Текст книги "Магия вернётся в понедельник"

Я занёс папку с делом в кабинет Николая Ивановича, положил на пустой стол и отправился в архив. Надо найти всё, что возможно про Дарью Волковскую и Павла Миляева. Их дело прогремело два года назад и затихло. Точнее – дело Миляева, про Волковскую в нём упоминалось мельком. Сейчас мы выстроили аргументацию в пользу отмены запрета на магию на основе дела Миляева. Если Степан Петрович Мирный нашёл информацию, значит я должен найти её опровержение. Иначе наши надежды угаснут на неопределённое время.

4. Дарья

– Дашк, у меня есть просьба.

Павел сидел за своим любимым столиком кафе и вертел в руках ручку. Перед ним лежала закрытая папка с документами. Официант, подошедший на расстояние двух шагов, поймал взгляд хозяина и удалился со скоростью спринтера. Я внутренне подобралась. Не то, чтобы я ждала чего-то невыполнимого, но весь внешний вид Павла говорил о том, что просьба мне не понравится.

– Какая?

Павел нахмурился, между его бровей чётче обозначилась морщинка. Он протарабанил пальцами по столу и, будто решившись, заговорил.

– Ты была права – под меня кто-то копает. Могу предположить, что кто-то влиятельный. Возможно даже из Комитета.

Мои пальцы сами собой нащупали пуговицу на манжете и начали её теребить.

– Почему ты так думаешь?

Павел продолжил, глядя на озёрную длань.

– Я долго думал – зачем под меня копать? Дедовского влияния я не имею. Особых ценностей тоже. – Павел помолчал. – Мне кажется, что им нужно кафе, а не я.

– Почему ты думаешь, что твоя единственная ценность – это кафе?

– У меня больше ничего нет. – пожал плечами Павел.

Я положила голову на скрещенные руки и попыталась успокоиться. Когда комок в животе перестал сжиматься, я спросила.

– Может ты преувеличиваешь?

– Сомневаюсь. За мной явно следят. К тебе приходили. И не только к тебе.

– Это могут быть совпадения.

– Хотелось бы, но я так не думаю.

– И что за просьба? – спросила я после продолжительной паузы.

– Я хочу переписать кафе на тебя. – Пашка посмотрел на меня жалобным взглядом.

– Зачем? – я вздрогнула. – Ты с ума сошёл?

– У меня нет родственников. И тебе я доверяю. Как только всё уляжется – перепишем его обратно на меня. – Павел улыбнулся.

– Почему ты думаешь, что это поможет?

– Я просто не хочу, чтобы оно досталось кому-то другому. Даже гипотетически.

Мы замолчали. Пуговица была пришита крепко, поэтому за её сохранность можно было не переживать. Я не хотела себе в этом признаваться, но меня до чёртиков напугала просьба Павла. Я растерялась – что мне делать с кафе? О каком гипотетическом случае говорит Пашка?

Почему мне кажется, что он о чём-то не договаривает?

Вслух я спросила:

– Что я должна сделать?

– Подписать эти бумаги. – Паша открыл папку и протянул мне её вместе с ручкой.

– Надеюсь, я об этом не пожалею. – я стиснула ручку до ломоты в пальцах и коряво подписала бумаги.

– Я тоже, Дашка. Я тоже.

Я, наконец, поймала мысль, которая никак не могла оформиться во мне с начала этого разговора.

– Пашка, а тебе предлагали продать кафе?

– Один раз. Сразу после смерти папы приходил какой-то человек. А что?

– Слушай, ты не думаешь, что проще купить у тебя кафе, чем строить интриги?

– Не проще, Даш. Я не могу продать это кафе.

– Ну да, оно же теперь моё. – я усмехнулась.

– Не в этом дело. Это кафе невозможно продать в принципе. Только подарить или передать по наследству. Причём это должно быть искреннее желание.

– Как так? – у меня по спине пробежали мурашки. – Попахивает магией.

– Она и есть. Но это сложная магия. Древняя. Человеку её не обойти.

– Паш, я не понимаю. Объясни толком. – пуговица всё-таки оторвалась и с металлическим звоном покатилась между столиками. Мы проводили её глазами, но не сдвинулись с места.

– Место для кафе было выбрано не случайно. Я пока не могу объяснить подробнее. Просто поверь мне.

– Это из-за магии? – я понизила голос до шёпота.

– Говори нормально. – Павел покачал головой, но спохватился и кивнул. – Я не могу рассказать больше.

– Так, стоп. Паш, если я должна что-то знать про кафе – расскажи мне.

– Кафе стоит на особенном месте. Сюда не могут войти комитетские без приглашения – у меня есть несколько догадок по этому поводу, но ни одна не выглядит правдоподобной. К гостям не стоит приглядываться. Здесь останавливаются… разные люди. Впрочем, кафе тебе само подскажет.

– Как?

– Узнаешь. – Павел улыбнулся.

Подошёл официант и молча протянул мне пуговицу. Я поблагодарила его и в задумчивости покрутила металлический кругляш в пальцах. Эта пуговица совсем как я – осенило меня. Её так же теребят, треплют из стороны в сторону, пока не оторвут, а она катится, влекомая инерцией, пока не остановится в укромном месте. Потом её ищут, вытаскивают из пыльной щели и заново пришивают на старое место, чтобы, спустя время, снова оторвать.

Я стояла в своей комнате, оперевшись руками о подоконник, и невидящим взглядом смотрела на озеро. Воспоминания ползали по моим венам, медленно пробивались сквозь капилляры, но не приближались к сердцу. Почему я вспомнила этот разговор? И почему я не могу вспомнить, когда он был? Пашка за последние три дня так и не появлялся. Я прислонилась лбом к стеклу, впитала кожей его прохладу и, пока оно не успело нагреться, отстранилась.

– Что здесь происходит? – спросила я вслух у пустоты.

– Ничегоосс в масссштаабаахх всселеенноойсс. – ответила пустота голосом Марика.

Я резко обернулась и обнаружила дракончика, который лежал на моей кровати, свернувшись клубочком. Его вытянутая голова покоилась на лапках, а глаза переливались янтарной желтизной. Я прищурилась.

– Как ты здесь оказался?

– Я вссегдасс быллс сдессь. – равнодушно ответил Марик.

– Всегда – это с моего приезда?

– Нетсс.

– С основания кафе?

– Раньшеессс. – довольно промурлыкал дракончик.

Я села на корточки перед кроватью и посмотрела в глаза Марику.

– Насколько раньше? – мне показалось, что ответ на этот вопрос откроет для меня что-то важное.

– Тысс покасс не поймёшьсс. – улыбнулся Марик. – Посшессс.

Я вздохнула. Марик сел, наклонил голову, затем вытянул хвост, сполз с кровати и исчез. Тишина легла на плечи меховым воротником. Значит Марик был здесь ещё до строительства кафе. Кафе построил Филипп Миляев сразу же после «смены», то есть примерно сорок три года назад. Пашка говорил, что раньше здесь был пустырь. Зачем строить кафе на пустыре? Из-за особого места? Звучит глупо. Почему именно кафе? Филипп Миляев предполагал, что деревня превратится в город и подползёт вплотную?

Я упорно пыталась поймать за хвост догадку, но она, как маленькая ящерка, выскальзывала и пряталась. Тогда я сделала то, на что не могла решиться со вчерашнего утра.

Я вышла из комнаты, повернула направо, прошла до конца коридора и без стука толкнула дверь в комнату Павла. Она тихо открылась. Я вздохнула и вошла внутрь.

Кровать была заправлена, но смята, будто кто-то валялся на ней поверх покрывала. На тумбочке лежала книга. Я попыталась разобрать название, но не смогла. Тогда я подошла, подняла её и выронила. Слой пыли, потревоженный движением, поднялся в воздух небольшим облачком. На тумбочке остался чистый прямоугольник на том месте, с которого я подняла томик. Открытый рюкзак лежал на полу. В нём не нашлось ничего, кроме кроссовок и чистой футболки. Я прошла в ванную. Зубная щётка на месте, полотенце, которого я случайно коснулась, сбросило слой пыли. Я обернулась и увидела свои следы на полу. Пыль лежала на всех поверхностях толстым слоем. Сквозь ватную пелену страха, я осознала – в эту комнату уже давно никто не заходил.

Где же Пашка?

Моё нутро похолодело, я обхватила себя за плечи. Не помогло. Озноб бил меня крупной дрожью. Тогда я открыла окно, которое распахнулось с таким оглушающим скрипом, что я внутренне сжалась в ожидании, когда сюда прибежит персонал. Но никто не пришёл. Ветер тут же поднял пыль со всех поверхностей, погнал по полу серые комочки. Я прислонилась к косяку двери и закрыла глаза.

Пустая аудитория наполнилась солнечным светом, как стакан водой. Мы сидели на самом верху – я и Павел. За окном летели облака. Белые, как чистые листы, разложенные по столам. Нас попросили разложить бумагу для абитуриентов и мы, закончив задолго до срока, засели здесь, чтобы не маячить перед нервными преподавателями, которых мы раздражали своими шутками и хихиканьем.

– Смотри, здесь будет сидеть сын чиновника из столицы.

– Чванливый и зажравшийся, как индюк.

– Тогда рядом с ним пусть сядет девочка-заучка из деревни.

– Рыжая бестия с воооот такими формами.

– Да ну тебя. – я стукнула Пашку кулаком по плечу, и мы засмеялись.

– А в конце они поженятся.

– Ты душишь романтика в своей душе.

– Масло масляное.

– Помнишь, как мы поступали? Когда Василий Степанович бутылкой мух гонял на экзамене по физике.

– А потом он её из окна выбросил и попал секретарю учебной части по руке.

– Да, потом прибежала Ольга Сергеевна и устроила скандалище.

Мы прыснули и стукнулись лбами, из-за чего засмеялись во весь голос. В коридоре послышались шаги. Как только дверь начала открываться – мы спрятались под стол. Человек зашёл в аудиторию, постоял несколько минут перед преподавательским столом и вышел. Мы вылезли, весело переглянулись и медленно спустились к кафедре. На столе теперь лежал список абитуриентов и аккуратная стопка с билетами.

– Давай билеты спрячем? – спросила я.

– Не лучшая идея. – Пашка, как всегда, остудил мой пыл. Но не до конца.

Я пожала плечами, взяла со стола список абитуриентов, засунула его примерно в середину стопки с билетами, выровняла пачку, посмотрела на Павла с вызовом. Он улыбнулся, взял меня за руку, и мы побежали к выходу из аудитории. Пустой коридор встретил нас гулким эхом, по паркету пролетел пучок пыли. Мы прильнули к окну. Перед главным входом в здание столпились вчерашние школьники. Мы наблюдали за ними из другой жизни и радовались, что это испытание уже пройдено и немного завидовали тому, что ещё в самом начале пути.

Ольга Сергеевна стояла в дверях и громким, хорошо поставленным голосом, зачитывала имена и фамилии. Те, кого она называла подходили к преподавателю философии. Четверо других преподавателей стояли чуть в стороне, ожидая своей очереди. Они будут следить за поделенными на группы абитуриентами на вступительном экзамене. Рыжеволосая девушка из толпы подняла глаза и посмотрела прямо на нас. Мы, не сговариваясь, помахали ей рукой. Чистая радость наполнила эти воспоминания солнечным светом.

Тогда жизнь была простой и понятной. Не обременённой глухой тоской, которая давно поселилась в сердце. Не нагруженной неудачами, обманутыми надеждами и разбившимися мечтами.

Я открыла глаза. Мои мысли вернулись в пыльную комнату. Здесь Пашка не появлялся уже очень давно, но всё оставлено так, будто он вышел совсем недавно. Где же он? Крупная дрожь снова прошла по моему телу. Трясущимися руками я, не с первого раза, закрыла окно, потом неровной походкой вышла из комнаты, медленно закрыла дверь, бросив последний взгляд на пыльный комок, потревоженный движением воздуха, и наткнулась на горничную. Она поздоровалась, но отвела глаза и тут же шмыгнула в ближайшую дверь. Я зашла к себе, взяла куртку и, стараясь не встречаться ни с кем взглядом, вышла из здания кафе.

Ветер выдувал тепло из-под куртки, морозил щёки и руки, играл с волосами, то бросал их вперёд, перекрывая обзор, то отбрасывал назад, бил в лицо, наполнял лёгкие свежестью. Периодически влажная взвесь, висящая в воздухе, проливалась моросящим дождём. Мы медленно шли по улице, болезненно наслаждались холодом, ветром и обществом друг друга.

Мы учились на четвёртом курсе и нас отправили за методичками, которые почему-то остались в типографии. Ехать было далеко, никто не хотел переться на другой конец города в такую погоду. Кроме нас.

Я в очередной раз поправила волосы, опустила руку и почувствовала, как мизинца коснулся мизинец. Обхватил его и не отпустил. Руки моментально заледенели, но пальцев никто не отнял.

– Может кофе? – спросил Пашка.

– А, давай! – я засмеялась, глядя на его покрасневший нос.

Кофейня встретила нас теплом и горячими булочками с корицей. Пашка бросил рюкзак с методичками в угол, ушёл к барной стойке, а вернулся с дымящимися чашками и ароматными булочками. Сел рядом, прижался плечом к плечу.

– Примёрз? – спросила я, радуясь тому, что румянец сейчас больше похож на реакцию замёрзшей кожи.

– Нет, конечно. Я же хладнокровный ледяной тролль. – он погрозил мне ложкой.

– Ой, да ладно тебе, ледышка. – я пихнула его плечом и обхватила руками ароматную кружку. – А я примёрзла.

– К чему?

Пашка обнял меня, не давая ответить. Кружка звякнула об блюдце, вставая. Пашка укрыл руками от холода, выдавил его изнутри весь, без остатка. Стало жарко – то ли от объятий, то ли от эмоций, хотя, скорее всего, от всего вместе взятого.

– Замёрзнешь – заболеешь, лечи тебя потом. – проворчал раскрасневшийся Пашка.

Я смущённо хихикнула. Когда объятия разжались – кофе окончательно остыл. Пришлось идти за новым. Булочки растворились, будто их и не было, а за окном разошёлся дождь – косой, с сильным ветром, от которого не спасли бы зонты, даже если бы они у нас были. Мы молча, с тоской смотрели в окно, но на погоду никак не влияли наши вздохи.

Мы вышли на улицу и дождь с ветром мгновенно выбили тепло из-под наших курток, но тепло в сердце выбить было невозможно. Руки грелись друг об друга, а смущенные улыбки не сходили с лиц.

Пашка. Почему я после университета уехала в столицу, а не в Мадан? Почему ты не позвал? Знал, что я хочу добиться чего-то. Знал, что не откажусь. Пашка, ты знал, что я ждала, когда ты позовёшь меня? Что уехала, только потому что ты не окликнул. Не остановил. Что теперь?

Дорога стелилась под ноги, вела меня. Я смотрела только вперёд, но не видела ничего. Перед глазами крутилась жизнь, которая пронеслась в универе, урывая минуты между парами.

Тоска гнала меня от кафе над озером. Вела по узким улицам, мимо площади «Смены», всё глубже в городские трущобы. Улицы становились уже, дома неприветливей. Людей здесь практически не было. Предчувствие беды накатило, завладело мыслями.

Я вышла на улицу без тротуаров, зажатую между домом и забором. Сзади послышался гул мотора. Тоска в груди превратилась в ледяную глыбу. Медленно, впитывая взглядом каждую трещинку на асфальте, я обернулась. Серебристый внедорожник ехал прямо на меня. Лицо водителя было скрыто тёмным шарфом, только глаза – пустые, без тени эмоций, сосредоточенные, блестели из-под козырька бейсболки.

Я замерла. Глубокий вдох. Медленный выдох. Сердце проталкивало кровь, заставляло её стучать в висках, отсчитывать время. Тук. Тук. Тук.

Я смотрела на внедорожник, и он раздваивался в моих глазах. Перед внутренним взором такой же джип летел на нас с Пашкой.

Не сговариваясь, мы рванули к забору вдоль дороги, но внедорожник вильнул вслед за нами.

Внутри меня всё замерло, натянулось струной и лопнуло. Волна силы поднялась из глубины души, из самой сердцевины. Пальцами я чувствовала Пашкину руку, которая задрожала и выскользнула из моей. Я машинально отметила этот факт, но осознать так и не смогла.

Я стояла в одиночестве посреди дороги и даже не пыталась отойти. Внедорожник приближался ко мне. Ближе. Вдох. Ближе. Выдох.

Сила, непознанная, накопленная годами, поднялась во мне, приблизилась к границам дозволенного.

Я смотрела на внедорожник, и перед моим внутренним взором разворачивался другой день.

Джип летел на нас с Пашкой целенаправленно. Быстро. Тук. Тук. Тук – стучала в висках кровь.

Сила поднималась из глубины, сметала шелуху, наросшую на моей памяти. Чинила разум, заполняя бреши на месте воспоминаний. Отделяла былое от привидевшегося.

В памяти плыл такой же джип.

Нёсся, рыча мотором, целенаправленно на нас. Энергия волной прокатилась перед нами – мной и Пашкой. Заставила внедорожник остановиться и, неиспользованная до конца, откатилась. Воздух стал твёрдым, как камень.

«Отдача. Как от автомата? Почти.» – Вспыхнули слова, сказанные недавно. Нет, ещё не сказанные – тут же подсказало подсознание. Их скажет инспектор из Комитета. Потом. На следующий день.

Два года назад. Это было два года назад.

Сбоку послышался вздох. Сила откатилась в сторону звука. Пашка упал, смялся, как сдутый матрас. Я не запомнила, как сделала шаг. Как грохнулась на колени. Вцепилась в тело, из которого исчезала влага. Тёмно-карие глаза закатились.

Я стояла на асфальте, смотрела на приближающийся внедорожник, но не могла пошевелиться. Память калечила. Убивала.

Я… я… Он… Пашка… Это же я. Его. Я. Пашка…

Сила поднялась, достигла границ внутреннего и вылилась наружу, пронеслась передо мной, остановила машину. Начала откатываться назад, неиспользованная до конца. Коснулась моих ресниц. Воздух начал твердеть, мир сжиматься, и схлопнулся бы до острия иглы, если бы не толчок в бок, который сбил меня с ног, перебросил через забор, уронил на траву. Руки, колени, внутренности – мне показалось, что трясётся всё моё существо. Прогремел взрыв, выбил кусок забора, накрыл волной горячего воздуха. В наступившей внезапно тишине, над головой послышался хриплый голос.

– Живая? – пожилой мужчина сидел рядом со мной на корточках и разглядывал с сочувствием в светлых глазах.

Я кивнула. Краем глаза заметила, что лежу на траве, в палисаднике частного дома. Поднялась на ноги, опёрлась об остатки забора, прислонилась к нему всем телом. Каким чудом он не упал на нас? Мужчина уже на меня не смотрел – шёл куда-то к дому. Я не стала смотреть куда, меня это не заботило.

Два года. Два года. Прошло уже два года. Почему? На дорожном покрытии темнел провал, осколки кирпича покрывали газон, как пепел. Стояла тягостная тишина. Снова появился мужчина, за ним следом пришла женщина со стаканом воды. Она робко протянула его мне, а я взяла и выпила, не придав происходящему никакого значения. Потом меня отвели в беседку и усадили в кресло. Память ворочалась во мне, занимала своё место, укладывалась в сознании. Два года, после гибели Павла слились в одну неделю, идущую по кругу. Два года с тех пор, как я его убила. Убила. Своего лучшего друга. Пашку.

Я сидела в беседке, оперевшись руками об стол и в моей памяти оживал совсем другой день. До боли похожий на этот, но совершенно другой. От силы, поднявшейся во мне на дороге, не осталось и следа. Только фантомное ощущение пустоты внутри – не духовной, но физической. Будто между внутренностями образовалось свободное пространство, ничем не заполненное и звенящее.

Подошли люди в серой одежде, о чём-то спросили мужчину – я не расслышала. Меня взяли за предплечья и повели к машине скорой помощи. Да, помощь бы мне не помешала – подумала я. Только не такая. Кости целы, синяки пройдут, а вот память… Как справиться с потоком воспоминаний – вымышленных и настоящих. Десятков вариантов первых недель жизни в кафе. Настоящих разговоров с Павлом и придуманных больным воображением?

Беглый осмотр бледного молодого врача в больнице вызвал лишь недоумение, вслед за ним пришёл другой – пожилой и грузный, похожий на медведя. Он проверил рефлексы, заглянул в глаза, заставил приседать и стоять на одной ноге с закрытыми глазами, потом что-то записал в новую, только что заведённую, медкарту и вышел. За ним вошли двое уже знакомых людей в серых костюмах. Они снова взяли меня за предплечья и повели к машине. Я хотела спросить куда меня везут, но так и не решилась. Побоялась услышать такое страшное слово – «тюрьма». Машина подъехала к невзрачному зданию за пределами города. Там нас уже ждали люди, одетые в бронежилеты и с дубинками на поясах. Вот теперь мне стало по-настоящему страшно. Неотвратимость моего будущего накрыла сознание снежной волной.

Мужчины взяли меня за предплечья и повели по узким, почти не освещённым коридорам. Вперёд, направо, налево, снова направо, потом вниз, вниз, вниз, пока воздух не стал прелым, как в подвале, который не открывали много лет. Там, в ярко освещённом, в отличие от верхних коридоров, помещении была всего одна дверь. Чёрная, массивная, тяжёлая даже на вид. Она открылась передо мной медленно и беззвучно, обнажила камеру с окрашенными в серый цвет стенами, узкой койкой и унитазом. Я посмотрела на него и вздрогнула всем телом. Меня ввели в камеру и отпустили. Дверь закрылась так же медленно и так же беззвучно. Это конец – подумала я, сидя на узкой кровати. Это конец.

Может…

– Нужно время. – сказал доктор со смешными – круглыми как у совы, глазами. – Вы напуганы, вам нужно время. Вы должны свыкнуться со своей новой ролью. – он развёл руками, став ещё больше похожим на сову.

Я молча кивнула и вышла из кабинета. Там, в коридоре, меня уже ждала Аня. Аня, которая знала, что со мной что-то не так, но не подозревала, что я каждый раз встречаюсь с ней заново. Она молча меня обняла. Так же молча отпустила, взяла за руку и повела домой. В кафе.

– Почему меня отпустили, Ань? – спрашивала я у сестры раз за разом. – Почему меня не казнили?

– Потому что никто не пострадал. – отвечала мне Аня, но её бледное лицо говорило о большем.

Сейчас. Сейчас никто не пострадал, а тогда…

– Если я магичка, то и ты можешь быть волшебницей? – спрашивала я у Ани, но она отрицательно качала головой.

– Сказали, что тебе магия передалась от матери, а мы сёстры по отцам. – отвечала она.

Меня продержали в тюрьме всего несколько дней. Бесконечные осмотры, анализы, разговоры, вопросы, вопросы, вопросы. Тысячи глупых вопросов, на которые я не знала ответа. В голове стоял густой туман.

Я сидела на кровати, в полной темноте и смотрела в стену. Под кроватью зашелестела чешуя – я не пошевелилась. Марик молча улёгся на моих коленях.

Меня не казнили. Меня отпустили.

Почему?