Текст книги "Ничего не возьму с собой"

– Ясно.

Что ж неясного. Вот только что он тонул и уже шел ко дну, а его выдернули на поверхность, и воздух такой сладостный, надышаться невозможно.

– То-то, что ясно. – Семеныч прошелся по тесному кабинету. – Квартиру и прочее ты ей отдал, конечно? Ну, на это и был расчет. Ладно, дальше будем думать. Пока и этого хватит, а там поглядим. Ника, вези-ка ты его сейчас к себе, наверное. Завтра привезешь снова, пусть мамашу навестит, а к тому времени и Ольга, глядишь, что-то нам скажет.

Никита почти спал. Коньяк и разговор расслабили его, и он ничего не мог с собой поделать, глаза просто сами слипались.

– Давай-ка отведем тебя в машину. – Семеныч критически просмотрел на Никиту. – Ты сам, пожалуй, не дойдешь… Лариса, тащи кресло. Ишь как его стресс отпустил сразу, поплыл моментально. Ну, коньячок здесь, конечно, первое средство. Хорошо, Ника его подобрала, не то совсем бы крыша съехала у парня.

Что-то он еще гудел над головой Никиты, но тот уже не слышал. Понимал, что не должен спать, изо всех сил пытался открыть глаза, но потом словно нырнул в вакуум, где не было ни звуков, ни света, выпал в другое измерение, где основным световым решением была мягкая теплая тьма.

Проснулся Никита от щекотки, будто кто-то щекотал ему лицо мягкой кисточкой.

Рядом с подушкой сидел крупный серый кот – откормленный, усатый, мордатый, с маленькими ушами, с хищным взглядом и внушительными полосками по всей дымчато-серой шубке, гладкой и отливающей шелком.

– Ишь какой…

Никита всегда очень позитивно относился к кошкам, а вот Вишенка их не любила, хотя и утверждала, что у нее просто аллергия. Но Никита всегда знал – она просто не любит животных, котов отчего-то особенно. Словно они видели то, чего не видел никто другой.

Может, так оно и было, кто знает.

Это был дом Ники, где она жила со своим мужем, маленькой белобрысой Стефкой, веселой и беззаботной, как птичка, матерью и неугомонной Стефанией Романовной – тетей Стефой, как она велела себя называть. Еще был уже взрослый сын, но с ним Никита так и не встретился. И кот по имени Буч, чувствовавший себя в доме абсолютным хозяином. Кот делал что хотел, например лазал по столу и таскал из тарелок приглянувшиеся куски, но это лишь вызывало всеобщий смех и умиление.

Никита потом часто вспоминал те несколько дней, что он провел в этом счастливом доме, и не мог вспомнить всего – словно смотрел сквозь воду, никакой четкости: какие-то люди, разговоры, смех… а он вот не может вспомнить, просто общее ощущение безопасности. И еще помнил мать, которая обрадовалась букету и потихоньку уже вставала.

– Ничего, все наладится, Никитка. Купи хлеба, пожалуйста, и кусок сыра.

– Хорошо, мам. – Никите не хотелось заканчивать разговор. – Как ты себя чувствуешь?

– Прекрасно. – Мать засмеялась. – Ты всегда спрашиваешь.

Конечно, он теперь всегда спрашивает.

С тех пор как он поселился с матерью, в его душу начал возвращаться покой. Он словно вернулся в детство, когда по утрам слушал, как мать звенит на кухне посудой, и запах ее стряпни тоже был знаком с детства. У Вишенки еда пахла по-другому. Но теперь словно время повернулось вспять, и прошлая жизнь с Габриэллой-Вишенкой казалась какой-то ненастоящей.

Правда, они с матерью это никогда не обсуждали. Прошло и прошло, что ж. Все бывает на свете.

Но какая-то недосказанность, конечно, оставалась. Они оба это понимали и продолжали избегать неприятной темы. Однако Никита чувствовал, как оживает рядом с матерью в доме, наполненном тишиной, спокойным уютом и запахом субботних оладий.

Все свое детство Никита провел в разъездах: он помнил множество квартир и гарнизонов, практически ежегодно ему приходилось менять школу, и мать тоже оставляла работу в библиотеке, они упаковывали вещи и переезжали, и часто бывало так, что отец не мог им в этом помочь, ему приходилось уезжать раньше. Он всегда при этом говорил: Никитка, ты мужчина, вот и помоги маме.

И у Никиты не выработалось привязанности к какому-то определенному месту, понятие «родительский дом» ассоциировалось у него не с каким-либо зданием, квартирой, а с тем местом, где были его родители. Только их присутствие делало дом именно родительским домом, а стены и вещи – все это было неважно.

В последние месяцы он возвращался домой, потихоньку начиная надеяться на нечто большее. У него все еще есть дом, и он еще сможет встать на ноги. Когда-нибудь потом, когда забудется вся эта гнусная история, затеянная Вишенкой. Но сегодня, когда в его кабинет вошли полицейский и его улыбчивая и уютная жена, мир вокруг него снова рухнул.

Жизнь в Сети проходила мимо него. Когда он работал на старом месте, у него, конечно, был аккаунт в одной из соцсетей, хотя на свою страничку он заходил нечасто и основными его собеседниками были люди, с которыми он сталкивался в процессе работы. Когда он уехал, то необходимость общаться с людьми, окружавшими его раньше, отпала, и он перестал заходить не только на свою страницу, но и в интернет вообще – только почту проверить, не больше. Дома была огромная отцовская библиотека, и он заново открывал для себя старые книги, удивляясь тому, как по-другому воспринимаются знакомые герои.

А тем временем в интернете кипела какая-то своя жизнь, и кипела весьма своеобразно.

Когда адвокат Габриэллы нашел его в опустевшей квартире матери, то показал ему фотографии и дневник Габриэллы. И в обмен на подпись в документах обещал, что Вишенка все из интернета удалит. Адвокат был из конторы Малышева, молодой и довольно дорогой. Никита видел, что он все понимает и о нем самом, и о том, что сделала Габриэлла, но ему просто наплевать. Одно он обещал твердо: дневник Вишенки больше никогда никто не увидит.

И, конечно же, солгал, потому что ничто не исчезает из Сети бесследно. Да и Вишенка ничего не удалила по-настоящему, просто переползла на другой сайт.

Никите и в голову не пришло проверить, а теперь оказалось, что дневник стал всеобщим достоянием, под ним строчатся погонные километры гневных комментариев, строятся планы уничтожения его, Никиты. Ну, а чего он живет как жил? Неправильно это! Иногда Вишенка отвечает своим почитателям, и ее даже пригласили в какую-то группу, состоящую из женщин, переживших насилие в семье, – рассказать им, как положить конец своим страданиям.

И как облапошить мужа-дурака, ага.

И в любой момент в его дом, где они с мамой обрели какое-то равновесие, могут заявиться какие-то ненормальные, перепутавшие реальную и виртуальную жизнь. И… да бог знает, что такие могут сотворить, им ведь кажется, что всегда можно нажать кнопку «вернуть назад». Только в жизни так не получается, а когда они это обнаружат, что-то изменить будет невозможно.

А еще это все означало, что его подчиненные, скорее всего, тоже видели дневник Габриэллы.

И, судя по всему, они изрядно веселятся. Интересно, Лепехина тоже его видела? Но полицейский оказался именно тем, кто не поверил Габриэлле, взглянув на ее пасквили взглядом профессионального сыщика.

Мать поверила ему потому, что знала: он не способен ни на что подобное. Ника поверила ему, руководствуясь какими-то своими внутренними интуитивными выводами, сформулировать которые она бы никогда не смогла, но никто из ее домочадцев и друзей, которые приходили к ней в дом, когда Никита гостил там, в их верности не усомнился. Круглов поверил ему, опираясь на свои врачебные наблюдения. Холодная и жесткая Ольга Витковская[3]3
  Подробнее читайте об этом в романе Аллы Полянской «Право безумной ночи».


[Закрыть] провела какой-то одной ей ведомый анализ, после которого заявила: все эти фотки и страшные рассказки – полная лажа, забудь, никто нормальный не поверит этой лживой крашеной суке.

Вот и Виктор Васильев, полицейский до мозга костей, поверил ему, еще его не зная, просто взглянув на эти фотографии. И ему, как оказалось, понадобилось совсем немного времени, чтобы понять, что к чему во всем этом. Возможно, ему помогла его красивая уютная жена.

И он обещал помочь Никите, и его жена Раиса сочувственно охала, и все было бы хорошо, если бы не тот факт, что эта грязная история мало того что стала общеизвестной, но и не думала утихать. И он, Никита Радецкий, прежде – хороший парень, отличный друг, прекрасный специалист, враз стал объектом интернет-травли, изгоем, на которого любой мог плюнуть и виртуально, и даже в реальной жизни, ведь Никита бывал в магазинах, да и покупатели супермаркета могли его узнать.

Но дело в том, что больше он прятаться не хотел.

Потому что есть мама, которая нуждается в нем, и он тоже в ней нуждается ничуть не меньше, чем когда был маленьким. Именно мама стала для него тем островком стабильности, за который он уцепился и уцелел, а мама уцелела лишь чудом. Но у него по-прежнему была семья, был родительский дом, куда он возвращался каждый день, и радовался этому.

И были Ника и доктор Круглов, которые первыми протянули ему руки, чтобы поддержать, помочь, и он сумел встать на ноги только потому, что когда-то Ника не прошла мимо него в больничном коридоре, а прикосновение ее теплой ладошки было, без преувеличения, как прикосновение крыла ангела. Теперь-то он знал, что Ника в принципе никогда не проходит мимо, но тогда и она, и Круглов помогли ему, хотя вообще его не знали.

И ради них тоже он больше не станет прятаться.

Потому что, если он спрячется, это будет значить, что Габриэлла победила и победили недоумки, сидящие в интернете и пишущие чушь о человеке, которого они в глаза не видели. Но вот кажется им, что они все об этом человеке знают, ведь вот же, фотографии! А что эти фотографии могут быть умелой подделкой, а рассказ Вишенки – ложью, никому из них и в голову не приходит. Но больше он не станет оправдываться: кто оправдывается, тот обвиняет себя. А он себя может винить только в излишней доверчивости.

Никита берет документы, принесенные Лепехиной, просматривает их. Дополнительный заказ со склада на партию кафеля. Обычно они заказывали этот кафель раз в месяц, но сегодня запасы оказались на исходе, и требовалась дополнительная поставка, а без одобрения директора Игорь не мог передать заказ менеджеру.

Игорь, проводя ревизию, не забывал о пополнении полок на своем складе.

Никита думает о том, что зря так враждебно относится к Игорю. Впрочем, ничего еще не поздно исправить. Он выходит из кабинета, спускается вниз и заходит на склад. Здесь всегда прохладно, при помощи специальной системы поддерживается необходимая температура и нужная влажность, и пахнет не так, как можно было ожидать – мышами, пылью и затхлостью, а просто картонными упаковками и моющими средствами.

– Лепешка совсем свихнулась! – голос кладовщицы доносится откуда-то из-за стеллажей. – Наорала на меня, уволить пригрозила… Да кто она такая!

– Зря ты так, – у второй девушки оказался низкий грудной тембр. – Она тебе не поломойка, а старший менеджер, вторая после Чикатилы. Да и с нашим Игорьком они неразлейвода, говорят, в одном классе учились и живут рядом. А чего она взбеленилась? Лепешка вообще-то вполне безобидная девка. Чем ты ее так достала?

– Да ничем, на ровном месте взвилась, наехала на меня, как бульдозер… – Кладовщица жаждет поделиться своими обидами. – Я, понимаешь, пошла к Чикатиле – Игорь документы велел ему передать, а Лепешка у двери. Нельзя, говорит, посетители в кабинете. Ну, пришел кто-то к Чикатиле. Я же не в претензии, подожду маленько, не навек же они останутся, посетители эти. И говорю Лепешке: Игорь, дескать, велел у Чикатилы документы подписать… Батюшки, она в лице изменилась даже! Я, говорит, тебя уволю с такими рекомендациями, что тряпкой махать и то не пристроишься. Мол, прошлый директор вас гнобил, а тут нормальный чувак, а вы ему кликуху прицепили… Так мы ж не со зла. Конечно, он нормальный, прежнему директору не чета, а что там у него в семье было, не наше дело, чужая семья – потемки. Просто все ж эти фотки видели, которые жена его бывшая в интернет залила. Ну, как по мне – колотил он ее, может, и за дело, там и другие фотки есть, фифа эта в шубе, на какой-то столичной тусовке, так что получала, наверное, не за так. А кличка – это так, для смеха, а Лепешка меня едва не сожрала за это.

– Ну, так держи язык за зубами, нашла с кем трепаться. – Вторая девушка вздохнула. – По-моему, она в него втрескалась по уши… Оно-то и понятно, директор – мужик видный и при должности. Да только ну как и ее примется колотить… Хотя не верю я что-то этой расфуфыренной штучке. Что-то тут не так, вот как хочешь. Это если не знать, о ком речь, то можно и поверить. Много таких кренделей, что руки к своим бабам регулярно протягивают. А если видеть его вот как мы, работать с ним, то понимаешь – врет эта рыжая. Вот врет, и все! Этот парень не из таких, что станет жену, как сноп, околачивать, не то что изощренно издеваться. Куда там, не тот кадр! Кличка, конечно, смешная, но Лепешке ее бы лучше не слышать. Она ведь и правда сгоряча и уволить может. Игорьку, дружбану своему закадычному, шепнет – и полетишь. Настька так и улетела. Горюнова, помнишь? Это она новость о директоре притащила, всем раззвонила, а Лепешка ее раз – и выперла в два счета. Да так ловко устроила дело, что не подкопаешься. А теперь Настька куда ни сунется, везде облом, все работодатели звонят на прежнее место, а Лепешка им и отвечает, что негодная работница и конфликтная очень.

– Да ты что?! Вот ведь зараза!

– Чего там – зараза. – Обладательница грудного голоса засмеялась. – Она своего красавца защищает, как медведица медвежонка. А он-то, поди, и знать не знает об этом. Так-то она девка в целом беззлобная, да только как раз такие бывают очень противными, если их сильно достать. А ты ее достала. Того и гляди стукнет Игорьку, и улетишь.

– Думаешь, спит с ним?

– С Игорьком? Окстись! На кой он ей? Дружит с ним, выросли вместе. А на директора, конечно, глаз положила, вот и защищает его. Но тут ее понять можно, парень он видный. А тебе тоже наука, в следующий раз будешь за языком следить.

Голоса и шаги утихли, а Никита стоял как громом пораженный. И не столько его поразила кличка, которую ему придумали сотрудники, – получается, в коллективе все о нем знают, – сколько рассказанное об Анне Лепехиной. Ее роль в событиях оказалась для него открытием.

Прямо сейчас думать об этом не получалось, нужно было чем-то себя занять, и Никита направился к кабинету Игоря, по дороге отмечая, что ревизия на складе, похоже, идет полным ходом.

– Никита Григорьевич, и вы решили к нам присоединиться? – появился из-за стеллажей начальник охраны Важинский.

Никита вспомнил, что еще утром просил его выделить пару человек на время ревизии.

– Нет, в этом вопросе я Игорю целиком и полностью доверяю. Он опытный сотрудник и выявит недостачу, если таковая имеется. А нам нужно будет понять, каким образом материальные ценности покидают пределы склада и магазина.

– Ну, пределы склада они, конечно, могут и покидать… А вот предел магазина – это вряд ли! – ухмыляется Важинский. – По крайней мере, не сразу.

– Нашли что-то интересное, Алексей Дмитриевич?

– Конечно! Я как раз собирался вам звонить. – Важинский доволен собой. – Вообще-то, это Игорь углядел, тут заслуга целиком его. Пройдемте в его кабинет, вам тоже стоит взглянуть.

– Ну, гора с плеч.

Конечно, никакая гора с его плеч не упала, но если проблема обнаружилась и нашлась причина этой проблемы, то его жизнь стала проще, безусловно.

– Если бы не сегодняшний ажиотаж, мы бы и не заметили ничего. – Важинский качает головой. – Впрочем, нам еще предстоит выяснить…

Кабинет старшего кладовщика пуст, и Важинский удивленно округляет глаза.

– Да где же он? Пять минут назад был тут! – Начальник охраны подходит к компьютеру Игоря. – Ничего не понимаю…

– Пожалуй, я оставлю документы и вернусь к себе. Скоро инкассация начнется, мне нужно проконтролировать кассу. А вы, как только будете готовы, позвоните мне, или лучше соберемся у меня – в моем кабинете стол удобнее.

– Хорошо, так и сделаем. – Важинский набирает номер кладовщика. – Ну, однако, прыткий какой! Фигаро тут – Фигаро там…

Никита выходит из кабинета кладовщика и идет к выходу, минуя стеллажи и сотрудников. Теперь ему кажется, что все они смотрят на него и смеются вслед. Хоть это и не так, а все равно в животе у него холодно и неприятно.

– Никита Григорьевич, вас старший кассир ожидает! – Неугомонная вездесущая Лепехина выскочила откуда-то из бокового коридора. – Через десять минут закрываемся, к полуночи как раз приведем зал в прежний вид.

– Хорошо. – Никита кивает. – Вы молодчина, Аня. Отличная работа. Что там у нас дальше, новогодняя тематика?

– Я уже об этом думала. – Лепехина мечтательно улыбается. – Выручка от отдела сувениров и аксессуаров для дома у нас сегодня впечатляющая. Нам нужно закупить множество новогодних украшений, устроим елочный базар. А еще, знаете, сделаем акцию – привезем игрушки в детский дом, например. Можно закупить подарки, я знаю, где оптом приобрести, но только не всем одинаковые, как обычно, а собрать у воспитанников письма Деду Морозу, а потом упаковать подарки индивидуально каждому.

– Разоримся на велосипедах и планшетах.

– А мы предложим поучаствовать в этой акции всем жителям города. Раздадим эти письма, и пусть у каждого ребенка будет свой индивидуальный Дед Мороз, понимаете?

– Это нужно будет продумать. Но времени почти нет, ведь пока письма соберем, пока устроим промоакцию…

– Мы справимся! – Анна улыбается еще шире. – Никита Григорьевич, все будет хорошо. Вот увидите! Ой, мне пора бежать, а вам же к старшему кассиру!

И она исчезла так же быстро, как и появилась. А Никита подумал, что Анна Лепехина, возможно, тоже сказочный эльф. Если эльфы существуют.

Никита идет к выходу и видит на полу лужу. Он отступает, но сверху, со стеллажа, ему под ноги падает нечто, звякнув о плитку пола. Никита машинально нагибается, чтобы подобрать предмет. В руках у него связка ключей. Никита поднимает взгляд – это именно то самое место, с которого он сегодня начал осмотр торгового зала. Вон и повешенный качается в импровизированной петле.

Но что-то в висящем теле не так, как он запомнил. Не так, как было утром. Подошвы обуви, понимает Никита.

Поношенные кроссовки, да.

6

– Убитый – Игорь Недзвецкий, старший кладовщик. – Старший группы озадаченно смотрит на Виктора. – А вы здесь как оказались раньше нас?

– Так вышло. – Виктор задумчиво смотрит на труп. – Ты машины поставил с черного хода?

– Как велено.

Старшему оперуполномоченному явно не по душе, что начальство топчется по его лужайке, но Виктору в данный момент его терзания неинтересны. Когда ему позвонила Аня Лепехина и, заикаясь от слез, рассказала о случившемся, Виктор без тени сомнений вернулся в торговый центр, хотя и успел доехать практически до дома.

– Хорошо. – Виктор вздохнул. – Сейчас подъедут мои ребята, заберут это дело себе, не парься.

– Так район же наш.

– Тебе нужен «висяк»? – Виктор усмехнулся. – Причем во всех отношениях.

– Это да. Как они его туда затащили…

– Тут полно приспособлений, чтоб подвесить любой груз.

Даже лебедки есть, и погрузчики специальные, поднимающие товар на высоту полок. Ну, вот едет такой погрузчик из одного отдела в другой, да никто и внимания не обратит – это же магазин по продаже стройматериалов и инструмента, мало ли что хочет достать с верхней полки продавец. Или перетащить что-то громоздкое нужно. Или, например, лебедку кто-то решил испробовать, а вот покупатель заинтересовался, тоже бывает.

– В данном случае, я думаю, использовали один из погрузчиков, – решил Виктор, – так что вопрос не в том – как, а в том, кто и зачем. А вот и мои ребята.

Конечно, добавлять себе работы – это сумасшествие, и хорошо хоть Дэн в отпуске. Но не приехать Виктор не мог, это было бы очень паршиво – оставить Никиту в руках обычного районного опера, который первым делом раскопает его историю с якобы домашним насилием. Потом и кражи на складе, ревизия, все пойдет в ход, а там и до обвинения в убийстве один шаг. Разбираться и докапываться до истины никто не будет.

А он будет, и его друг Дэн тоже стал бы. Но Дэн в отпуске, а он, Виктор, – здесь. Хорошо бы еще разобраться с этим делом до возвращения Дэна из отпуска.

– В городе новый шериф, ребята! – Виктор хмыкнул, вспоминая свой утренний разговор с Никитой. – Кто не спрятался, я не виноват.

Потому что есть вещи, которые нельзя делать и продолжать считаться человеком. Например, обвинить в преступлении невиновного. А в невиновности Никиты Виктор уверен, их получасовая беседа в кабинете только подтвердила его выводы.

– Подвесили его, когда он был мертв или в бессознательном состоянии. – Эксперт отодвинул воротник рубашки убитого. – Две странгуляционные борозды разного размера, удавку набросили сзади и удушили, когда жертва сидела или, возможно, даже лежала, точнее выясню при экспертизе. Потом тело подвесили: видите эти ссадины и повторную странгуляционную борозду? Она бледнее первой, потому что образовалась либо сразу после смерти, либо очень близко к моменту смерти.

– А вот интересно получается. – Виктор взъерошил волосы ладонью. – Чтоб вот так его подвесить, нужно оборудование. Например, погрузчик с подъемным механизмом, которым пользуется персонал, чтобы доставать до верхних полок. В торговом зале их три. Ни у кого не возникло бы никаких подозрений, если бы кто-то из персонала взял его и поехал на нем в любую точку магазина, а без этого погрузчика тело не смогли бы так подвесить. Но зачем вообще его подвесили, зачем было нарываться на то, что кто-то увидит? Да и в зале камеры работают. Не понимаю, зачем было устраивать эту демонстрацию? Тело можно было просто спрятать – здесь полно укромных уголков, и труп могли обнаружить не сегодня, а через пару дней. Днем на этом месте висел манекен, изображающий повешенного, труп был одет в такой же рабочий комбинезон, и если бы директор не обратил внимания на обувь – на манекене были новые рабочие ботинки, какими здесь тоже торгуют…

Виктор кивнул санитарам, ожидающим в стороне. Труп можно уносить, на месте преступления он уже не нужен.

– Семен Львович, я вас прошу, это расследование сейчас приоритетное.

– Сделаю! – Патологоанатом поправил очки. – Какое мрачное место… все эти шнуры, балки, пилы… как в фильме ужасов.

Виктор хмыкнул – Семену Львовичу мир вне морга вообще казался мрачным. Возможно, потому, что вне морга пожилой патологоанатом бывал, как правило, только на местах преступлений. В морге-то все уже ясно: кафель, стол, свет, и все, что могло случиться плохого, уже случилось. Никто никуда не идет, все на своих местах, и что с каждым будет дальше, тоже уже понятно. А на месте преступления, конечно, часто бывают разные подробности, и если выбирать между моргом и местами, где произошли убийства, то любой бы предпочел морг.

– Шеф, поговорить бы.

Это капитан Семенов, дотошный до занудства, но Виктор знал, что может на него положиться. Семенов не подведет и ничего не пропустит.

– Я тут с сотрудниками поговорил. – Семенов скорчил гримасу. – Тот еще коллектив, я вам скажу. Знаете, как они своего директора называют? Чикатило.

Семенов смотрит на Виктора, ожидая вопросов, но тот молчит.

– Тут мне ссылку кинули на один интересный сайтик в интернете…

– Виталий, давай договоримся: ты мне этот сайтик не тычь и к делу его не приобщай! – Виктору немного смешно видеть разочарованное лицо коллеги. – Я знаю содержание этого пасквиля: сегодня был здесь, неофициально, конечно, и беседовал с директором. В общем, все эти устрашающие фотки – сплошная липа. Часть мошеннической схемы, с которой я сам потом разберусь. Но я думаю, убийство кладовщика не имеет к этому сайту никакого отношения.

– Вы уверены?

– Уверен, – Виктор хлопнул коллегу по плечу. – Нужно сосредоточиться на расследовании убийства. Насколько я знаю, на складе происходили хищения, была затеяна ревизия, и что-то начальник охраны успел выяснить. Давай побеседуем с ним, потом опросим персонал. Изыми также записи с камер наблюдения. Как долго они хранят предыдущие записи?

– Десять дней, потом перезаписывают диск. – Семенов достал из кармана блокнот, полистал его. – Вот, старший менеджер Лепехина показала, что всю эту мишуру собирались снять сегодня же, до полуночи. Завтра пришла бы другая смена, а в понедельник у них выходной.

– То есть труп по-любому обнаружили бы сегодня?

– В подвешенном к потолку состоянии – да! – кивнул Семенов и снова полистал блокнот. – И это странно. Если бы убийца имел цель скрыть тело хотя бы ненадолго, то тут полно мест, куда его можно спрятать. Если бы он спрятал тело так, то нашли бы его не сегодня и не завтра, а уже во вторник, а то и в среду по запаху. Нет, убийца подвесил его, точно зная, что сегодня его обязательно найдут. Наглость-то какова!

– Или демонстрация. – Виктор пожал плечами. – Что-то происходит здесь скверное. И надо с этим разобраться очень быстро и по-тихому, чтобы в прессу ничего не просочилось.

– Это сложно. Если наши точно будут молчать, то из местного отдела кто-то обязательно проболтается – уверен, они и фотки сделали. Реклама-то по всем каналам была запущена – об акции накануне Хеллоуина. Сюда куча народу пришла просто посмотреть. Конечно, фотки сделали, и они уже в интернете, зуб даю.

– Нужен мне твой зуб…

Виктор понимает, что Семенов прав. Конечно, убийство накануне Хеллоуина, да еще таким экзотическим способом – нет, само по себе удушение является одним из самых распространенных способов убийства, сразу после удара тупым тяжелым предметом и колотыми ранами, – но с учетом дальнейших манипуляций с трупом, сиречь подвешивания вместо рекламного манекена… В общем, внимание журналистов обеспечено.

И тогда неизбежно станут известны и все подробности личной жизни директора магазина.

– Вот черт! – разозлился Виктор.

Возможно, по аналогии с интернет-травлей Никиты Виктор подумал о современной молодежи – поколении, выросшем и живущем в Сети. В виртуальной реальности, или, как они говорят, в вирте. Для них то, что происходит в виртуальной жизни, зачастую более реально, чем то, что происходит у них в доме или на улице. Для них объективная и виртуальная реальности смешались. Проблемы, возникшие в вирте, они решают в обыденной реальности, но решают часто теми же методами, что в компьютерной игре. Им сложно разграничить одно и другое, они не могут здраво оценивать собственные действия. Даже убийство может стать для них веселой забавой, потому что кажется, все это понарошку.

С последствиями такого психологического сдвига в восприятии реальности всем им еще не раз предстоит столкнуться.

Никита сидел у себя в кабинете, и Виктор видел, как ему паршиво, несмотря на маску абсолютного спокойствия.

– Мы закончили. – Виктор садится в то же кресло, где сидел днем. – Ехал бы ты домой.

– Я представить себе не могу, зачем Игорь убил себя. – Никита смотрит на Виктора, и в глазах у него тревога. – И камеры в зале отчего-то не работали. Ничего не понимаю…

– Сядь, – Виктор кивнул на директорское кресло. – И слушай, что я тебе скажу.

Никита послушно усаживается за стол, а Виктор думает: «Насколько его еще хватит? Сколько может выдержать человек?» Никита – крепкий орешек, но где граница его выдержки? Знает ли он сам об этом?

– Во-первых, кладовщик себя не убивал, – Виктор вздохнул. – Его задушили, перетащили в зал и подвесили. Скажи-ка, ваши погрузчики работают и на складах тоже?

– Да. – Никита пожал плечами. – На складе три погрузчика и три в торговом зале. Строительные материалы – это, как правило, громоздкие, тяжелые ящики или упаковки, без погрузчиков никак.

– Это я понимаю, – Виктор качает головой. – Воспользовались одним из погрузчиков, которые в зале. Хотя вряд ли убили его в зале. Слишком опасно, слишком много народу, кто-то мог увидеть. Сейчас придет твой начальник охраны, что-то там они выяснили о хищениях на вашем складе. Возможно, убийца и вор – один и тот же человек. И если…

В кабинет входит Важинский.

Он всегда заходит вот так – без стука, без предупреждения, словно пытаясь застать тех, кто в помещении, за каким-то постыдным занятием. Никите всегда казалось, что Важинский смотрит на него с иронией, но он отдавал себе отчет, что после истории с Габриэллой стал немного нервным. В последнее время он ловил себя на том, что при виде смеющихся людей ему казалось: смеются над ним. И он понимал, что это глупо, и что паранойя, тоже понимал, но поделать с собой ничего не мог.

– Алексей Дмитриевич! Вы обнаружили нечто интересное на записях?

– Да. – Важинский ставит на стол ноутбук и усаживается в кресло. – Мы отсмотрели пленки за последние три дня и нашли того, кто похитил со склада наборы инструментов. Ну, почти нашли.

– Что значит – почти? – Виктор пододвигает к себе ноутбук. – Да, вот уж и правда – почти!

На изображении видно, как некто в кепке, надвинутой на лицо, выносит два чемоданчика и грузит их в тележку с товарами. Некто в форме сотрудника магазина и в фирменной кепочке.

– Лица не видно. – Никита вздохнул. – Это может быть кто угодно.

– Не может. – Виктор внимательно изучает изображение. – Это может быть человек не ниже ста семидесяти пяти сантиметров и не выше ста восьмидесяти пяти, среднего телосложения. Поэтому низкорослых или, наоборот, высоких, а также толстяков и чрезмерно худых сразу вычеркиваем из списка. Мужчина это или женщина – вопрос пока открытый. Но, судя по длине рук и развороту плеч, я бы сказал, что это мужчина. Нужно, однако, отдать пленку экспертам. Может, они что-то отыщут. Но с чего вы взяли, что именно этот человек повинен в смерти кладовщика?

– Он воровал, инвентаризация на складе…

– Да ничем ему эта инвентаризация не грозила, – Виктор сердится. – Этот человек отлично знал расположение камер и угол, под которым они снимают, а также порядки на складе. Он просто вынес товар и уложил его в тележку, где был и другой товар. И никто ему не задал никаких вопросов, потому что на нем был ваш фирменный комбинезон, футболка и фирменная кепка. Этот человек мог вообще прийти с улицы, если раздобыл где-то комплект формы. То есть не обязательно это сотрудник. Так зачем ему убивать кладовщика? Ради чего влезать в убийство, если он знал, что никто его по этим кадрам не опознает наверняка, а только приблизительно? Нет, я думаю, кладовщик убит по другой причине, и я выясню по какой. У меня к вам вопрос, Алексей Дмитриевич. Камеры стоят по всей территории?

– Да, в том числе в бытовках и комнате отдыха. – Важинский барабанит пальцами по столу. – И да, все сотрудники знают о них. Но есть несколько, о которых не знают…

Важинский вдруг смущается и опускает взгляд. Это было неожиданно настолько, что Никита сразу догадался, о какой именно камере он не знает.