Текст книги "Мирянин"

Глава 6
Как тигра полосат…

…случился весь этот день. Сначала признания во время водных процедур, потом драка за приемом пищи, после попытка Фиделя запугать меня ввиду притаившихся опасностей. Когда же я возвратился обратно в «Савой», обеденный час подходил к концу. Меня это беспокоило мало, в условиях томящей жары я не испытывал особой потребности в дневной трапезе, но вот Тоша и Олеська, а более всех Талдыкин, непременно испытывали и обычно отправлялись даже не в кафе – в ресторан. И там задумчиво и неспешно поглощали плотную и тяжелую, многокалорийную еду. Часто к ним присоединялась и Наташа – поклевать легкого салатика. Вика же – никогда, ей хватало стакана сока или фруктового коктейля, поданного прямо к шезлонгам, – видно, берегла фигуру.

Заглянув для начала в ресторан, я, однако, не обнаружил там ни одной живой души, нашей или иностранной, наверное, с обедом сегодня закруглились раньше обычного. Но мне необходимо было отыскать хотя бы Вику и передать ей тоже наставления инспектора. Да и еще кое за чем. Пришлось спуститься к бассейну, а бедные мои ноженьки и без того гудели от длительного похода туда-обратно.

И у бассейна, как ни удивительно, мною была обнаружена лишь пустота. Наши лежаки с полосатыми матрасиками дежурно стояли в кружок, на них (вместо таблички «занято») лежали книжки, игральные карты и мокрый купальник для просушки. Но люди отсутствовали совсем, Вика в том числе. И ничего необычного. Еще до убийства Никиты случалось всем разбредаться, кому куда, после обеда. Полежать и подрыхнуть в номере, переварить съеденное или принять душ, или просто полениться под кондиционером. Только Вику нужно найти, ничего тут не поделаешь. И я решил подняться к Талдыкину. Если спросит меня: что, собственно, надо? А, пожалуйста. Сам же умолял давеча, чтоб замолвил я словечко перед Фиделем. Так я и пришел сказать, пусть произрастает далее спокойно – Фидель о нем и думать пока забыл. И тихонечко можно подать знак, чтоб Вика вышла после ко мне.

Определив себе последовательность действий, я поднялся в третий этаж. Кругом стояла мягкая, какая-то ковровая тишина, спали люди в своих номерах или убрели на пляж, даже коридорных и горничных было не видать, да и пусть бы их – в тихий-то час. Я не слышал собственных шагов, так скрадывало звуки плотное, ворсистое покрытие, и не дошел я всего-то две двери, как поспешно юркнул в проем аварийного выхода. Зачем я это сделал? Скорее, где-то на уровне подсознания сработал инстинкт охотника в засаде, если учесть, что я находился на тропе войны. И я спрятался, просто из баловства или, как еще говорят, «вспомнил детство», хотя ничто на свете не мешало мне следовать по коридору и далее. Игра в индейцев, честное слово! Зато увлекательно. Я притаился было за стеклянной, полупрозрачной дверью, ведущей на пожарную лестницу, чтоб переждать вдруг возникшие посторонние шумы. Но долго никто не проходил мимо, и я не выдержал, высунул кончик носа. Как настоящий разведчик в дозоре. По животу пробежали приятные мурашки, я представил себе амазонскую сельву с лианами и змеями и в ней аборигенов с луками, которых нужно выследить и упредить. В общем, я выглянул краем глаза и сразу же отпрянул назад. Так резко, что стукнулся затылком о крашеную стену. На этом баловство мое кончилось, как и приятные мурашки по телу. Меня бросило в жар, я почувствовал, как вспыхнули щеки, а руки мои, напротив, заледенели. Там! Там…

Там, в открытых дверях талдыкинского номера, стоял сам Юрасик, а рядом с ним (я ничегошеньки теперь не понимал)… рядом с ним стояла Наташа. Они говорили очень тихо, не спорили, не ругались, а именно говорили. Юрасик бубнил что-то свое в четверть голоса, слов было не разобрать, а только слитный фоновый гул, как от полета шмеля. Изредка до меня долетали на крыльях коридорной тишины отдельные звуки четкой Наташиной речи. «Да», «нет», «глупости». Вот все, что я смог уловить и понять.

Я все еще стоял в жарком поту, когда Наташа прошла очень быстрым и крупным шагом мимо моей потаенной, приоткрытой чуть стеклянной дверцы, но я не выбежал вслед за ней. Так и остался на запасной лестнице. В голове у меня царил полный бедлам, и я пока ничего не мог привести в порядок, чтобы осмыслить увиденное.

Понемногу меня отпустило. И вопросы немедленно закружились каруселью в несчастном моем мозгу. Зачем приходила? И почему к Юрасику? И почему шептались? И не просто шептались, а чуть ли не как старые друзья или как старые любовники, давно все порешившие меж собой. Но, с обратной стороны, всплывали и утешительные ответы. Ведь была же драка, и спровоцировал ее Юрасик. И никто другой, как Тошка, эту драку начал. И Наташа, как умная женщина, зашла по-хорошему уладить конфликт на будущие времена. И видно, ей удалось, раз Юрасик, как ручной зверек, вышел ее провожать и гудел мирно на прощание. Вообще, с чего я взял, будто в номере они оставались наедине? Может, присутствовала и Вика, и никакой тайны нет и в помине, а мне только показалось. Из-за чувств моих к Наташе и из-за каверз нынешнего утра. Но тут последние мои доводы потерпели крушение. Потому что теперь по тому же коридору и к той же двери неспешно и уныло плелась Вика, в купальнике и в зеленом парео, повязанном вокруг шеи, так, чтобы получилось нечто вроде легкого платья. Интересно, она-то откуда взялась? Впрочем, не важно откуда, а только в номере ее не было. Я вышел навстречу девушке.

Вика ойкнула и отпрянула от меня в испуге, прижала руками свое импровизированное платьишко к телу, будто хотела защититься от нечестивых взоров маньяка-насильника. Но тут узнала, что ее преследую именно я, и извинилась.

– Ничего, бывает. Я вовсе не думал вас пугать. А просто сторожил, когда вы пройдете, – немного солгал я, но не рассказывать же ей о Наташе. Об этом вообще нельзя никому рассказывать. Пока нет ясности, по крайней мере.

– Вы к нам? – неловко спросила Вика, сделав неопределенный жест в сторону люкса.

– Я к вам, в смысле – к тебе, – пояснил я, подразумевая, что вовсе не намерен заходить.

И поманил девушку за собой на пожарную лестницу. Я устал до чертиков и потому как можно короче и доступнее передал Вике инструкции инспектора Дуэро.

– А я в настольный теннис хотела поиграть, – разочарованно пожаловалась Вика. – Ладно, теперь буду до вечера сидеть в номере.

– И напрасно. Я поиграю с вами. Тем более инспектор велел нам держаться друг друга.

– Правда? А вы умеете? Я, между прочим, играю хорошо, – похвасталась Вика (господи, хоть что-то она может делать хорошо!).

– Нормально и я играю. Может, не ас, но нормально. Тем более получите удовольствие от победы. – Не думаю, что Вике в ее игрушечном мире часто доводилось одерживать достойные победы над мужчинами, так что предложение было соблазнительным.

– Ну тогда мы можем встретиться в холле через час, – предложила девушка, и я счел место и время приемлемыми для себя.

Но прежде чем попрощаться, я сказал еще нечто, ради чего, собственно говоря, и шел:

– Вика, знаете что? После игры давайте послушаем ваш диктофон, все равно инспектор его отберет. У вас, вы говорили, остались нужные батарейки.

– Давайте, – охотно откликнулась Вика. – Я потихоньку его захвачу с собой, тем более что Юрий Петрович наверняка проспит до ужина, как сурок.

Здравая идея, хорошо хоть, что Вика понимает: ни к чему Талдыкину видеть всякие там диктофоны даже и теперь. Еще раз обменявшись заверениями о встрече через час, мы расстались.

Я отправился к себе передохнуть. Но это только сказано о физической, материальной части моего существа. Тело растянулось и расслабилось сначала в ванной, потом на широченной кровати, слишком большой для моей одинокой фигуры. А вот душевная, ирреальная моя составляющая, тревожно носилась или витала там, где вовсе нет никакого пространства, и не могла найти себе места и покоя. И все из-за Наташи. Я никак не мог угомониться мыслями. Она и Юрасик не шли у меня из головы. Я чувствовал, что начинаю уподобляться Тошке Ливадину с его законспирированной ревностью по любым мелочам, но ведь Тошка-то имел на это право! А я никаких прав не имел. Формально я состоял при Наташе заботливым другом, иногда на посылках, иногда для душевных бесед на неопределенные темы скуки ради, и еще очень редко служил могилой для откровений. Но ревность, как и любовь, существовали во мне помимо моей хваленой сильной воли. Как существует в теле подагра или насморк, хочешь – не хочешь, но есть. Вопрос только, как относиться к их присутствию, замечать или игнорировать. Я вовсе не склонен был, однако, считать себя ни «тварью дрожащей», ни, тем более, «право имеющей». Потому что там, где речь заходила о правах, воля непременно утрачивала свою чистоту и вступала в отношения и зависимость от внешнего к ней мира. Поэтому ранее только я сам и определил себе постороннее положение в своей любви к Наташе, не желая добиваться зеленого винограда и ленясь усилий. А теперь многое изменилось. И из-за смерти Ники в том числе. Я пока не собирался составлять явную конкуренцию Тошке, чтобы в честном соперничестве умереть или победить. Просто выпустил свое чувство из клетки, где умышленно его держал взаперти все это время, и далее был намерен полагаться исключительно на случай. В эти короткие мгновения у пожарного выхода я понял вдруг, чего хочу. Не знал только еще, как именно я хочу этого. Станет ли мне больно или плохо, а может, и наоборот, хорошо, это не имело никакого значения. Что-то вроде движения ради движения, когда оставаться на месте уже нет желания и повода. Никина смерть навела меня невольно на размышление, что для человека, причем абсолютно любого, все может окончиться разом и по непонятной причине, и дело тут не столько во внезапной смерти, сколько в нереализованных возможностях, отложенных на потом. Когда никакого завтра уже не будет. А я именно что по собственной прихоти жил этим завтрашним днем и был очень глупым святым, полагавшим свое бегство из «сегодня» за личное благо. Если я хочу любить Наташу, то и буду. В конце концов, чувство внутри меня касается только меня одного. И я открыл клетку. И, разумеется, вместе с ослепительной любовью, наружу выбралась дурманящая ревность. Зачем Наташа ходила к Юрасику? Внезапно в моей памяти всплыл эпизод с Тиграном Левановичем, хотя это было уж совсем ни при чем. Самое простое: Наташа ходила к Талдыкину объясняться, – что наверняка удовлетворило бы постороннего слушателя моего рассказа, – это самое логичное предположение я все же не принимал до конца. Потому что я в отличие от вас, только начавших вникать в мою историю, слишком хорошо знал Наталью Васильевну Ливадину, в девичестве Кузнецову. Но и об этом чуть позднее, в своем месте.

Полоса покоя, как и время, отпущенное на отдых, подошли к концу. Нужно было выбираться в холл, а оттуда – уже к столикам для пинг-понга, мирно, в тенечке, расположенным в дневное время прямо на лужайке у воды. Место открытое, но и в стороне от основных путей, что пролегают между пляжем, извилистым бассейном и пунктами удовлетворения желудочных потребностей. Мы видели всех и все видели нас, но никто не мешал друг другу, и никому ни до кого не было любопытного дела.

Играли мы битых два часа, пока солнце не стало потихоньку клониться вниз, к горизонту. Соседние игроки с иных столов давно разошлись восвояси. У меня в голове сделалось уже некоторое раздражение от бесконечного стука целлулоидного мяча, повторявшегося как метроном. Цок-цок, цок-цок, одуреть можно. Глаза, кажется, начинали косить. А Вике было хоть бы хны, еще и очки считала, а я думал лишь о том, сколько еще можно и скоро ли все закончится. Но уж зато Вика все время находилась у меня на глазах, да и вокруг полно присутствовало нежившихся на солнышке и праздношатавшихся отдыхающих, инспектор мог бы возрадоваться – инструкции его выполнялись со старанием.

Наконец и юная моя партнерша выдохлась тоже. Или ей надоело. Так или иначе, около семи часов по вечернему времени она подняла ракетку вверх, вроде как сложила оружие. Впрочем, очков она выиграла преизрядно, вынужден отдать должное. И с балкона уже маяковал Талдыкин, призывно махая руками, видимо, скучно ему стало одному в номере. Но Юрасику придется обождать, не зря я все же гонял с противным цоканьем этот дурацкий мячик.

– Вика, не забывайте, у нас осталось дело, – напомнил я девушке.

Агент из нее и впрямь был непутевый – Вика тут же схватилась за оттопыренный карманчик голубеньких шортиков-шаровар.

– Не здесь, что вы. Вон и ваш Юрий Петрович сверху глазеет, – указал я девушке на грозящую опасность. – Кстати, помашите ему в ответ или подайте на пальцах знак, что будете непременно скоро.

Вика последовала моему совету. Умильно подняла ладошку, как бы испрашивая «еще пять минут, и все». Юрасик кивнул снисходительно, потерял к нам интерес и вообще скрылся долой с балкона. Чего и требовалось добиться.

– Прогуляемся во-он туда. – Я указал на боковую сторону отеля, упиравшуюся в скалу, где было густо зелено от кустов и деревьев и где заканчивалась полоса цивилизованного пляжа.

Вика согласилась со мной, и мы пошли, не торопясь, словно прогуливались и случайно забрели. Однако нежелательных свидетелей нашей прогулки я не очень опасался, в воздух уже проникали сумеречные туманы, темнело на острове относительно быстро. Фигуры людей, и океанские воды, и прибрежные черные скалы начинали расплываться, зелень утрачивала свой цвет, превращаясь в серую, безликую, колышущуюся массу. Но солнечного света еще было достаточно, чтобы двум заговорщикам без помех включить диктофон, а уж на слух ныряющее в морскую пучину красноглазое солнце вообще повлиять не могло. Тем более я не относился к тому роду людей, кому недостаток зрения служит помехой для восприятия звуков. Мне не нужны были очки, чтобы слышать лучше.

В номер я вернулся около половины восьмого, перед ужином следовало еще взять в сейфе секретное письмо, так, на всякий случай, оставлять документ я не имел в виду. Я не боялся, просто не нужно было. Но тут же и передумал, в силу кое-каких практических соображений. Да и что стоит инспектору пройти двадцать метров по коридору? Однако следовало поторапливаться в ресторан – Фидель в своей непредсказуемости мог нагрянуть туда с минуты на минуту. И надо сказать, его ожидало много любопытного.

Наши давно сидели в ресторане, а я все прохаживался в лобби отеля, ожидая своего инспектора, и чем дольше, тем с все более с тревожным нетерпением. И был у меня повод. Несколько раз ко мне из ресторана выходил Юрасик и озирался по сторонам. И столько же раз, сколько появлялся, Талдыкин задавал мне один и тот же вопрос, на который я не в состоянии был дать ответ, но который беспокоил меня достаточно сильно. «Где Вика?»

Я только и смог сказать, что расстались мы возле бокового входа, ведущего мимо тренажерного зала и турецкой бани, и что Вика определенно направлялась к себе, да и куда еще ей было идти? Я не почувствовал нужды провожать ее по переполненному в тот час отелю. И к чему лишние слухи? Но сами понимаете, какие мною овладевали мысли. Я даже не знал, долго ли мне ожидать прибытия инспектора, и сильно рисковал остаться без ужина вообще, хотя еда теперь представлялась мне делом десятым. Я не паниковал и не впадал в нирвану дурных предчувствий, однако желал Фиделю появиться как можно скорее.

Как заблудившаяся птица над открытым морем кружил я по холлу «Савоя», уже и Тошка выходил меня звать, но я не шел. И вот, когда в сердцах был почти готов плюнуть и послать нерадивого инспектора подальше к чертям, а заодно и Талдыкина с его Викой, увидел на входе знакомую бороду взлохмаченного скотчтерьера. Наконец прибыл инспектор. И я на секунду задумался, как мне поступить в свое оправдание, оттого что главная свидетельница пребывает неизвестно где, и ничего лучше не придумал. А только потащил Фиделя за собой в ресторан и показал на наш стол.

– Вот, полюбуйтесь, – мы подходили все ближе, – все в сборе, а сеньориты Виктории нет. Только я не виноват. Я полдня ее пас на травке и потом проводил обратно до отеля.

– До отеля или до номера? – немедленно спросил Фидель.

Он, по всему видать, то ли озлился вдруг, то ли испугался, но ничто не помешало инспектору автоматически выполнять свои обязанности.

– До отеля, – признался я. Признался виновато. Но я же не профессиональный телохранитель, да и мало ли куда могла неожиданно запропасть эта недалекая умом девица? Пусть бы Фидель сам и ходил за ней по пятам и изнывал на жаре, гоняя туда-сюда пластмассовый мячик.

– Не драматизируйте ситуацию прежде ее разъяснения, – велел мне Фидель и вполне миролюбиво, да и какие у него могли быть ко мне претензии, в самом деле. – Возможно, ничего ужасно выдающегося и не произошло. – У инспектора все же присутствовала странноватая манера выражаться, оттого, скорее, что испанский не был его родным языком.

Тоша Ливадин хоть и удивился несколько, но пригласил Фиделя к столу. Инспектор отказался столь решительно, что недалеко было и до обиды. Но уж с его точки зрения сейчас это не имело значения.

– Где ваша подруга… ваша девушка, с которой вы прибыли? – сразу обратился он к Талдыкину, как если бы напал из-за угла. Я перевел.

– Так, блин… скажи ему, что сам ищу, – растерянно посмотрел на меня Юрасик. – Как вы играть пошли, так она не возвращалась, – добавил он с угодливой торопливостью. Я перевел обратно.

– Мне нужно осмотреть ваш номер, без промедления, – велел ему Фидель и взглянул на меня, мол, не тормози, объясни, в чем дело.

Втроем мы поднялись наверх, никого более Фидель с собой не приглашал, кроме того, приказал оставаться на своих местах за трапезой.

Мы вошли в талдыкинский люкс гуськом и в полном молчании. Жестом Фидель приказал Юрасику сесть в кресло, а меня позвал за собой. Очень быстро и как давно заученную процедуру произвел он смотр Викиным чемоданам, сумкам, сумочкам и пакетам. Обнаружена была миниатюрная видеокамера, крошечный фотоаппарат и несколько картриджей, их тут же Фидель изъял для следственных целей. Я уже понял, что именно разыскивал инспектор, но пока, из самого настоящего страха получить первоклассный нагоняй, молчал. Все равно выплывет наружу, как ни крути, но уж лучше подать скверную новость по-хорошему или хотя бы постараться сделать так.

– Диктофона нет. Нигде! – сокрушенно вынес свой вердикт инспектор.

– Конечно нет. Он был у сеньориты Виктории с собой. А поскольку в номер она не заходила… – Вот я и прикинулся простодушным дурачком. А что еще оставалось. Прошляпил, теперь держись, Леха!

– То есть как? То есть зачем? – побагровел смуглым лицом Фидель.

– Послушать хотели… – растерялся я по-настоящему.

– Черти да поберут живьем таких помощников! Кто вас просил, Луиш? Вам только драить полы в общественных казармах!.. – И еще много чего было сказано Фиделем в том же роде.

– Послушайте, послушайте! – Я попытался прервать его гневную тираду. – Да послушайте вы, наконец! На этом дурацком диктофоне ничего не было, только шумы пустой пленки, мы даже не стали прокручивать до конца! Да! И как видите, я жив и здоров, и никто на меня не покушается! При чем тут диктофон?

– Вы слушали? И там ничего не было? – Инспектор бросил ругаться и снова приступил к своим обязанностям.

– Говорю вам, ничего – значит, ничего. И повторяю: до конца мы не прокручивали. Потому что – нечего, пустота. И потом, вас, инспектор, все равно интересует время сразу после убийства. Так вот, не было слышно никого. Может, под утро и пришел какой-нибудь газонокосильщик, но это уже мало кого волнует.

– Вы дилетант, Луиш. Сразу после убийства или не сразу, решать не вам. Преступник мог оставить улику, обронить любую ерунду, по которой, однако, его можно опознать, и вернуться за ней. Вам это в голову не приходило, доморощенный вы Видок?

– Не приходило, – сознался я отрешенно. – Но ведь в реальной жизни, а не в кино, никто ничего не забывает на месте преступления, ведь так, инспектор?

– Еще как забывают. И забывают, и роняют, и даже оставляют нарочно, чтобы сбить со следа. Луиш, подумайте сами, если бы на диктофоне ничего не было, то с чего бы ему пропадать вместе с его владелицей? Пораскиньте мозгами, беспечный вы дуралей!

– Но, право, инспектор, со мной же все в порядке! – попробовал защищаться я.

– Полоумный кретин, да поймите вы, наконец! Вы в порядке потому, что диктофон находился все это время отдельно от вас, и отдельно от вас отправился в путешествие! Господи, Луиш, я лишился разума в тот день, когда связался с вами!

Инспектор еще кипятился, но все тише и тише, видимо, я все же пока был нужен ему. А промахи у кого не бывают? Я же хотел, как лучше, и Фидель это понимал. Диктофон так и так, все равно бы сперли при первом удобном случае. Вот только Вика. Где она? Этот вопрос волновал не одного меня.

– Остается узнать, где сеньорита Виктория. Возможно, она прольет свет и на все остальное, – произнес Фидель уже спокойно.

Все же западные сыщики решительно отличаются от наших. От простого русского мента я давно бы уже получил по зубам за самоуправство, приведшее к потере важной улики, и ладно, если бы этим ограничилось. А здесь, попыхтел, попыхтел, вспомнил черта и деву Марию, и вот – снова спокоен, как танк после технической профилактики.

– Вот что, Луиш. Мы должны пойти и посмотреть, что к чему. Где вы оставили сеньориту, в каких именно кустах вы предавались утехам с диктофоном, с какой стороны подошли, с какой уходили. А этому господину скажите, – тут Фидель указал на сиротливо притулившегося в кресле Талдыкина, – пусть спускается обратно в ресторан и там сидит. И все остальные тоже пусть сидят до нашего возвращения.

На лужайках было уже совсем темно, а в углу пляжа, где топорщились пресловутые кусты, даже и фонарей не наблюдалось. Хоть выкалывай глаза, разницы не заметишь. Правда, Фидель живо раздобыл у отельной охраны достаточно мощный фонарик, и в листве мы шарили с относительным удобством.

Что мы ищем, в самом деле? Неужто, вор, неведомо каким образом похитивший у Вики интересные для него пленки, будет настолько глуп, что удалится с ними в те же самые зеленые чащи, что и мы? Я сказал Фиделю, что хватит валять дурака. А в ответ услышал призывную фразу, по содержанию близкую к сакраментальному: «пилите, Шура, пилите», – в смысле ищите, Луиш, и будьте хорошим мальчиком, раз уж опростоволосились. Ясное дело, ничегошеньки мы не нашли. Пришлось вылезать из кустов и глупейшим образом смотреть друг на друга, как двум коверным клоунам, у которых номер не удался. Шапито уехало.

Но неугомонный Фидель не сдался, а спустился от кустов к дальнему окончанию пляжа. Туда, где охранительный бордюр с торца переходил в сплошной камень. Я не спешил немедленно лезть за инспектором, опасаясь переломать ноги на скалах. Однако Фидель позвал меня:

– Луиш, Луиш, посмотрите! Видите? – Инспектор светил фонариком прямо перед собой, а у его ног стелилась какая-то блескучая, гладкая змея. Она колыхалась с противным шуршанием и сворачивалась кольцами. Неприятное, я вам скажу, зрелище.

Скоро Фидель возвратился из похода с добычей. В руках у него, помимо фонаря, были какие-то неровные обломки и все та же блескучая змейка.

– Вот он, ваш диктофон. Точнее то, что от него осталось, – изрек он торжествующе.

Действительно, осколки пластмассы и то, что я принял за змею, оказались бренными останками этого детища современной инженерной мысли. И не змея вовсе, а обрывки пленки колыхались на ветру, перепутанные и мокрые от океанских брызг.

– Пленка оторвана. Больше половины. Но то, что есть, несложно восстановить, – сказал как бы сам для себя Фидель. – А вы уверяли, ничего на ней не было.

– А где тогда сеньорита Виктория? – Ладно, пленка, но исчезновение Вики сейчас занимало меня больше всего.

– Не знаю. Следов борьбы вроде не видно. Впрочем, до утра сложно сказать что-нибудь определенное. – Фидель еще раз посветил на скалы фонариком.

– Может, ее похитили? – предположил я глупейшим образом.

– Да. И кто-то из ваших друзей держит ее в номере под кроватью. Хотя вы правы, я полагаю, стоит обыскать отель, особенно подвальные помещения, – в раздумьях сказал инспектор.

Мы вернулись вскоре в ресторан, где Фидель и оставил меня, строго-настрого повелев приглядывать, чтобы никто не отлучался из-за стола. И мы сидели, больше молча. Юрасик пил, Тошка держал жену за руку, Олеська робко придвинулась к моему стулу и курила сигареты одну за другой. Часа через полтора вернулся инспектор. Обыск ничего не дал, сообщил он через меня.

– Расходитесь пока, – разрешил Фидель всем присутствующим. Задержал только одного вашего покорного слугу. – Да, Луиш, я еще должен кое-что забрать и у вас. Надеюсь, это что-то вы не таскали по отелю туда-сюда?

– Слава богу, нет. Вам стоит пройти в мой номер, – пригласил я Фиделя.

У себя я немедленно направился к сейфовому ящику – стальной бандуре с кодом, установленной в недрах платяного шкафа.

– Вот, пожалуйста… – я вытянул на свет свои бумаги, документы и авиабилеты, – где-то здесь… Сейчас… Что за черт!

Я перерыл небольшую пачку своих бумаг еще раз. Но никакого письма обнаружить не смог. Это был какой-то театр абсурда, невозможный от начала до конца.

– Никакого письма нет! – воскликнул я, в ужасе глядя на инспектора.

– Дева Мария и все ее ангелы! Да что же это творится такое на нашем мирном острове! Будто его посетил сам Сатана! – заругался Фидель и тут же от нервов закурил очередную сигарету. – Я вызову бригаду криминалистов, а вы, главное, ничего больше не трогайте! – инспектор потянулся к телефонной трубке.