Текст книги "Золотое рандеву"

– Радиорубка, сэр, – он, задыхаясь, произнес эти слова и схватил меня за руку. Об этом в обычных обстоятельствах он и подумать-то не смел. -Пойдемте быстрее, сэр. Пожалуйста.

Я и так уже бежал.

– Вы нашли его?

– Нет, сэр. Там мистер Броунелл. – Это был наш старший радист. – С ним что-то случилось.

За десять секунд я домчался до радиорубки, проскочил мимо Сьюзен Бересфорд, бледным пятном видневшейся против двери, перепрыгнул через комингс и остановился.

Броунелл так вывернул реостат освещения, что лампа едва светилась. Радисты во время ночных вахт имеют обыкновение сидеть в темноте. Сам он склонился над столом, уронив голову на правую руку. Мне были видны только его плечи, волосы и маленькая плешь, являвшаяся несчастьем его жизни. Пальцы отведенной в сторону левой руки едва касались телефона прямой связи с мостиком. Ключ передатчика монотонно пищал. Я чуть подвинул его правую руку вперед, писк смолк. Попытался нащупать пульс в запястье вытянутой левой руки. Потом сбоку шеи. Затем обернулся к Сьюзен Бересфорд, по-прежнему стоявшей в дверях:

– У вас есть с собой зеркало? – Она молча кивнула, порылась в сумочке и вручила мне пудреницу с зеркальцем в крышке. Я вкрутил реостат на полную яркость, повернул голову Броунелла, подержал зеркальце около рта и ноздрей, поглядел на него и отдал обратно.

– С ним действительно что-то случилось, – сказал я уверенным голосом, прозвучавшим странно в этой обстановке. – Он мертв. Или я думаю, что он мертв. Рыжик, приведи сюда доктора Марстона, он обычно в это время в телеграфном салоне. Скажи капитану, если он там. Больше никому об этом ни слова.

Рыжик исчез, а на его месте в дверях, рядом с Сьюзен Бересфорд, возникла новая фигура. Каррерас. Он замер, занеся ногу над комингсом. – Бог мой! Бенсон!

– Нет, Броунелл. Радист. Мне кажется, он мертв. – На Тот маловероятный случай, что Буллен еще не спустился в салон, я снял трубку телефона с надписью «Каюта капитана» и стал ждать ответа, рассматривая привалившегося к столу мертвеца. Средних лет, жизнерадостный здоровяк, имевший один безобидный бзик, который заключался в преувеличенном внимании к собственной наружности и довел его однажды до покупки шиньона на свою плешь – общественное мнение корабля вынудило его вскоре сбросить камуфляж, Броунелл был на корабле одним из самых популярных и искренне любимых офицеров. Был? Уже не будет. Я услышал щелчок снимающейся трубки.

– Капитан? Говорит Картер. Не могли бы вы зайти в радиорубку? Срочно, пожалуйста.

– Бенсон?

– Броунелл. Мертв, сэр.

Пауза, затем щелчок. Я повесил трубку и потянулся к другому телефону, который предназначался для связи с каютами радистов. У нас было три радиста, и тот, который дежурил с полночи до четырех утра, обычно манкировал обедом в столовой, дабы насладиться им, лежа на койке. Голос отозвался:

– Питере слушает.

– Старший помощник на проводе. Сожалею, что пришлось побеспокоить, но вам надо срочно явиться в радиорубку.

– В чем дело?

– Узнаете на месте.

Верхний свет был явно слишком ярок для помещения, в котором находится покойник. Я вывернул реостат, и на смену ослепительному белому сиянию пришло спокойное желтое свечение. В дверном проеме возникла голова Рыжика. Он не казался уже таким бледным, хотя может быть просто к нему было благосклонно мягкое освещение.

– Врач сейчас придет, сэр, – выпалил он, запыхавшись. – Только возьмет в лазарете свой чемоданчик.

– Спасибо. Сходи теперь и вызови боцмана. И не носись так, Рыжик, надорвешься. Кончилась спешка. Он ушел.

– Что произошло? Что с ним случилось? – тихим голосом спросила Сьюзен Бересфорд.

– Вам не следует здесь находиться, мисс.

– Что с ним случилось? – повторила она.

– Дело корабельного врача определить причину. На мой взгляд, смерть настигла его внезапно. Сердечный приступ, кровоизлияние в мозг или что-нибудь в этом роде.

Она вздрогнула и ничего не ответила. Мне самому покойник был не в диковинку, и все же какие-то мелкие мурашки и у меня поползли с шеи вниз по спине, и я ощутил нечто вроде озноба. Теплый ветерок всего за несколько секунд отчего-то стал значительно прохладнее.

Появился доктор Марстон. Ни беготни, ни даже поспешности от него ожидать не приходилось: это был неторопливый, размеренный человек с неторопливой, размеренной походкой. Великолепная седая шевелюра, аккуратно подстриженные седые усы, гладкое лицо без морщин, на удивление для его почтенного возраста, спокойные, внимательные, ясные голубые глаза, заглядывавшие вам прямо в душу. Каждому инстинктивно становилось ясно: вот врач, которому можно всецело довериться. Очередное свидетельство того, что инстинкты – вещь опасная, и лучше всего их всегда слушать... и поступать наоборот. Признаю, что уже первый взгляд на сего эскулапа приносил пациенту облегчение – тут все хорошо. Хуже могло получиться дальше: поддаться очарованию и вручить ему в руки свою жизнь. Смею заверить, что шанс не получить ее обратно был весьма реален. Эти проникновенные глаза не заглядывали под обложку «Ланцета», мимо них прошли все новинки медицины, начиная с довоенных лет. Да и не нужно им это было. Их обладатель и лорд Декстер вместе ходили в школу, воспитывались в закрытом интернате, учились в университете. Покуда рука его держала стетоскоп, о работе доктор Марстон мог не беспокоиться. Да и сказать по правде, когда дело доходило до лечения состоятельных старух, страдающих ипохондрией, ему не было равных на всех морях.

– Итак, Джон, – прогудел он. За исключением капитана Буллена, ко всем офицерам корабля он обращался только по имени, как строгий классный наставник обращается к способному ученику, за которым тем не менее нужен глаз да глаз. – В чем дело? Красавчик Броунелл захандрил?

– Боюсь, что дело хуже, доктор. Умер.

– Господи боже! Броунелл? Умер? Дай-ка мне посмотреть. Пожалуйста, прибавь свету, Джон. – Он плюхнул на стол свой чемоданчик, выудил оттуда стетоскоп, прослушал Броунелла и там, и тут, пощупал пульс и выпрямился со вздохом. – В расцвете лет, Джон. И довольно давно уже. Здесь жарко, но я бы сказал, что он скончался больше часа назад.

В дверях появился темный силуэт, который ввиду своих размеров мог принадлежать только капитану Буллену. Капитан стоял молча, прислушиваясь.

– Сердечный приступ, доктор? – осмелился предположить я. В полной некомпетентности его обвинить было нельзя, он просто устарел на четверть века.

– Дай-ка мне посмотреть, дай-ка мне посмотреть, – повторил Марстон, повернув голову Броунелла и разглядывая ее в упор. Он вынужден был смотреть в упор. На корабле каждый отлично знал, что при всей проникновенности своих голубых глаз Марстон был близорук, как крот, а очки носить отказывался. – Погляди-ка сюда. Язык, губы, глаза, цвет лица в первую очередь. Тут нет сомнения, никакого сомнения нет. Кровоизлияние в мозг. Крупное. В его-то годы. Сколько ему было, Джон?

– Сорок семь или восемь. Что-то в этом роде.

– Сорок семь. Всего сорок семь, – он покачал головой. – Все моложе и моложе люди уходят. Вот к чему приводят эти постоянные стрессы.

– А эта откинутая рука, доктор, – спросил я, – она ведь тянулась к телефону? Вы думаете...

– К сожалению, это лишь подтверждает мой диагноз. Почувствовал приближение этой пакости, пытался позвать на помощь, но все произошло слишком быстро. Бедный красавчик Броунелл! – он повернулся и заметил стоявшего в дверях Буллена. – А, вот и вы, капитан. Плохие дела, плохие дела. – Плохие дела, – угрюмо согласился Буллен. – Мисс Бересфорд, вам нельзя здесь находиться. Вы замерзли и дрожите. Сейчас же идите к себе в каюту, – когда капитан Буллен говорил таким тоном, все бересфордовские миллионы переставали что-нибудь значить. – Доктор Марстон позднее даст вам снотворное.

– Возможно, мистер Каррерас будет так любезен, – начал я.

– Конечно, – Каррерас понял меня с полуслова. – Для меня большая честь проводить юную леди до ее каюты, – он с легким поклоном предложил ей руку. Она ухватилась за нее, не скрывая радости, и они удалились. Спустя пять минут в радиорубке все было приведено в порядок. Питере сел на место покойника, доктор Марстон вернулся к своим миллионершам, светскую болтовню с которыми он регулярно перемежал принятием дозы забористого напитка, капитан отдал мне распоряжения, я сплавил их боцману, и Броунелл, обернутый в холстину, перекочевал в кладовую плотника.

На несколько минут я задержался в радиорубке и, болтая с насмерть перепуганным Питерсом, бегло просмотрел последние радиограммы. Все радиограммы записывались в двух экземплярах, оригинал шел на мостик, копия подшивалась в журнал.

Верхний листок не содержал ничего особо важного, просто предупреждение об ухудшении погоды к юго-востоку от Кубы: то ли намечался циклон, то ли нет. Обычное дело, да и слишком далеко, чтобы нас тревожить. Я поднял блокнот с бланками, лежавший около локтя Питерса.

– Можно я возьму это?

– Берите, – он был все еще слишком расстроен, чтобы хоть поинтересоваться, зачем он мне понадобился. – Тут в столе таких навалом.

Я вышел, погулял некоторое время туда-сюда по палубе и направился в каюту капитана, куда мне велено было прийти по завершении своих дел. Капитан сидел за столом в кресле, а на диванчике пристроились Каммингс и старший механик. Присутствие Макилроя, короткого, толстого ирландца, прической и выражением лица смахивавшего на веселого забулдыгу-монаха, означало, что капитан очень озабочен и собрал военный совет. Способности Макилроя не ограничивались машинами возвратно-поступательного действия. За пухлым, вечно смеющимся лицом скрывался ум, наверно самый проницательный на «Кампари». Тут я учитываю и мистера Джулиуса Бересфорда, который наверняка обладал достаточно проницательным умом, чтобы сколотить свои три сотни миллионов или сколько там у него было.

– Садитесь, мистер, садитесь, – проворчал Буллен. «Мистер» не означал, что я в черных списках, просто еще одно свидетельство озабоченности капитана. – Никаких пока следов Бенсона?

– Совершенно никаких.

– Чертов рейс! – Буллен махнул рукой на поднос с бутылкой виски и стаканами. – Угощайтесь, мистер, – непривычная щедрость и либеральность – лишнее доказательство, как он озабочен.

– Благодарю, сэр, – я угостился от души – когда еще такой случай представится? – и спросил: – Что мы будем делать с Броунеллом?

– Какого черта вы это спрашиваете? Что мы будем делать с Броунеллом?

У него нет родственников, уведомлять некого, никаких разрешений испрашивать не нужно. В главную контору сообщили. Погребение в море, на рассвете, пока не поднялись и не пронюхали пассажиры. Чтобы не испортить им их проклятый рейс.

– Не лучше ли доставить его в Нассау, сэр?

– Нассау? – он уставился на меня поверх своего стакана, потом осторожно поставил его на стол. – Разве из-за того, что один парень отдал концы, мы все теперь должны с ума посходить?

– Нассау или любая другая британская территория. Или Майами. Любое место, где компетентные власти, полицейские то бишь, смогут разобраться в деле.

– В каком деле, Джонни? – осведомился Макилрой, склонив на бок круглую, как мяч, голову.

– Вот именно, в каком деле? – тон Буллена был совершенно иной, нежели у Макилроя. – Просто потому, что поисковая партия до сих пор не нашла Бенсона, вы...

– Я распустил поисковую партию, сэр. Буллен откинулся назад на своем кресле, упершись о стол ладонями выпрямившихся рук.

– Вы распустили поисковую партию, – ласково сказал он. – А кто, черт возьми, дал вам право делать что-нибудь подобное?

– Никто, сэр. Но я...

– Зачем ты это сделал, Джонни? – снова вмешался Макилрой очень спокойно.

– Потому что мы никогда уже не увидим Бенсона. Живым то есть. Потому что он мертв. Убит.

Секунд десять никто ничего не говорил. Холодный воздух с необычно громким шумом вырывался из решетки кондиционера. Наконец, капитан спросил охрипшим голосом:

– Бенсон убит? Что вы хотите сказать этим «убит»?

– Хочу сказать, что его прикончили.

– Прикончили? Прикончили? – Макилрой беспокойно заерзал на своем диванчике. – Ты его видел? У тебя есть доказательства? Откуда ты можешь знать, что его прикончили?

– Я его не видел. И у меня нет никаких доказательств. Ни малейшей улики, – я взглянул на Каммингса, который не спускал с меня глаз, сцепив неожиданно побелевшие пальцы, и вспомнил, что Бенсон уже двадцать лет был его лучшим другом. – Но у меня имеются доказательства, что Броунелл был убит сегодня вечером. И я могу связать эти два убийства.

На этот раз молчание тянулось еще дольше.

– Вы сошли с ума, – в конце концов с искренней убежденностью сказал Буллен. – Теперь, видите ли, и Броунелл тоже убит. Вы сошли с ума, мистер, помешались в своем сыщицком рвении. Вы слышали, что сказал доктор Марстон? Крупное кровоизлияние в мозг. Конечно, он не более чем врач с сорокалетним стажем. Откуда ему знать...

– Может, вы дадите мне все-таки закончить, сэр? – прервал я, словно соревнуясь с ним в грубости. – Знаю, что он врач. Также знаю, что у него неважно со зрением. А у меня все в порядке. Я заметил то, что он упустил: грязное пятно на воротничке рубашки Броунелла. Разве на этом корабле кто-нибудь хоть раз видел Броунелла с грязным воротничком? Красавчиком Броунеллом его ведь не так просто прозвали. Кто-то со страшной силой стукнул его чем-то тяжелым сзади по шее. Кроме того, я увидел небольшой синяк у него под левым ухом. Когда его доставили в кладовую, мы вместе с боцманом там его осмотрели и обнаружили точно такую же ссадину под правым ухом и песчинки под воротничком. Кто-то оглушил его мешком с песком, а потом, пока он был без сознания, пережал сонные артерии, и он умер. Пойдите и убедитесь сами.

– Чур, не я, – пробормотал Макилрой. Видно было, что даже ему изменило привычное самообладание. – Чур, не я. Я этому верю, полностью. Все это очень просто проверить. Верю, но все же не могу смириться.

– Что за чертовщина, старший? – Буллен сжал кулаки. – Ведь доктор сказал, что...

– Я не врач, – прервал его Макилрой, – но чувствую, что в обоих случаях симптомы практически одни и те же. Старину Марстона не в чем винить, – Буллен проигнорировал эти слова, смерив меня строгим начальственным взглядом.

– Слушайте, мистер, – задумчиво сказал он. – Вы что, переменили мнение? Когда я там был, вы же согласились с доктором Марстоном. Вы даже сами выдвинули предположение о сердечном приступе. Вы не показывали вида...

– Там были мисс Бересфорд и мистер Каррерас. Не хотел, чтобы они что-нибудь заподозрили. Если по кораблю пройдет слух, что мы подозреваем убийство, тогда убийцы окажутся вынужденными срочно принять меры, чтобы нанести нам упреждающий удар. Не знаю уж, что бы там они сделали, но, судя по прежним их действиям, предполагаю, что это нечто чертовски малоприятное.

– Мисс Бересфорд? Мистер Каррерас? – Буллен прекратил сжимать кулаки, но было видно, что в любой момент он может возобновить свое занятие. -Мисс Бересфорд вне всяких подозрений. Но Каррерас? И сын его? Только сегодня взошли на борт и при столь необычных обстоятельствах. Тут может быть какая-то связь.

– Нет ее. Я проверял. Каррерасы, и старший и младший, все два часа до того, как мы нашли Броунелла, провели сначала в салоне, а потом в телеграфном салоне. У них железное алиби.

– Кроме того, это было бы уж слишком очевидно, – согласился Макилрой. – Мне кажется, капитан, пришло время нам снять фуражки перед мистером Картером. Пока мы тут рассиживались и били баклуши, он бегал по всему кораблю и, кроме того, работал головой.

– Бенсон, – сказал капитан Буллен, не продемонстрировав желания снять фуражку. – Причем здесь Бенсон? Тут какая связь?

– Вот какая, – я подпихнул к нему лежавший на столе блокнот с бланками радиограмм. – Я проверил последнюю радиограмму, дошедшую до мостика. Обычное сообщение о погоде. Время 20.07. Но позже в этом блокноте было записано еще одно послание, как обычно – через копирку. Текст неразличим, но людям с современным криминалистическим оборудованием прочесть его – детская забава. Различим только отпечаток двух последних цифр. Поглядите сами. Совершенно ясный. Тридцать три. Это означает 20.33. В этот момент пришло сообщение настолько срочное, что Броунелл не стал ждать, как положено, вестового с мостика, а решил сам передать его по телефону. Вот почему он тянулся рукой к трубке, а не потому, что внезапно почувствовал себя плохо. И тут его убили. Кто бы это ни был, ясно, что он должен был убить. Просто оглушить Броунелла и выкрасть радиограмму он не мог, поскольку, придя в себя, тот немедленно передал бы ее содержание на мостик. Следовательно, это было, – добавил я задумчиво, чертовски важное сообщение.

– Бенсон, – нетерпеливо повторил Буллен. – Как насчет Бенсона?

– Бенсон оказался жертвой собственной привычки. Хью тут говорил, как Бенсон непременно выходил покурить на палубу между половиной девятого и без двадцати девять, пока пассажиры обедают. Обычное место его прогулки как раз под радиорубкой. Радиограмма пришла, и Броунелл был убит как раз в течение этих минут. Должно быть, Бенсон услышал или увидел что-то странное и пошел проверить. Возможно, он даже стал свидетелем убийства. Поэтому тоже должен был умереть.

– Но почему? – возмутился Буллен. – Он все еще не верил ни единому моему слову. – Почему, почему, почему? Почему его убили? Почему это сообщение было так отчаянно важно? Вся эта история – бред сумасшедшего. И что, в конце концов, могло быть в этой радиограмме?

– Чтобы выяснить это, нам и надо идти в Нассау, сэр.

Буллен посмотрел на меня, потом на стакан, решил, очевидно, что предпочитает его содержимое мне, вернее тем дурным новостям, что я принес, и в два глотка с ним расправился.

Макилрой к своему не притронулся. Целую минуту, наверно, он крутил его в руках, рассматривал и наконец сказал:

– Ты немногое упустил, Джонни. Но об одном все же не подумал. Сейчас на вахте в радиорубке Питере, не так ли? Откуда тебе известно, что то же сообщение не придет снова? Может быть, оно требовало подтверждения о приеме. Если это так и подтверждения не было, наверняка оно придет еще раз. Где в таком случае гарантия, что с Питерсом обойдутся повежливее?

– Боцман – гарантия, стармех. Он сидит в укромном уголке в десяти ярдах от радиорубки со свайкой в руке и жаждой мести в сердце. Эти дети гор – весьма злопамятный народ. Вы знаете Макдональда. Упокой, господи, душу каждого, кто осмелится появиться невдалеке от радиорубки.

Буллен плеснул себе еще виски, устало улыбнулся и взглянул на широкую коммодорскую нашивку на рукаве своего кителя.

– Мистер Картер, мне сдается, нам пора меняться кителями, – в его устах это было самое глубокое извинение, на которое он мог отважиться. Обычно его не хватало и на это. – Как вам понравится с этой стороны моего стола?

– Подходяще, сэр, – согласился я. – Особенно если вы при этом возьмете на себя развлечение пассажиров. – В таком случае, лучше останемся каждый при своем занятии, – легкая улыбка едва тронула его губы. – Кто на мостике? Джеймисон? Примите вахту, старший.

– Позднее, с вашего позволения, сэр. Мне осталось расследовать еще одно дело, самое важное. Но я не знаю даже, как подступиться.

– Только не вздумайте сообщить мне еще о каком-то происшествии, мрачно сказал Буллен.

– Просто у меня было немного времени поразмыслить над этим, вот и все. К нам в радиорубку пришло сообщение настолько важное, что его надо было перехватить любой ценой. Но откуда кто-то мог знать, что оно должно прийти? Единственный путь радиограмме попасть на «Кампари» – через наушники на голове Броунелла. И все же кто-то принимал эту радиограмму в тот же момент, что и Броунелл. Обязан был принимать. Броунелл потянулся к телефону звонить на мостик сразу, как записал сообщение в блокнот, и сразу, как потянулся, был убит. Где-то на «Кампари» есть другой приемник, настроенный на ту же волну, и это где-то находится поблизости от радиорубки, поскольку подслушивающий успел добраться туда за считанные секунды. Проблема – найти приемник.

Буллен посмотрел на меня. Макилрой посмотрел на меня. Затем они посмотрели друг на друга. Макилрой возразил:

– Но радист же все время меняет длину волны. Откуда мог кто-нибудь знать, на какой волне он работает в данный момент?

– Откуда вообще может кто-нибудь что-нибудь знать? – вопросом на вопрос ответил я и кивнул на блокнот на столе. – До тех пор, пока это не прочитают.

– Текст, значит, нужен, – Буллен в раздумье уперся взглядом в блокнот и наконец решился: – Нассау. Полный ход, стармех, но прибавляйте постепенно, через полчаса, чтобы изменения оборотов никто не заметил. Старший, вызовите мостик. Выясните наши координаты. – Пока я звонил, он достал карту, линейку, циркуль и кивнул мне, когда я повесил трубку. – Проложите кратчайший курс.

Это не отняло у меня много времени.

– Приблизительно 220 миль курсом 047, сэр, затем еще 250.

– Приход?

– Ход полный?

– Конечно.

– Завтра незадолго до полуночи. Он взял блокнот, царапал в нем что-то около минуты, а затем прочел:

– "Администрации. Порт Нассау. Теплоход «Кампари», координаты такие-то, приходит завтра в среду в 23.30. Просьба вызвать полицию для немедленного расследования. На борту один убитый, один пропал. Срочно. Буллен, капитан." Думаю, хватит, – он потянулся к телефону. Я дотронулся до его руки. – Тот, у кого этот приемник, может так же спокойно фиксировать исходящие радиограммы, как и приходящие. Тогда они узнают, что мы идем по следу. Одному богу известно, что тогда случится.

Буллен посмотрел на меня, неторопливо перевел взгляд на Макилроя, затем на Каммингса, так и не сказавшего ни единого слова со времени моего прихода, затем снова на меня. Затем он изорвал радиограмму на мелкие клочки и выбросил в корзину.