Текст книги "Шлюз"

– Полковник де Грааф, позвольте представить вам мисс Мейджер. Мисс Анну Мейджер.

– Очень приятно, очень приятно. – Де Грааф схватил ее протянутую руку в обе своих и энергично затряс. – Мой мальчик, тебя можно поздравить. Где только ты нашел это поразительное создание?

– Нет ничего проще, сэр. Достаточно просто выйти на темные улицы Амстердама, протянуть руку – и вот она!

– Да, да, конечно. Естественно. – Полковник сам не знал, что он говорит.

Наконец де Грааф понял, что, не сознавая того, непростительно долго держит руку девушки. Полковник неохотно отпустил руку красавицы.

– Замечательно. Совершенно замечательно. – Он не сказал, что именно находит замечательным. – Не может быть, чтобы вы жили в этом городе. Лишь немногое, моя дорогая, ускользает от глаз шефа полиции. Если бы вы здесь жили, я бы не мог вас не знать.

– Я из Роттердама.

– Ну, это не ваша вина. Питер, я не колеблясь скажу, что в Амстердаме нет более потрясающей красавицы. – Он заговорил тише. – Мне следовало бы сказать, что эта юная леди самая красивая женщина в этом городе, но у меня есть жена и дочери, а в этих ресторанах столько ушей. Вы, должно быть, одного возраста с

одной из моих дочерей. Могу я спросить, сколько вам лет?

– Ты уж извини полковника, – вмешался ван Эффен. – Полицейские обожают задавать вопросы. Некоторые" вообще не могут остановиться.

Пока ван Эффен говорил, девушка улыбалась де Граафу и не обращала внимания на слова лейтенанта. Можно было подумать, что он обращается к стене.

– Двадцать семь, – ответила она.

– Двадцать семь – это возраст моей старшей дочери. И все еще мисс Анна Мейджер. Юное поколение голландцев заслуживает презрения – они убогие, отсталые, непредприимчивые. – Де Грааф посмотрел на ван Эффена с таким видом, словно тот символизировал все убожество юного поколения голландцев, потом снова посмотрел на девушку. – Странно. Я никогда вас не видел, но ваш голос кажется мне смутно знакомым.

Полковник посмотрел на ван Эффена и слегка нахмурился.

– Я с нетерпением жду нашего совместного ужина, но… Питер, нам нужно обсудить пару дел наедине.

– Конечно, сэр. Но когда вы предлагали встретиться в семь часов, вы не говорили, что мне нельзя будет присутствовать при вашем разговоре.

– Простите, не понял? Девушка сказала:

– Полковник!

– Да, моя дорогая?

– Вы действительно считаете, что я развратная щлюха, ведьмам и представляю собой отвратительное зрелище? Или вы просто не доверяете мне и поэтому хотите поговорить с Питером наедине?

Полковник сделал шаг вперед, схватил девушку за плечи, потом одной рукой махнул проходившему официанту.

– Джин, пожалуйста. Большую порцию.

– Сию минуту, полковник!

Де Грааф снова сжал плечи девушки. Он пристально вглядывался в ее лицо, вероятно, пытался сопоставить ее с тем существом, которое он встретил в «Ла Караче». Потом покачал головой, что-то пробормотал о каком-то языческом божестве и рухнул на ближайший стул.

Ван Эффен сочувственно обратился к нему:

– Я знаю, сэр, это просто шок. Со мной в первый раз было то же самое. Великолепная актриса! Блестяще владеет гримом, не правда ли? Я не собираюсь вас утешать, но один раз она меня тоже обманула. Однако сейчас на ней нет ничего искусственного – она просто вымыта и причесана. – Лейтенант задумчиво посмотрел на девушку. – Но, конечно, она довольно привлекательна.

– Привлекательна! Ха! – Де Грааф взял у официанта джин и залпом выпил половину рюмки. – Это потрясение. В моем возрасте организм уже нельзя подвергать такому стрессу. Анна? Аннемари? Как мне вас называть?

– Как угодно.

– Анна, моя дорогая, я говорил о вас такие ужасные вещи. Просто невероятно!

– Конечно. Я не поверила, когда Питер передал мне ваши слова.

Ван Эффен махнул рукой.

– Ну, можно сказать, что это был вольный перевод.

– Очень вольный. – Де Грааф благоразумно не стал развивать эту тему. – А почему, черт возьми, девушка вроде вас занимается подобной работой?

– Мне казалось, что это благородная профессия?

– Да, конечно, но я имел в виду другое… Ну…

– Полковник имел в виду, – вмешался ван Эффен, – что ты могла бы стать всемирно известной актрисой или кинозвездой, могла бы стоять во главе парижского салона, могла выйти замуж за американского миллионера – или миллиардера, если тебе так больше нравится. Ну, в крайнем случае, за английского графа. Ты слишком красива, вот в чем беда. Не так ли, полковник?

– Я сам не смог бы лучше выразить эту мысль!

– Господи! – улыбнулась Анна. – Вы не очень высокого мнения об амстердамских девушках! Вы что же, принимаете на работу только уродливых девушек?

Де Грааф улыбнулся впервые за весь вечер.

– Меня не так легко провести. Шеф полиции славится своей проницательностью. Но вы… среди этих жутких кракеров! Одетая, как…

– Как шлюха? Как распутница?

– Если хотите, да. – Он накрыл рукой ее руку. – Это не место для девушки вроде вас. Вы должны бросить это дело. Полиция – не место для вас.

– Но надо же зарабатывать на жизнь, сэр.

– Вам? Вам не нужно зарабатывать на жизнь. Это комплимент.

– Мне нравится то, что я делаю. Казалось, де Грааф ее не слышал. Он смотрел куда-то вдаль. Ван Эффен сказал, обращаясь к девушке:

– Посмотри на полковника. Впадая в транс, он всегда замышляет что-то особенно хитрое.

– Я вовсе не в трансе, – холодно заметил полковник, – как, вы сказали, ваша фамилия?

– Мейджер.

– У вас есть семья?

– О да. Родители, сестры, два брата.

– Братья и сестры разделяют ваш интерес к закону и правопорядку?

– Вы хотите сказать, к полиции? Нет.

– А ваш отец?

– Разделяет ли он мой интерес к полиции? – Девушка улыбнулась так, как мы улыбаемся, вспоминая дорогого нам человека. – Не думаю. Он занимается строительным бизнесом…

– И ваш отец знает, чем вы занимаетесь? Она нерешительно ответила:

– Ну, нет.

– Что вы имеете в виду, говоря «ну, нет»? Он об этом не знает? А почему?

– Почему? – Девушка приготовилась защищаться. – Ему нравится, когда его дети независимы.

– Как вы считаете, ваш папа одобрил бы то, что вы делаете? Одобрил бы, если бы знал, что его любимая дочь общается с кракерами?

– Так вот что такое допрос с пристрастием, да сэр? Я сделала что-то не так?

– Разумеется! Так одобрил бы вас ваш отец?

– Нет.

– Вы ставите меня в затруднительное положение. Мне не нравится, что вы этим занимаетесь. Вам это нравится. А вашему отцу это очень бы не понравилось. Так кого я должен слушать – вас или вашего отца?

– Ну, этот вопрос вряд ли возникнет. Вы же не знаете моего отца.

– Детка!

– Что вы хотите этим сказать? Я не поняла.

– Я знаю вашего отца. И очень хорошо. Мы с ним друзья более тридцати лет.

– Это невозможно! Вы не можете его знать! Вы только что со мной познакомились, вы меня даже не знаете.

Девушка не притворялась. Она действительно была расстроена.

– Это какой-то трюк!

Ван Эффен дотронулся до руки девушки.

– Аннемари! Если полковник говорит, что он друг твоего отца, значит, это так и есть. Продолжайте, сэр.

– Я понимаю. В следующий раз, когда вы будете писать или звонить домой, передайте от меня привет и наилучшие пожелания Дэвиду Джозефу Карлманну Мейджеру.

Девушка широко раскрыла глаза. Потом открыла рот, собираясь что-то сказать, потом закрыла его, повернулась к ван Эффену и сказала:

– Думаю, теперь моя очередь выпить джину. Де Грааф повернулся к ван Эффену.

– В течение многих лет мы с моим другом Дэвидом ходили на яхте, рыбачили, катались на лыжах. Мы даже исследовали с ним Амазонку еще до того, как родилась эта юная леди. Мой друг владеет гигантской строительной компанией. Он также владеет самыми большими в Нидерландах цементными заводами, нефтеперерабатывающими заводами, фирмой по производству электроники, танкерами и Бог знает чем еще!

Полковник передразнил Аннемари:

– "Надо же зарабатывать на жизнь, сэр!" Зарабатывать на жизнь! Жестокий хозяин выгоняет сиротку в холодную снежную ночь!

Он повернулся и посмотрел на остановившегося рядом с ним метрдотеля.

– Добрый вечер. Молодые люди сделают заказ за меня. Но сначала принесите, пожалуйста, джин. – Полковник посмотрел на Аннемари. – Нужно что-нибудь выпить, чтобы успокоиться. Говорят, джин для этого очень хорош.

Метрдотель принял заказ и удалился. Ван Эффен сказал:

– Перед вами сценарий, сэр, и он вам не нравится.

– Мне все это вообще не нравится. Если что-то случится с этой юной леди, ярость Дэвида Мейджера будет ужасной, а тому, на кого она будет направлена; придется совсем плохо. Кроме того, несмотря на маскировку, Анну могут раскрыть. Ты прекрасно знаешь, Питер, что это возможно. Одно неосторожное слово, обмолвка, неосторожный поступок – да мало ли что! Это будет просто подарок судьбы для нищих кракеров, а тем более, для профессионального похитителя. Ее отец заплатит пять, десять миллионов гульденов, чтобы получить ее назад. Как тебе это нравится, Питер?

Лейтенант собрался что-то оказать, но увидел, что рядом с ними остановился официант.

– Лейтенанта ван Эффена к телефону.

Ван Эффен извинился и ушел. Де Грааф спросил:

– А как вам это нравится?

– Так, как это было изложено, – совершенно не нравится. Я не хочу быть дерзкой, сэр, не соглашаясь со своим шефом, но, мне кажется, что вы преувеличиваете опасность. Я занималась подобной работой в Роттердаме в течение нескольких месяцев, и все шло хорошо. Хотя там не было кракеров, но преступный элемент там покруче, чем здесь. Извините, полковник, но мне кажется, что вы сгущаете краски. Я хорошо умею маскироваться, вы должны это признать. У меня есть пистолет. А лучше всего то, что в Амстердаме меня никто не знает.

– Я вас знаю.

– Это другое дело. Питер говорит, что вы всех знаете. И вы должны признать, что вероятность того, что вы знаете моего отца, была очень мала.

– Я мог легко это узнать, А Питер знал?

– Только мое имя. Он не знал, пока вы ему не объяснили. Должна сказать, что лейтенант, кажется, не очень удивлен. – Она улыбнулась. – Конечно, ему это может быть безразлично, или не интересно.

Вы напрашиваетесь на комплименты, моя дорогая!

Она сделала протестующий жест, но полковник взял ее за руку.

– В вашем случае безразличие невозможно. Лейтенант очень заботится о людях. Но это не значит, что он это показывает при каждом удобном случае. Питер выработал в себе эту привычку. Я уверен, что он о вас не знал. И я также уверен, что Жюли знает, кто вы.

– А, Жюли! Ваша самая любимая женщина во всем Амстердаме!

– Теперь у меня две самых любимых женщины в Амстердаме! С обычными оговорками, конечно,

– Разумеется. Ваша жена и две дочери.

– Конечно. Не увиливайте. Вы большая мастерица увиливать, переводить разговор на другую тему. И не смотрите на меня большими невинными глазами.

– Жюли действительно знает. Как вы догадались, сэр?

– Потому что я знаю Жюли. Потому что она умна. Потому что она женщина. Живя рядом с вами, Жюли могла заметить то, чего не видели другие. Одежда, украшения, личные вещи – все то, чего нет у обычной работающей девушки. Я не имею ничего против того, чтобы Жюли знала, она никому не скажет. Я уверен, что Жюли не сказала брату. Вам нравится там жить?

– Очень. И мне очень нравится Жюли. Мне кажется, что я ей тоже нравлюсь. Я имею честь спать в комнате, в которой прежде жил Питер. Кажется, он переехал лет шесть назад. – Она нахмурилась. – Я спрашивала Жюли, почему он переехал. Я уверена, что не из-за ссоры – они явно обожают друг друга. И все же она мне не сказала. Просто велела спросить у Питера.

– Вы его спрашивали?

– Нет, – Аннемари решительно покачала головой, – мы не задаем лейтенанту личных вопросов.

– Я согласен с тем, что Питер производит такое впечатление. Но он не такой уж недоступный. Его переезд – не секрет, он переехал, потому что женился на Марианне. Она была самой красивой девушкой в Амстердаме, не боюсь этого сказать, хотя она и была моей племянницей.

– Она ваша племянница?

– Была ею. – Де Грааф помрачнел. – И даже в то время Питер был самым лучшим, самым способным полицейским в городе. Он лучше, чем я, только ради всего святого, не говорите ему об этом. Питер выявил особо опасную банду, специализировавшуюся на шантаже и пытках. Это были четыре брата Аннеси. Один Бог знает, где они взяли такое имя. Двоих из них Питер засадил на пятнадцать лет. Остальные двое исчезли. Вскоре после того, как двое братьев были осуждены, кто-то, скорее всего один из оставшихся на свободе братьев, подложил бомбу в катер Питера, на котором он ездил по выходным. Бомба была связана с зажиганием – точно так же был убит лорд Монтбаттен. Случилось так, что в те выходные Питер не был на катере. На нем были Марианна и двое их детей.

– Господи Всевышний! – Девушка сцепила руки. – Как ужасно! Как отвратительно!

– Каждые три месяца лейтенант получает почтовую открытку от братьев Аннеси. Никаких сообщений. Просто изображение виселицы и гроба, напоминание о том, что дни его сочтены. Очаровательно, не правда ли?

– Ужасно! Просто ужасно! Это должно его страшно беспокоить. Подобное беспокойство может свести человека в могилу. Это значит, что ложась спать, человек не знает, встанет ли он завтра утром.

– Я не думаю, что лейтенант так уж сильно беспокоится из-за этого, во всяком случае, он никогда этого не показывает. И я совершенно уверен, что спит Питер хорошо. Однако именно по этой причине – хотя он никогда не упоминает об этом – ван Эффен и не живет вместе с Жюли. Не хочет, чтобы она была рядом, когда в его окно влетит бомба.

– Что за жизнь! Почему бы ему не эмигрировать куда-нибудь и не жить под вымышленным именем?

– Бели бы вы знали Питера ван Эффена так, как знаю его я, вам бы и в голову не пришло задать подобный вопрос. Анна, у вас очаровательная улыбка. Позвольте мне полюбоваться ею еще раз.

Девушка слегка улыбнулась и озадаченно посмотрела на него.

– Я вас не поняла.

– Он возвращается. Давайте посмотрим, насколько вы хорошая актриса.

И действительно, когда ван Эффен вернулся за столик, Анна улыбалась. Казалось, не было на свете человека, который чувствовал бы себя более непринужденно, чем она.

Но когда девушка посмотрела на Питера и увидела выражение его лица, точнее, отсутствие всякого выражения на его лице, улыбка ее угасла.

– Ты готов испортить нам ужин, не так ли, Питер? – покачал головой де Грааф. – А мы заказали такую замечательную еду!

– Не совсем. – Ван Эффен слегка улыбнулся. -Может, обойдемся без третьей бутылки бордо или бургундского, а может, и без второй. Позвольте мне кратко ввести вас в курс событий сегодняшнего дня. Да, сэр, я выпью немного вина, это поможет мне немного расслабиться. Итак, сегодня мне предложили работу. Причем я совершенно уверен, что предложенного жалованья

мне в полиции никогда не получить. Я должен буду что-то взорвать. Что именно, я не знаю. Это вполне может оказаться амстердамский или роттердамский банк. Это может быть судно, мост, баржа, казармы – что угодно. Мне пока не сказали.

Как вы знаете, Васко сегодня привел этих двух типов в «Охотничий рог». Оба выглядели как обеспеченные, респектабельные горожане. Впрочем, преуспевающие преступники редко выглядят как преступники. Поначалу и я, и они вели себя очень недоверчиво, ходили вокруг да около, не спеша обменивались ударами, стараясь узнать побольше, а сказать поменьше. В конце концов, мне было сделано конкретное предложение, и я его принял. Друзья Васко сказали, что доложат своему начальству и обязательно свяжутся со мной завтра и завтра же сообщат мне подробности о работе, которую предстоит выполнить, а также обещанную награду. Васко предстояло быть моим курьером. Так что мы, как истинные джентльмены, пожали друг другу руки и разошлись с выражением доброжелательности и взаимного доверия.

На некотором расстоянии от «Охотничьего рога» моих собеседников поджидали посланные мною две пары «хвостов». Мне только что сообщили…

– Значит, с выражением доброжелательности и взаимного доверия? – переспросила Аннемари. Де Грааф махнул рукой.

– Мы, в нашей профессии, привыкли фигурально выражаться. Продолжай, Питер!

– Я получил информацию от своих людей. – Первая пара сообщила, что они потеряли Ангелли и Падеревского – так себя называли мои собеседники.

– Господи! – воскликнул де Грааф. – Ангелли и Падеревский! Известный промышленник и знаменитый пианист! Ну разве они не оригиналы?

– Я тоже так подумал. Мне доложили, что группа наблюдения потеряла их в транспортной пробке. Говорят, не смогли их отыскать. Утверждают, это чистая случайность. Но меня гораздо больше удивляет сообщение о второй паре наблюдателей. И «удивляет» – это еще слабо сказано.

– "О второй паре"? Не «от второй пары»?

– О второй паре. Они были найдены в темном переулке. Ребята едва смогли позвать на помощь. Они были в полубессознательном состоянии. Оба не могли передвигаться и испытывали страшные мучения. У них раздроблены коленные чашечки. Подобный знак используется на Сицилии и в некоторых американских городах, чтобы показать, что кому-то не понравилось, что за ними следят и что те, кто следил, некоторое время, если не навсегда, не смогут этим заниматься. Колени ребят не были прострелены, нет, здесь использовались железные прутья. Сейчас обоих пострадавших оперируют. Они не смогут ходить еще много месяцев и уже никогда не смогут ходить нормально. Очень мило, не так ли, сэр? Это что-то новенькое в нашем городе. Надо полагать, что на нас надвигается американская культура.

– Покалечены? – спросила Аннемари едва слышным шепотом. – Калеки на всю жизнь? Как же ты можешь шутить?

– Извини! – Ван Эффен увидел, что она побледнела, и пододвинул к ней рюмку.

– Выпей! Я тоже выпью. Разве я шучу? Уверяю тебя, что я в жизни не был так далек от смеха. К тому же это вовсе не американская практика, сэр. Подобный обычай стал в последние два-три года популярен в Северной Ирландии.

– Следовательно, двух других преследователей просто сбили со следа, и ничего случайного в этом не было. – Де Грааф отпил немного бордо.

Казалось, что жуткая новость не слишком его расстроила, потому что он звучно почмокал губами, оценивая вкус вина.

– Прекрасно! Как видно, наши друзья люди опытные. Умеют действовать, умеют и ускользать. А потом залягут на дно. Да. Ну, не все потеряно.

Девушка почувствовала, как по ее телу прокатилась дрожь.

– Я знаю, что это глупо с моей стороны, но, боюсь, буду не в состоянии ничего съесть.

– Может быть, завтра кроты покинут свои норки, – сказал ван Эффен. – Я все еще надеюсь, что они сдержат свое обещание и свяжутся со мной.

Аннемари смотрела на него невидящим взглядом.

– Ты, должно быть, сошел с ума! – Казалось, девушка искренне удивлена. – Твои новые друзья тебя также обработают, а то и убьют, либо вообще не придут. Изувечив этих двух ребят, негодяи могли проверить, кто они, и узнать, что те были полицейскими. У пострадавших могло оказаться что-либо, указывающее на их принадлежность к полиции, даже оружие. У них было оружие?

Ван Эффен кивнул.

– В таком случае преступники знают, что ты полицейский, потому что за ними следили от самого «Охотничьего рога». Тебе что, хочется покончить жизнь самоубийством?

Девушка дотронулась до запястья де Граафа.

– Вы не должны ему этого разрешать, сэр. Его же убьют!

– Ваша забота делает вам честь, – раздался голос ван Эффена.

Казалось, ее мольба его нисколько не тронула.

– Но нет никаких оснований для беспокойства. Эти негодяи не могут знать, что именно я устроил за ними слежку. Они могли заметить наших ребят не сразу после того, как покинули «Охотничий рог», и вовсе не связывать слежку со мной. Это первое. А второе – хотя полковник и является другом твоего отца, это еще не дает право дочери твоего отца давать советы полковнику. Ты только начала работать. И уже пытаешься давать советы шефу полиции. Если бы это не было так самонадеянно, это было бы смешно!

Девушка посмотрела на него. В глазах ее была такая боль, словно ее ударили. Она опустила глаза к скатерти. Де Грааф посмотрел на ван Эффена, покачал головой и взял руку девушки в свою.

– Ваша забота действительно делает вам честь. В самом деле. Но она же говорит о том, что вы невысокого мнения обо мне. Посмотрите на меня.

Аннемари посмотрела на него. Ее золотисто-зеленые глаза были мрачными и встревоженными.

– Ван Эффен абсолютно прав. Лис нужно выманить из норки, и в настоящий момент у нас нет другого способа это сделать. Поэтому Питер пойдет, причем с моего согласия, хотя я никогда не стал бы ему приказывать. Господь с вами, детка! Неужели вы думаете, что я использую его как живую наживку? Отдаю, как ягненка, на заклание? Приманиваю тигра связанной козочкой? Даю слово, моя девочка, что если эта встреча вообще состоится, то не только «Охотничий рог», но и весь прилежащий район будет кишеть переодетыми полицейскими, не заметными для нечестивцев. Питер будет там в полной безопасности, словно в божьем храме.

– Я понимаю. Это было глупо с моей стороны. Я прошу вас меня простить.

– Не обращай внимания на утешительные слова полковника, – посоветовал ван Эффен, – меня наверняка изрешетят пулями. Полицейскими пулями. Если только им заранее не объявят, что я переодетый полицейский. По иронии судьбы, они могут застрелить не того человека. На мне будет тот же костюм, что и прежде. Главное, дать им сосредоточиться на черной перчатке. Тогда они могут быть уверены, что это я. К столику подошел официант.

– Извините, лейтенант, вас опять к телефону. Ван Эффен вернулся через две минуты.

– Ну, ничего удивительного. Абсолютно ничего. Снова FFF. Загадочное сообщение. Нет никаких сомнений, что террористы начали кампанию по деморализации общества. Они сообщают, что возможны некоторые разрушения на канале Нордхолландс завтра, в 9.00 в районе Алкмара, но они этого не гарантируют. Все, что обещают нам злоумышленники, – это оживленная деятельность в этом районе.

Де Грааф спросил:

– Это все?

– Все. Я понимаю. Это кажется бесцельным и бессмысленным. Чего же, черт возьми, они теперь добиваются?

– Их поступок вовсе не бессмысленный. Просто такова их цель – заставить нас гадать и беспокоиться о том, что же теперь нужно FFF. Эти люди хотят создать атмосферу неуверенности, замешательства. Хотят нас деморализовать. Как мне кажется, действуют они правильно. Что же касается FFF, сэр, то мне хотелось бы узнать, как вам понравилось ваше путешествие в Тексел?

– Напрасная трата времени. Как ты и предсказывал, меня сопровождала компания старух.

– Вы ведь не собираетесь быть в Алкмаре завтра в девять утра?

– Я как раз собираюсь побывать в Алкмаре завтра в 9.00. А что мне остается делать? Рыскать вокруг и хватать всех, кто покажется подозрительным? Например тех, кто слоняется в районе места преступления?

– Это ничего не даст. У вас ведь есть друзья в университете, да, сэр? В частности, на филологическом факультете?

Полковник сказал Аннемари:

– При этом неожиданном переключении на другую тему мне следует сделать удивленный вид и спросить: «Что, черт возьми, ты имеешь в виду?» – Полковник посмотрел на ван Эффена. – Зачем, черт возьми, тебе это понадобилось?

– Сегодня, в начале вечера, я слушал в «Телеграфе» пленки FFF. Все сообщения сделаны женским голосом. Мне кажется, это голос молодой женщины. Я уверен, что она не голландка.

– Интересно. Даже очень. Вернемся к нашим загадочным иностранцам. У тебя есть какие-нибудь догадки, из какой страны может быть родом эта леди?

– В том-то и беда, сэр. Я, конечно, говорю на нескольких языках, но меня никак нельзя считать ученым-лингвистом. Местные акценты, нюансы, произношение – всего этого я не знаю.

– И ты считаешь, что люди из университета могут помочь?

– Есть некоторый шанс, сэр. Как вы говорили, нужно использовать все возможности. Пленки у меня в управлении.

– Я сделаю все возможное. Можешь уже начинать подниматься, Питер. Этот надоедливый официант опять идет к нам.

Ван Эффен встал, быстро поговорил с официантом и ушел. Вернувшись на место, он сказал:

– Противник зашевелился, сэр. Это из моего отеля «Трианон». Сообщение, конечно же, передали через управление.

Полковник терпеливо выслушал его, потом спросил:

– И как давно ты там остановился, лейтенант? Тебе пришлось выехать из собственной квартиры?

– В регистрационной книге отмечено, что я живу там уже две недели. Я обо всем договорился сегодня в пять часов дня.

– О Господи! Подделываешь регистрационные книги! Это же подсудное дело!

– Меня сейчас нельзя арестовывать. Ромеро Ангелли и его сообщники наверняка провели немало времени на телефоне, выясняя, где я остановился. Они даже установили наблюдение за отелем – маленький старый «фиат». За ними следит мой человек. Я не могу их разочаровать. Мне нужно показаться там сегодня вечером.

– Ты, похоже, ведешь активную жизнь, – заметил полковник, – полагаю, что ты не собираешься проводить там ночь?

– Ваше предположение верно, сэр. Я поставлю машину позади отеля. Потом я войду через парадный вход отеля, выйду через черный ход и поеду домой. Одна суета, и ничего больше.

– Некоторое неудобство лично для тебя. Ничего не скажешь, ты сегодня очень популярен!

Ван. Эффен посмотрел на подходившего официанта, вздохнул, быстро поговорил с ним и пошел к телефону.

– Тот же противник снова подает признаки жизни, – сообщил он по возвращении.

– А, бренди! Спасибо, сэр! На этот раз звонил сержант Вестенбринк – Васко. Его сообщение, мне, конечно, передали через управление. С ним связался Ангелли. Велел передать, что мои новые друзья хотели бы встретиться со мной завтра, в одиннадцать утра. В том же месте. Это может означать одно из двух.

– Я знаю, что это значит, – ответил де Грааф. – Либо они знают, кто мы, либо нет. Вполне возможно, что эти люди не знают, что за ними следили с того момента, как они покинули «Охотничий рог». С другой стороны, вполне возможно, что они знают, что за ними следили. В таком случае преступники хотят с тобой встретиться с одной целью – чтобы выяснить, как много ты знаешь и какую опасность ты для них представляешь. Самое лучшее для них – это исключить подобную опасность. Думаю, что твои друзья постараются это сделать очень аккуратно. Если они тебя подозревают и если подозревают, что и ты их подозреваешь, то это значит, что эти люди очень умны. Но в этом случае надо было бы ожидать, что они предложат тебе встретиться на нейтральной территории. Конечно если преступники заподозрят, что ты переодетый полицейский или агент, работающий на полицию, то в таком случае, они должны автоматически предположить, что «Охотничий рог» под колпаком у полиции. С другой стороны, устроить встречу в другом месте значило бы дать понять, что твои приятели знают о тебе. – Де Грааф вздохнул. – Все слишком сложно. Все сделано для того, чтобы посеять смущение и заставить подозревать всех и вся. Может быть, они берут уроки у FFF. Или наоборот. Еще бренди, Питер? Нет? В таком случае я предлагаю на этом закончить. Мне кажется, что завтра у нас будет длинный день. У тебя есть какое-нибудь специальное задание для этой юной леди на завтра?

– Я придумаю ей что-нибудь посложнее. А пока нет.

– Гм! – задумчиво произнес де Грааф. – Вас, Аннемари, конечно же, часто видели в компании сержанта Вестенбринка.

Девушка улыбнулась.

– Я думаю о нем только как о Васко. – Да, конечно. Нам приходится беседовать, и лучше всего делать это открыто. Да это и проще.

– Конечно. Значит, вы приходите и уходите, когда считаете нужным?

– Разумеется. В этом все дело. Никаких определенных часов, никаких правил, никаких ограничений. Вы ведете себя, как вам нравится. Вы свободны, как ветер.

– И если вы будете отсутствовать в течение одного-двух дней, это не вызовет подозрений?

– Нет. – По ее голосу было видно, что она хочет о чем-то спросить, но не решается. – Я должна сама догадаться, к чему вы клоните, сэр?

– Вы для этого достаточно умны. Вам просто не хватает подготовки и опыта. Иначе у вас был бы такой же дьявольски изобретательный ум, как у лейтенанта ван Эффена. И вы бы стали такой же жутко подозрительной. Надеюсь, что с вами этого не случится.

Аннемари слегка покачала головой. Потом она вопросительно посмотрела на ван Эффена, который сказал:

– Как ты понимаешь, полковник прав.

– Я не знаю. Я чувствую, что он прав, но не знаю, в чем. Если вы решили надо мной посмеяться, то я не думаю, что это справедливо.

– Мы не собираемся над вами смеяться, Аннемари. Нам вовсе не доставляет удовольствия дразнить и унижать людей. Вот смотрите. Здесь все дело в связях. Вероятность того, что Ангелли знает о нас и что-то замышляет, примерно пятьдесят процентов. В таком случае Васко находится под подозрением, потому что он представил меня им. А из-за того, что всем известны ваши приятельские отношения с Васко, вы тоже попадете под подозрение.

– Полковник предлагает тебе отсидеться день-два. В зависимости от того, как далеко все зашло. У меня есть предчувствие, которое я не могу логически объяснить, что события будут развиваться очень быстро. Нам с полковником очень не нравится мысль о том, что ты можешь попасть в руки этих людей. Вспомни этих двух детективов, отправившихся проследить. Подумай, как им не повезло. Мы уже знаем, что наши противники безжалостны, им все равно, какую боль они причинят другим людям. Им это может даже нравиться. А каково тебе было бы попасть к ним в руки? Они могут тебя пытать. Я вовсе не пытаюсь тебя испугать. То, что я говорю, вполне возможно.

– Я тебе уже говорила, что я не очень смелая, – тихо ответила девушка.

– А потом они узнают, кто попал к ним в руки. О, они будут на седьмом небе! Какой замечательный козырь для шантажа, да еще в дополнение к другим козырям, о которых мы не знаем. Ты можешь потерять на этом здоровье, не говоря уже о том, что поставишь нас в исключительно трудное положение.

– Я не мог бы изложить это лучше, – поддержал лейтенанта де Грааф.

Аннемари слабо улыбнулась.

– Я трусиха, и я сделаю, что мне прикажут.

– Не прикажут, дорогая моя, не прикажут, – сказал ей де Грааф. – Вам просто предлагают.

– Мне кажется, что это хорошее предложение. Где я должна пробыть все это время?

– У Жюли, конечно, – ответил ван Эффен. – Ненавязчивая вооруженная охрана будет поблизости, но останется незаметной. Но прежде, чем обречь тебя на затворничество, мне хотелось бы, чтобы ты кое-что для меня сделала.

– Да, конечно.

– Я хочу, чтобы ты утром сходила к Васко. Расскажи ему о том, что мы рассказали тебе, и вели ему исчезнуть. Я знаю, куда он исчезнет, и свяжусь с ним, когда это можно будет сделать безопасно.

– Я это сделаю. – Девушка немного помолчала. – Когда ты попросил меня кое-что для тебя сделать, я ответила согласием, но сейчас я жалею об этом. Я просто дрожу от страха.

– Мне так не кажется. По мне, так ты выглядишь просто замечательно. Но на тебя там могут напасть, а твои галантные друзья-кракеры сделают вид, что ничего не видели. Они бросят тебя в беде.