Текст книги "Клайв Стейплз Льюис. Человек, подаривший миру Нарнию"

В 1924/25 учебном году Льюис преподавал философию в Университи-колледже и читал лекции на различные философские темы. Он был занят по горло, в дневнике нет ни одной записи с 3 августа 1924 года по 5 февраля 1925 года. Льюис прочел 16 лекций на тему: «Благо и его место среди ценностей». На первой его лекции присутствовало всего четверо слушателей (сильную конкуренцию Льюису составил Г. А. Притчард, и к тому же университетское расписание ошибочно уведомило доверчивых читателей, будто лекция Льюиса состоится совершенно в другом месте – в колледже Пемброк)[255]255
  Письмо Альберту Льюису от 15 октября 1924 // Letters. Vol. 1. P. 635.


[Закрыть].

Параллельно Льюис наставлял в философии студентов колледжа и ради увеличения дохода брался также за другую работу, по большей части проверял школьные сочинения. Однако вся эта бурная деятельность не могла укрыть его от реальности – вновь надвигающейся безработицы. Место в Университи-колледже было временным, и с концом академического года, летом 1925 года, он опять окажется за бортом. А потом пришла новость, которая наконец-то решила его судьбу.

В апреле 1925 года Магдален-колледж объявил о намерении выбрать члена-преподавателя английского. Объявление об «Официальном членстве и английском тьюторстве» уточняло, что успешный соискатель будет обязан:

Выполнять долг тьютора и давать наставления всем студентам колледжа, готовящимся к диплому по английскому языку и литературе, читать лекции для студентов всех колледжей в качестве представителя Магдален от Школы английского языка, а также руководить работой всех студентов, намеренных получить дополнительный диплом от Школы английского языка[256]256
  Оригинал объявления подшит в Записную книжку главы колледжа за 1927 г.: The President’s Notebooks. Vol. 21, fol. 11. Magdalen College Oxford: MS PR 2/21.


[Закрыть].

Льюиса в Магдален-колледже уже знали и явно считали, что он соответствует предъявляемым требованиям. Не теряя ни минуты, он подал заявление. Однако, будучи в несколько угнетенном состоянии, уведомил отца, что особых надежд не питает[257]257
  См: Письма Альберту Льюису от апреля 1925 и 26 мая 1925 // Letters. Vol. 1. P. 640, 642–646.


[Закрыть]. Ходили слухи, что среди кандидатов окажется и наставник Льюиса по английскому языку Фрэнк Уилсон, ведь Магдален-колледж богаче почти всех оксфордских собратьев. Против Уилсона с его немалым опытом Льюису конкуренцию не выдержать. Но и в этой туче мерцала серебряная изнанка: если Уилсон получит место в Магдален, ему придется отказаться от студентов Университи и Эксетера. Кому-то придется учить их – и почему бы не Льюису?

Внезапный поворот событий вернул ему надежду: Уилсон не подавал заявку. Ободрившись, Льюис написал Уилсону и Джорджу Гордону, профессору английской литературы, прося у них рекомендаций для Магдален-колледжа. Оба отказали: они уже согласились поддержать Невилла Когхилла. Ни один из них, как сообщили они Льюису, не был осведомлен о том, что Льюис интересуется возможностью преподавать английскую литературу, полагая, что он ищет вакансию тьютора по философии. Оба очень сожалели, но от обязательств по отношению к Когхилу отречься не могли.

Льюис был сокрушен. Рекомендации Уилсона и Гордона казались ему необходимыми, чтобы Магдален-колледж всерьез воспринял его кандидатуру. Без их поддержки у него не оставалось ни малейшего шанса. От такого «кто угодно придет в отчаяние», жаловался он отцу. И вдруг – еще один внезапный поворот судьбы: Невиллу Когхиллу предоставил ставку его родной колледж, Эксетер. Когхилл немедленно вышел из борьбы за место в Магдален-колледже, предоставив Уилсону и Гордону возможность полностью поддержать Льюиса. Гордон как профессор английской литературы консультировал Магдален-колледж по списку соискателей и однозначно дал понять, что считает Льюиса лучшим.

Следуя давней традиции, колледж пригласил отобранных кандидатов на обед, чтобы члены колледжа все вместе смогли бы к ним присмотреться. Льюис спросил своего коллегу Фаркухарсона, каков в Магдален дресс-код. Фаркухарсон уверенно и ошибочно информировал его, что в Магдален-колледже по таким случаям строго соблюдаются все формальности: надо явиться во фраке с белым галстуком.

Льюис послушно облачился в этот церемониальный наряд. К его смущению все прочие оказались одеты в гораздо менее официальный обеденный пиджак с черным галстуком. Но, несмотря на столь необычный вид, Льюис произвел вполне благоприятное впечатление. Пронесся слух, что в гонке участвуют только два серьезных соискателя: один из них Льюис, а второй – тоже уроженец Ирландии Джон Брайсон.

В субботу Льюису посчастливилось встретить на улице главу Магдален-колледжа сэра Герберта Уоррена и обменяться с ним несколькими словами. В понедельник Уоррен написал Льюису и просил его зайти на следующее утро. Это, по словам Уоррена, было «чрезвычайно важно». Льюис обеспокоился: что-то пошло не так? О нем что-то узнали, из-за чего его шансы рухнули?

Так, насторожившись, и явился он в принадлежавшие главе колледжа покои. Уоррен предупредил Льюиса о том, что выборы кандидата пройдут назавтра. Льюис – фаворит, и он желает удостовериться, что соискатель полностью представляет себе обязанности члена колледжа. Самое главное: Уоррен хотел договориться о том, чтобы Льюис взял на себя преподавание философии, а не только английского языка и литературы. С огромным облегчением Льюис заверил его, что совершенно на это согласен. Итак, все было решено. Завершая встречу, Уоррен просил Льюиса находиться на следующий день неподалеку от телефона в Университи-колледже, чтобы с ним можно было связаться.

И вот – звонок. Льюис прошел из Университи в Магдален, путь близкий, и Уоррен уведомил его о том, что он избран членом колледжа. Он будет получать 500 фунтов в год, ему предоставят собственное помещение, пансион и право участвовать в совместных обедах. Первоначальный контракт на пять лет, и если они пройдут успешно, членство в колледже будет закреплено за ним[258]258
  Уоррен, как показали дальнейшие события, вполне был готов к увольнению даже старших членов университета, если те не справлялись с нагрузкой.


[Закрыть]. Льюис ринулся на почту и отбил отцу телеграмму: «Избран членом Магдален. Джек». Более развернутое объявление появилось 22 мая в лондонской Times:

Глава и члены Магдален-колледжа избрали членом колледжа и тьютором по английскому языку и литературе на пятилетний срок начиная с 15 июня мистера Клайва Стейплза Льюиса, М. А. (колледж Университи).

Мистер Льюис начал образование в колледже Малверн. В 1915 году он получил стипендию в колледже Университи и после действительной службы получил в 1920 году диплом первого класса по Classical Moderations, премию канцлера за английское эссе в 1921-м, диплом первого класса по Literae Humaniores в 1922-м и диплом первого класса Школы английского языка и литературы в 1923-м[259]259
  «Университетские новости: новый член Магдален-колледжа» // Times. 22 мая 1925. В этом сообщении есть ошибка: мы уже знаем из прошлой главы, что стипендию Льюис получил в 1916-м (а не в 1915-м), а место в колледже – в 1917 г.


[Закрыть].

Отныне Льюису не требовалась финансовая поддержка отца. Его жизнь внезапно приобрела устойчивость и стабильность. Он поблагодарил отца за «щедрую помощь» на протяжении шести долгих лет – без упреков, всегда с желанием ободрить. Льюис достиг своей цели. Наконец-то он – оксфордский дон.

Глава 5. 1927–1930
Дон, дом и дружбы: первые годы в Магдален-колледже

Оксфордский Магдален-колледж был основан в 1458 году Уильямом Уэйнфлитом (ок. 1398–1486), епископом Винчестера и лордом-канцлером Англии. Будучи главой богатого диоцеза и не имея близких родственников, Уэйнфлит сделал колледж своим личным проектом. Двадцать лет он осыпал колледж богатствами и строил ему новые корпуса. Когда в 1480 году Уэйфлит составлял первое уложение, колледж располагал достаточными средствами, чтобы содержать сорок членов, тридцать ученых и церковный хор. Среди оксфордских и кембриджских колледжей немногие могли равняться с ним благосостоянием. И во времена Льюиса Магдален-колледж все еще считался – наряду с колледжем Сент-Джонс – богатейшим в Оксфорде.

Официально Льюис был посвящен в члены Магдален-колледжа на торжественной церемонии в августе 1925 года. По древней традиции на церемонию собрались все члены университета. Льюису велели опуститься на колени перед президентом и стоять, пока читалась длинная латинская формула посвящения. Затем президент поднял Льюиса на ноги и произнес: «Желаю радости». Благолепие обряда было несколько нарушено неуклюжестью Льюиса, который наступил на подол собственной мантии. К счастью, он быстро оправился от такой катастрофы и пошел в обход комнаты, чтобы каждый из присутствующих мог лично пожелать ему «радости», пусть Льюис и мечтал втайне оказаться где-нибудь подальше от всего этого[260]260
  Письмо Альберту Льюису от 14 августа 1925 // Letters. Vol. 1. P. 647–648.


[Закрыть]. Читатель, возможно, задумается над этими повторами слова «радость», которое так много значило для Льюиса.

К работе Льюис приступил 1 октября. Проведя две с лишним недели в Белфасте с отцом, он вернулся в Оксфорд и переехал в отведенные ему комнаты в Новом корпусе Магдален-колледжа (1733) – это роскошное палладианское здание XVIII века первоначально задумывалось как северная сторона очередного квадратного двора, но в итоге осталось стоять в великолепном одиночестве. Льюис получил номер 3 на лестнице III, помещение, состоявшее из спальни и двух гостиных. Большая гостиная выходила окнами на север, на рощу Магдалины, где паслись олени, также принадлежавшие колледжу. Спальня и меньшая гостиная смотрели на юг, перед Льюисом открывался чудесный вид на лужайку перед главными зданиями колледжа и на знаменитую башню. Не будет преувеличением сказать, что Льюису достался один из самых красивых видов в Оксфорде.

Дух Магдален-колледжа в ту пору определял сэр Герберт Уоррен, которого члены колледжа ласково именовали «Самбо». Он сделался президентом колледжа в возрасте 32 лет, в 1885 году, и продержался до 1928 года. За 43 года правления он сформировал колледж в соответствии со своими вкусами. Одной из самых поразительных черт насаждаемой Уорреном университетской культуры было «почти избыточное товарищество и совместное проживание»[261]261
  Brockliss, L., ed. Magdalen College Oxford: A History. Oxford, 2008. Р. 593–594.


[Закрыть]. Членам колледжа настоятельно рекомендовалось обедать и ужинать вместе. Проживавшие в колледже холостяки, вроде Льюиса, должны были также и завтракать вместе[262]262
  Льюис рассуждает об этом в письме отцу вскоре после перехода в Магдален-колледж. См.: Письмо Альберту Льюису от 21 октября 1925 // Letters. Vol. 1. P. 651.


[Закрыть]. Льюис сделался частью общины ученых мужей.

В то время как некоторые колледжи разрешали членам обедать или ужинать приватно у себя, Уоррен требовал, чтобы все сходились за трапезой, видя в этом способ укрепить корпоративный дух и подчеркнуть социальную иерархию. К общему ужину члены колледжа выходили из главной гостиной в зал в мантиях, следуя друг за другом по старшинству. Также по старшинству распределялись они и за главным столом, где не приветствовалось фамильярное обращение по имени. Члены колледжа должны были обращаться друг к другу по фамилии или же по должности: «мистер вице-президент», «тьютор по физике» и т. д.[263]263
  Brockliss, L., ed. Magdalen College Oxford: A History. P. 601. Традиция рассаживаться по старшинству была отменена лишь в 1958 г., через несколько лет после того, как Льюис ушел из колледжа.


[Закрыть]

В ту пору колесики сложного социального и интеллектуального механизма Оксфордского университета обильно смачивались алкоголем. Магдален-колледж был, пожалуй, одним из самых пьющих в Оксфорде, в особенности склонны к излишествам были постоянно проживавшие здесь холостяки. В 1924 и 1925 годах колледжу удалось выплатить накопившийся долг, продав 24 тысячи бутылок портвейна на общую сумму 4000 фунтов[264]264
  Ibid. P. 602.


[Закрыть]. Когда члены колледжа бились об заклад, сумма выигрыша определялась не в наличных, а в ящиках кларета или портвейна. Дворецкого при главной гостиной как-то раз заметили в 11 часов утра – он нес через двор колледжа серебряный поднос с бренди и сигарами. На вопрос, куда он направляется, дворецкий ответствовал, что несет завтрак одному из господ. Льюис держал у себя в комнатах бочку пива и угощал коллег и студентов, но в целом избегал злоупотребления спиртным, какое случалось с ним в довоенные годы.

Требования президента Уоррена определили еженедельное расписание Льюиса. К январю 1927 года оно установилось окончательно. Между семестрами он жил в Хиллсборо и приезжал на автобусе в колледж, где проводил рабочие часы и там же обедал. Во время семестра он ночевал в колледже и приезжал на автобусе к «семье» после обеда, если во второй половине дня не имел преподавательских или административных дел. Вечером он возвращался в колледж на ужин.

Жалование члена-преподавателя составляло 500 фунтов в год. Вполне щедрая сумма, максимум того, что получали члены колледжа: если бы Льюис занял вакансию по конкурсу, то получал бы вдвое меньше[265]265
  О размерах годовой платы членов колледжа в те годы см.: Brockliss, L., ed. Magdalen College Oxford: A History. P. 597.


[Закрыть]. Однако вскоре выяснилось, что жизнь в колледже обходится намного дороже, чем Льюис рассчитывал. Во-первых, в его комнатах отсутствовала мебель и ковры. Льюис обнаружил там всего два элемента обстановки: умывальник в спальне и линолеум в меньшей гостиной. В итоге ему пришлось потратить 90 фунтов – существенная сумма по тем временам – на покупку ковров, столов, стульев, кровати, штор, ящика для угля и кочерги. Большой и непредвиденный расход, пусть Льюис и экономил на чем только мог, приобретая подержанные вещи[266]266
  Письмо Альберту Льюису от 21 октября 1925 // Letters. Vol. 1. P. 650.


[Закрыть].

Затем регулярно поступали требования от казначея колледжа оплатить “Battels” – так в Оксфорде именовали суммы на общественные расходы, включая еду и питье. Своему дневнику Льюис поверяет, что миссис Мур была не очень-то довольна, когда обнаружилось, что его заработок будет существенно меньше того, на который он рассчитывал. После не слишком приятного разговора с Джеймсом Томпсоном, казначеем колледжа, Льюис выяснил, что все эти вычеты оставляют ему примерно 360 фунтов в год[267]267
  См. записи в дневнике Льюиса от 23 июня и 1 июля 1926: All My Road before Me. Р. 416, 420.


[Закрыть], и это не учитывая подоходного налога.

Льюис бросил вести дневник после длинной записи 5 сентября 1925 года и не возвращался к нему до 27 апреля 1926 года. Понять причины нетрудно: Льюис осваивался в новой жизни, знакомился с новыми коллегами и институциями, чьи принципы необходимо было понять. Он готовился к лекциям и индивидуальным занятиям. Тьюторство по философии казалось ему простым и неинтересным. Гарри Уэлдон, который вел курс философии в Магдален-колледже, передавал Льюису наименее способных и любознательных студентов, оставляя лучших себе. Но главной нагрузкой Льюиса были лекции и семинары по английской литературе, а также он обучал методам разбора текстов студентов, готовившихся к научной деятельности. Студентов, выбравших курс английской литературы как основной предмет и потому нуждавшихся в тьюторе, в ту пору в Магдален-колледже было немного, однако от Льюиса требовали подготовить новый курс лекций по английской литературе для студентов разных колледжей, что ему показалось делом довольно трудным.

Льюис занимался с младшекурсниками Магдален-колледжа (а по договоренности и других колледжей). Этот метод преподавания, характерный для обоих «пра-университетов» Англии, то есть Оксфорда и Кембриджа, заключался в том, что студент один на один читал наставнику свое эссе, а затем они вместе его разбирали. Льюис быстро приобрел репутацию жесткого и требовательного тьютора, правда, со временем он смягчился. Золотым веком Льюиса в Оксфорде обычно считаются тридцатые годы: к тому времени он усовершенствовался и как лектор, и как тьютор[268]268
  О складывающемся у Льюисе понимании ценности образования см.: Heck, J. Irrigating Deserts: C. S. Lewis on Education. St. Louis, MO, 2005. Р. 23–48.


[Закрыть].

Но первые годы преподавания полны жалоб на лень и недостаточную глубину мысли студентов, среди которых был и Джон Бетджемен (1906–1984). Многие молодые люди, по-видимому, считали Оксфорд продолжением бездельных и беспорядочных школьных дней – да еще и выпивки вволю. Не случайно Вудхауз (1881–1975) поместил своего очень симпатичного (но столь же ленивого и туповатого) Берти Вустера (его перу принадлежала статья «Что носят хорошо одетые джентльмены» в «Будуаре леди») именно в Магдален-колледж в годы, предшествовавшие появлению там Льюиса.

Смерть матери в 1908 году оказалась для Льюиса переломным моментом в жизни. Он обожал мать, якорь и прочное основание своего детства. Как мы видели, отца он в итоге стал презирать и обманывать. 26 июля 1929 года врачей обеспокоил рентгеновский снимок Альберта Льюиса, и пациент занес в свою записную книжку: «Результаты довольно тревожные»[269]269
  Lewis, W. H. C. S. Lewis: A Biography. Р. 213.


[Закрыть]. В начале сентября 1929 года Альберт Льюис лег в белфастскую больницу на улице Аппер Кресент, дом 7. Диагностическая операция обнаружила опухоль, однако, по мнению врачей, рак не достиг еще такой стадии, чтобы внушать серьезные опасения.

Льюис приехал в Белфаст к отцу 11 августа. Ему там показалось скучно и муторно. Близкому другу, Оуэну Барфилду, он с пугающей откровенностью признавался в дурных чувствах по отношению к отцу: «Я присутствую у одра почти безболезненного недуга человека, к которому не питаю любви и в чьем обществе уже много лет ощущаю лишь неудобство и никакого удовольствия»[270]270
  Письмо Оуэну Барфилду от 9 сентября 1929 // Letters. Vol. 1. P. 820.


[Закрыть]. Но хотя он и не питал привязанности к отцу, смотреть, как ухудшается его состояние, было невыносимо. Каково же, спрашивал он себя, было бы присутствовать у смертного ложа того, кого по-настоящему любишь?

Льюис счел состояние отца достаточно стабильным, чтобы сам он мог 21 сентября вернуться в Оксфорд[271]271
  В переписке Льюиса с братом по поводу смерти отца некоторые даты, по-видимому, проставлены ошибочно, см. примечания Уолтера Хупера в: Письмо Уоррену Льюису от 29 сентября 1929 // Ibid. P. 823–824.


[Закрыть]. Он не испытывал желания оставаться с отцом и смысла в этом вроде бы тоже не было. В Оксфорде ждала работа, подготовка к новому учебному году. Это вполне понятное решение оказалось ошибочным. Два дня спустя Альберт Льюис потерял сознание и вскоре скончался от кровоизлияния в мозг; вероятно, причиной были осложнения после операции, а не сама болезнь. Льюис, получив известие, что отцу стало хуже, поспешил обратно из Оксфорда в Белфаст, но не поспел вовремя. Альберт Льюис умер в среду 25 сентября 1929 года, один в больнице, оба его сына отсутствовали[272]272
  Уорни находился на военной службе в Китае, в Шанхае. Льюис вернулся в Оксфорд 22 сентября, получив заверение врачей, что отец находится вне опасности.


[Закрыть].

Две главные городские газеты – The Belfast Telegraph и Belfast Newsletter – опубликовали длинные некрологи, восхваляя выдающуюся профессиональную репутацию усопшего и его глубокую любовь к литературе. Нетрудно понять, почему у смертного одра Альберта Льюиса не оказалось Уорни: он служил в полку, расквартированном далеко от Белфаста, в Шанхае, и никак не мог так быстро вернуться с Востока домой.

Что касается младшего сына, одни считали, что, хотя его отношения с отцом и были отчужденными, сыновий долг он исполнил, другие же полагали, что этот сын подвел почтенного солиситора, увенчав прискорбное решение покинуть Ирландию еще и отсутствием в последние дни, когда отец умирал.

Шесть долгих лет Альберт Льюис содержал младшего сына в университете, и кое-кто из белфастцев поговаривал, что отец заслуживал лучшей награды от сына за такую заботу. Каноник Джон Барри (1915–2006), бывший викарий церкви Св. Марка в Данделе, где 27 сентября 1929 года проходила заупокойная служба, припоминает, как в определенных кругах Белфаста в следующие годы «пробегал холодок» при упоминании имени К. С. Льюиса – очевидно, ему еще долго не прощали такой небрежности по отношению к отцу[273]273
  Кромлин (Джон Барри) в Church of Ireland Gazette, 5 February 1999. В этом журнале Барри сотрудничал под псевдонимом Кромлин.


[Закрыть]. У белфастцев хорошая память.

Несомненно, Льюис до конца собственной жизни мучился и болью, и виной, думая о смерти отца. Множество строк в его письмах свидетельствуют об этом, особенно трагический зачин одного письма в марте 1954 года: «Я отвратительно обращался с отцом и во всю свою жизнь не знаю греха, равного этому»[274]274
  Письмо Роне Бодл от 24 марта 1954// Letters. Vol. 3. P. 445.


[Закрыть]. Одни биографы соглашаются с такой самокритикой, другие считают ее преувеличенной.

Весь этот эпизод нужно соотнести с социальной ситуацией того времени в Белфасте, особенно с тревогами местных жителей за сыновей, которые покинули родителей, чтобы искать счастья в Англии. Но ведь английское образование не было добровольным выбором Льюиса, это решение принял за него отец и так заложил основание дальнейшей карьеры младшего сына в Оксфорде. Сочувственное чтение корреспонденции Льюиса за те годы подтвердит, что чувство долга всегда брало в нем верх над недостатком любви. Летом 1929 года он провел с отцом долгие полтора месяца вдали от «семьи», лишив себя возможности подготовиться к новому учебному году в Оксфорде. Ему необходимо было вернуться в университет, и у него были основания верить, что отец уже вне опасности. Как только Льюис узнал, что отцу стало хуже, он тут же примчался снова в Ирландию.

За несколько дней в Белфасте до и после похорон Льюис принял несколько важных решений. Хотя по завещанию душеприказчиками и наследниками были назначены оба сына, вынужденное пребывание Уорни в Китае означало, что Льюису придется действовать за двоих и совершать значимые юридические шаги. Самое главное – предстояло продать «Маленький Ли», хотя Льюис с этим и медлил. Он уволил садовника и служанку, но оставил вплоть до продажи дома на посту экономки Мэри Каллен, которую с нежностью именовал «Эндорской волшебницей». Откладывать продажу было экономически невыгодно, в том числе и потому, что зимняя погода плохо сказывалась на состоянии дома, снижая его рыночную цену. И все же Льюис считал необходимым дождаться возвращения брата, чтобы вместе разобрать вещи и распорядиться ими[275]275
  Письмо Уоррену Льюису от 29 сентября // Ibid. Vol. 1. P. 824–825.


[Закрыть].

Уорни, получив, наконец, отпуск, вернулся из Шанхая 16 апреля 1930 года и остановился в Оксфорде у брата и миссис Мур. Покупатель на «Маленький Ли» пока не отыскался. Льюис и Уорни съездили в Белфаст на могилу отца и нанесли последний визит в дом, полный детских воспоминаний. Для обоих братьев посещение их былого дома оказалось печальным опытом, отчасти потому, что дом разваливался, отчасти же из-за витавшего в нем невозвратного прошлого. Удрученные «глубокой тишиной» и «полной безжизненностью» внутренних помещений[276]276
  Дневник Уорни, запись от 23 апреля 1930; Lewis Papers. Vol. 11. P. 5.


[Закрыть], братья торжественно похоронили в огороде свои игрушки. Так горестно они простились со своим детством, с воображаемыми мирами, которые некогда создавали и населяли. В итоге «Маленький Ли» удалось в январе 1931 года продать за 2300 фунтов, намного дешевле, чем ожидалось. Конец эпохи.