Текст книги "Ничего не возьму с собой"

4

Диана везла Аленку в детский развлекательный центр. Бережной остался дома – к величайшему разочарованию Аленки, но все-таки вожделенные развлечения наполняли девочку радостным предвкушением.

– Мы же купим папе сладкую вату?

– Конечно, привезешь ему огромный шар. – Диана осмотрелась и, обнаружив на переполненной стоянке свободное место, ловко припарковалась. – Ну, и кто королева парковки?

– Ты королева парковки! – Аленка засмеялась. – Купим тебе корону!

– Вот именно короны мне и не хватало все эти годы. Отличная идея! – Диана щелкнула дочь по носу. – Вытряхивайся, принцесса, нас ждут великие дела.

– Жаль, папа с нами не пошел.

– Папа сказал, что приедет, как только освободится.

– А если не освободится?

– Ну, когда-то же освободится. – Диана вздохнула. – Но вату мы ему все равно купим.

Их ждали многочисленные аттракционы, клоуны, воздушные шарики, сладкая вата, мыльные пузыри и Комната страха. Аленка чрезвычайно любила мультики «Школа Эвер Афтер Хай», и запомнившиеся персонажи радовали ее бесконечно. Ну а вампиры, оборотни, мертвецы, призраки, во множестве водившиеся в Комнате страха, вообще вызывали у девочки бурный восторг. И все же «Школа Эвер Афтер Хай» была вне конкуренции, и она несколько раз упрашивала родителей разрешить ей покрасить волосы в фиолетовый цвет, чтоб стать похожей на свою любимую героиню Рейвен Квин. Конечно, получила суровый отказ, но Диана подсластила пилюлю, купив дочке кудрявый фиолетовый парик, который та надевала всякий раз, выбираясь развлекаться. Она бы и в школу его носила, но тут уж было совсем никак.

Вот и сегодня Аленка красовалась в этом парике. Парик ей действительно был к лицу, а в это время года еще и защищал голову от холода: сложно заставить Аленку носить шапочку, а парик она носит с удовольствием. В своем лиловом пышном платьице, кожаной куртке с заклепками и фиолетовых сапожках с серебряными пряжками Аленка выглядела точно кукла, изображающая мультяшную Рейвен Квин.

Эту куклу ей купили месяц назад, и с тех пор девочка с новой игрушкой не расставалась. Все игры и развлечения – только вместе. Плюс заранее готовый список подарков «под елочку»: друзей Рейвен, чтобы той не было скучно, Декстера Чарминга и Эппл Вайт. Откровенно говоря, Диана кукол уже купила, добавив к компании Блонди Локс и Меделин Хеттер, и зеркало, и стол для чаепитий, и крошечные фарфоровые чашечки.

Диана и сама полюбила эти незатейливые красочные мультики и смотрела их вместе с дочкой. Бережной только хохотал, глядя на то, как его здравомыслящая жена устраивается рядом с дочкой, чтобы с превеликим удовольствием посмотреть очередную серию о приключениях юных обладателей паранормальных способностей.

– Мам, пойдем сразу на паровозики! – пританцовывая от нетерпения, попросила Аленка. – А потом на веселые горки и на мячики – я хочу выиграть колечко, маленькое такое. Потом еще в кафе зайдем, а потом – ТУДА.

Туда – это в Комнату страха, куда Аленку не особенно хотели пускать бдительные служители. Дескать, испугается ребенок. Но Диана с гордостью говорила, что очень хотела бы посмотреть на чучело, способное испугать этого ребенка.

– Как скажешь, маршрут на твоей совести. – Диана щелкнула брелоком сигнализации. – Главное – к ночи домой вернуться, не то папа объявит общегородскую тревогу.

– И за нами приедут полицейские?

– Да, такие бравые парни в форме.

– Тогда давай останемся до ночи, – Аленка засмеялась, представив, как за ней приезжает полицейская машина.

– Но папа будет волноваться.

Аленка вздохнула. Нет, конечно! Папу волновать она не хочет. Ее папа – самый лучший и самый добрый. Он нашел ее, когда она потерялась среди злых и страшных людей, он спас ее от них. И чтобы он знал, как сильно дочка его любит, они с мамой привезут ему сладкой ваты, большой розовый шар, и они вдвоем его съедят, и папа будет расспрашивать, как они повеселились и что видели, а она расскажет ему о Комнате страха. На самом деле в этой комнате ничего страшного нет, и все чудовища ненастоящие. Настоящих Аленка видела – они намного страшнее, они кричат и бьют друг друга, и ее били, и хотелось кушать, и было холодно, и негде спрятаться.

Но от этих чудовищ ее спас папа. Он искал, искал свою потерявшуюся дочку и нашел, а потом пришла мама, принесла вкусный суп и сок, и все стало хорошо, а чудовища исчезли. Только Аленка знает, что настоящие чудовища – не те, мультяшные, что в Комнате страха, а настоящие, на самом деле не исчезли, просто они ее больше не видят, потому что она принцесса в сказочном замке, а папа с мамой – Король и Королева, и они не дадут ее в обиду.

– Нет, пусть папа не волнуется, – Аленка заглядывает матери в лицо. – Тогда мы немножечко погуляем – и домой. Но сначала купим короны.

– Вот это – моя девочка!

Диана взяла Аленку за руку, и они направились к широкой двери, украшенной шариками и огоньками. На входе клоун продудел в смешную дудку, громко объявив: «Ее высочество принцесса пожаловали!»

Аленка зарделась от удовольствия. Диана улыбнулась клоуну, который неожиданно подмигнул ей, состроив смешную гримасу.

– И вам хорошо развлечься, ваше величество!

Аленка дернула Диану за руку.

– Мы купим тебе корону, да?

– Ну, меня и без короны тут узнали, – Диана засмеялась. – Хотя с короной было бы наверняка.

И они пошли покупать золотые и серебряные фишки и красные рубины, позволяющие посещать аттракционы – в сказочном королевстве была своя твердая валюта, а еще мороженое, напитки и разные сувениры.

И Комнату страха, конечно же, они тоже не обошли своим вниманием.

Аленкины фиолетовые кудри украсила диадема с блестящими камешками. В руках у нее появилась лакированная черная сумочка с фиолетовым цветком и серебристым черепом внутри цветка. Клоун с шарманкой очаровал их обоих, и Диана поймала себя на том, что ей очень нравится вся эта праздничная суета вокруг. Не будь Аленки, она никогда бы сюда не попала – для взрослой тетеньки странно посещать подобные места без ребенка и уж тем более странно купить золотую корону в разноцветных камнях и разгуливать в ней по залам сказочного королевства.

А так все чинно: мама с дочкой развлекаются, что ж такого.

– Мам, теперь ТУДА.

Аленка даже затанцевала от предвкушения. Рейвен Квин точно одобрила бы такое развлечение.

Они сели в подоспевшую вагонетку, разрисованную глазастыми и клыкастыми чудовищами, и понеслись к темному входу. Аленка прижалась к Диане, попискивая от удовольствия.

Навстречу им из тьмы выступил скелет, щелкая челюстью. Диана вздохнула: ей это развлечение удовольствия не доставляло. Ни привидение, завывающее и размахивающее белыми рукавами над обрубком шеи, ни две ведьмы, с визгом пролетевшие прямо над их головами, ни уж тем более гроб, из которого восстал вампир, – не порадовали ее. Все это Диана считала так себе развлечением, но что поделаешь, если Аленке нравилось. На самом деле ничего из выше перечисленного не пугало Аленку так, как самый незначительный спор между родителями. Насчет ремонта дачи, например.

День развлечений подошел к концу. Веселые и уставшие, они шли к машине.

– Мама, я пить хочу! – Аленка потянула мать за руку. – Ты водичку взяла?

– Конечно. – После такого количества сладостей она всегда хотела пить, и Диана это отлично знала.

И если Аленка хотела пить, то ей хотелось не газировки или сока, а обычной кипяченой воды из чайника, причем вода должна быть комнатной температуры. Бутылка такой воды всегда была у Дианы с собой.

Через две машины от них вдруг вспыхнула громкая ссора. Мужчина кричал на женщину, она кричала в ответ. Аленка поперхнулась, закашлялась и инстинктивно спряталась за мать. Ссора же разгоралась, как степной пожар в сухое лето. Диана открыла машину и усадила Аленку внутрь, поспешно завела двигатель и сдала назад, выезжая. Аленка молча смотрела в окно, забыв о розовой сладкой вате.

Появившись будто из ниоткуда, на капот их машины упала женщина с разбитым лицом. Аленка закрыла глаза и громко заплакала.

Диана остановилась и повернулась к дочери. Нужно было что-то делать. Но что именно?

К счастью, в этот момент на стоянку въехала полицейская машина, из которой, к огромному облегчению Дианы, вышел Бережной.

Он торопился изо всех сил, но все равно приехал к шапочному разбору, все развлечения пропустил. Надеялся застать своих девчонок, довольных и уставших, чтобы повезти их обедать в «Виллу Оливу», где заказал столик.

И вот на капоте машины, в которой сидят его девочки в блестящих коронах – королевы в королевской карете, – лежит окровавленная, кричащая от ужаса женщина. Величественного в этой картине мало. Хорошо еще, его подвезли патрульные.

– Ну, похоже, я все-таки вовремя.

Патрульные занялись своей работой, а Бережной открыл дверь и уселся рядом с Аленкой, которая тут же обняла его и заплакала горько и безутешно, сжимая в кулачке палочку, на которой колыхался шар сладкой розовой ваты.

– Надо же такому случиться! – Диана расстроенно посмотрела на мужа. – Но так вовремя ты еще никогда не появлялся.

– Патрульные все уладят, поехали.

Они оба знали, что Аленка боится таких сцен. Кажется, что она совсем оттаяла от пережитого в прежней семье и забыла все страшное. А потом происходит что-то, и они понимают, что она ничего не забыла. И сколько времени нужно, чтобы залечить израненную детскую душу, исправить то, что проклятые негодяи сотворили с ребенком, они не знают. Но твердо знают, что не отступят, пока не исправят все те ужасные последствия жизненной несправедливости, от которой пострадала их Аленка.

Они не могут изменить мир вокруг, но они могут изменить мир своего ребенка.

* * *

Анна стоит и смотрит на Никиту во все глаза. Она видит, что тот чем-то сильно расстроен. Со стороны он такой же, как всегда, но она-то знает, как он держится в разных ситуациях, знает каждую его морщинку и выражение его глаз. Она изучила его и точно знает, что визит полицейского выбил его из колеи.

Впрочем, мало кого может порадовать визит полицейского.

– Одну минутку, – Никита кивнул визитерам и посмотрел на Аню. – Анна, вы что-то хотели?

– Да, Никита Григорьевич. Вот документы со склада и служебная записка. Нужно подписать, и я отнесу Игорю.

– Оставьте, я просмотрю и сам отнесу. А вы проведите, пожалуйста, наших гостей по отделам.

– Конечно.

Обрадовавшись, Анна вручила Никите документы и кивнула гостям. Теперь ей не надо мучительно искать повод поговорить с полицейским.

– Сейчас толпа уже, наверное, немного схлынула. Я вам все покажу.

– С удовольствием посмотрим, – улыбнулся полицейский. – А фотографировать можно? Детям показать хочется.

– Что ж вы их с собой не взяли! – Анна всплеснула руками. – У нас для детей сегодня интересная программа и призы!

Виктор переглянулся с Раисой, и они дружно захохотали. Представили свою такую взрослую барышню Светку или близнецов, которые отчаянно воюют против всего мира на стороне собственных подростковых гормонов, толкающимися в толпе «мальков», желающих получить приз в виде шарика или паука.

– Наши дети уже большие. – Раиса хихикнула. – Практически взрослые. Но фотографии будут кстати.

– Конечно. – Анна тоже засмеялась. – Идемте, я покажу вам самые наши забавные придумки.

По тому, как полицейский и его жена переговариваются и смеются, Анна понимает, что этой паре удалось и взаимную любовь сохранить, и остаться лучшими друзьями. Это видно по тому, как осторожно суровый полицейский придерживает под локоток свою жену, красивую, статную блондинку, с потрясающими глазами и высокой грудью. И по тому, как она смотрит на него и как они вместе смеются или рассматривают что-то, прильнув друг к другу, – все эти жесты не нарочитые, а привычные. И видно, что эта пара очень счастлива.

– Смотри, Вить, вот повешенный! – Раиса засмеялась. – Ну-ка, сфотографируй его!

Виктор щелкнул телефоном, а Анна краем глаза заметила спешащего к ним охранника. Небось сейчас начнет рассказывать, что фотографировать нельзя. Уж сколько Никита боролся с этим воинствующим вахтерством, но каждый новый охранник обязательно наступал на те же грабли. Вот и этот стремится проявить ненужное служебное рвение.

– Фотографировать запрещено.

Анна собралась сделать замечание бестолковому охраннику, но полицейский как-то оттер ее плечом, и она оказалась у него за спиной.

Раиса весело подмигнула ей и фыркнула в кулачок, видимо, уже зная, какого рода развлечение предстоит:

– Не надо портить ему удовольствие.

А охранник уже приступил к исполнению обязанностей:

– Никакой фото– или видеофиксации! Это запрещено.

– Когда, кем? – засмеялся Виктор. – Объясните мне.

– Закон запрещает.

– Какой конкретно закон?

– Ну… закон. Запрещает, да.

Охранник из новых. Анна раньше его не видела, а иначе он бы знал, что за такие выходки руководство ему спасибо не скажет.

– Я хочу, чтобы вы предоставили мне текст закона, который запрещает мне снимать товар или оформление зала.

– Запрещено.

– Кем и когда?

Поддержать дискуссию на таком уровне охранник уже не мог. А еще он никак не мог понять, почему девица с бейджиком «старший менеджер», стоящая позади мужика, ничем ему не помогает.

– Если законом это запрещено, я подчинюсь. Но хотелось бы увидеть текст этого закона, – дожимает беднягу Виктор.

– Самый умный, да? – наконец выходит из себя охранник.

Отчего-то выражение «самый умный» у представителей определенного социального слоя является жестоким оскорблением. Виктор этого никогда не понимал. Вот у евреев, например, самый умный – это комплимент. А тут если хотят оскорбить, то спрашивают: ты что, самый умный? Типа так ты лучше меня? А получи вот в дыню, потому что если ты самый умный, то ты слабак и никак тебе твой ум не поможет, потому что против лома нет приема.

И если бы охранник был в состоянии извлечь этот логический ряд из своего сознания, он бы все так и сформулировал, но семантика ускользнула от него, и осталось только вот это «самый умный» в виде оскорбления.

– Да, самый умный, – кивнул Виктор. – А что?

А то, что бедняга-охранник окончательно «завис». Налицо разрыв шаблона: «самый умный» не только этого не стыдится, но еще и оказался здоровенным дядькой. Никак не хлюпик и не ботан, и совсем не боится, и, что хуже всего, никакого почтения к бейджику с внушительной надписью «Борис, охрана» не испытывает.

Анна все-таки решила вмешаться и, пристально посмотрев на охранника, скомандовала:

– Ступай займись делом. Чего стоишь? У нас в магазине производить фотосъемку не запрещено. И никакой закон этого тоже не запрещает.

– Ну вот, – Виктор укоризненно улыбнулся. – Взяла и вырвала добычу у меня из рук. Что ж за день такой сегодня.

– Я предлагаю вам контрибуцию. Может, пива хотите? Пока ваша жена выбирает себе что-то красивое.

Они обошли обиженного в лучших чувствах охранника, превратившегося в соляной столб, и направились к отделу, куда так рвалась душа хозяйственной Раисы.

– У нас тут кафетерий, пиво есть и разливное, и в бутылках. – Анна весело подмигнула Виктору. – Вы же не за рулем, надеюсь?

– Нет, не за рулем. Меня жена возит, – Виктор засмеялся. – Видишь, Рая, уводит меня молодая красавица среди белого дня, можно сказать, а ты стоишь и смотришь на это безобразие, словно тебе и дела нет, что родного мужа, как коня, за уздечку и со двора.

– Приведут обратно вскорости, еще и денег приплатят, чтоб обратно взяла, – засмеялась Раиса. – Карточку давай и ступай порезвись на травке, пока я тут поброжу. На пиво у тебя налички хватит?

– Хватит. – Виктор протянул Раисе карточку и запел: – Сердце красавицы склонно к измене… Гм-м, в данном случае – красавца, да.

– Иди пиво пей, красавец! – Раиса улыбнулась Анне. – Спасибо за экскурсию, очень все хорошо придумано, правда.

Анна с Виктором остались, и тот, глядя на девушку, ухмыльнулся:

– Ну, показывайте ваше пиво и расскажите же мне наконец, что вас так тревожит.

Анна смотрит в смеющиеся глаза полицейского и чувствует, что краснеет.

Вот не умеет она скрывать свои чувства, все на лице написано, и полицейский сразу увидел. Видимо, не зря сволочная Ирка сказала, что народ судачит, будто она в Никиту влюблена. Только вовсе она и не влюблена в Никиту, а просто нужно, чтобы все по справедливости было.

– Бокал светлого. – Виктор кивнул Анне. – Давай-ка присядем и поговорим.

И они присели за столик, огороженный стеклянной стенкой, с надписью «ЗАКАЗАН». Этот столик никогда не занимали посетители, его держали как раз для таких вот случаев, когда нужно было угостить кого-то: партнеров, клиентов и просто гостей.

– Так что такого происходит, что ты сама не своя?

Сейчас полицейский – просто приятный мужик, который под пиво ведет неспешный разговор с хорошей знакомой. Вот только пришел он сюда, потому что полицейский, и знакомы они меньше часа.

– Вы же из-за тех фотографий пришли? – Анна тревожно смотрит на Виктора. – Ну, в интернете которые?

– Не вижу причины скрывать. Да, из-за них, – кивает тот.

– Но пришли вы неофициально, а значит, никакого дела – уголовного или другого какого – нет. – Анна вопросительно смотрит на Виктора. – Я хочу, чтоб вы знали: все эти фотографии – сплошная ложь. Не мог Никита Григорьевич так поступать, он вообще не способен ни на что подобное.

– Ох, Аннушка, знать бы, кто на что способен. – Виктор отхлебнул пива. – Но в данном случае я с тобой согласен: все эти фотографии и обвинения – не просто липа, но умелое мошенничество. И я собираюсь сделать все от меня зависящее, чтобы виновные понесли заслуженное наказание.

– Правда?!

Глаза Анны полыхнули такой радостью, что Виктор про себя усмехнулся: девчонка влюблена в своего директора, и влюблена нешуточно. И если он не будет дураком, девчонка-то хорошая… Да только он дураком будет, он же до сих пор страдает по рыжей бабенке, обобравшей его до нитки и лишившей всего: семьи, работы, доверия, репутации. А если и нет, то, так обжегшись, он теперь не скоро рискнет завести новые отношения, да и не факт, что не найдет аналогичную по тактико-техническим характеристикам гражданку – есть такие мужчины, которые западают только на определенный тип женщин.

– Ты вот что… – Виктор снова отпил пива. – Хорошее пиво, скажу я тебе! Буду теперь знать, где брать, я там у них и баклажки видел, наливают с собой. Так я о чем тебе толкую: ты не торопи события – с Никитой-то. Девчонка ты хорошая, и ему бы вот так попасть в добрые руки, и не жизнь будет, а сказка. Но дело в том, что он сейчас ни к чему такому не готов и не скоро еще оклемается. Он-то об этих интернетных делах, оказывается, и понятия не имел. Думал, когда развелся и отдал имущество, то все закончилось. И я ему принес сегодня неприятную новость. А ты знала и не сказала?

– Как бы я ему сказала? – Анна в отчаянии сжала руки так, что пальцы побелели. – Это надо было бы тогда сказать, что все в курсе и что за спиной у него смеются, кличку придумали – Чикатило. Никому не интересно знать, правда это или нет. Лишь бы ржать да шуточки идиотские придумывать.

– Это да. – Виктор вздохнул. – Народ у нас такой: если начальство не давит его так, что юшка кровавая выступает, он начальство не уважает. Не понимают у нас люди по-хорошему, не приучены.

– Вот и не сказала.

Анна хочет объяснить полицейскому, что не сказала, потому что случая не представилось. Как к нему подступишься, к Никите этому, когда он словно стеной себя от всех отгородил, и стена вроде бы прозрачная, а вот ничего сквозь нее не проходит, и звуки гаснут. Как тут сказать!

– Ну, не горюй. – Виктор вытащил из кармана визитку. – Вот, держи, и если что подозрительное, сразу звони, в любое время. И свой телефон дай мне, я запишу на всякий случай.

Анна, улыбнувшись, достала из кармана плоскую золотистую коробочку для визиток и протянула визитку Виктору.

– Ишь ты! – Виктор засмеялся. – Теперь это удобно, да. Что ж, пойду жену искать, а то ведь мы, если что, на легковой машине приехали, а не на грузовике.

– Если что, у нас бесплатная доставка.

– Ну, ты очень меня этим утешила.

Смеясь, они вышли из кафетерия и разошлись, довольные друг другом.

5

Когда за полицейским и его женой закрылась дверь, Никита в изнеможении рухнул в кресло. Со временем стало все сложнее держать себя в руках и делать вид, что все нормально, и ничто его не волнует, и мир вокруг – отличное местечко, пригодное для жизни. И хорошо еще, что Лепехина подвернулась вовремя, потому что ему нужно было устоять, удержать свою маску.

То, что Лепехина то и дело подворачивается вовремя, Никита не думал. Наверное, будь он в нормальном состоянии, то иначе бы оценил эти вечные словно случайные встречи то там, то сям, но он не был в нормальном состоянии, он вообще не верил, что когда-то придет в нормальное состояние.

Зазвонил телефон, и Никита вздохнул – звонит мама.

– Что ты, Никитка?

Так она всегда его называла, и это было неизменным, это было тем, за что можно ухватиться и не утонуть окончательно. Когда все случилось, он ничего не говорил маме, но разве такое утаишь. Какая-то гадина позвонила прямо на работу, и уже через пять минут мать упала замертво, и если бы не мастерство врачей…

Никита до сих пор помнит свой ужас, когда ему позвонила директриса библиотеки, милейшая Валентина Николаевна, и сухо проинформировала, не сказала, а именно что проинформировала – мать забрали в больницу. И почему забрали, тоже сказала, а потом уже совсем по-свойски вдруг спросила жалобно:

– Неужто правда это, Никита?

Нет, неправда, да только никто ему не верил.

Кроме матери. Она-то ни на минуту не поверила, не усомнилась в нем.

– Я ничего, в порядке, а ты, мам?

– Как дела, сынок?

Голос у матери такой же, как всегда. Вот если бы она причитала или ругала Габриэллу! Но нет, она такая же, как всегда, – спокойная, очень сдержанная, доброжелательная, в голосе всегда чувствуется улыбка.

– Работа, мам. – Никита тоже старается говорить так же, как всегда. – Ничего особенного, день как день, только суматохи больше.

– Видела репортаж по местному каналу. – Мать засмеялась. – Очень смешно придумано, жутковато, но смешно.

– Привезу тебе паука игрушечного.

– Привези. Ты кушал?

Самый обычный разговор, но важнее всего на свете – они разговаривают, в трубке звучит голос матери, потому что был момент, когда Никита почти утратил надежду. Матери только сделали операцию, и он стоял у двери в отделение больницы, прижавшись лбом к стене, и боялся, отчаянно боялся зайти. Потому что там была палата, где на кровати лежала его мать, и была она сама на себя не похожа, словно смерть уже наложила на нее невидимую печать. И он сорвался, потому что мать этого не видела и никто не видел. Вот все время он держался, выглядел спокойным и невозмутимым, даже адвоката это проняло, и он с досадой выпалил: «Неужели вам все равно?!»

Никите не было все равно, в том-то и дело. Но он привык никому не показывать своих настоящих эмоций. Спокойная доброжелательность, что бы ни случилось, – этому он научился у матери и в детстве даже думал, что все идет в мире отлично, ведь мать всегда спокойная, позитивно настроенная и уверена в том, что все будет хорошо. И он понял уже потом, почему мать всегда прятала свои чувства – ради него прежде всего, чтобы не волновать его. А еще потому, что совсем неважно, вообще не имеет значения, насколько тебе тяжело, миру это знать не обязательно, останешься один, плачь, бей посуду, что поплоше, стой на голове, но никто не должен этого ни видеть, ни знать, ни даже заподозрить, что тебя посещают подобные эмоции. Потому что всегда найдется тот, кто повернет это против тебя же.

И он всегда держался, о его выдержке легенды ходили, а тут вдруг сорвался. Не дома, за запертой дверью, а прямо в больничном коридоре, хорошо хоть в уголке рядом с лифтом. Он сам себя презирал за это, но тело отказалось слушаться, и он стоял у стены, стараясь унять дрожь, и что-то тяжелое ворочалось в груди, нарастая болью и тьмой. И он уже не знал, сколько продержится.

И кто-то положил ему руку на плечо.

За спиной стояла высокая полноватая блондинка средних лет.

– С тобой все хорошо?

Что могло быть с ним хорошо? Что вообще теперь могло быть хорошо, кто бы ему тогда сказал! Но он не мог ответить, у него мелко дрожали руки, а язык не слушался. После всего, что на него свалилось, после разговора с адвокатом, почва уходила у него из-под ног, и мать была последним якорем, позволявшим ему держаться, единственным в мире человеком, который поверил ему, поверил безоговорочно, сразу. Но она лежала в реанимации, и он не знал, вернется ли она к нему.

– Так, плохи дела.

Блондинка взяла его за руку и потащила в открытую дверь отделения, и никто не заорал на них «Нельзя без халата! Почему без бахил?!», а медсестра на посту приветливо улыбнулась:

– Привет, Ника. Семеныч у себя.

– Вот спасибо. Ксюнь, а Лариска тут?

– Ага, я скажу, чтоб зашла.

Медсестра лишь вскользь взглянула на странного посетителя, застывшего, как гипсовая статуя, и снова принялась что-то писать, а блондинка Ника потащила Никиту дальше.

– Вот ведь незадача. – Втолкнув его в дверь с надписью «Заведующий хирургическим отделением Круглов Валентин Семенович», она плотно прикрыла за собой дверь. – Садись-ка.

Доктора Круглова, огромного сурового мужика с ручищами как у мясника, Никита сегодня уже видел, и вчера тоже. Заведующий шествовал по отделению, и на его пути даже энергетические потоки гасли и сжимались. Однако отделение сияло чистотой и отличным ремонтом, кровати были не хуже, чем в платных столичных больницах, и оборудование самое новое.

Когда Никита сунулся к нему с вопросами, Круглов посмотрел исподлобья и к общению, очевидно, расположен не был. Никите сказал отрывисто: все будет хорошо с вашей мамой, вытащим. И больше ничего, но это же стандартная отговорка врачей, что ж тут хорошего может быть, когда так-то.

И сейчас он с хмурым изумлением посмотрел на Никиту и блондинку, его сопровождающую. Ника втолкнула Никиту в кресло у окна, а сама плюхнулась на стул, стоящий рядом со столом, за которым восседал грозный Семеныч. И совсем не похоже, что его грозный вид производит на Нику хоть сколько-нибудь внушительное впечатление.

– И что это за демонстрация?

– Спирту налей парнишке. – Ника выдохнула. – Я тебе пожрать привезла, кстати.

– Пожрать – это хорошо! – Семеныч задумчиво рассматривал Никиту. – Да, пожалуй, что и спирту.

Но это был не спирт, а отличный коньяк. Уж в коньяке Никита, сын генерала Радецкого, разбирался.

– Давай, первую порцию залпом. Вот и лимончик тут у меня.

Никита никогда не пил коньяк залпом, но эту рюмку ему, похоже, вручили в медицинских целях, и он послушался. Коньяк обжег горло, теплотой разлился в груди, и Никита слишком поздно вспомнил, что уже пару дней ничего не ел.

– На-ка вот, закуси, не то развезет тебя сразу, – Ника протянула ему два куска хлеба, между которыми располагалась внушительная котлета. – Давай ешь. Семеныч, нельзя же так! Совсем парень загибался прямо на пороге твоего отделения.

– Вижу. – Семеныч хмуро зыркнул на Никиту из-под низко нависших бровей. – Сказал же – вылечим мамашу. Разве можно так реагировать? Больную только расстраивать. Она же все чувствует. Ну, давай еще одну, только теперь потихоньку. Виданное ли дело – доводить себя до такого состояния. Чем ты матери поможешь, если загремишь в соседнюю с ней палату?

Никита хотел было сказать, что это из-за него мать и попала сюда. Но как рассказать этим хорошим душевным людям о той бездне мерзости и безнадеги, в которую он угодил? Кто ему теперь поверит, особенно если увидят фотографии, которые делала Вишенка, и прочитают то, что она соорудила в этом ее видеодневнике?

– Нет, Валь, тут еще что-то стряслось. – Ника поднялась и подошла к Никите вплотную. – Ты… как тебя зовут?

– Никита.

– Ты давай-ка, Никита, расскажи нам, что стряслось у тебя. Ну, помимо проблем с мамой.

Никита пил коньяк и думал о том, что нет в мире никого, кто поверил бы ему. Вот она, Вишенка, хрупкая, прекрасная, трогательно беззащитная, с глазами раненого олененка, избитая и пострадавшая. И вот он – здоровый, сильный и самый обычный, ни разу не сказочный принц, просто обыкновенный мужик, поедатель котлет и борщей, который совсем еще недавно считал, что все в его жизни отлично и на годы вперед распланировано и определено.

– Ну, тоже верно. – Семеныч подлил ему еще коньяка. – Ника, давай обедать, раз уж принесла, жрать хочу. И Лариску бы позвать, она тоже голодная.

Дверь открылась, и в ординаторскую проскользнула худенькая сероглазая докторша со строгим ртом.

– Лариска, дверь запри! – скомандовала Ника, хлопоча у стола. – Вот ведь как знала! Вовремя приехала… и ты, Никита, садись ближе, тут всем хватит.

И не то от коньяка, который шумел в голове, не то просто от того, что напряжение достигло своей крайней точки и дальше уже либо слетать с нарезки, либо что-то предпринимать кардинально иное, но Никита вдруг рассказал этим практически незнакомым людям все как есть. И видеодневник показал, и фотографии.

Ника долго листала туда-сюда многочисленные свидетельства его преступлений.

– Подлая какая баба! – Она подала телефон Семенычу, и они с Ларисой тоже принялись просматривать снимки. – Вот же гадина, прости, господи!

Она верила Никите, он это видел. Она верила, и верил Семеныч, и его жена, строгая Лариса. Они поверили ему, поверили сразу, и он не понимал причин этого доверия, но осознание того, что сейчас верят ему, даром что Вишенка расписала все это, полыхнуло в нем надеждой и радостью. Ему очень нужно было, чтоб хоть кто-то ему поверил.

Верила мать, но она мать, и она его знала. А остальные… даже друзья, с кем много лет дружили, общались – никто не поверил ему. Эти же чужие люди поверили сразу и безоговорочно.

– Так, значит, ты сейчас без работы, без денег, без имущества, и все что есть – квартира твоей бабушки, где вы с матерью и живете? – Семеныч моментально ухватил самую суть. – Что ж, клиническая картина мне совершенно ясна. Бывают, брат, и похуже ситуации, но гораздо реже. Ника, ты общаешься с Ольгой Витковской? Пусть выяснит на предмет работы для нашего друга. Правда, историю эту придется рассказать и ей тоже, но это к лучшему. Если кто и способен тебя полностью оправдать, так это Ольга – она сразу выяснит правду.

– Да толку-то… – Никита вздохнул. – Официально ничего не было предъявлено, а неофициально – это все просто ее слова, подтвержденные фотографиями. Кто мне поверит?

– Я вот поверил, и мы все. – Семеныч хмыкнул. – И если поверит Ольга, то ее слову поверят такие люди, что нам с тобой и не снились. Слово – оно, брат, у каждого по-разному весит, у иного и вовсе ничего, а у иного – золотом платят. Ольга как раз из тех, чьи слова на вес золота. Ну, а денег мы тебе одолжим, конечно… Не спорь, жрать-то надо! Жить на что-то нужно, и матери то одно, то другое носить. Цветы, например, коль она скоро на поправку пойдет. Я операцию сделал, без ложной скромности, отлично, а она еще не старая и довольно крепкая, сердце поизносила только, но теперь будет лучше прежней. А там заработаешь – вернешь. Нет, понимаешь, безвыходных ситуаций, парень, ясно?