Текст книги "Рассказы"

Алина Салыкова
Рассказы

Алина Викторовна Салыкова родилась 18 июня 1987 года в городе Туле. Училась в Тульском государственном педагогическом университете им. Л.Н. Толстого на факультете иностранных языков, но не закончила его. Высшее образование получила в Тульском филиале Московского государственного университета культуры и искусства по специальности «режиссер театрализованных представлений и праздников». Одновременно с учебой работала журналистом в тульских печатных СМИ и на радио «Эхо Москвы в Туле».

С детских лет писала стихи, рассказы, сказки. Посещала в родном городе литературный клуб «Пегас». Публиковалась в тульских изданиях, а также в «Коломенском альманахе».

Алина Викторовна – творческий человек, мать двоих детей. Увлекается литературой, французской историей, кулинарией, психологией. Любит классическую литературу.

А потом будет Париж

Они сидели вдвоём. Это была одна из тех редких и долгожданных встреч, которыми они не могли насытиться. Ради которой бросали всё, и не было в тот момент счастливее и между тем несчастнее людей, чем эти двое в Париже.

– А потом будет Париж. Он будет весной, когда пахнет сакурой и немного корицей. Он будет летом, когда лёгкий прохладный ветерок разлетается по городу, разнося ароматы духов и сладкой выпечки. Он будет осенью, когда парки и сады засыпаны разноцветными пёстрыми листьями, которые так сладостно ласкают слух своим шелестом под ногами. И он будет зимой, когда запах горячего пряного глинтвейна, что продают прямо на улицах в разноцветных пластиковых стаканчиках, слышится по всему городу, когда хочется остановиться и купить горячих крэпсов с начинкой из шоколадно-ореховой пасты и съесть их на лавочке в самом центре Парижа.

– Как ты думаешь, Он подождёт нас?

– Конечно, ведь это наш Париж. Он только наш, и мы можем вернуться туда, когда захотим: через пять, десять и даже двадцать лет, и он останется нашим.

Её голова лежала у него на коленях, и он гладил рукой её длинные русые волосы. Лёгкий аромат духов пленительно щекотал ноздри, а губы жаждали поцелуя. Сколько ещё у них будет таких ночей – он не знал. Каждый раз их встреча могла оказаться последней.

– Мне пора, – она резко встала, нащупала ногой балетки под кушеткой, взяла бежевый пиджак, лежащий рядом, и направилась в прихожую. Он никогда не провожал её и не закрывал за ней дверь.

– А потом будет Париж! – сказал он ей вслед.

– Потом будет Париж, – прошептала она в ответ.

Так они всегда прощались. Никогда «пока» или «до встречи». Они познакомились в городе любви, на станции метро «Эколь Милитер», познакомились, чтобы каждый из них узнал о любви. Он, не одинокий русский тридцатилетний нейрохирург, и она, замужняя – замужем за туристом, и от того ещё более одинокая русская журналистка. Их столько связывало и столько разделяло! Страсть, о существовании которой до встречи с ним она лишь могла догадываться или видеть в дешёвых американских фильмах, понимание, которое ей и не снилось, и любовь, о которой она читала в книгах… Всё это было между ними и не было в её браке. А он и не знал, что можно так любить, боготворить, уважать, хотеть и восхищаться женщиной. Он любил в ней всё: каждую клеточку, каждый изгиб, каждый недостаток. Он готов был на всё, чтобы она осталась. Лишь бы больше не уходила, не возвращалась туда, в свою привычную обыденную жизнь. Жизнь, где нет его, но куда ему так страстно желалось попасть. Нет, они были вместе всегда: в ежедневных звонках, в миллионах смс, в Сети и изредка на несколько часов – в кровати. Но этого было мало. У неё была своя жизнь, которая замирала в те минуты, часы и секунды, когда они были вместе, но куда она постоянно возвращалась. Её семья – её муж и дочь. Она вошла в вагон метро и заняла свободное место. Через полчаса будет дома. И ещё две недели не увидит его! Дома всё спокойно: дочь на выходных у бабушки, муж через полтора часа вернётся с работы. У неё хороший муж, и от этого становилось ещё тяжелее. А там Он, в своей жизни, в своей семье и со своей любовью…

Они писали друг другу. Много и обо всём. Письма корабликами пускались в плавание по Всемирной паутине – Интернету – до конечной пристани – адресата. И от этого было легче – через письма доносить всю любовь, всю боль от разлуки друг с другом, всю страсть жажды прикоснуться, обнять, поцеловать. Они знали – этого мало, но в то же время это то, что они могли дать друг другу, будучи вдалеке. Писать письма…

Марк

Любви нет. Я это прочитал сегодня утром, а вечером убедился на собственном опыте. Банальность, абсурд, страдания, слёзы. Что-то не вяжется, не клеится, не идёт. Проще всего бывает отказаться. Бросить всё и не думать о вечности. Я последний раз взглянул на фотографию Кати. От её зеленоглазого взгляда, детской улыбки с чуть приподнятыми кончиками пухлых губок стало ещё ужаснее. Она меня теряет и даже не догадывается об этом. Сейчас Катя спит и не чувствует. Не слышит. Не видит. Не замечает, как тихо, медленно, чуть слышно уходит от неё моя любовь. Наша любовь… Знаешь, Анна, я не могу вспомнить, когда в последний раз брал её за руку. Боже, я не могу даже вспомнить, когда смотрел ей в глаза и просто улыбался от того, что она рядом. Здесь, со мной, моя…Когда это было? Сколько мы вместе? Год, два, пять, вечность? Вот он, конец нашей вечности: я его узнал, здравствуй! Что же происходит, когда «вечность» заканчивается? Какой будет жизнь после того, как мой мозг удосужился отметить конец любви? Да и будет ли это называться жизнью? Самое паршивое из всего этого – нельзя убить память. Можно, конечно, но не стандартными и не безболезненными путями. Я говорю о той памяти, которая включает в себя счастливые дни, недели, месяцы и даже годы, пережитые с любимым человеком. Можно ли любить двух женщин? Можно. Можно ли при таком раскладе чувствовать себя счастливым? Можно, но, как показывает практика жизни, относительно недолго. Рано или поздно замучает совесть. Наказание выльется в виде бессонницы или, наоборот, в образе ночных кошмаров. В форме полного отсутствия аппетита или же в приступах обжорства, в вечном страхе разоблачения и мании преследования и, что самое страшное и неминуемое, – в виде исполнения супружеских обязанностей. О, ты меня понимаешь, как никто! Это самое страшное испытание из перечисленных выше. Когда находишься в состоянии эйфории, страстной влюблённости, нет ничего хуже, даже для самых типичных самцов, как заниматься сексом с женой, в данном контексте – с нелюбимой женщиной. Меня всегда мучил вопрос: а как у женщин? Что в подобных ситуациях чувствуют они? Как им даётся подобный секс? Принудительное, так сказать, выполнение супружеских обязанностей…

Анна

Марк, я уже давно не люблю своего мужа. Я ему просто благодарна. За что? Например, за стабильную, обеспеченную жизнь в престижном пригороде Парижа, за ежегодные каникулы за границей, за милые подарки по поводу и без, за трепетное, нежное отношение ко мне и, конечно же, за дочь. Я уже давно перестала мучить себя угрызениями совести. Я научилась с ними жить, страдая, рыдая, но всё таки жить. Как-то просыпаться по утрам с ним в одной постели, вставать, готовить ему завтрак, целовать в губы, провожая на работу, и так же машинально, привычно заниматься с ним по вечерам сексом. Моё тело уже давно перестало содрогаться от его прикосновений. Сначала, после того как я впервые изменила мужу с тобой, мой дорогой Марк… тогда меня тошнило от одной мысли лечь в супружескую постель. Сначала и вправду было невыносимо противно, а потом привыкла. Иногда мне становилось мерзко от самой себя. Как я могла вот так предать всё, что у нас с ним было, все шесть лет счастливого, как казалось тогда, союза. Но жизнь даёт нам свой расклад, как бы мы ни старались смухлевать. Я уже точно не помню, как получилось, что полюбила тебя. Что тогда изменилось в моей жизни, что поменялось в чувствах к мужу?.. А может, это просто рок, судьба? Может, наша встреча была предначертана свыше?..

Закончив писать, Анна посмотрела на свою левую руку. На безымянном пальце поблескивало тоненькое обручальное кольцо. Она и сейчас весьма ясно, глубоко, будто это было вчера, помнит тот день, когда они с мужем ходили его выбирать. Сколько волнения, надежд, ожиданий! Ей казалось, что это навсегда, что она ни за что не по вторит судьбу своих родителей, ни за что не причинит разводом боль своему ребёнку. Она пытается держать данное самой себе обещание, но понимает, что с каждым днём это становится всё трудней.

Марк

Дорогая Анна! Итак, что мы имеем? Я, тридцатилетний мужчина, вот уже четыре года состою в официальном браке с милой, хорошей Катей. Она успешная, красивая тридцатилетняя женщина, мечта многих мужчин. Сколько мы вместе? Около десяти лет. Познакомились, ещё будучи студентами МГУ в теперь такой далёкой от тебя России, и, собственно, с тех самых пор и не расставались. Наш брак я называл «доказательством земного рая» – так я считал. Мы были счастливы. Мы любили, хотели, понимали, развивали, учили друг друга. Каждый день, просыпаясь рядом с ней, я действительно чувствовал себя по-идиотски счастливым. Куда же всё это исчезло? Сколько раз я задавался этим вопросом, но так и не нашёл ответа. Когда я понял, что больше её не люблю? Я чётко, до безумия педантично помню тот момент. Хочешь – верь, хочешь – нет, но я чётко ощутил ту минуту, когда «любовь ушла». В тот вечер Джек и Виолетта, наши давние друзья, пригласили на ужин. Джек включил музыку и начал показывать мне на компьютере свои новые дизайн-проекты, а Катя и Виолетта сидели рядом на диване. Банально, но в тот момент заиграла песня «Everybody hurts» группы «R.E.M.», я посмотрел на жену – и всё!

«Всё» – означало, что любовь прошла. Тогда я понял, что любовь есть: если она может пропасть, значит, она существует. Она уходит, оставляя за собой следы. Всегда. По шраму на каждый счастливо прожитый вместе день. Иногда мы сами бередим былые раны, иногда это происходит не по нашей вине, но почти всегда в таких случаях мы чувствуем одно – сожаление, а в некоторых случаях даже боль утраты. Мы слышим знакомые песни и вспоминаем то, что не хотели бы вспоминать; мы проходим мимо тех мест, где когда-то проводили бессчётное количество счастливых часов с теми, кого любили. Всё чаще я прихожу к мысли, что лучше было бы, если бы человек мог любить только раз. Один раз в жизни. Получилось – хорошо, не получилось – не парься и просто живи. Ешь, пей, развлекайся, занимайся сексом и не напрягайся насчёт этой любви. Не суждено – ну и чёрт с ней! Так было бы гораздо проще, практичней и вообще – просто замечательно…Но ведь нет! Мы любим, бросаем (или нас бросают), разочаровываемся (или разочаровываем), расстаёмся и в любом случае страдаем. Впадаем в депрессию, ударяемся в беспорядочные связи или просто замыкаемся в себе, становясь похожими на отшельников с немытой головой и неглажеными рубашками. И, наконец, пройдя через все адские круги расставания, выбираемся из этого омута с непоколебимым убеждением, что меня это дерьмо больше не коснётся. Ну и для чего всё это? Чтобы затем погрязнуть в новом «болоте» под названием очередная любовь! «Нет уж», – сказал я себе – и снова влюбился. В тебя! Проще сказать, вляпался, но на этот раз с ещё большим количеством проблем, лжи, предательства, в общем, с полным списком гадостей, что следуют за супружеской изменой. Милый мой Марк, гореть тебе синим пламенем в аду, подпрыгивая на раскалённой сковороде дьявола. Как тебе такая перспектива?

Анна

Сегодня особенно холодно, мой дорогой Марк. На улице, дома, в голове, в сердце. Отчего этот холод внутри, где-то рядом, а может, и в самом сердце?.. Вроде бы всё ровно, тихо, спокойно, временами даже чудится, что всё хорошо. Но что за странное, двоякое чувство к человеку, что рядом… Оно играет, не даёт определиться, словно повреждённый компьютерный файл – выдаёт ошибку. В одно мгновение кажется, что любишь, боготворишь, не можешь без него дышать, но тут же с молниеносной скоростью всё меняется. Любовь переходит в отвращение, обиду, боль, а затем даже в ненависть. Что это? Ты знаешь? Закономерное перевоплощение? Так и должно быть? Так будет всегда? Кто это придумал, кто выдумал любовь? Бог – в наказание нам. Любовь не может быть счастливой. Хотя нет, может, первые месяцы, а потом она превращается в пытку, в ломку, в вечный страх. Я живу в вечном сомнении, в постоянной борьбе сама с собой. Мне сложно вздохнуть, а выдох становится практически невозможен. Я физически ощущаю душевную боль. Каждой клеточкой своего тела её чувствую. Наверное, просто есть люди, которым не суждено быть счастливыми, и всё чаще мне кажется, что я представитель этого клана. Кто виноват? Возможно, я сама, а может, это предначертано свыше. Мне проще верить во второе.

Марк

Анна, знаешь, сейчас я не живу. Не пугайся, я не мёртв, но и живым при данных обстоятельствах не осмелюсь себя назвать. Нет, я всё ещё дышу, но делаю это машинально, неосознанно, не чувствуя запахов, не различая их. Я смеюсь не потому, что мне смешно, а затем, чтобы не забыть, как это делается. Собственно, по той же причине я, наверное, ем, сплю, трахаюсь и делаю ещё кучу всяких вроде бы нужных, а иногда даже полезных вещей: например, бегаю по утрам. Ты можешь меня возненавидеть, и, признаться честно, мне станет от этого намного легче. Моя любовь сводит меня с ума, из-за неё я стал глупцом. Анна, ты превратила меня в дурака, и за это я люблю тебя ещё сильнее, моя маленькая, дорогая Анна. Тебе, в отличие от меня, повезло. Тебе есть кем жить. Твоя маленькая прекрасная дочь… Твоя Лорен… Боже, как я тебе завидую! У меня, кажется, даже нет постоянного дома. Командировки измотали меня. Я стал их ненавидеть. Квартирка в Германии, которую моя тёща называет нашим домом, уже давно таковым для меня не является. Ты просыпаешься по утрам и живёшь ради дочки. Подари мне такое же счастье. Уходи от мужа, забирай дочь и давай жить вместе. Дай мне возможность так же радоваться её успехам, переживать её печали… подари мне счастье растить Твою дочь! Подари мне чувство дома!

Анна

Ты, Марк, когда-нибудь пытался разлюбить? Не отвечай: я знаю, что пытался, пытаешься и будешь пытаться. И даже знаю, кого. Правда, это отвратительное занятие? Однако иногда бывает весьма полезным. Я ненавижу себя за свои амбиции, за свой цинизм, за свой ужасный, тяжёлый и, наверное, даже мерзкий характер. За что ты меня любишь? За что можно любить такого человека? Я отвратительна даже самой себе. Не говори ничего: я всё знаю, я читаю твои мысли, я живу твоими чувствами, я отдаю тебе своё сердце, разум и тело. За всё это я презираю себя. Уйди из моей головы, выбросись из моего сердца, пропади из моей жизни. Сделай же что-нибудь, перестань меня мучить… Нет, останься! Будь всегда рядом, не оставляй ни на минуту, звони, пиши, целуй… Когда я упустила этот момент? Когда потеряла возможность вернуть ту нужную, законную любовь к мужу? Я не смогла: оказалась настолько слаба, что не смогла защитить свою семью от вторжения. Твоего вторжения. Как получилось, что одна любовь вытеснила другую? Мы сначала клянёмся в вечной любви одному человеку, а через какое-то время так же страстно, беззаветно обещаем любовь до гроба другому. Разве это справедливо?! Как неправильно устроен человек! За какие такие оплошности Бог наказал нас, одарив правом причинять боль нам подобным? Чем-то мы не понравились ему с первой минуты. Адам и Ева явно накосячили ещё до истории с яблоком… Когда умирала моя бабушка, она сказала, что прожила жизнь счастливо и при повторном шансе прожить жизнь заново ничего не стала бы менять. Что касается меня, то я изменила была своём жизненном пути многое. А если быть предельно откровенной, то практически ВСЁ. Следуя бабушкиной логике – я несчастна.

Марк

Моя хорошая Анна! Утром шёл дождь. Я долго смотрел, как крупные капли воды падали в реку. Я промок, несмотря на плащ и капюшон. Сколько ещё будут идти дожди?.. Для меня осень – самое мерзкое время года. Мой врождённый пессимизм обостряется особенно резко. Если выразиться более лаконично, то и без того поганое настроение и общий хреновый настрой к жизни осенью умножаются надвое, что, как следствие, приводит к мыслям о суициде. Нет, ты же знаешь, я не псих, но иногда, правда, очень хочется им стать. Так жить проще. Ты псих – тебе на всё скидка, жизнь – прекрасна. А я, к сожалению, нормальный, да ещё и врач. В принципе, логичное, но не совсем удобное для меня заключение. А что ты думаешь об осени? Ты ведь стараешься видеть во всём прекрасное. И иногда у тебя это даже получается. Ты, конечно, права, это я перестал пытаться. А ты не сдавайся, не следуй моему примеру: улыбайся, смейся, живи! Так ведь лучше. Знаю, что не проще, но ведь правильнее, веселее даже. Вчера вечером Катя спросила: верю ли я, что любовь живёт три года? Как ты думаешь, что я должен был ответить? Сказать правду? Прости, дорогая, но я тебя давно уже не люблю. Подсчитай, пожалуйста, сколько там прошло с начала наших отношений? Нет, не три года, а пять. Вот видишь, любовь моя жила пять лет, что больше трёх – следовательно, не верю. Только трагедия вся в том, что я больше не люблю тебя. НЕ ЛЮБЛЮ. И мне всё равно, сколько там должна – не должна жить любовь: мне важен факт, а факт – больше НЕ ЛЮБЛЮ.

Анна

Марк, мне одиноко. Я сижу одна, в пустой комнате, на улице осень и холодно. Ветер гоняет опавшую листву, муж с друзьями пьёт на кухне коньяк, а я сижу одна, в пустой комнате, с уже опустевшим бокалом белого вина и недоеденным шоколадом. Слушаю «R.E.M.», и мне одиноко. Здравствуйте, меня зовут Анна Савье, и мне ужасно одиноко. Нужно создать общество «анонимных одиночек»: уверена, по численности мы побьём все рекорды. Я честно пытаюсь любоваться осенью, но у меня не получается. В ней правда много прекрасного (уверяю я себя): природа ба лует нас пестротой красок, бабьим летом, свежим, не душным воздухом. Всё равно: категорически ненавижу это время года. Помоги мне избавиться от этой скуки, от невыносимого чувства безысходности и отчаянья. Я часто представляю себе, как мы могли бы проводить это время вместе. Чем бы мы занимались? Любовью – бесспорно! Ещё бы мы гуляли по парку, собирая букеты из кленовых листьев, или катались на лошадях. В какой-нибудь осенний день ты наверняка пригласил бы меня в Нью-Йорк: мы ведь определённо решили, что там лучше всего переживать осень. Затем, я думаю, мы частенько ходили бы в кафе, чтобы выпить по бокалу нашего любимого глинтвейна и съесть тирамису. Ты, конечно же, готовясь к зиме, купил бы мне пару тёплых варежек и шерстяных носков. И мы бы танцевали. Много, вечером, дома – зажгли бы камин и танцевали босиком на деревянном полу. Ты и Я.

Марк

Анна, ты заметила, как прошёл месяц? Я нет. Как же быстро бежит, летит, несётся, и всё мимо нас, время – жизнь! Я не успел оглянуться, как мне исполнилось 20, затем 25, 30 и вот уже 31. Анна, мне пошёл четвёртый десяток! Что у меня есть: жена, которую больше не люблю, работа, которая успела стать ненавистной, деньги, которые не хочется тратить – это перестало приносить мне удовольствие. Есть любимая женщина, которая замужем за другим мужчиной, живёт в другой стране и приходит ко мне изредка (чаще всего во сне). Я не видел тебя уже очень давно. Наша разлука затянулась. Я звоню, слышу твой голос, представляю, как ты держишь трубку, когда говоришь со мной, как твои волосы спадают мягкими локонами на лицо. Моё любимое лицо. Я живу воспоминаниями о твоём теле, твоём голосе, твоём запахе и воспоминаниями о твоей любви и нашем Париже. Когда же будет наш Париж, Анна, когда? Я несчастен, моя маленькая девочка. Сегодня мой день рождения, и я хочу умереть. Ты отпустишь меня? Чем ты сегодня занята? Нет, не говори мне – я правда не хочу этого знать. Ты заполнила меня всего, не оставив места даже для воздуха. Я ненавижу тебя за это и люблю одновременно.

Анна

Ты замечал, что у любви есть вкус? У всякой любви свой вкус: она бывает сладкой до тошноты или с лёгкой горчинкой. Любовь может быть с чуть заметным привкусом горести и печали, немного кислой или же приторно сладкой, уловимо пряной, а порой даже обжигающе острой, но никогда – безвкусной. А каков вкус нашей любви? Он непременно с оттенком гвоздики, чуть кислый, но в меру насыщенный. Ещё он солоноватый – от слёз и немного сладкий – от ожидания будущей встречи. Как бы то ни было, этот вкус мне никогда не надоест: он может месяцами, годами, десятилетиями присутствовать на моих губах. Насыщать меня и никогда не насытить, он никогда мне не надоест. А знаешь, почему? Потому что это вкус НАШЕЙ любви! НАШЕЙ!!!

Марк

Анна, мы страдаем. Нам так нравится ранить тех, кто рядом, кто близок, кто не безразличен. Зачастую мы ведём себя как безжалостные маньяки: знаем, что причиняем боль (пусть не физическую, но от этого ещё более невыносимую), и, не останавливаясь на достигнутом, прём дальше. Знаешь, когда она тихонько плачет, думая, что я не замечу, – хочется испариться, пропасть, провалиться, а лучше просто уничтожить себя. Я заставляю её страдать. Она ведь чувствует, но не понимает, не знает, что происходит, а я знаю. Знаю и молчу.

Анна

Я ненавижу этот город за то, что он разделяет нас. И в то же время обожаю его за то, что он нас сближает. Каждый день проклинаю небеса за то, что полюбила тебя, и в то же время ежедневно благодарю Бога зато, что ты есть, что я узнала о сумасшедшей, страстной, безумной любви. Узнала не из книг, фильмов и глянцевых журналов, а из жизни, серой и весьма обыденной до этого момента. До тебя я не жила. Я существовала. А была ли жизнь без тебя? Вернее сказать – можно ли тому промежутку времени дать имя «жизнь»? Вчера дочь впервые поговорила со мной по душам. Такое странное чувство! Маленький человечек делится своими «житейскими проблемами». Она говорила так искренне, серьёзно. У Молли, её любимой куклы, вчера опять разболелся живот, а Фрэнк, плюшевый мишка, весь день не слушался, и ей пришлось его наказать. Марк, знаешь, о чём я думала? А ведь она могла быть похожа на тебя! У неё могли бы быть твои глаза и твоя улыбка. Могли быть такие же озорные русые кудряшки. У нас могли быть дети, мы могли бы разделить это счастье на двоих. Как я хочу, чтобы у нас были дети!!!!!!!!!

Марк

Моя Анна! Как мило и наивно звучит слово «МОЯ» в нашей ситуации! Порой мы слишком многое просим от жизни, и именно это мешает нам получить желаемое. Именно это мешает нам быть достойными счастья. Большинство людей изначально лишены возможности получить то, без чего мы не можем жить, а многие просто не хотят получать, и лишь единицы достойны. Только ничтожному проценту человеческого рода дозволено испытать чувство, с которым не может бороться даже смерть, ибо ей неподвластна власть над нашими душами. Я говорю о любви. О той любви, за которую можно отдать жизнь, ради которой стоит дышать, для которой хочется воспарить и умереть одновременно. Знаешь, видимо, в той или этой жизни я всё-таки сделал что-то очень хорошее. Чтобы быть в числе избранных!

Анна

Да, моё обращение в твой адрес звучит так же нелепо. Я знаю, что всё не так. Моя дочь так привязана к своему отцу, что даже мысль лишить её возможности их ежедневного общения причиняет мне дикий ужас. Я могу стать источником её страданий. Из за меня она может почувствовать себя преданной, несчастной. Я боюсь этого, мой милый Марк. Всё равно ты мой. Пусть так, на расстоянии, по телефону, в Сети, во время редких, очень редких встреч. Она – мой тормоз: она тормозит всё плохое, что есть во мне. Она мой Ангел, заставляет меня быть, становиться, чувствовать себя лучше. Без неё я бы не смогла жить. Я была бы другой, дорогой Марк, и не знаю, смог бы ты меня полюбить такой. Вряд ли… Когда-то всё было по-другому. Давно-давно, я уже и не помню, когда это было, – я спала спокойно. Сейчас даже кажется, что мне сны не снились: настолько безмятежной и спокойной была моя жизнь. Знаешь, а я даже не боялась её потерять. Дорожила ли тем, что имела? Безусловно! Боялась ли это потерять? Видимо, нет. Кто-то из великих сказал, что, если не любишь сильно, значит, любишь недостаточно. А ведь верно, неоспоримо верно. Сейчас ночь, через несколько часов будет рассвет, но что принесёт мне этот новый день?! Ради чего открывать глаза, продолжать дышать и делать вид, что я существую, хотя на самом деле я мертва, я умерла в тот день, когда полюбила тебя. Я мертвец среди живых, и это моё проклятье! Жить ради дочери? Какая я мать, раз не сумела подарить ей счастливую семью, где любят и любимы! Не могу смотреть на её отца – это рвёт мне душу и в клочья раздирает сердце. Что делать, как быть? Эти вопросы я задавала тебе тысячи раз, но никогда не получала ответов. Вот и сейчас кричу в пустоту, зная, что меня никто не услышит. Меня прокляли, прокляли любовью! Поверь мне: это самое ужасное и мучительное проклятье на Земле. Именно за это тебя ненавижу – ненавижу за то, что люблю!

Марк

Расскажи мне, Анна. Поведай, что такое быть тобой! Как это быть той, кого люблю без остатка, кому отдам всего себя, быть той, кем дышу. Ты мой кислород, ты моя память, мой рассудок, моё время. Ты – моя жизнь. Никто не вправе отнять тебя у меня. Даже тебе это неподвластно. Ты не вырвешь себя из моего сердца, не заберёшь мои думы, мечты, мою страсть. Тебе, той, которой подвластен весь Я, той, которая может меня уничтожить, даже тебе не забрать у меня мою любовь. Она не принадлежит мне самому. Она там, высоко, где-то с высшими силами, которые будут беречь и хранить её для нас, пусть даже и не для жизни в этом мире. Она к тебе вернётся, вот увидишь. Вернётся солнцем в дождь и прохладой в зной, вернётся, когда тебе будет плохо или радостно, вернётся, когда ты и не будешь помнить обо мне. Она всег да с тобой, всегда и навсегда. Прими это, моя дорогая Анна! Прими и улыбнись, потому что – этому быть! Знаешь, моя милая Анна, я постоянно думаю о том, что было бы, если бы у нас родился ребёнок. Ты, вероятно, решишь, что слишком много «если бы». Возможно, ты права, но я всё равно расскажу тебе, как это было бы прекрасно. В самом конце нашей грустной истории мы могли быть втроём. Он был бы между нами, был бы частью нас. Он остался бы навсегда, между мной и тобой. Он сам стал бы нашей любовью. Любовью, которая продолжится в этой вечности. Это – история на века. Жизнь после «неправильной» любви. Между мной и тобой, дорогая Анна, я бы сделал всё то же самое, даже если бы можно было вернуть всё назад. Я бы вновь всё сделал так же, ни о чём не сожалея на своём пути. Ведь он, ребёнок, останется навсегда. Между мной и тобой. Он останется навсегда. Он и вся эта любовь.

Анна на секунду закрыла глаза, пытаясь представить картину, которую нарисовал Марк. Стало больно. Больно от того, как ясно, чётко, практически наяву смогла всё это увидеть. Представить себе их жизнь. Не через расстояние, а реальную человеческую жизнь двух любящих друг друга людей. От бессилия и невозможности принять правильное решение, найти столь необходимый для неё выход она просто захлопнула крышку ноутбука. А потом остро, словно её укололи в сердце, поняла: маленькая трагедия «их Парижа» заключается в том, что Анна прекрасно знала, что её не отпустят обязательства…

Их Парижа больше не было и, как осознала Анна, уже никогда не будет.