «Waterfall». А могли бы и не снять, получается. Это всегда рулетка.

Надо понимать, что как бы ты ни распланировал свою жизнь, у неё всё равно могут возникнуть свои планы. Невозможно всё предугадать, всегда будет нечто, что нам неподвластно.

С возрастом ты понимаешь, что злиться на это бессмысленно. Непросто переступить своё внутреннее эго, но надо. Отчетливо помню, как впервые я это осознал – Ренарс тогда попал в больницу с пневмонией, и нам пришлось первый раз отменить концерт BrainStorm.

Я помню момент, когда Мэджик мне позвонил и сказал, что Муминьш погиб. Из меня прямо вырвалось: «Мэджик, не пи*ди!» Я вообще редко ругаюсь, и понимал, что такими вещами не шутят, но это была защитная реакция. В тот миг я осознал – всё, друг пропал. Первая мысль была о том, как же ему было больно и страшно, как это всё нелепо, несправедливо, рано. Потом я подумал про его родителей – какой это ужас, терять своего ребёнка…

Помню, как лет в 16 мы все зависали на квартире Муминьша: он первым из нас стал жить отдельно, а его мама работала в кулинарии и каждое утро приносила нам всем какую-то еду: «Гундаринш, ребятки, вот, покушайте!» И тут я задумался о нашей группе, об этом живом организме, сможет ли он выжить после такого ранения.

Муминьш и я учились на одном курсе в Сельскохозяйственном университете, и поскольку он ещё раз в пять стеснительней меня, я помню, как на экзамене он не мог сказать ни слова – пил воду, наливал, проливал, потел, краснел, мычал – хотя очень хорошо был готов и всё знал! Просто такой человек, сложно ему было общаться.

Его смерть научила меня быть внимательней к близким. Мы ведь замечали, что с человеком непорядок, но всегда сложно найти эту грань, где вмешаться, а где нет. Да, ему нельзя было управлять автомобилем, и, конечно, мы могли бы силой вытащить его из машины, когда видели, что он садится за руль – но, с другой стороны, это дикость, он взрослый человек. У меня нет правильного ответа. Я допускаю, что это могло быть самоубийство, но я бы не хотел, чтобы это было так.

Одна из наших первых съемок с Антоном Корбайном в Риге. Мы поехали кататься на картинг, и Антон придумал сделать такую фотографию в шлемах

Судя по панамке Муминьша, мы едем из Польши, куда часто приезжали для участия в разных эфирах, концертах и съёмках. Дорога весёлая, всё у нас хорошо;)

Это начало BrainStorm, у Мэджика футболка с обложкой нашего первого альбома «Vairāk nekā skaļi». Кажется, это наше выступление на корабле, который плыл по маршруту Рига-Швеция. 1992–1993 г.

Юрмала. Утро. Я после пробежки. У Алдиса в руках конверт. Полная готовность двинуться дальше на следующий концерт

Через пять дней наш первый стадионный концертов Риге (стадион Skonto) в рамках тура «Day before tomorrow», 2003 года

Ренарс Кауперс:

В 33 года я переживал очень трудный период своей жизни. Была изнурительная запись альбома «Шаг», затем тур по Сибири на автобусе – мы тогда ещё не могли позволить себе самолёт. В сутках было всего несколько часов света, остальное – темнота, холод и монотонность. Я загнал себя, перешёл какую-то грань, и организм просто стал отключаться от реальности. Мне было трудно читать, буквы прыгали перед глазами, телевизор казался невыносимо ярким, я не мог удержать взгляд на одном предмете. Внутри росла беспрерывная тревога, я каждое утро с ней просыпался и не мог понять, отчего она. Позже я узнал, что такое состояние называется вегето-сосудистая дистония. При этом со стороны это почти незаметно – я говорил потом с женой, она сказала, что я не сильно изменился в то время. Но чувствовал я себя ужасно, и когда пытался с кем-то поделиться, слышал в ответ: «Да что такое, всё нормально с тобой! Руки-ноги на месте, температуры нет, не выдумывай!» А мне казалось, что жизнь кончилась, никто мне не поможет.

Мне повезло, что рядом был Каспарс. Он сам прошел через подобное состояние, поэтому сразу почувствовал, что со мной происходит. Каспарс нашёл очень хорошего доктора в Юрмале, который ставит иголочки в правильные точки на ушах, а научился он этому в концлагере, китайцы ему показали принцип с помощью рыбьих косточек. Очень был славный доктор, бытовой психолог, его сама жизнь научила. Ты приезжаешь к нему со своей проблемой, говоришь: «Доктор, выручайте, я в большой тревоге!» А он тебе начинает рассказывать, как он в тридцатые годы часы на цепочке чистил. Ты слушаешь и думаешь: «Ну, доктор, камон, а как же я и моя тревога?» А потом вдруг понимаешь, что это он тебя так уводит – ты заслушиваешься и успокаиваешься. Долгое время мы с Каспарсом ему звонили перед концертами, он настраивался на нас, и, можно верить или нет, но за пять минут уходил огромный стресс перед концертом. Может быть, это эффект плацебо, но я Каспарса спрашиваю: «У тебя тоже так, да? Не могу поверить!»