Текст книги "Щека мента"

Щека мента
Алина Пожарская

Корректор Алина Евгеньевна Пожарская

© Алина Пожарская, 2024

ISBN 978-5-0051-5605-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ДВОРНИКИ

Юле Линде

 
Похолодало. Кончилось лето,
похолодели руки у мамы резко.
В лоб из соцсе́ти летит повестка
от родительского комитета.
 
 
«Значит так, мамаши-папаши.
Раз вы на карандашные
подставки по две с половиной тыщи
не сдаёте,
мы вам даём задание.
Задание для детей-идиотов
и вас, высоколобые нищие
неприкаянные.
 
 
Собрать гербарий.
 
 
С каждого штук по триста листьев,
каждый прогладить по обе стороны.
И тогда, может, ваших дебилов не отчислят
за то,
что позорятся в одной школе
с мажорами».
 
 
И покорились родители детей-изгоев,
интеллигенция и нищеброды,
и покорились, и вышли на дороженьку асфальтованную.
И не было скучно им:
кряхтя, нагибались они не за листьями,
а за Пушкиным,
Гойей
и каким-то там ещё поэтом – чуть-чуть с нищебродами зарифмовывается.
 
 
Готово. Гербарий собран,
спасены дети-отбросы общества.
Полночи мамаши листья утюжили
вместо рубашки для учёного мужа.
Круги под глазами, Персен…
Листья отправились в школу со всеми почестями.
 
 
А дворники во дворе,
почти как родители
(а кто-то из их числа!),
неприкаянно-интеллигентные,
банки, бычки, ошмётки газетные
с дороженьки асфальтованной вывезли.
Вывезли —
и увязли
в экзистенциальном кризисе.
 
 
Не было листьев. Ни одного.
 
 
…Уходят, уходят дворники.
Вслед за летом
уходят в ночь и в личностный кризис.
И сидят, и смеются где-то
в ворохе краденых листьев
мажорные
чёрные
во́роны.
 

ВРЕМЕНА ГОДА
Детское депрессивное

 
Зима. Снежинки, мороз.
В столб языком я врос.
 
 
*
Весна. Любовь, аллергия.
От слёз не вижу ни зги я.
 
 
*
Лето. Болит живот.
Ягод собрал – и вот…
 
 
*
Осень. Река фиолетова.
Время любить.
Да некого.
 

«Аня пишет в ночи преподу биологии…»

 
Аня пишет в ночи преподу биологии.
– Тимур Адылевич, я передумала стать врачом.
Нет, вы учитель от бога,
и вы ни при чём.
Просто другие у меня теперь ценности.
Не бабское это дело —
крест кровавый нести.
Я стану моделью,
вот где мой крест, мой флаг, мой бич.
Перегорела я, Тимур Адылевич.
 
 
Ответ пришёл в шесть утра:
– В смысле?!
 
 
– В прямом.
Я не хочу окружать себя колбами
и прочим дерьмом.
Пора
на подиум, а потом
стану женой олигарха.
Отсужу детей, квартиру и выгоню нахер.
Жить буду на алименты, а годам к сорока
выйду за дряхлого старика.
Откинется через пару лет – мне наследство.
Ну и два сына будут меня содержать…
под конец-то.
 
 
Тимур Адылевич снял очки.
Перед глазами его безочковыми
вся жизнь пронеслась и распалась на атомы.
Всё то,
ради чего он жвачки
клеил на парты совковые,
ради чего крыл белый свет чёрным матом —
единственный смысл
видел он в гениальной девятикласснице,
той, что могла спасти человечество,
той, что готовил он в Первый мед.
Руки трясутся.
 
 
– Ань, ты серьёзно?
– Нет.
 

«белые геологи…»

 
белые геологи
под голой скатертью
головы тёплые
с полки скатываются
головы ржавые
в раковине обсыхают
Гришка-вожатый
головы хает
Гришка-вожатый
в шортах с пальмами
орёт на скатерть
ненормальные
тут же люди
а вы геологи
тут же люди
а у вас головы
катитесь в раковину
пусть заржавеют
живее дуйте
живей
живее
 

«щека мента на чайна-тауне…»

 
щека мента на чайна-тауне
как подорожник на синяк
как на́ душу бальзам пахучий
как марганцовки физраствор
 
 
а марик что-то потерялся
а марик ну ты что ты где
пришёл за ручку с полицейским
чуть в эскалатор не убёг
 
 
и встал обиженно у стенда
с какой-то ме́тро-лабудой
а мент свой задний полупрофиль
к нам повернул и говорит
 
 
тебя как звать а ты подумал
что вдруг и раз и украдут
я говорю инстинкт отцовства
проснулся в дяденьке видать
 
 
и мы стоим как два дебила
и ржом и ржом и ржом и ржом
ну день тяжёлый чо хотите
и дети вынесли мозги
 
 
он повернулся к нам фасадом
мягкоголос и мягкощёк
и мягкошей и мягкоплечий
хороший в общем человек
 
 
сказал смех смехом но следите
мальчонка за руку бери
таких я разве что в кинохе
видала добрый овд
 
 
я говорю приятный дядька
и так по-книжному сказал
а юля – напиши стихи чтоль
хоть как-то чтобы искупить
 
 
сижу я значит искупаю
поэму трепетно пишу
надеюсь он про дядьку слышал
а мы ейбогу дураки
 

ДИРИЖЁРУ ФУРТВЕНГЛЕРУ

 
к вечеру мая дело
в поле по ветерку
дядька бежит офигело
с дырочкой в правом боку
 
 
когда-то был не дырявый
смеялся гладил кота
но выдернул палку справа
и пришла пустота
 
 
отныне свистит да свищет
в боку, даже не в груди
бежит со своей дырищей
уйди пустота уходи
 
 
демоны суки бляди
житья не дают итить
а палку назад не приладить
не вставить не вколотить
 
 
можно швырнуть её в омут
или отпугивать мух
но вышло по-иному
у дядьки открылся слух
 
 
что ж это правда крест мой
что всегда будет так
в поле гремит оркестр
и каждая муха в такт
 
 
дело под утро мая
и дирижёр ку-ку
светит и умирает
с дырочкой в правом боку
 

ГЕНЕТИЧЕСКОЕ
Юле Линде

 
Месяц я планшет марала —
Книжке иллюстрации.
Спичкой веки подпирала…
А теперь фрустрация.
Дети яблочный айпад
С-под кровати спёрли
И картинки, ох ипат,
Все оттуда стёрли.
Мстить я разберусь, кому.
Злая я мамашка!
Вот тетрадь по русскому,
Риткина домашка.
Я сожгу её дотла
(Ритку? Не, тетрадку!).
Переписывай с нуля!
Мстя – как это сладко!
Ритка два часа писала,
Мат употребляя.
Дописала.
И сказала:
– Мама, вся в тебя я!
 

«Со мною случилось позорище…»

...

конец ознакомительного фрагмента