Текст книги "Навигатор"

Навигатор
Алина Николевская

© Алина Николевская, 2017

ISBN 978-5-4483-8109-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

У Стеллы пропал муж.

Пополнив, таким образом, полумиллионную армию мужчин, что пропадают в России ежесуточно согласно заявлениям близких родственников. Цифра поистине ужасающая, предполагающая немедленный выход на улицы всех имеющихся в стране полицейских с ружьями наперевес. Если же они не выходят, то, значит, либо равнодушные тупые ослы, либо знают, – всё не так страшно. И действительно, с концами пропадают не пятьсот тысяч ежедневно, а от силы пять-шесть человек. Остальные, отключив мобильную связь, пускаются в загул, с тем, чтобы благополучно возвратиться к родному порогу спустя несколько часов. Или дней. Или недель. Бывает месяцев. А иногда и лет.

Речь примерно такого содержания произнёс в отделении полиции дежурный лейтенант, к которому Стелла обратилась за помощью. Добавил:

– Письменное заявление от вас примем, если в течение трёх суток не объявится. Не раньше. Согласно закону. А сейчас идите домой и постарайтесь успокоиться. Успеете еще нарыдаться, если что.

Стелла послушалась лишь отчасти – домой пошла, а плакать не перестала. Так, плача, вошла в квартиру, сняла в прихожей шубку и, не зажигая света, села у окна в гостиной.

Вообще-то, имя Стелла не было её настоящим именем. Это был псевдоним, который она взяла, когда в связи с открытием собственного маленького швейного ателье, озаботилась созданием персонального имиджа. Все знаменитые художники-модельеры этим озабочены. Причём, не столько созданием образа, сколько его сохранением. Соня Рикьель, к примеру, неизменно красила волосы исключительно в рыжий цвет, Марк Боан был всегда при галстуке, Карл Лагерфельд никогда не снимет на людях перчаток, даже если они ему осточертели. А ещё один кутюрье, уже из отечественных, будучи любителем женщин, постоянно афиширует свои связи с «гей-комьюнити», раз уж за ним закрепилась такая слава.

Она не была готова к подобным жертвам. Поэтому ограничилась лишь псевдонимом – Стелла (почти Маккартни!) – который к тому же нравился всем – ей самой, мужу, её клиенткам – мечтающим об успехе юным женщинам – актрисам, певицам, танцовщицам и смешным светским, якобы, хроникёршам, которые в большинстве своём были совсем не теми, кем хотели казаться. Надо ли говорить, что в мастерской Стеллы не просто шили «тряпки», там, используя вечный лексикон женственности, цветовые послания и тайные коды ручной работы, культивировали философию построения собственной индивидуальности. А там и до психологического ощущения себя в роли примы, к которой приковано внимание зрителей, недалеко. Что и требуется девушке, для которой слово «кастинг» не пустой звук.

Боже, как же быстро это наполненное креативом слово, означающее – «конкурс, распределение ролей», сменилось другим – скрежещущим и пустым, как ржавая консервная банка словом – «кризис»! И листва опадает на веки, отмирают деревья, исчезают яркие, – в шелках, кружевах, бархате, – стрекозы и бабочки, что кружили, порхали, танцевали… и приносили Стелле немалые денежки. Да ладно бы только ей! А что делать с теми, кто в неё когда-то поверил и сейчас от неё полностью зависит? Как уволить, выбросить на улицу, лишить средств к существованию работавших вместе с ней бок о бок годами швей, конструкторов, вышивальщиц? Десять человек! А есть ещё одиннадцатая – тётя Маруся из города Калязина – хозяйка замечательной козы Даши, которая даёт не только молоко, но ещё шерсть и пух. Тётя Маруся при помощи старинного веретена превращала пух в тончайшую нить, перевивала с блестящей нитью шёлковой и из невесомой драгоценной пряжи спицами вывязывала по изготовленным Стеллой лекалам узорные, словно сотканные из снежинок, туники, кофточки, бюстье. Их естественным образом хотелось слегка оградить от мира, укутав в прозрачный шифон, – холодновато-голубоватый, в изящных драпировках, и подружить с украшениями из жемчуга, горного хрусталя, бриллиантов. Ну и кто после этого устоит? Кто, скажите, такого не захочет?

Никто. Никто сейчас ничего не захочет. Ни такого, ни не такого. Даже смотреть не будут. Потому что кризис.

Стелла утёрла слёзы, поднялась со стула и побрела вверх по лестнице в спальню, – медленно, очень медленно, – забывая руку на перилах, с трудом передвигая ноги. Она затворила за собой дверь и осталась один на один со страшной ночью, а вернее под равнодушным взглядом раннего сумрачного февральского утра, которое для других приберегло аромат дымящегося кофе, горячих кукурузных тостов, клубничного джема. Да, для других, для других. Она это знала точно, застыв перед огромным, во всю стену зеркалом, рассматривая себя, – своё лицо, своё тело, очевидно, никуда не годное, раз дежурный лейтенант в отделении полиции предположил, что от неё загулял муж. Она распустила волосы, положила заколку на туалетный столик, и вдруг ей перехватило горло, словно ледяные когти сжали. Нет, она ещё не старая. Она только вступила в свой двадцать девятый год. В неё ещё влюбляются мужчины. Даже есть один постоянный поклонник, – повёрнутый на компьютерах чудак по имени Шон. Так он представляется и только так просит себя называть. Хотя Ш. О. Н. – это его инициалы, по паспорту он – Широков Олег Николаевич.

Шон был другом детства её мужа Дмитрия – Димы, Димыча, Димкуса. Стелла произнесла по слогам – Дим-кус, и из глаз снова полились слёзы. Зато исчезли горловые спазмы, и стало легче дышать. «Лучше плакать, чем сдерживать слёзы и задыхаться», – подумала она, ложась навзничь на шёлковое покрывало, – тугое и чистое, тянувшееся розовой несмятой полосой от края к краю кровати. Закинула руки за голову, смежила веки, не надеясь заснуть, просто из-за усталости и оттого, что опухли от слёз глаза.

Если Шон был компьютерным гением, то Димкус – гением финансовым. Ну, если не гением, то специалистом в области финансов высококлассным. Так, по крайней мере, считала Стелла, для которой всё «финансовое» было полнейшей головоломкой. Она знала, что никогда не поймёт, как работает Фондовая биржа, почему повышаются или понижаются учётные ставки, почему и для чего происходит торговля всеми этими «коммодитис», что такое «дефицит платёжного баланса» и «кеш флоу». Зато её муж не только вёл бухгалтерские дела её маленькой фирмы, но ещё зарабатывал хорошие деньги, давая советы другим людям относительно всех этих «балансов», «кредитов», «дебитов», «депозитов», растолковывая соотношение между займами в банках и учётными ставками, помогая находить получше tax shelter, то есть увиливать от налогов. Он как-то сказал ей, что, современный человек помимо материального тела имеет как бы ещё одно тело – «финансовое», контуры которого внутри финансовой реальности – это сбережения и траты. Тратя и вкладывая, оплачивая счета и беря кредит, человек составляет о себе мнение.

Боже, боже, боже мой! Стелла с силой сжала ладонями виски. Ну и какое у них о себе мнение сейчас, когда разразился кризис?! Когда финансовая реальность из дворца с устремлёнными ввысь шпилями превратилась в комнату кривых зеркал, заполненную карликами, жалкими, растерянными горбатыми уродцами, финансовые тела которых усыхают с каждой минутой, а многие уже превратились в прах?!

Ей становилось страшно, когда рисовала в своём воображении нынешнее финансовое тело своего некогда успешного, уверенного в себе мужа – маленькое, сморщенное, вместо мышц – труха, а крови – только капелька осталась. Но самым страшным (и необъяснимым!) было то, что, когда он потерял работу, Система, которой он так верно служил, в правилах и законах которой так прекрасно разбирался, устроила на него безжалостную тотальную охоту. Да, он набрал много кредитов. Да, их квартира (стильный двухуровневый пентхаус на Юго-Западе Москвы) и две машины приобретены на заёмные деньги. Своих денег, чтобы погашать проценты по кредитам, сейчас нет. Система обвинила Димкуса в легкомыслии (а какое легкомыслие, если все, абсолютно все были убеждены, что в обозримом будущем шпили дворца будут только вздыматься вслед за ценами на углеводороды!) и принялась выбивать долги, угрожая чуть ли физической расправой. А как иначе можно расценить нескончаемый поток писем – электронных и обычных, имевших одинаковую смысловую концовку: «Все предыдущие попытки отдельных индивидуумов уйти от ответственности кончались плачевно!». А звонки по телефону с угрозами всё отобрать, искалечить, а потом посадить в тюрьму! Стелла физически ощущала, и письма это подтверждали, как банки-кредиторы обкладывают их со всех сторон, блокируют, лишают возможности манёвра, следят за ними днём и ночью, делясь при помощи мощной компьютерной сети своим мнением о них с другими банками и кредитными конторами, с общественными и частными фондами и ещё какими-то организациями, обладающими правом лишить человека заграничной визы.

Она не заметила, как уснула. А проснулась от телефонного звонка. Думая, что звонит Димкус, почти закричала в трубку:

– Алло!

В ответ услышала спокойный голос Шона:

– Привет. Завтра улетаю в Атланту. Хотел зайти попрощаться. Ты не занята?

– Нет. – Она вздохнула. – Не занята.

Чуткий Шон насторожился.

– Что-то случилось?

– Нет. Ничего. Всё в порядке. Заходи.

Подумала: «Зачем пригласила?». Но исправлять положение было поздно, – Шон уже нажал кнопку отбоя.

Душ – то холодный, то горячий. Пятьдесят взмахов щёткой по волосам. Чуть подвела глаза, подкрасила губы и надела дивную облегающую зелёную (в цвет глаз) прелесть с отделкой из лебяжьего пуха. Вот теперь она – это снова она, всегда старающаяся быть при посторонних одинаковой. Чтобы, не дай бог, кто догадался о слабостях, ревности, суетности, мелких обидах, да и не мелких тоже… Шон был посторонним. К тому же улетал в Атланту. Вот и ни к чему ему знать о её проблемах. Кстати, в Атланту он улетал, потому что был «челноком». Не «челноком» -торговцем, а «челноком» -учёным, работавшим то в России в Академии наук, то в Америке в университете Эмори, когда там открывали новый проект и приглашали к сотрудничеству.

«Злого зноя не страшись, не страшись, и зимы свирепой бурь не страшись…» – повторяла, спускаясь с лестницы, Стелла, принявшая тот лучезарный, сверкающий образ, в каком она входила в салон своего ателье. Но он рассыпался, этот образ, от него просто ничего не осталось, потому что Шон принёс цветы, много цветов, и именно те, что она любила – японские ирисы и орхидеи. И ни слова не говоря, принял позу зрителя, – давай, мол, проделай то, что ты любишь проделывать с цветами, – срезать цветочные головки и пускать их плавать в больших, плоских стеклянных чашах, наполненных чуть подсахаренной водой.

Она отделила от стебля первый цветок – бархатистую сиреневую орхидею с нежно-розовым верхним чашелистиком, и вдруг поняла – её цветочные фантазии, безусловно ошеломительно красивые, – избыточны и с точки зрения эстетики, и с точки зрения здравого смысла. Ведь они радовали глаз очень недолго – сутки, от силы двое суток, потом цветочные головки намокали и утрачивали привлекательность, тогда как, если бы не её безжалостные манипуляции, жили бы, красуясь, в течение нескольких недель, напитываясь водой через стебли и дыша через листья.

Стелла отбросила ножницы. У неё дрогнул подбородок, а это означало, – дрогнул и рассыпался на мелкие кусочки весь её лучезарный, сверкающий образ.

– А где Димыч? – спросил Шон.

Как он при этом выглядел, она не знала, так как не смотрела на него, борясь со слезами. Хотела ответить: «Он уехал по делам». Но против собственной воли прошептала:

– Он… он пропал.

– Ну, ты мне-то не задвигай! – засмеялся Шон. – Это ты кредиторам рассказывай, а мне не надо.

– Нет, правда, – Она подняла на него сухие глаза, – слёзы удалось загнать внутрь. – Уехал вчера около семи вечера, и вот до сих пор нет. И на звонки не отвечает, у него же три трубки и все молчат, словно он их отключил. Где-то около двух ночи я начала беспокоиться, обзвонила все морги, все больницы…

– Все? – Шон поднял брови.

Она покраснела, словно её уличили во лжи.

– Ну, не все, конечно, только те, до которых удалось дозвониться. И ещё позвонила в службу, где фиксируются несчастные случаи и автоаварии. Там сказали…

Стелла внезапно замолчала, ощутив непреодолимое отвращение к происходящему – дрожащим голосом она, стоя, отчитывается перед развалившимся в кресле наглым киборгом. Да, да, киборгом! Не случайно он время от времени почёсывает шрам на своём левом предплечье. Это след от операции по вживлению в тело специального имплантанта-радиопередатчика, представляющего собой стеклянную капсулу, внутри которой – электромагнитная катушка и несколько микросхем. Благодаря имплантанту, когда Шон приходит домой, перед ним распахиваются двери, зажигается свет, и компьютеры – их у него несколько – приветствуют своего хозяина радостными криками. Впечатляет? Да, безусловно. Стелла и сама попервоначалу пришла в восторг от всех этих чудес. Но, если поразмыслить, – все эти чудеса точно также были бы возможны, надень Шон радиопередатчик просто на палец руки. Зачем нужно было подвергаться хирургической операции? А затем, что это лишь первый шаг на пути его превращения в киборга. Далее он хочет вживить имплантант себе в головной мозг, чтобы достичь телепатической коммуникации с другими обладателями вживлённых чипов. Шон убеждён – таких будет всё больше и больше, ведь люди не могут не понимать, – чтобы удержать власть на планете, им надо породниться с машинами, становящимися месяц от месяца всё мощнее и мощнее, тогда как человеческий мозг в течение длительного времени практически не совершенствуется. По мнению Шона до восстания машин, осталось всего 30 – 50 лет. По мнению же Стеллы он явно сделал несколько лишних шагов в своей одержимости ускорить процесс эволюции, а всякая одержимость, как известно, перерастает в дикую безвкусицу. Кстати, о безвкусице, – кто, интересно, только что искалечил дивную орхидею, что, увядая без воды, лежит на столе? Это сделала она – Стелла в своей одержимости сделать мир красивее. Вот потому Шона так к ней и тянет! Одержимость тянется к одержимости. К интересным, однако, выводам приходишь, когда позволяешь себе додумывать мысли до конца!

– Так что тебе там сказали? – вернул её Шон к действительности.

– Там сказали… – начала она, проклиная себя за приверженность к хорошим манерам и вообще за слабоволие. – Там сказали, что обладают информацией лишь по тем несчастным случаям, что произошли накануне. В общем, предложили позвонить позже.

– Ну и что дальше? – поторопил он её.

– Дальше я пошла в полицию. Там…

– Там тебе сказали: «Погуляет и вернётся». И даже заявление взять отказались. Я прав?

Она молча кивнула.

– А Димыч раньше так делал?

Она отрицательно помотала головой.

– Вряд ли Димыч ушёл к другой. – Шон оглядел её с головы до ног и, явно куражась, облизнулся. – Я бы точно этого делать не стал.

– Он не просто уехал, – произнесла она тихо, с заалевшим лицом. – Он Лиса повёз в ветеринарку.

– А что случилось с пёсиком? – не скрывая издёвки, спросил киборг, относившийся к животным исключительно как к подопытному материалу.

– Приступ астмы.

– Что, прямо подыхать собрался?

Стелла не ответила, отметив про себя, что гибель их золотистому ретриверу Лису вчера, конечно, не грозила. Да, он страдал от приступов астмы, но она научилась их купировать, скармливая ему листья традесканции, которую и держали в доме исключительно для этой цели. Просто Димкус, страшно переживавший, что по причине отсутствия денег не может, как это было заведено по субботам, повести жену развлекаться, уцепился за ситуацию с Лисом. Заслышав переходящий в хрип собачий кашель, вскинулся, обзвонил несколько ветеринарных клиник, и, заявив, что так больше продолжаться не может: «С самолечением надо кончать!» – поволок Лиса к двери. А Стелла села у камина (ненастоящего – просто фрагмент интерьера), налила в стакан виски (настоящего) и включила запись Фрэнка Синатры. Ту, где он поёт: «Надень шляпку, детка, и затеряемся в Нью-Джерси». Именно так они в докризисное время с Димкусом по субботам и поступали, – обходили ночные джазовые клубы, имея целью пропасть, утонуть, затеряться не только в волнах алкогольной эйфории, но и в восхитительных звуковых потоках, когда уже не помнишь себя, и грудь давит восторгом, который, прорываясь смехом, невыразимо облегчает все твои душевные раны.

Хм, раны. Разве тогда были раны? В лучшем случае, царапины. А раны жизнь наносит сейчас. Вот и киборг опять приготовился сказать очередную гадость.

– А что ты думаешь насчёт самоубийства? – не разочаровал он её. – Выехал, к примеру, Димыч за кольцевую, да и рухнул, пробив ограждение, с моста, к примеру, в Клязьминское водохранилище. А?

– Вместе с Лисом?! – поразилась она, холодея. – Да и вообще… нет… это невозможно…

– Брось, – он выставил руку ладонью вперёд. – Когда люди на такое решаются, чужую жизнь в расчёт не берут, тем более, собачью. А для Димыча, похоже, со всех сторон кранты наступили. Кредиторы давят. Ведь давят, да? Он мне рассказывал, – оскорбляют, хамят, угрожают. Работы лишился, и другой не найдёт, то, чем он занимался – это тренды вчерашнего дня. Вот и получается, чем в дворники идти, так уж лучше, закрыв глаза, с моста в реку. Хорошего мало, конечно, зато, как говорится, «forever young».

Ну, вот как поступить? По-змеиному прошелестеть: «Пошел вон!», – так не уйдёт. «Пошёл вон!» – только криком, с топаньем ногами, – так, может, он только этого и ждёт. Примется бить по щекам, обливать холодной водой, орать: «Кончай истерить, дура!». Нет, уж лучше призвать на помощь друзей – Тома Уэйтса, Джима Моррисона, Уильяма Блейка, – он ведь о них понятия не имеет, он музыку не слушает, книг не читает.

– Мы живём, как умеем, – медленно произнесла Стелла, глядя Шону прямо в глаза. – Но недолго. Потому что время летит быстро. Не уходи раньше срока, и ты увидишь, как быстро оно летит.

Шон в некоторой растерянности провёл пальцами по подбородку.

– Звучит неглупо. Сама сочинила?

– Том Уэйтс. Могу ещё из Уильяма Блейка процитировать, и тоже на тему смерти и раннего ухода. Хочешь?

– Не хочу. И так вижу, что начитанная. – Он рывком поднялся с кресла. – Поехали лучше в полицию.

– Поехали, – обрадовалась она. – Только говорить будешь ты. Даже не так. Ты вообще один туда пойдёшь, а я тебя в машине подожду. Хорошо?

– Не хочешь выглядеть брошенной идиоткой? К тому же настырной.

– Не хочу. Ну, пожалуйста.

– Ладно. Уговорила.

Как же, чёрт возьми, он молодо выглядит! Как двадцатилетний мальчик. А ведь ему уже под сорок. Она думала об этом, когда он, проявляя галантность, помогал ей надеть шубку, когда покидали квартиру, ехали в лифте, добирались на машине до отделения полиции. Потом Шон скрылся за массивной стальной дверью с узким смотровым окошком, а она, откинувшись на подголовник, принялась вспоминать историю Дориана Грея – красавчика, который не старился потому, что старился его писанный маслом портрет. Вряд ли у Шона есть такой портрет. Просто десять километров ежедневного пробега, правильная диета и полный контроль над рефлексами повернули все процессы его организма в обратную сторону. Чего нельзя было сказать об организме Димкуса, который уже давно обзавёлся мешками под глазами и сединой на висках. Зато как Димкус водит машину! Его спортивный «Ауди-ТТ» – настоящий пират – лихой, удалой, колесящий по чужим колеям. Когда они выезжали за город, он нёсся стремглав, он опасно ловчил, того – чуть прижмёт, того – якобы не приметит, и вился угрём, и ухарём пёр… И вот безоглядно на всех парусах он взлетает на мост, сшибает ограждения и всей своей железной массой обрушивается на лёд, под которым тёмная, мёртвая, обжигающе холодная вода…

У Стелла потемнело в глазах, её затошнило. Она вышла из машины и застыла в неподвижности у кромки тротуара, стараясь глубоко дышать. Воздух был сырым, насыщенным выхлопными газами от автомобилей, поток которых на улицах хоть и поредел в связи с кризисом, но всё равно оставался плотным. Вообще, день был безветренным, сумрачным, промозглым, где-то вдалеке выла собака.

– Ты чего стоишь, – Шон тронул её за плечо, – нараспашку, с открытым горлом?

– Да так, подышать захотелось. – Она запахнула на груди шубку. – Расскажи, как тебя в полиции встретили?

– Да ты знаешь, не как врага. Скорей, как брата по разуму. Даже информацией кое-какой поделились.

– Да?! – она сцепила у горла в замок руки. – Ну, давай, рассказывай скорей.

– В общем, ничего конкретного. Но разговорились менты не просто так. За одну ночь с подведомственной им территории пропали восемь граждан. Включая Димыча. Представляешь? И что характерно – все, как и Димыч, были на машинах. Первая мысль – размолотились в ДТП. Но нет, в списках участников ночных ДТП не числятся. И ещё интересная деталь – как уверяют родственники пропавших, их дорогие и любимые держали путь туда, где раньше никогда не бывали.

– Я не совсем поняла. – Стелла затрясла головой, сжала руки до боли в суставах. – Повтори ещё.

– Димыч раньше бывал в той ветеринарке, куда повёз собаку?

– Нет. Он сказал: «К чёрту старых докторов, надо везти Лиса в клинику, специализирующуюся на…»

– Вот и остальные так же, – перебил её Шон. – Ехали по новым для себя адресам. Поняла? Ты адрес, телефон знаешь?

– Клиники?

– Да.

– Нет, не знаю. Дима адрес сразу в свой мобильник забил, а потом, наверняка, в навигатор перёвёл.

– Он с навигатором ездил?

– Да. По незнакомым адресам. Я ему навигатор на день рождения подарила, и ему понравилось. Знаешь, последней модели, очень тонкий, всего 17 миллиметров, и снабжён системой, учитывающей все построенные за последнее время дорожные развязки.

– Ну и что мы с этих развязок – завязок имеем? – Шон в задумчивости попинал валявшуюся у обочины пустую пивную банку. – Мысли какие-нибудь есть?

– Нет. – Стелла зябко передёрнула плечами. Поднялся ветер, и от этого стало ещё промозглее. Вдалеке по-прежнему выла собака.

– А у меня есть. – Он поднял воротник куртки. – Сейчас пойду к ментам и постараюсь добыть у них координаты родственников. Главное сейчас – это сбор информации.

– Подожди! – Она подняла вверх указательный палец. – Слышишь? Это Лис воет!

Шон прислушался.

– Ты уверена?

– Абсолютно! И как я раньше на это не обратила внимание? У него же вой совершенно особенный. Слышишь? Ритмичный, пронзительный и почти непрерывный.

Он наморщил лоб.

– Да, по-моему, самый обычный собачий вой.

– Да нет же! – Нервничая, Стелла комкала в кармане шубки носовой платок, который, она это чувствовала, ей вот-вот понадобится. – Впрочем, может для тебя и обычный. А для меня… Лис же к нам совсем маленьким попал. Походил на прелестную игрушку с длинными шелковистыми ушками, но уже был с характером. Выделил Диму, как самого для себя главного, и, когда тот уходил из дома, принимался выть. Задирал голову к потолку, вытягивал губы трубочкой и часами терзал и себя и меня. Так что я его голос ни с каким другим не спутаю. Потом, когда подрос, выть перестал. Ну, то есть, почти перестал. Приберегал для исключительных случаев.

– Трогательная история. Особенно её конец, когда самый главный вышвырнул его из машины и поехал по своим блядским делам.

Ну вот платок и понадобился.

– Я, пожалуй, пойду. – Она повернулась к нему спиной, чтоб не видел слёз, и сделала несколько шагов по тротуару.

Шон догнал, развернул к себе.

– Лиса искать собралась, да? По голосу, среди всего этого хаоса звуков? – Он сделал широкий жест рукой. – Ты что, не понимаешь, как это трудно? В одиночку почти невозможно. Садись в машину.

Это действительно оказалось трудным делом. Они передвигались медленно, в машине опустили стёкла, поэтому было холодно. Стелла сразу же по совету Шона закрыла глаза, – отключила функцию зрения, чтобы усилить функцию слуха, которая усиливаться никак не желала. По крайней мере, вначале. Стелле казалось, – скорбные собачьи стенания растекаются над грохочущей улицей монотонно и равномерно, словно, имея неземное происхождение, льются с небес. Но потом научилась сосредотачиваться именно на этом плаче, как на партии тенор-саксофона в джазовой пьесе, и в момент, когда интенсивность звука ослабевала, говорила: «Нет». Шон разворачивался и менял направление, которое выбирал не произвольно, а по его выражению «рыская по секторам». Такая тактика увенчалась успехом. Не прошло и часа, как Стелла закричала: «Да!». И ещё раз: «Да!» И открыла глаза. И увидела, что они едут в направлении проспекта Вернадского.

Шон удовлетворённо засмеялся. А она загрустила. Вместе с функцией зрения к ней вернулась способность соображать, и посетила мысль, – а что, если наглый киборг прав, и Димкус действительно вышвырнул Лиса из машины? А сам, имея целью скрыться от кредиторов, уехал, растворился в огромном городе. А её бросил, – одному-то выплывать легче.

– Опять плакать собралась? Почему? – спросил Шон, следивший на ней краем глаза.

Она не ответила, потому что тоже следила – за улицей – не мелькнёт ли где рыжий хвост. Впрочем, как он мог мелькнуть, если Лис концертировал исключительно в сидячем положении, подняв морду к небу и сведя губы кружочком.

Таким она его и увидела, – сидящим в концертной позе на строительной площадке перед огромным зданием не то торгового комплекса, не то развлекательного центра. Такие здания называются, кажется, модульными сооружениями. Это сооружение явно не было ещё сдано в эксплуатацию, судя по царившему вокруг запустению.

– Лис! – закричала Стелла, вылезая из машины. – Лис! Ко мне, Лис!

Она побежала к нему прямо по снежной целине, рискуя напороться на какую-нибудь оставленную строителями железяку или провалиться в коммуникационный колодец.

Он перестал выть и несколько секунд смотрел на неё, словно не узнавая, потом сорвался с места и стремглав кинулся к той, что мыла его, чесала, гладила, кормила со своей тарелки, залечивала порезы на лапах. Он лизал ей лицо и руки, он скулил, он дрожал, его шерсть была в снеговых катышках, хвост украшала ледяная бахрома.

– Милый мой мальчик! Маленький мой! Лис! – Стелла обнимала его, гладила и одновременно отдирала снеговые катышки с лап. – Ну, успокойся, пойдём к машине. Всё будет хорошо. Всё уже хорошо.

Она ухватила его за ошейник, потянула за собой. Но он, всегда и во всём ей повиновавшийся, вдруг вырвался, отскочил, и принялся носиться кругами, явно демонстрируя нежелание покидать это далеко не самое приятное место в городе.

– Что, не хочет домой возвращаться? – захохотал за её спиной Шон. – Может весну почуял? Так же, как его хозяин.

Она развернулась и уже открыла было рот, чтобы ответить резкостью, но он выбросил вперёд руку.

– Смотри, кажется, кто-то пытается привлечь наше внимание.

Кем-то оказался парень, судя по голосу, совсем молодой, махавший из зарешечённого окна (оно было единственным на первом этаже огромного модульного здания) белой тряпкой, напоминавшей носовой платок.

– Подойдите ближе! – заклинал он, как бы крича, но шёпотом. – Еще ближе! И выслушайте. Только с самого начала. Если не с самого начала, то вы уйдёте. Так уже уходили другие собачники. Говорили, что я пьяный, крезанутый, обкуренный, обдолбанный, и уходили.

– А ты кто, местный сторож, что ли? – спросил Шон, обнимая Стеллу за плечи – воспользовался моментом. – Или охранник?

– Да не сторож я и не охранник. – Парень убрал руку с платком и вцепился в железные прутья решётки. – Выслушайте всё, только с самого начала и тогда всё поймёте. Короче, наши кинули японцев…

– Правда? – Шон округлил глаза. – Надо же. Знаешь, мы, пожалуй, пойдём, – Он слегка крутанул Стеллу, поворачиваясь к парню спиной.

– Девушка! – взмолился тот. – Ну, хоть вы-то не уходите! Хотя, если вы его жена… Но всё равно, я же видел, как вы свою собаку гладили, значит, вы добрая. Ну прошу вас, ну, пожалуйста. Здесь же холодно, и куртка у меня разорвана, и кровь из руки текла.

– А почему вы домой не уходите, раз вам так плохо?

– Да я бы ушёл, девушка, если бы мог. Но я не могу покинуть это помещение. И другие не могут.

– Охранники от скуки бесятся. – Шон склонился к её уху. – Они часто между собой дерутся, бывает, что и глаза друг другу вышибают из травматического оружия. Этот, наверняка, кончит тем, что попросит на бутылку, урод.

– Да не нужна мне твоя бутылка! – у урода оказался тонкий слух. – Ты человеком будь! Тебе что, сложно человека выслушать?

– Ладно, говори. Но через пять минут мы уйдём. Понял?

– Понял. В общем, так. С самого начала. Короче, наши кинули японцев. Не потому что там профессиональные кидалы, а просто кризис, бабок вдруг ни у кого не оказалось, одни долги. В общем, деньги они промоушенные разворовали, а для японцев идиота включили, – типа, вы нам не то шоу привезли. Наша, мол, публика простая – любит бои без правил, чтобы железные роботы на арене потрошили друг друга дисковыми пилами, а суперпередовыми технологиями нашу публику не заинтересуешь. Брат пришёл домой, у меня брат работает у кидал старшим помощником младшего администратора, в общем, менагер. Так вот, пришёл он домой и говорит: «Всё, шоу не будет, японцы в ярости, отвезли всё своё хозяйство в недостроенный ангар и пошли с горя бухать до понедельника». А я это шоу видел, не всё, конечно, а эпизодами на рекламном ролике, брат рекламный ролик домой приносил. И особенно меня заинтересовали человекообразные.

– Обезьяны, – уточнила Стелла.

– Да нет, – парень даже как будто обиделся. – Роботы человекообразные. Выглядят в точности как люди, одеты как полицейские и действуют как полицейские, ну там, проверяют у задержанных документы, волокут арестованных в кутузку, в общем, зажигают не по-детски. Я в этом на своей шкуре убедился. Один вон мне куртку порвал, а другой пальцами своими железными чуть насквозь руку не проткнул.

– Ты хочешь сказать, – Шон упёр в парня указательный палец. – что роботы сейчас здесь, в этом ангаре?

– Не только, – усмехнулся парень. – Они ещё на улице стоят, с фасада здания, отсюда их просто не видно. Я конечно виноват, уговорил брата сюда придти, хотел просто на человекообразных роботов посмотреть, а брат говорит, давай, типа, их включим, посмотрим, как они двигаются. Включили. Они вначале медленно двигались, даже как-то неохотно, а потом как с цепи сорвались. Кинулись на улицу, стали машины останавливать, людей выволакивали прямо на снег, обыскивали, мобильники отбирали, документы проверяли, некоторых, правда, отпускали, а других тащили в ангар, в подсобку, где сами раньше находились.

– А почему же вы их сразу не выключили? – Стелла по-детски хлопала глазами.