Текст книги "Мы с Витькой. Весёлые школьные рассказы"

Алла Озорнина
Мы с Витькой. Весёлые школьные рассказы

© Озорнина А. Г., 2022

© Попович О. В., ил., 2022

© Салтыков М. М., ил., 2022

© ООО «Издательство АСТ», 2022

* * *

День добрых дел

Счастливчики из 5 «Б»

Перед последним уроком в наш класс влетела президент школьного самоуправления, десятиклассница Оля Рябушкина.

– Английского не будет, – сказала она.

Что тут началось!

Кто-то от радости стал подбрасывать шапки, кто-то подпрыгивал, кто-то орал на разные голоса. А Витька с таким пылом вскочил со стула, что тот с грохотом опрокинулся.

– Тихо! – пыталась перекричать ликующую толпу Оля. – У меня объявление!

Но все было бесполезно.

Все орали, прыгали, подбрасывали шапки до тех пор, пока в классе не появилась завуч школы.

– Что за рев? – Все разом притихли. – Успокоились! Заняли свои места! Вьюнов, – это она Витьке, – подними стул и сядь как человек! Чего вы орете? К вам президент школьного самоуправления пришел, с объявлением, между прочим, а вы… Да и вообще, разве вы не знаете, какой сегодня день?

– День работников общественных туалетов! – выкрикнул Ослоухов.

– Не смешно, Ослоухов, – сказала завуч. – Сегодня – День добрых дел. А потому будьте добры, послушайте, что вам скажет Оля. И ни звука! Учтите, я все слышу!

Завуч ушла, а Оля продолжала:

– Итак, сегодня День добрых дел. А это значит, что каждый класс должен взять над кем-нибудь шефство. Конечно, лучше всего было бы найти какого-нибудь ветерана Великой Отечественной войны…

– Ну и где мы возьмем ветерана? – прогудел отличник Кельманов. – Война же давно закончилась, их уже и не осталось!

– Вот и я о том же. Поэтому я приготовила список участников боевых действий в горячих точках…

В этот момент дверь приоткрылась, в образовавшемся проеме мелькнуло чье-то лицо, и Оля вышла в коридор.

– Да ты что? – послышался ее радостный возглас. – Вот это удача! Конечно я дам это пятому «Б», кому же еще!

Оля вернулась в класс.

– Вы просто счастливчики! – воскликнула она. – Мне только что принесли адрес старушки, которая в Великую Отечественную войну принимала участие в партизанском движении! Когда началась война, ей было столько же лет, сколько теперь вам. У вас появилась просто уникальная возможность познакомиться с бывшей партизанкой, помочь ей по хозяйству. Кто хочет пойти?

Оля, наверное, думала, что сейчас начнется битва за возможность сходить к участнице партизанского движения, но все молчали.

Я поднял руку и тут же… отпустил. Потому что оказалось, что только я один ее поднял.

– Как же так… – растерянно произнесла Оля. – Я бы на вашем месте вприпрыжку бы побежала. – Она на минуту замолчала. Оглядела класс и решительно произнесла: – Тогда я сама назначу тех, кто пойдет к участнице партизанского движения. Так… К ней пойдут Коржикова, Купцов, Бронникова, Синицын, Вьюнов (ура, это мы с Витькой, обрадовался я) плюс… Авоськина, Никонов, Смирнов, Кельманов…

– Как Кельманов? – раздался возмущенный возглас. – Я – отличник! Мне уроки делать надо!

– А у меня – музыка!

– А у меня – фигурное катание!

– Ничего не понимаю! Неужели нельзя один раз пожертвовать своим личным временем? – рассердилась Оля.

– А, один раз, – сказал Кельманов, – ну один-то раз можно.

Он сидел передо мной, и его спина медленно раскачивалась из стороны в сторону. Потом приняла почти горизонтальное положение и замерла. Наверное, он рисовал что-то в тетради.

Впрочем, все сейчас опять занимались, чем вздумается, только тихо. Мальчишки плевались бумажными шариками, девчонки перебрасывались записками и хихикали. Некоторые, достав телефоны, углубились в игру или писали эсэмэски. Время от времени раздавался писк, похожий на писк комара – это смеялась писклявая Вероника.

– Так, слушайте внимательно! – повысила голос Оля. – Думаете, вы у меня одни? В общем так. Руководителем акции назначается Вероника, помощником – Кельманов.

Кельмановская спина вздрогнула и мгновенно приняла вертикальное положение. Он приосанился.

– Итак, вот адрес, – Оля протянула Веронике бумажку. – Работать без лишних разговоров, чтобы не отвлекаться. И все записывать. Вероника, ты знаешь, как вести протокол. А теперь отправляйтесь на задание!

И мы отправились.

Тайна старого письма

Мы шли, а небо над нами было голубое-голубое, без единого облачка, а листья под ногами – желтые и коричневые. Засохшие и шуршащие. По этим шуршащим листьям мы и шли делать добрые дела. И это было здорово! Только вот Кельманов все портил.

– На добрые дела – вперед! – гнусным голосом орал он. – К участнице партизанского движения!

Слова-то вроде хорошие, а вот орал он противно. Даже прохожие оборачивались.

Наконец мы дошли до нужной квартиры, и Кельманов нажал на кнопку звонка.

– Не заперто, проходите! – послышалось из-за дверей.

В просторной светлой комнате в стареньком кресле сидела совершенно седая бабушка. А прямо над ней на стене, в рамочке, висела небольшая черно-белая фотография, с которой улыбалась девочка с тоненькими косичками, наша ровесница. Фотография, конечно, была неважная, нечеткая, расплывчатая, но все равно было видно, как задорно улыбалась девочка, как будто бы говорила: «Как здорово, что вы пришли!»

– Вы ко мне? – удивилась бабушка и тоже улыбнулась. И сразу же стала похожа на девочку с фотографии.

И тут я заметил, что в руках она держит пожелтевший от времени листок бумаги, на котором было что-то написано. А рядом с креслом лежал настоящий бумажный конверт, также пожелтевший от времени.

– Да, мы к вам, – растерянно ответила Вероника и посмотрела на Кельманова. Так, будто бы спрашивала о чем-то взглядом. Кельманов пожал плечами и отвернулся. Теперь все смотрели на Веронику, Вероника – на Кельманова, а Кельманов не отрывал взгляда от окна. До меня дошло: никто из нас не знает, как звать эту бабушку, Оля так торопилась на следующее мероприятие, что забыла нам об этом сказать!

И точно!

Вероника покраснела и сказала:

– Простите… мы забыли, как вас звать…Мы по дороге…

– Ничего страшного! – ответила старушка. – Зовут меня Светлана Петровна. Но вас-то как много, ребятки! Мне ж и усадить-то вас некуда!

Я видел, что она радуется, и радуется от того, что ей есть теперь кому рассказать о письме, которое у нее в руках.

– А мы не сидеть пришли! – громко сказала Вероника. – Мы пришли трудиться. Ведь сегодня – День добрых дел. Скажите, чем вам помочь?

– Да ничего, ребятки, не надо, – разулыбалась Светлана Петровна. – Мне соседи помогают. Спасибо, что пришли. А я вот только сейчас прочитала, – она показала на письмо, которое держала в руках, – что командир отряда, который был смертельно ранен, оказался…

Вот это здорово! У меня аж дыхание перехватило – так не терпелось узнать, что же все-таки случилось с их командиром? Выходит, он был вовсе не смертельно ранен, а…

– Но мы не можем так уйти, – перебила ее Вероника. – У нас мероприятие. Ну, в рамках Дня добрых дел… – Я почувствовал, что краснею. – Вы скажите, что нужно сделать, и мы быстренько сделаем. Вон нас как много! Может, в магазин сходить или в аптеку?

– В аптеку? – как-то грустно повторила участница партизанского движения. – Ну что ж, сходите в аптеку. Рецепт на телевизоре. Так вот, письмо пришло, – продолжала Светлана Петровна, – спустя почти семьдесят лет… И вот, оказалось, что…

Я перестал дышать. И все, наверное, перестали дышать – стало так тихо, что было слышно, как бьется о стекло муха. И все, наверное, мечтали только о том, чтобы Вероника не перебивала Светлану Петровну. Однако, этого не случилось.

Придем в школу с протоколом

– Значит так, – сказала Вероника. – В аптеку идут Купцов, Коржикова. Бронников, Кельманов…

– Как Кельманов? – закричал отличник. – Я – ответственное лицо! Я твой заместитель, ты что, забыла?

Он запыхтел, отошел от Вероники и встал рядом со мной.

Все молчали. Молчала и Светлана Петровна.

– Ну что, пойдемте, что ли, в аптеку, – сказал Купцов и направился к дверям. Человек пять двинулись за ним. В комнате стало просторнее.

Вероника достала из рюкзака блокнот и стала что-то строчить.

Я заглянул через плечо. Нехорошо, конечно, заглядывать через плечо, но я заглянул. И прочитал.

«В аптеку пошли:

Купцов

Коржикова

Бронникова

Кельманов (идти отказался…)

Спи…»

– Зачем ты это пишешь? – тихо, чтобы не услышала Светлана Петровна, спросил я.

– Протокол веду, – пискнула Вероника. Потом сердито посмотрела на меня и добавила: – Что уставился, Синицын? Делать нечего? Идите вот на кухню с Вьюновым картошку чистить. Светлана Петровна, вам сколько картошин почистить? Две или три?

– Две, наверное, хватит, – чуть слышно ответила участница партизанского движения, и вид у нее стал совсем поникший.

«Ну уж нет! – подумал я. – Пусть этот наш писклявый генерал делает что хочет, но я сам сейчас подойду и попрошу Светлану Петровну рассказать и о командире, и об их партизанском отряде».

Я сделал шаг вперед и тут же был остановлен Вероникой.

– Синицын, – сказала она металлическим голосом, – что ты тут самодеятельность устраиваешь? Тебе что сказано делать? Чистить картошку! Вот и иди в кухню!

Я взглянул на Веронику и понял, что спорить с ней бесполезно. А Светлана Петровна от нашего спора расстроится еще больше.

– Знаешь, – сказал Витька. – Давай почистим не две картошки, а, например, четыре. Светлане Петровне на два раза хватит.

И тут мне стало стыдно. Мне ведь никогда не приходилось чистить картошку! Я даже не представляю, как это делается!

– Ерунда, – ответил Витька, узнав об этом. – Я за тебя почищу. Я это быстро делаю.

И правда – от его рук прямо-таки отскакивали почищенные картофелины – одна, две… шесть, восемь…

В кухню вошла Вероника.

– Ну вы даете! – она стала считать картошины. – Целых восемь! Так и запишем. – Она открыла блокнот и занесла над ним ручку. – Та-ак… Вместо двух картошин начистили восемь… Отметим… Синицын…

– Не надо, – сказал Витька, – не пиши.

– Как это – не пиши?

– Так это же мы так, от себя. Подарок.

– Тем более, – сказала Вероника и продолжила что-то строчить в блокноте.

Что нужно ветерану

Мы вернулись в комнату. Здесь кипела работа: Авоськина и Петров вытирали подоконник, Никонова – зеркало, несколько человек спорили, кому мыть пол.

Участница партизанского движения все так же сидела в кресле с поникшим видом и держала в руках письмо.

– Слышь, Витьк. Может, все-таки поговорим со Светланой Петровной?

– Давай, – прошептал он.

Но в этот момент распахнулась дверь, и на пороге появились те, кто ходил в аптеку, а из ванной с ведром вышел Кешка.

– Вы бы все меня на улице подождали, а? – сказал он. – Пол надо помыть.

Вероника захлопнула блокнот.

– И правда, ребята, пойдемте. Не будем мешать Скворцову. До свиданья, Светлана Петровна!

Участница партизанского движения сказала уже совсем без улыбки:

– Послушайте, ребятки, ведь это так удивительно, – она показала взглядом на письмо, – наш командир, которого мы считали…

– Извините, Светлана Петровна, – перебила ее Вероника, – но нам надо бежать.

– Нам уроки надо учить! – подал свой голос Кельманов.

– А у меня – музыка!

– А у меня – фигурное катание!

– А у меня – танцы! – раздалось со всех сторон.

Участница партизанского движения только кивнула в ответ и опустила глаза.

Все двинулись к выходу.

Вероника застыла в дверях: как капитан тонущего корабля, она решила уйти последней.

Я не двигался с места.

– Тебе Синицын что, особое приглашение нужно? Не мешай Скворцову мыть пол.

…У подъезда уже стояли все наши.

– Так вот что значит шефство над ветеранами, – пробурчал Кельманов. – А я то думал…

– Что ты думал? – перебила его Вероника. – Мы хорошо поработали, я вот весь блокнот исписала… Оля будет довольна.

И тут я не выдержал:

– Тебе бы только писать. Нет, чтоб человека выслушать. Что с командиром отряда случилось? Письмо через столько лет пришло – неужели неинтересно было узнать, что в нем?

У меня вдруг перехватило дыхание. Как перехватывает каждый раз, когда мы с родителями идем по центральной площади 9 Мая в Бессмертном полку. Ведь мой прапрадедушка погиб на Курской дуге. Он был командиром разведроты.

И я сказал:

– Мой прапрадедушка погиб на той войне.

Я не смог унять дрожь в голосе.

И вдруг со всех сторон послышалось:

– А у меня – прапрапрабабушка!

– И у меня – тоже!

– И у меня!

– И у меня! – подхватил вышедший из подъезда Скворцов.

Все вдруг сбились в одну кучу. И мне почему-то показалось, что нас стало много. Очень много. Вовсе не десять человек, а гораздо больше.

Я вспомнил, что папа однажды рассказывал о чувстве единения. Оно возникает, когда люди думают и чувствуют одно и то же. Наверное, оно, это чувство единения, появилось сейчас у каждого, потому что все стали наперебой рассказывать о своих родственниках, погибших на той войне. И у всех на глазах выступали слезы.

Вероника сначала молчала, потом растерянно произнесла:

– Да что вы все… – и сразу превратилась в обычную писклявую Веронику. – У нас в семье тоже… Но слышали же, Оля сказала: быстро, оперативно, без лишних разговоров. Вот я и старалась… Что же теперь делать?

– Прийти еще раз! – сказал Витька. – Просто прийти. Поговорить. Без всяких записей.

– Может, вернуться сейчас? – неуверенно спросила Вероника.

– Сейчас неудобно. Давайте завтра! – подал голос Бронников…

– Точно, завтра, сразу же после уроков и придем! И узнаем, что все-таки случилось с командиром.

И тут я увидел стоящего в стороне Кельманова. Вид у него был недовольный.

– Ерунду какую-то выдумали, – сердито сказал он. – Добрые дела сделали? Сделали! Пол помыли, в магазин, в аптеку сходили. Вот эти, – он кивнул в нашу с Витькой сторону, – восемь картошек начистили! Так что еще-то надо?!

Сюрприз в веснушках для лучшего друга

Если девочка нравится

Сегодняшний классный час был посвящен дружбе.

Говорили о том, что значит быть настоящим другом. Хотя что об этом говорить, и так ясно: настоящий друг поможет в беде и порадуется твоим успехам. И тут вдруг выяснилось, что не у каждого в классе есть друг. И от этого я почувствовал себя счастливчиком: мы с Витькой дружим аж с самого детского сада! А потом Никулина прочитала стихотворения Расула Гамзатова, и мне сразу же в память врезалась строчка:

«Знай, мой друг, вражде и дружбе цену…»

Я думал об этом стихотворении всю дорогу домой, а когда сел делать уроки, то никак не мог сосредоточиться и понять условия задачи. В голове вертелись слова:

«Знай, мой друг, вражде и дружбе цену…»

«Ну какая может быть цена у дружбы, – размышлял я. – Ведь дружба – бесценна!»

А потом я подумал о том, что дружим-то мы с Витькой давно, чуть ли не всю жизнь, а я до сих пор ничего достойного нашей бесценной дружбы не сделал. И понял, что не успокоюсь до тех пор, пока этого не сделаю.

Только вот что?

Что я могу сделать?

Наверное, то, что Витька любит.

Ну, например, как было бы здорово, если бы прямо сейчас, в тридцатиградусный мороз, я пришел бы к нему с арбузом или дыней. Положил бы на стол этот арбуз или дыню и сказал:

– Это тебе, Витька. Ешь!

Достойно бы это было дружбы? Конечно. Только вот денег ни на арбуз, ни на дыню у меня нет. И заработать их пока не могу. Выходит, надо что-то другое придумать. Да и вообще, не фруктами же одними жив человек.

И стал я размышлять, чем бы порадовать Витьку. Какой бы сюрприз ему преподнести, чтобы он меня всю жизнь после этого вспоминал. Чтобы через много лет говорил своим внукам:

– Вот был у меня друг Леха, так он такое придумал!

Но что, что, что я могу придумать?

Время шло, а в голове – ни одной мысли!

С расстройства я пошел на кухню пить чай и так задумался, что ударился головой о шкаф. И вдруг вспомнил, что Витька каждую перемену к Никулиной пристает. То за косы дергает, то бумажки рвет и за шиворот бросает, то подножки подставляет. Почему? Ну, тут и гадать не надо: если мальчишка так себя ведет, значит, он в эту девочку влюблен. Проверено на себе: когда мне Комарова нравилась, я не только ее за косички дергал и подножки подставлял, но и подбрасывал в рюкзак всякую ерунду. Так хотелось на себя внимание обратить! Один раз даже огромного паука подбросил! Вот крику-то было! Конечно, мне потом за это здорово влетело, но за Комарову и пострадать не обидно, она красивая. А Никулина… В веснушках вся, губы – вареники. И что Витька в ней нашел?

И тут я понял, что я должен сделать. Как друг. Для Витьки. Это такое дело… Настоящее. Достойное дружбы.

Я оделся и пошел к Никулиной.

По закону дружбы

Пошел к Никулиной… Это, конечно, громко сказано, потому что от нашей квартиры до квартиры Никулиной два с половиной шага – живем на одной площадке. Но если бы даже она жила на другом конце города, я все равно бы к ней пошел. Во имя дружбы.

Дверь мне открыла сама Никулина.

– Привет, – говорю, – Лена. Уроки сделала?

– Сделала, – отвечает, а глаза у нее круглые стали, как два пятака. – А ты что, задачу решить не можешь?

– Вот еще! Я ее еще три часа назад решил.

– Странно, – сказала Никулина. – Уроки-то час назад закончились. А у тебя что, случилось что-то?

– Да нет, – отвечаю. – У меня все нормально. Просто решил тебя на горку позвать. Прямо сейчас.

Глаза у Никулиной стали еще больше, а губы – еще толще. Раньше-то я к ней не только не заходил – встретив в подъезде делал вид, что ее не знаю. Очень мне надо на какую-то девчонку внимание обращать. Тем более – на одноклассницу.

– Я вообще-то еще уроки не все сделала, – говорит Никулина. – Может, потом сходим?

Конечно, если бы дело не касалось нашей с Витькой дружбы, можно было бы и потом сходить. Но сейчас откладывать было просто нельзя. И я сказал:

– Успеется! Покатаемся минут пятнадцать, и – за уроки. Врачи говорят, что после прогулки в сто раз легче делать уроки.

Никулина вздохнула и пошла одеваться.

Мы вышли на улицу.

И тут я стукнул себя по лбу.

– Вот балда! – сказал я. – О Витьке-то забыл! А он меня ждет! Давай вместе сходим.

– Неудобно как-то, – говорит Никулина. – Может, сначала позвонишь, скажешь, что ты не один.

Я сунул руку в карман, нащупал телефон.

– Тьфу ты, телефон-то я дома забыл! – А что я еще мог сказать? Звонок Витьке в мой план не входил. – Да ладно, – говорю, – Витька свой парень, он даже обрадуется, что я не один пришел.

Никулина удивленно на меня посмотрела, и мы двинулись к Витьке.

Пока все шло по плану. Еще немного – и я сделаю для него что-то, достойное дружбы. И от этого мне так радостно стало, что я запрыгал по-кенгуриному и запел:

– Тра-ля-ля! Тра-ля-ля!

Представляю, как Витька удивится, когда до него дойдет, что я давно понял, что он неравнодушен к Никулиной. А то только и знает: «Ты ничего не видишь, ничего не замечаешь!»

Вижу, еще как – вижу! Тра-ля-ля! И я еще выше подпрыгнул и еще громче запел:

– Тра-ля-ля!

А Никулина смеялась и приговаривала:

– Ой, девочки, не могу! Ой, не могу!

И даже за живот схватилась.

А потом говорит:

– Какой ты, Леша, оказывается, веселый! А мне всегда казалось, что ты немного… как бы это выразиться… Мрачный!

Вот тебе и раз! Живем на одной площадке, а она не знает, какой я веселый! Вот уж кто ненаблюдательный!

А Никулина и говорит:

– И как ты, Леша, оказывается, высоко прыгаешь!

– Это еще что, – начал я и хотел рассказать, что однажды так прыгнул, что у соседей штукатурка посыпалась, но вовремя спохватился и добавил: – Вот Витька, тот… Тот даже на люстре повис…

Никулина замедлила шаг.

– С ума сойти!

– Да! – сказал я. – Такой Витька прыгучий.

Хотя, если честно, Витька и на пять сантиметров-то от пола прыгнуть не может. Но раз уж ему нравится Никулина, то… Пусть Никулина думает, что Витька прыгает выше, чем я.

Незваные гости

Дверь открыла Витькина мама.

– А Витя сейчас выйдет, – сказала она. – Он душ принимает. Как обычно после тренировки.

Тьфу ты, я и забыл, что по понедельникам Витька ходит на секцию самбо.

Мы прошли в Витькину комнату.

– Книг-то сколько! – восхитилась Никулина. – А у многих сейчас вообще книг нет. По телефону читают. Или по планшету.

«Тоже мне, книг много, – подумал я. – Посмотрела бы, сколько книг у нас».

Но я не стал говорить об этом Никулиной. Пусть думает, что у Витьки книг больше, чем у меня.

И тут в дверях появился Витька. Я обомлел. Он был в трусах в красный цветочек и с махровым полотенцем на плечах.

– Привет! – увидев меня, сказал он. – Что такой невеселый?

Невеселый! Я даже шевельнуться не мог от неожиданности. Я даже не мог дать знак, что за его спиной стоит Никулина, которую, войдя в комнату, он не заметил!

– Клево! – сказал Витька. – Зря ты со мной на самбо не ходишь. Сегодня такие приемчики изучали. Хочешь, покажу? Вот только разомнусь немного.

Он бросил на кровать полотенце и быстро нагнулся, касаясь руками пола. Да так и застыл вниз головой. Потом медленно выпрямился и повернулся к Никулиной. А потом стремительно выскочил за дверь. Наверное, мама не предупредила его, что я пришел не один.

Никулина опустила глаза и покраснела. Так, что даже веснушек не видно стало. Хотя что тут особенного, подумаешь, человек в трусах вышел. Вон на пляже все в трусах ходят.

Чтобы Никулина перестала краснеть, я начал рассказывать ей про извержение вулканов – смотрел вчера по телеку. Конечно, не очень-то хотелось говорить про вулканы с какой-то там девчонкой, но что оставалось делать?

Никулина подняла глаза. Они, оказывается, были у нее зелеными в коричневую крапинку. Как будто бы тоже в веснушках.

И, кажется, я начал понимать, почему Витька так к ней неравнодушен.