Текст книги "Золотое рандеву"

Данное объяснение причины гибели Бенсона было ничем не хуже любого другого. К сожалению, все изложенное капитаном было чистой правдой.

– И поэтому, леди и джентльмены, рекомендую вам, и весьма настоятельно, ночью не подходить к поручням корабля, по крайней мере в одиночку. Буду вам очень признателен, если вы крепко это усвоите.

Я оглядел пассажиров, насколько мне это позволяла окостеневшая шея.

Судя по лицам, они усвоили крепко. Отныне ночью к поручням «Кампари» их силком не подтащишь.

– Но, – подчеркнул Буллен, – если мы сейчас предадимся унынию, этим мы и несчастным не поможем, и себе жизнь отравим. Не могу просить вас сразу выбросить эти смерти из головы, но могу и прошу вас не слишком на них сосредоточиваться. На корабле, как и везде, жизнь должна идти своим чередом, в особенности, – позволю себе заметить, на корабле. Вы находитесь на «Кампари», чтобы наслаждаться путешествием, мы – для того, чтобы в этом вам помочь. Прошу вас сделать все возможное, чтобы способствовать нам в скорейшем возвращении жизни корабля в нормальное русло.

Глухой рокот одобрения был ему ответом. Затем со своего места рядом с капитаном поднялся Джулиус Бересфорд.

– Вы не будете возражать, если я скажу несколько слов, сэр? – он мог купить «Голубую почту» со всеми потрохами, не трогая своего банковского счета, и тем не менее просил разрешения выступить и называл старика Буллена сэром.

– Конечно нет, сэр.

– Дело обстоит так, – Джулиус Бересфорд столько раз в своей жизни обращался к самым различным аудиториям, что теперь он без всякого затруднения мог беседовать с людьми вне зависимости от того, сколько миллионов долларов за ними стоит. – Я совершенно согласен со всем, что сказал наш капитан. Капитан Буллен заявил, что у него и у его команды есть серьезная работа и она заключается в создании для пассажиров всех возможных удобств. При тех, довольно печальных обстоятельствах, при которых мы встречаемся нынче утром, думаю, что и у нас, пассажиров, появилась серьезная работа: облегчить как только можно задачу капитана, офицеров и команды, помочь им максимально быстро ввести все в норму. Мне хотелось бы заложить в этом благородном деле первый камень и пригласить вас всех сегодня вечером к себе. Сегодня, леди и джентльмены, моя супруга отмечает день своего рождения, – он улыбнулся миссис Бересфорд. – Она забыла, какой именно. Не имею возможности пригласить вас на праздничный обед, поскольку не смогу выдумать никакого особенного блюда по сравнению с теми, которыми Антуан или Энрике потчуют нас ежедневно. Но мы с миссис Бересфорд будем вам благодарны, если соблаговолите прийти к нам сегодня на коктейль. Семь сорок пять. В гостиной. Благодарю вас.

Я осмотрел свой стол. Мигель Каррерас легонько кивал головой, как будто в знак понимания и высокой оценки побудительных мотивов Бересфорда. Мисс Харбрайд просто-таки светилась от восторга. На Бересфордов она прямо молилась, и не из-за их денег, а из-за самого факта принадлежности к одной из старейших американских семей с одному богу известным числом поколений предков. Мистер Гринстрит, ее муж, уныло уставил взор в скатерть в своей обычной задумчивой манере. А Тони Каррерас, еще более красивый, чем обычно, откинулся на стуле и заинтересованно разглядывал Джулиуса Бересфорда. Хотя, возможно, он смотрел на Сьюзен Бересфорд. Мое убеждение, что у Тони Каррераса не все в порядке с глазами, еще более окрепло: было почти невозможно определить, куда они глядят. Он поймал мой взгляд и улыбнулся.

– Вы будете, мистер Картер? – у него была та раскрепощенная, простая манера держаться, которая приходит к человеку вместе с круглым банковским счетом, но без обычного налета снисходительности. С Тони Каррерасом я мог бы сойтись.

– Боюсь, что только мимоходом. Мне в восемь вечера заступать на вахту, – с улыбкой ответил я. – Если вы провеселитесь до двенадцати, буду рад к вам присоединиться. – Буду рад, держи карман шире. В полночь я буду в Нассау водить по кораблю полицию. – А сейчас мне придется извиниться. Надо сменить вахтенного офицера.

На палубе я чуть не столкнулся с молодым кудлатым матросом по фамилии Уайтхед, который обычно нес вахту на мостике вместе со мной. Помимо официально закрепленного за ним машинного телеграфа, он исполнял обязанности посыльного и главного кофевара.

– Что вы здесь делаете? – резко спросил я. Имея в качестве вахтенного юного Декстера, я желал держать поблизости от него как можно больше острых глаз и сообразительных голов. Уайтхед обладал и тем, и другим. – Вы знаете, что не имеете права в мое отсутствие покидать мостик?

– Виноват, сэр. Но меня послал Фергюсон. – Фергюсон был вахтенный старшина-рулевой. – Мы уже пропустили две перемены курса, и он очень беспокоится по этому поводу.

Каждые четверть часа мы забирали на три румба к северу, чтобы постепенно, не привлекая внимания, лечь на курс норд-вест.

– Зачем вам являться ко мне с такой ерундой? – раздраженно осведомился я. – Эти вопросы прекрасно может решить четвертый помощник Декстер. -Не мог он их решить ни прекрасно, ни как бы то ни было еще, но одним из недостатков совместного с Декстером офицерства была постоянная необходимость изворачиваться, дабы поддерживать перед подчиненными авторитет их горе-начальника.

– Да, сэр. Но его нет на мостике, мистер Картер. Он уже минут двадцать как ушел и до сих пор не вернулся.

Я оттолкнул Уайтхеда и бегом по палубе, через ступеньки по трапам, помчался на мостик. Обернувшись на бегу, поймал взглядом Уайтхеда, недоуменно пялившего на меня глаза. Наверняка он решил, что я спятил.

Глава 5

Среда. 8.45-15.30.

Фергюсон, смуглые, долговязый, угрюмый кокни с монументальной лысиной, оставлявшей для волос лишь малую толику места за ушами, обернулся через плечо, когда я ворвался с правого крыла мостика в дверь рулевой рубки. На лице его отразилось облегчение.

– О господи, как я рад вас видеть...

– Где четвертый помощник?

– А я почем знаю, сэр? Эти изменения курса...

– К черту изменения курса. Куда он пошел? Фергюсон прищурился от изумления. У него было точь-в-точь такое же выражение лица, как несколько секунд назад у Уайтхеда, трусоватое любопытство человека, беседующего с помешанным.

– Не знаю, сэр. Он не сказал.

Я подскочил к ближайшему телефону, вызвал столовую и попросил Буллена. Капитан взял трубку.

– Говорит Картер, сэр. Не могли бы вы прямо сейчас подняться на мостик?

Последовала непродолжительная пауза, затем вопрос:

– Зачем?

– Пропал Декстер, сэр. Он стоял на вахте, но ушел с мостика двадцать минут назад.

– Ушел с мостика, – голой Буллена был спокоен, но это явно стоило ему больших усилий. Никакой папа не мог спасти юного Декстера от расставания с «Кампари», если бы он не сумел объяснить причин отлучки.

– Искали его уже? Он ведь где угодно может быть.

– Именно этого и опасаюсь, сэр.

Раздался щелчок, и я повесил трубку. В рубку явился все еще ошарашенный Уайтхед. Я распорядился:

– Найдете третьего помощника. Он, наверно, у себя в каюте. Передайте ему привет от меня и попросите на несколько минут зайти на мостик. Фергюсон?

– Да, сэр? – голос по-прежнему был боязливый.

– Мистер Декстер, уходя, что-нибудь говорил?

– Так точно, сэр. Он сказал что-то вроде: «Минутку, что там за чертовщина?» Так вроде, точно не помню. Потом он сказал: «Держись курса. Я мигом вернусь» – и убежал.

– И все?

– Все, сэр.

– Где он тогда стоял?

– На правом крыле, сэр. Около двери.

– И спустился там же?

– Да, сэр.

– А где был в это время Уайтхед?

– На левом крыле, сэр, – выражение лица и тон Фергюсона не оставляли сомнения в его абсолютной уверенности в том, что он разговаривает с чокнутым. Но в то же время он сохранял полную серьезность.

– Вы не пошли посмотреть, куда убежал мистер Декстер?

– Нет, сэр, – он запнулся. – Точнее, не сразу. Но мне это показалось забавным, и я попросил Уайтхеда посмотреть. Он ничего не увидел.

– Будьте вы прокляты! Сколько времени прошло, прежде чем вы догадались посмотреть?

– Минута, скорее даже две. Точно не могу сказать, сэр.

– Но то, что увидел мистер Декстер, было на корме?

– Да, сэр.

Я вышел на правое крыло мостика и взглянул в сторону кормы. На обеих палубах внизу никого не было видно. Команда уже давно закончила драить палубу, а пассажиры все еще сидели за завтраком. Никого. И ничего, заслуживающего внимания. Даже радиорубка выглядела заброшенной, дверь была затворена и заперта. Медный замок блестел и переливался на утреннем солнце, в то время как «Кампари» неторопливо, осторожно переваливался с волны на волну.

Радиорубка! На несколько секунд я застыл, как вкопанный, там, где стоял, явным, на взгляд Фергюсона, претендентом на смирительную рубашку, если таковая имелась бы у нас на борту, затем поскакал вниз по трапу через ступеньки, так же как и взбирался наверх. Если бы я резко не затормозил, а капитан ловко не увернулся, наши лбы, несомненно, испытали бы взаимную прочность. Буллен четко выразил словами давно уже витавшую над мостиком мысль.

– Вы что, мистер, совсем рехнулись?

– Радиорубка, сэр, – попытался второпях объяснить я. – Бежим!

Через несколько секунд мы уже были на месте. Я подергал замок. Американская вещь – надежность умопомрачительная. Замок был заперт.

Тут я заметил, что из него торчит ключ. Я попробовал повернуть туда-сюда, но его заклинило крепко. С тем же успехом попытался его выдернуть. Буллен тяжело дышал мне в спину.

– В чем же все-таки дело, мистер? Что это внезапно на вас нашло?

– Минутку, сэр, – я заметил, что с мостика спускается Уайтхед, и жестом подозвал его. – Найдите боцмана, велите ему принести пассатижи.

– Есть, сэр. Сейчас достану пассатижи.

– Я, кажется, сказал, велите боцману их принести, – свирепо поправил его я. – Потом попросите у мистера Питерса ключ от этой двери. Пошевеливайтесь!

Уайтхед рванул с места в карьер. Он явно был рад удрать. Буллен взмолился:

– Послушайте, мистер...

– Декстер ушел с мостика, потому что увидел нечто странное. Так сказал Фергюсон. Где еще, как не здесь, сэр?

– Почему именно здесь? Почему не...

– Взгляните на это, – я взял в руку замок. – Ключ согнут. И вообще пока все, что происходило, было связано с этим местом.

– А иллюминатор?

– Без толку, смотрел, – я провел его за угол к единственному окну. Занавески задернуты.

– Так что, эту проклятую стекляшку и разбить нельзя?

– Какой смысл? Все равно уже поздно. Буллен подозрительно на меня посмотрел, но ничего не сказал. Полминуты прошло в молчании. С каждой секундой Буллен становился все более озабоченным. Я – нет, я и так был уже до предела озабочен. Появился направлявшийся на мостик Джеймисон, заметил нас и хотел было подойти, но недвусмысленный жест Буллена указал ему правильное направление. Наконец притащился боцман со здоровыми пассатижами.

– Откройте эту чертову дверь, – сухо распорядился капитан.

Макдональд попытался вытащить ключ пальцами, потерпел неудачу и пустил в ход пассатижи. От первого же рывка ключ аккуратно разломился надвое.

– Прекрасно, – мрачно сказал Буллен. – Так стало легче.

Макдональд посмотрел на него, на меня, потом снова на зажатый в челюстях пассатижей обломок ключа.

– Я его даже и не крутил, сэр, – спокойно отозвался он. – И если этот ключ американский, пусть меня назовут англичанином, – добавил с презрением гордый горец и передал ключ для обозрения. Металл на изломе был серый и пористый. – Самоделка, и, кстати, не слишком удачная.

Буллен положил обломок в карман.

– Второй кусок можете достать?

– Нет, сэр. Заклинило намертво, – он порылся в необъятных карманах своих штанов и достал маленькую ножовку. – Может, ею попробовать, сэр?

– Давайте.

Три минуты напряженной работы – дужка, в отличие от самого замка, была сделана из закаленной стали, и ножовка прошла насквозь. Боцман вынул замок и вопросительно посмотрел на капитана.

– Заходите вместе с нами, – сказал Буллен. На его лбу появились капли пота. – Следите только, чтобы никто не подходил. – Он распахнул дверь и вошел внутрь, я следом.

Декстера мы нашли, хотя и слишком поздно. У него был тот характерный вид мешка с тряпьем, полнейшую бесформенность которого может воспроизвести лишь мертвый. Распластавшись на полу лицом вниз, он едва оставлял нам с Булленом место, чтобы встать.

– Вызвать доктора, сэр? – раздался голос стоявшего у порога Макдональда. Костяшки пальцев, которыми он держался за дверь, белели сквозь натянувшуюся кожу.

– Поздно уже звать доктора, боцман, – холодно ответил Буллен. Тут его хладнокровие лопнуло, и он взорвался. – Бог мой, мистер, когда все это кончится? Он мертв, вы же видите, что он мертв. Кто за этим стоит, какой чудовищный злодей, почему они его убили, мистер? Почему им нужно было его убить? Да пропади они все пропадом, зачем эти изверги его убили? Он же был ребенок, кому он когда какой вред причинил? – Буллен был действительно вне себя – ему даже не пришло в голову, что покойник приходился сыном самому председателю совета директоров «Голубой почты». Позже до него дойдет.

– Он умер по той же причине, что и Бенсон, – объяснил я. – Он слишком много видел, – я опустился на колени и осмотрел спину и шею трупа. Никаких отметок. Я взглянул на капитана и спросил: – Можно его перевернуть, сэр?

– Этим ему уже вреда не причинишь, – обычно багровое лицо Буллена в значительной мере утратило яркость окраски, губы сжались в тонкую полоску.

Поднапрягшись, я сумел перевернуть Декстера на бок. На проверку пульса и дыхания времени терять не стал. Когда человеку трижды прострелят грудь, о дыхании и пульсе можно говорить только в прошедшем времени. А судя по белой форменной рубашке Декстера с тремя аккуратными дырками, окаймленными красными колечками и припудренными сверху черными следами пороха, его действительно прострелили трижды. Все три дырки можно было прикрыть игральной картой. Кто-то стрелял наверняка. Я поднялся, бросил взгляд на капитана, на боцмана и обратился к Буллену:

– Это мы уже не сумеем представить сердечным приступом, сэр.

– Они стреляли в него три раза, – констатировал очевидное Буллен.

– Против нас выступает кто-то из разряда маньяков, сэр, – я глядел на Декстера, не в силах отвести глаз от его лица, искаженного гримасой в тот его последний момент, который стал границей жизни и смерти. – Любая из этих пуль была смертельной. Но тот, кто его убил, проделал это трижды. Кто-то, кому просто нравится нажимать на спусковой крючок, нравится смотреть, как пули рвут тело человека, пусть даже этот человек уже мертв. – До чего хладнокровно вы об этом рассуждаете, мистер, – Буллен как-то странно посмотрел на меня.

– Конечно, хладнокровно, – я продемонстрировал капитану свой пистолет. – Покажите мне человека, который это сделал, и он получит от меня то же, что получил от него Декстер. В точности то же, и к чертям капитана Буллена и все законы. Вот как я хладнокровен.

– Прошу прощения, Джонни, – голос его снова ожесточился. – Никто ничего не слышал. Почему, хотел бы я знать?

– Он стрелял в упор, возможно даже просто воткнул ствол ему в грудь. Видите следы сгоревшего пороха. Это ослабило звук. Кроме того, все указывает на то, что этот человек, или точнее эти люди, – профессионалы. У них наверняка на пистолетах глушители.

– Понятно, – Буллен обернулся к Макдональду. – Приведите сюда Питерса, боцман. Немедленно.

– Есть, сэр, – Макдональд повернулся кругом, но тут поспешно вмешался я. – Сэр, одно слово прежде, чем уйдет Макдональд.

– В чем дело? – в голосе его сквозило нетерпение.

– Вы собираетесь отправить радиограмму?

– В самую точку попали. Я собираюсь вызвать нам навстречу пару скоростных патрульных катеров. Эти газотурбинные игрушки смогут до нас добраться к полудню. А так как я им сообщу, что у меня на борту за двенадцать часов совершенно три убийства, они будут поспешать. Наигрался я уже в эту хитроумную игру, старший. Эти липовые похороны сегодня утром должны были усыпить их подозрения, привести их к мысли, что мы уничтожили единственную улику против них. А что мы получили в результате? Еще одно убийство.

– Бесполезно, сэр. Теперь уже слишком поздно.

– Что вы имеете в виду?

– Он даже не побеспокоился поставить крышку на место перед тем, как уйти, сэр, – я кивнул на сдвинутую металлическую крышку большого передатчика. Крепежные винты были вывернуты. – Может быть, он спешил удрать, может просто знал, что нет смысла скрывать. Все равно мы рано или поздно обнаружим тело, и скорее рано, чем поздно, – я поднял крышку и отодвинулся в сторону, чтобы Буллен тоже мог посмотреть.

Передатчик этот уже передал свою последнюю радиограмму, в этом не было никакого сомнения. Внутри него была каша из разорванных проводов, мятых железок и битого стекла. Кто-то тут поработал молотком. Для такого вывода больших дедуктивных способностей не требовалось: сам молоток покоился среди искореженных обломков сложнейшей некогда начинки передатчика. Я поставил крышку на место.

– Есть аварийный передатчик, – хрипло сказал Буллен, – в тумбе стола.

И бензиновый движок к нему. Он наверно упустил его из виду.

Но убийца его не упустил, он вообще был не из тех, которые упускают.

И тут молоток погулял на славу. Пожалуй, аварийный передатчик пострадал даже сильнее, чем основной. Для полноты картины преступник расколошматил и щиток движка.

– Должно быть, наш приятель снова слушал свой приемник, – тихо заметил. Макдональд. – Вот он и явился разбить радиостанцию, чтобы мы больше уже ничего не приняли. Ему повезло. Приди он чуть попозже, радист бы уже вернулся, мои люди драили бы снаружи палубу, и он ничего бы не смог сделать.

– По-моему, везеньем его успехи не объяснить, – возразил я. – Слишком уж он дьявольски удачлив. Не думаю, что действительно пришли какие-то еще сообщения, которые могли его побеспокоить. Он просто боялся, что они могут прийти. Он знал наверняка, что и Питере, и Дженкинс находятся на похоронах. Возможно, он проверил, что радиостанция заперта. Подождал, пока горизонт не очистится, вышел на палубу, отпер рубку и зашел в нее. А Декстер, к несчастью для себя, увидел, как он заходил.

– Ключ, мистер, – напомнил Буллен. – Ключ. Откуда он взялся?

– Радиотехник в Кингстоне проверял радиостанцию. Помните, сэр? – Еще бы он не помнил. Радиотехник позвонил на корабль и спросил, не требуется ли какой ремонт, а капитан ухватился за это предложение как за ниспосланную богом возможность запереть радиорубку и отказаться принимать приводящие его в ярость радиограммы из Лондона и Нью-Йорка. – Он там провел часа четыре. На все, что угодно, времени хватит. Он такой же радиотехник, как я королева красоты. У него с собой был страшно внушительный чемодан с инструментами, но я подозреваю, что он пользовался единственным инструментом, если можно так выразиться. Палочкой пластилина снял отпечаток ключа. Вряд ли он успел еще и выпилить ключ на месте. Эти новые американские замки слишком сложные. Так что, я думаю, он там вообще больше ничего не делал.

Догадка моя была совершенно ошибочна. Но мысль о том, что липовый радиотехник во время пребывания в радиорубке мог заниматься еще чем-нибудь, пришла мне в голову лишь спустя много часов. Она лежала совсем на поверхности, как я ее не заметил? Подумай головой пару минут, и допер бы непременно, но прежде чем я подумал головой, пронеслись эти часы, и к тому времени было уже слишком поздно. Слишком поздно для «Кампари», слишком поздно для его пассажиров, недопустимо поздно для стольких уже членов экипажа.

Мы оставили Декстера лежать в радиорубке и заперли дверь на новый замок. Почти пять минут препирались о том, куда спрятать тело, покуда до нас не дошло вполне очевидное решение – оставить его там, где оно находилось. Все равно радиорубка в тот день никому уже была не нужна до тех пор, пока в Нассау на борт не поднимется полиция. Ему там было ничуть не хуже, чем в любом другом месте.

Из радиорубки прямиком направились в телеграфный салон. Тамошние телетайпы были подсоединены к приемо-передающим станциям, настроенным на фиксированную волну бирж Лондона, Парижа и Нью-Йорка. Грамотный в этом деле человек, такой как Питере или Дженкинс, вполне мог перенастроить их практически на любую волну. Но ни Питере, ни Дженкинс ничего не могли поделать в той ситуации, которую мы обнаружили. В салоне стояли два больших, остроумно замаскированных под бары передатчика. Оба они подверглись в точности тому же обращению, что и их собратья в радиорубке снаружи не тронуты, внутренности расколошмачены вдрызг. Кто-то ночью славно поработал, радиорубка, должно быть, стояла в списке на последнем месте.

Я посмотрел на Буллена.

– С вашего разрешения, сэр, мы с Макдональдом пойдем взглянем на спасательные шлюпки. В конце концов какая разница, на что терять время.

Он сразу меня понял и кивнул. Постепенно капитан Буллен начинал выглядеть все более затравленным. Он был самый способный, самый знающий капитан «Голубой почты», но никогда за всю его долгую практику ему не приходилось попадать в такую переделку.

Мы с Макдональдом действительно зря потеряли время. У нас было три спасательных шлюпки, снабженных батарейными передатчиками, чтобы можно было передать сигнал бедствия, если «Кампари» утонет или еще почему-то его придется покинуть. Вернее, когда-то раньше снабженных. Но не теперь. Передатчиков не было. Какой смысл терять время, кроша начинку молотком, когда всего-то нужно уронить их за борт. Наш кровожадный приятель ничего не упустил.

Когда мы явились в капитанскую каюту, куда нам было велено прийти и доложить, там в воздухе повисло нечто, совершенно мне не понравившееся. Говорят, можно унюхать страх. Не знаю, но все же ощутить его как-то можно, и он явственно ощущался в этой каюте в девять часов утра. Страх, чувство полной беззащитности перед лицом неведомых могущественных и безжалостных сил материализовались чем-то неощутимо хрупким в атмосфере каюты. Казалось, протяни руку, дотронься, и все разлетится вдребезги.

С капитаном были Макилрой, Каммингс и наш второй помощник Томми Вильсон. Его пришлось поставить в известность. Буллен сказал, что наш спектакль дошел до такой стадии, когда надо ставить в известность всех офицеров в интересах их личной безопасности. Я в этом отнюдь не был уверен. Буллен исподлобья взглянул на нас. Лицо его было сумрачно, но спокойно. Он умел скрывать под маской свои переживания.

– Итак?

Я покачал головой и сел. Макдональд остался стоять, но Буллен раздраженным жестом велел ему сесть и сказал, ни к кому конкретно не обращаясь:

– Полагаю, что это касается всех передатчиков на корабле?

– Да, насколько нам известно, – ответил я и предложил: – Не думаете, что нам стоит пригласить сюда Уайта, сэр?

– Я и сам собирался. – Он потянулся к телефону, сказал пару слов, повесил трубку и обратился ко мне. – У вас, мистер, прошлой ночью была масса светлых мыслей. К сегодняшнему утру хоть одна осталась? – казалось бы, фраза резкая и обидная, но как ни странно в устах Буллена она прозвучала совсем не оскорбительно. Он просто совсем растерялся и теперь хватается за любую соломинку.

– Ни единой. Нам известно только, что Декстер был убит сегодня утром в восемь двадцать шесть, плюс-минус минута. Это совершенно точно. А в этот момент большинство пассажиров сидело за завтраком, это тоже совершенно точно. Не завтракали только мисс Харкурт, мистер Сердан со своими сиделками, мистер и миссис Пайпер из Майами и эта пара из Венесуэлы, Эрнандесы, и их дочь. Вот и все наши подозреваемые, а действительно подозрительных среди них ни одного.

– И все они вчера вечером обедали в то время, как были убиты Броунелл и Бенсон, – добавил задумчиво Макилрой, – за исключением старика и его сиделок. Таким образом, в списке подозреваемых остаются только они, а это не только смешно, но еще и слишком очевидно. Мне кажется, у нас уже немало доказательств того, что людей, которые за всем этим стоят, можно обвинить во всем, в чем угодно, только не в очевидности поступков. Если, конечно, какие-то пассажиры не сообщничают друг с другом.

– Или с командой, – пробормотал Вильсон.

– Что? – старик Буллен испепелил его гневным взором. – Что вы сказали?

– Я сказал: с командой, – отчетливо повторил Вильсон. Если капитан хотел испугать Томми Вильсона, он попусту терял время. – При этом я имею в виду и офицеров. Согласен, сэр, что узнал об этих убийствах всего несколько минут назад, и признаю, что у меня не было времени привести свои мысли в порядок. Но, с другой стороны, в отличие от всех вас, могу взглянуть на дело свежим взглядом. Я еще не так заблудился в лесу, чтобы не видеть за ним деревьев. Вы все, кажется, убеждены, что виновен кто-то из пассажиров. Наш старший помощник накрепко вдолбил в вас эту мысль. А допустим, пассажир был в сговоре с кем-то из команды... Тому куда как просто было поболтаться около радиорубки и забраться в нее, улучив момент.

– Вы сказали, что старший помощник вдолбил эту мысль нам в головы, чеканя слова, произнес Буллен. – Что вы имели в виду?

– Только то, что сказал, сэр. Я только... – тут до него дошел смысл слов капитана. – Господи, сэр. Мистер Картер? Вы думаете я сошел с ума? – Никто не думает, что ты сошел с ума, – успокоил его Макилрой. Наш стармех всегда считал, что Вильсон в плане умственном должен выступать в наилегчайшем весе, но сейчас было видно, что его мнение понемногу меняется. – Команда, Томми. Какие у тебя доводы, чтобы подозревать команду? – Мотивы, возможности и метод исключения, – не задумываясь, ответил Вильсон. – Мы, кажется, более или менее исключили всех пассажиров. У всех алиби. А мотивы. Какие обычно бывают мотивы?

– Месть, ревность, нажива, – назвал Макилрой. – Обычно эти три.

– Так, значит. Возьмем месть и ревность. Мыслимо ли, чтобы кто-нибудь из пассажиров мог затаить на Броунелла, Бенсона и Декстера такую злость, чтобы прикончить всех троих? Смешно. Нажива? Да на что этой банде разжиревших денежных мешков какая-то мелочь? – он медленно обвел нас взглядом. – А для любого офицера или матроса «Кампари» может и не мелочь. Для меня, например.

– Возможность, Томми, – тактично подсказал ему Макилрой. – Возможность, ты сказал.

– Мне не хотелось бы в этом разбираться, – объяснил Вильсон, – но механиков и палубную команду можно сразу отбросить. Механики, за исключением офицеров во время трапез, никогда не появляются ни на пассажирской, ни на шлюпочной палубе. Людей боцмана пускают туда только во время утренней вахты драить палубу. Но, – он снова, еще медленнее осмотрел нас всех, – каждый офицер, радист, оператор радара, кок, подручный на кухне, стюард имеет полное право в любое время находиться поблизости от радиорубки. Никому и в голову не придет к нему придраться. И не только это... Раздался стук в дверь, и вошел помощник старшего стюарда Уайт. Выглядел он крайне несчастным, а когда увидел, в каком составе ему подготовлена встреча, совсем посмурнел.

– Проходите и садитесь, – распорядился Буллен. Он дождался, пока Уайт выполнит указание, и продолжал: – Где вы были сегодня утром от восьми до полдевятого, Уайт?

– Сегодня утром от восьми до полдевятого, – Уайт весь ощетинился, – я был на дежурстве, сэр. Естественно. Я...

– Успокойтесь, – устало попросил Буллен. – Никто вас ни в чем не обвиняет. – И более дружелюбно: – У нас очень плохие новости, Уайт. Вас прямо они не касаются, так что не становитесь сразу на дыбы. Вам лучше послушать.

Буллен рассказал ему, ничего не утаивая, о трех убийствах, и в результате все мы немедленно убедились, что Уайта можно смело вычеркнуть из списка подозреваемых. Он мог, конечно, быть хорошим актером, но никакой самый гениальный актер не умеет на глазах публики так изменить цвет лица, как это сделал Уайт. Только что горевшие румянцем, щеки его вдруг стали пепельно-серыми. Он выглядел так плохо, так часто и прерывисто дышал, что я поспешил подняться и подать ему стакан воды. Он осушил его в два глотка.

– Сожалею, что мне пришлось вас расстроить, Уайт, – продолжал Буллен.

– Но вам нужно было знать. Теперь скажите, пожалуйста, от восьми до восьми тридцати сколько пассажиров завтракало в каютах?

– Не знаю, сэр. Я не уверен, – он горестно покачал головой, затем усилием воли стряхнул с себя наваждение и сказал уже спокойно: – Простите, сэр. Я припоминаю. Мистер Сердан со своими сиделками, конечно. Семья Эрнандесов. Мисс Харкурт. Мистер и миссис Пайпер.

– Что и говорил мистер Картер, – пробормотал Макилрой.

– Ясно, – Буллен кивнул. – Теперь, Уайт, будьте внимательны. В течение этого времени кто-нибудь из них покидал свои каюты?

– Нет, сэр. Определенно, нет. Во всяком случае на моей палубе. Эрнандесы живут на палубе "Б". Но остальные из кают не выходили, только стюарды с подносами. Могу поклясться, сэр. Из моей, вернее мистера Бенсона, будки видны все двери в коридоре.

– Действительно, – согласился Буллен. Он спросил, кто был старшим из стюардов на палубе "Б", поговорил с ним по телефону и повесил трубку. -Хорошо, Уайт, можете идти. Приглядывайтесь, прислушивайтесь и немедленно докладывайте мне, если заметите что-нибудь необычное. И никому ничего не рассказывайте. – Уайт поднялся и вышел. Он явно был рад уйти.

– Вот, значит, как обстоят дела, – угрюмо подытожил Буллен. – Все, я имею в виду всех пассажиров, вне подозрения. Начинаю подумывать, что в конце концов вы, может быть, и правы, мистер Вильсон, – он иронически посмотрел на меня. – А вы как думаете теперь, мистер Картер?

Я поглядел на него, потом на Вильсона и сказал:

– Похоже, что только в версии Вильсона кое-как сходятся концы с концами. То, что он говорит, логично, вполне правдоподобно и соответствует фактам. Чересчур логично, чересчур правдоподобно. Я в это не верю.

– Почему? – возмутился Буллен. – Вы что, не можете поверить, что кто-то из экипажа «Кампари» мог быть подкуплен? Или потому, что это опровергает все ваши собственные любимые теории?

– Не могу я сейчас сказать, почему да или почему нет, сэр. Это просто интуиция, я так чувствую.

Капитан Буллен хмыкнул, притом не очень-то обнадеживающе, но неожиданно помощь пришла со стороны старшего механика.

– Согласен с мистером Картером. Нам противостоят очень умные люди, если это вообще люди, – он помолчал и спросил вдруг: – Деньги за проезд отца и сына Каррерасов уже заплачены?

– Какое, к черту, это имеет ко всему остальному отношение? – поинтересовался Буллен.

– Заплачены деньги? – повторил Макилрой, глядя на Каммингса.

– Заплачены, – тихо ответил тот. Он никак не мог прийти в себя от потрясения, вызванного смертью своего друга Бенсона.

– В какой валюте?

– Чеком Нью-Йоркского банка.

– Так-так, долларами значит. Вот это, капитан Буллен, уже интересно. Заплачено долларами. А в мае прошлого года наши приятели из хунты запретили своим гражданам иметь на руках любую иностранную валюту. Любопытно, откуда они взяли эти деньги? И почему им было разрешено платить ими? Вместо того, чтобы деньги отобрать, а сынка с папашей отправить в лагерь?