Текст книги "Ничего не возьму с собой"

– Вы установили камеру в этом кабинете. – Виктор недобро смотрит на Важинского. – Но директору об этом не сказали.

– Не сказал. – Важинский старается не смотреть на Никиту. – Видите ли, Никита Григорьевич – личность… ээээ… в какой-то мере известная… печально известная, да. Конечно, я в курсе происходящего. И когда меня уведомили о назначении его директором, я предпринял некоторые шаги, чтобы в случае чего обезопасить нас от возможных исков.

– В случае чего? – Никита в упор смотрит на Важинского. – В случае если я примусь избивать сотрудниц в кабинете, насиловать их и расчленять?

– Именно! – Важинский уже вернул привычный ироничный прищур. – Но следует отметить, что за все время вашего руководства вы не были уличены даже в… Да вообще ни в чем предосудительном! Это позволило мне взять под сомнение информацию, которая распространяется в интернет-пространстве. Если бы с вами дело обстояло так, как описывает эта барышня, за то время, что вы здесь работаете, подобные наклонности уже бы проявились, потому что барышня описывает классический случай психопатии, как в учебнике по психиатрии. Это, так или иначе, уже проявилось бы в очередной стрессовой ситуации, которые возникают регулярно, в некорректном обращении с сотрудниками, а более того с сотрудницами. Но, повторюсь, ничего подобного не произошло, даже намека на это.

– Звук тоже записывался?

– Да. – Важинский вздыхает. – Никита Григорьевич, это делалось для вашего блага, поверьте! На случай… ну, например, судебного иска. Ведь когда я предположил, что барышня, возможно, и лжет, я заинтересовался, зачем ей это нужно. Я ознакомился с материалами судебного дела о разводе и разделе имущества. Мотивы барышни чисты и прозрачны: пятикомнатная квартира в центре столицы – это достаточный куш, чтобы даже выйти замуж за какого-то, извините великодушно, простофилю и без малого два года притворяться примерной женой, при этом одновременно готовить аферу, а потом одним ходом и сразу в дамки, если данное выражение приемлемо в таком контексте. Конечно, мы не делали звукозапись, когда проходили совещания. Коммерческая тайна – моя забота тоже, и тут утечки допустить нельзя. Но все остальное…

– Ясно.

У Никиты внутри все клокочет. Он понимает, что Важинский в чем-то прав и просто делал свою работу так, как он ее понимал, но сейчас ему нет дела до чьей-то правоты. Он предположить не мог, что их семейную историю, придуманную Габриэллой, до сих пор обсуждают какие-то люди, не имеющие к ним никакого отношения. Не только в интернете обсуждают, но, как оказалось, и сотрудники шушукаются в своих закутках и бытовках. Никита чувствует себя загнанным в угол, потому что прекратить это он не может, каким-то образом повлиять на ситуацию тоже. И конца-края этим танцам на костях он не видит, как и реального выхода.

– Это потом. – Виктор сердится, потому что ничего толком не может выяснить. – Кто бы ни был этот парень, утащивший со склада товар, это не обязательно убийца. Нужно отследить движение погрузчиков в достаточно короткий промежуток времени. Потому что с ваших слов, Алексей Дмитриевич, получается так: вы около семи вечера видели кладовщика в его кабинете, а в начале восьмого Никита Григорьевич обнаружил его висящим на месте манекена. То есть это какие-то полчаса. Достаточно просто выяснить, кто и где находился и где были погрузчики. Давайте отсмотрим записи с камер и закроем этот вопрос.

Важинский заерзал, и Виктор понял, что с записями тоже не сложилось.

– Дело в том, что вечером ни с того ни с сего вырубился сервер. – Важинский покачал головой. – Причины пока выясняем, но примерно с шести вечера запись не велась. И сейчас не ведется, мы пока не можем его запустить, компьютерщик ищет причину поломки. Можно, конечно, попробовать выяснить у сотрудников, кто и где был в этот промежуток времени, но путем опроса это займет время в аккурат до утра.

– Значит, до утра! А как иначе? – злится Виктор. Вот ведь дернул его черт ввязаться в это дело! Но не ввязаться было тоже никак. – Оповестите сотрудников, чтобы они собрались у кабинета директора, и проследите, чтоб не болтали между собой. Хотя, конечно, если действовала группа, то они обо всем договорились заранее. Или же это вообще человек со стороны, которого здесь уже нет. В любом случае нужно собрать всех. Но сначала тащите сюда вашего компьютерщика.

– Саню Орлова? – Важинский удивленно поднял брови. – Да его и в магазине-то не было, когда все произошло, он полчаса назад приехал.

– Я хочу с ним побеседовать. – Виктор знает, что умелый хакер уложит сервер хоть с другого континента, и если Важинский об этом не знает, то он немногого стоит на своей должности. – Чтоб исключить некоторые версии.

– Как скажете.

Всем своим видом Важинский показывает, что он думает о полицейской некомпетентности.

Вскоре в кабинете появляется высокий тонкокостный парнишка лет двадцати. Одет в линялые джинсы и клетчатую рубашку нараспашку, под ней черная футболка с пентаграммой и черепом. Типичный компьютерный гик, который слова в простоте не скажет, зато будет нести компьютерную ахинею и в душе гордиться собой и своим превосходством над жалкими чайниками.

Но Виктору дела нет до этих игрищ.

– Откуда идет управление сервером?

– Из серверной. – Саня Орлов не так молод, как сразу показалось, ему лет тридцать, и его смугловатое лицо выражает открытость и дружелюбие. – Но теоретически его можно переключить и создать внешнее управление откуда угодно. Наши протоколы безопасности стандартные, а ведь я много раз говорил, что это не годится. Ну, и кто был прав?

Он словно продолжает давний спор, и Важинский чувствует свою вину: такой разговор и правда имел место быть, но тогда он ответил Сане, что их магазин не Пентагон и взламывать его незачем. А вот поди ж ты!

– Сколько времени тебе понадобится, чтобы починить сервер?

– Я уже его поднял, но данные утеряны безвозвратно. И если финансовая часть записывается на резервный диск, то отснятые фотографии, а тем более видеоматериалы никуда не сохранялись. Так что теперь их не восстановить.

– Ну, тогда ступай и будь поблизости. Может, еще понадобишься.

Орлов уходит, а Виктор напряженно думает. Нужно срочно опросить весь персонал: при таком раскладе свидетельские показания играют главную роль. Но кабинет директора занимать негоже, а в управление тащить эту толпу смысла нет.

– У нас есть комната для отдыха, там поместятся все, – понимает его затруднение Важинский и, поднявшись, делает приглашающий жест. – Сейчас распоряжусь и прослежу, чтобы все прошло как надо.

Убийство кажется Виктору нелогичным и ненужным. Кому мог помешать кладовщик? Убивать его из-за пары ящиков с инструментами глупо и мелко. Убить, чтобы просто испортить Никите жизнь, вообще не мотив, вряд ли убийца надеялся реально подставить директора таким способом. Значит, все дело в самом кладовщике.

– Езжай домой, Никита Григорьевич. Тело увезли, зал твои сотрудники приведут в порядок под нашим присмотром, мы с ними поработаем без тебя.

Произнося эти слова, Виктор размышляет о том, сколько еще сможет выдержать Никита и что будет, когда он сорвется, а он сорвется. Такие вот крепкие орешки если уж слетают с нарезки, то туши свет – бросай гранату, небо в алмазах будет всерьез.

– Нет. – Никита смотрит, как рыбки-телескопы деловито шныряют среди водорослей. – Я директор, и сотрудники – моя зона ответственности. То, что произошло, ужасно уже само по себе, но вы, видимо, не понимаете до конца проблему. Когда случается нечто подобное, это крайне пагубно влияет на микроклимат в коллективе. У нас необходимо поддерживать равновесие, чтобы все работало как надо. Большой магазин, постоянное движение большого количества товара, все это требует слаженной командной работы, а тут такое.

– Я понимаю, но в данном случае ты будешь просто сидеть здесь, а сотрудников мы в любом случае станем опрашивать без твоего присутствия. Уж не обессудь, но ты не адвокат, а они все совершеннолетние. Я бы на твоем месте ехал домой, а завтра с новыми силами… И девчонку забери, подвези до дома. Я с ней уже побеседовал.

– Какую девчонку?

– Эту, которая Аня Лепехина. – Виктор пожимает плечами. – Очень убивалась бедняга. Они с кладовщиком, оказывается, друзья детства и до сего дня проживали в одном доме. У них и родители дружат. В общем, не та это история, чтоб радоваться. Так что ты завези ее домой, будь так любезен. Время позднее, и сама она уже до дома не доберется, ваш автобус, который возит сотрудников, будет ждать остальных. А такси дорого, далековато она живет.

– Хорошо. – Никита мечтает поскорее оказаться дома и забыть обо всем хоть ненадолго. – Пожалуй, ты прав.

– Вот и ладненько. – Виктор улыбается. – А я завтра с тобой свяжусь и по возможности буду держать тебя в курсе дела.

Виктор уходит, а Никита идет к аквариуму и включает освещение в режиме сумерек. Он купил эту систему сам. Старая выключала и включала свет мгновенно, и, глядя по утрам на ошалевших от внезапной иллюминации телескопов, Никита решил, что это, пожалуй, нехорошо и жестоко – вот так поступать с ними. Потому и купил дорогую систему освещения, и теперь по утрам у телескопов в их зеленом водном мирке в течение получаса наступал рассвет – постепенный, чтоб их смешные и такие уязвимые глаза привыкали к свету, а вечером наступали сумерки, а потом уж сгущалась тьма.

Вот и сейчас Никита задал ночной режим, и освещение в аквариуме стало потихоньку угасать. Телескопы все еще копались в грунте, но Никита знал, что по мере угасания света рыбки оставят свои занятия и перейдут в режим ожидания – так он назвал их сон, когда они зависали в воде неподвижно, и только пузырьки фильтрации воды шевелили их роскошные плавники.

Раздается стук в дверь.

Так стучит только один человек – менеджер Лепехина. Никита вздохнул, ему сейчас никого не хотелось видеть. Но девушку и правда нужно как-то доставить домой.

– Заходите, Аня.

Анна уже одета. Куртка и сапожки, шея замотана полосатым самосвязанным шарфиком, через плечо матерчатая сумка на длинной ручке. Никита невольно сравнивает ее и утонченную Габриэллу. Девушки совершенно не похожи. Анна такая… ну, обычная девчонка, ни разу не фея, просто девчонка из соседнего дома, каких тысячи ходят по улицам. И еще шарф этот, похожий на деревенский домотканый половичок.

И заплаканные карие глаза, и веки, припухшие от слез.

Габриэлла никогда не плакала так, чтобы распухли глаза и нос. У нее слезы лились элегантно, не оставляя следов на фарфоровом личике. На видео это выглядело горестно и трогательно. Девушка устала плакать, но слезы все еще капают – вот как это выглядело. И в сочетании с внешностью Габриэллы вызывало у аудитории нужные эмоции. Инъекция слезами психики граждан у Вишенки получалась отлично.

А у Лепехиной просто распух нос и веки, и она еще всхлипывала, словно никак не могла успокоиться.

С другой стороны, с Игорем они были знакомы всю жизнь, а если кого-то знаешь всю жизнь, то не горевать по этому человеку сложно. Особенно если он умер внезапно, да еще такой странной смертью.

Впрочем, форма смерти не имеет значения, тут главное результат. А результат всегда один: уходит кто-то, кто еще вот минуту назад мыслил, что-то видел, о чем-то сожалел или чему-то радовался, а потом один миг – и человека уже не вернуть. И никто не узнает, что же его волновало, о чем он думал и что именно видел, глядя на мир вокруг.

В этом смысле проще с художниками или писателями, их взгляд на мир остается вместе с их картинами или книгами, и они продолжают жить вне своих носителей, переживая их на десятилетия, а то и на столетия, и совершенно ясно, как именно видел мир их творец. Но большинство людей уходят бесследно, и их мир умирает вместе с ними, а сами они окончательно исчезают, когда умирают те, кто помнит их.

Конечно, Игорь будет жив в памяти Анны Лепехиной, но не дольше, чем будет жива сама Анна.

– Я уже готов, сейчас поедем. – Никита косится на аквариум, где уже сгустились сумерки. – Вы где живете, Аня?

– В Заводском районе, на улице Лизы Чайкиной.

Ему не удается сдержать изумленного возгласа – из какой же дальней дали Аня с Игорем каждый день добирались на работу!

– У Игоря машина, мы ездили вместе. – Лепехина поднимает на Никиту заплаканные глаза. – Там она и стоит, полиция ее потом отдаст…

– Что ж, едем.

Никита надевает куртку, подхватывает портфель и нашаривает в кармане связку с ключами. Взглянув на аквариум, где освещение погасло почти полностью, он решительно выходит из кабинета и запирает дверь. Вот этот момент – просто выйти из кабинета и окунуться в самую гущу торгового зала, человеческих взглядов, толкотни и мерного шума – с некоторых пор давался ему тяжело. Конечно, он не подавал виду, но много раз ловил себя на том, что оттягивает момент, когда нужно было выйти из кабинета.

Он злился на себя за это, осознавая, что некоторые вещи сильнее его.

И хотя сейчас магазин пуст, а в коридоре темно и гулко, он снова ощущает знакомый противный холодок в животе.

7

Виктор вернулся в управление темнее тучи. Опрос сотрудников ничего не дал, кроме головной боли.

Единственное, что удалось выяснить, – каждый являлся алиби для каждого. Они и вправду работали слаженной командой, и каждый мог сказать, где был и с кем. И вроде бы все были на месте, никто не видел чужака, и никто из сотрудников долго не отсутствовал.

Однако ни один из них не подходил на роль того, кто выносил со склада чемоданчики с инструментами. Компьютерщики еще возились с сервером, который так удобно для преступника упал безо всяких видимых и невидимых причин. Это наталкивало на подозрения – действовала группа.

– Не мог он в одиночку все это провернуть. – Виктор прошелся по кабинету и вздохнул: пива в служебном холодильнике, конечно, не было, а без пива ему думалось не так. – Кто-то должен был его страховать. С тем же кладовщиком – вот просто даже подвесить его… Хотя покупатели могли что-то видеть, но, поскольку в магазине понавесили все эти манекены, никто бы не обратил внимания. Ну, подумаешь, сотрудники возятся с ненастоящим висельником. Они в форме магазина, и на них не обратили внимания ни покупатели, ни сотрудники – в разгар торгового дня, особенно когда в магазине покупателей втрое больше обычного, кто там смотрит на сотрудников, копошащихся около погрузчика. Да мало ли, что им нужно перевезти, товар-то почти весь тяжелый и громоздкий. И их было двое, ведь кто-то должен был управлять погрузчиком, поднять труп и сообщника, который закрепил труп наверху, а потом опустить платформу погрузчика.

Виктор уселся за стол и снова задумался, глядя в окно. Конечно, убийство кладовщика было спланировано и готовилось заранее. И логично было бы думать, что кладовщик сам каким-то образом навлек на себя неприятности – либо узнал нечто, стоившее ему жизни, либо с кем-то конфликтовал… Хотя его подруга Аня Лепехина клялась, что Игорь никогда ни с кем не ссорился, но настолько миролюбивых людей Виктор в жизни никогда не видел. Весь вопрос в том, насколько серьезные были конфликты. Конечно же, на складе инциденты случались, но вряд ли это было то, ради чего стоило убивать, да еще таким замысловатым образом.

Хотя мотивация для разных людей имеет разный вес.

И все это можно было бы предполагать, если бы не то, каким образом распорядились телом. Кладовщик не мог сам вот так повеситься, балка слишком высоко, и около трупа не было ни лестницы, ни другого какого приспособления, чтобы подняться наверх и совершить суицид.

Потому что тело не просто не спрятали. Если бы труп оставили на месте убийства или переместили, чтобы спрятать, это укладывалось бы в схему убийства, где целью был сам убитый. Но труп выставили напоказ, повесили на место манекена, зная, что манекен после закрытия магазина снимут, то есть труп будет обнаружен не завтра или послезавтра, а уже совсем вот-вот, через несколько часов. А значит, целью преступления было не само убийство, а нечто совершенно иное, и убийство – это лишь промежуточный этап, способ достичь некой цели. Вот только какой?

Виктор вздохнул и достал записную книжку. Он записывал номера телефонов в блокнот, не доверяя электронным носителям: телефон ведь можно потерять, он может сломаться и сам сотрет все контакты, а бумажная записная книжка вещь надежная. И вот он, нужный телефон!

– Привет, Генка.

Как-то получилось, что, скорешившись с отличным парнем и компьютерным гением Генкой Щелкановым, он предпочитал обращаться к нему за помощью даже чаще, чем к собственным коллегам из соответствующего отдела.

Особенно сейчас, когда его лучшего друга и напарника Дэна Реутова не было не то что на работе, но и в стране, и Виктору разбираться с делом нужно было самостоятельно. А для этого ему понадобится команда людей, которым он безоговорочно доверяет. И Генка Щелканов как раз такой человек.

– Привет, Витек! – неразборчиво прошамкал Генка. Видимо, Виктор помешал ему завтракать. – А мы тут с Машкой недалеко от вас, поесть заехали перед работой. Случилось чего?

– Не то чтоб случилось… Но может, заскочишь ко мне? Есть разговор.

– Идет, через полчаса буду.

В кабинет просочился сердитый Семенов с пакетом в руках. В пакете угадывались очертания бутылок, и настроение у Виктора улучшилось. Выпить сейчас пива и поразмыслить – очень нужно.

– Генка скоро приедет. – Виктор взял протянутую ему бутылку пива и отхлебнул. – Все, кто страдает пивным алкоголизмом, говорят, неизлечимы, Виталь.

– А мы им не страдаем, мы им наслаждаемся. – Семенов тоже отхлебнул пива и вытянул ноги. – Витек, вот ты объясни мне как старший, мать твою, товарищ. Отчего качество новобранцев снижается год от года? Дегенераты какие-то приходят, смотреть тошно.

– Снова за отчеты песочил?

У Семенова был пунктик – он нещадно клеймил позором тех, кто игнорировал правила грамматики. Особенно от него доставалось стажерам и молодым сотрудникам, которые и правда, словно назло капитану Семенову, сооружали в протоколах и отчетах лингвистические конструкции, несовместимые с жизнью. И Семенов обрушивал громы и молнии на головы бывших троечников, наивно полагающих, что ужасы непобедимой средней школы остались позади.

– Словарь выдал, сидят теперь и переписывают, дебилы. – Семенов вздохнул и снова отпил из бутылки. – Тебе поспать удалось?

– Нет, сразу на работу приехал. У генерала совещание будет, а я же сейчас Дэна замещаю, так что придется еще тащиться туда, сидеть с умным лицом. Ну, сейчас с Генкой вопрос перетрем, и поеду на совещание. А оттуда сразу домой, часика три-четыре покемарю. Что у тебя?

– В машине убитого ничего интересного не обнаружили. Судя по всему, он был аккуратным и рациональным мужиком. В машине, в кабинете, на столе и полках – везде абсолютный порядок, дела свои тоже держал в порядке. В квартире, где он проживал с родителями и младшей сестрой, не обнаружено ничего, что могло бы указывать на какие-то возможные причины для убийства. Приходил с работы и читал книги, иногда общался с друзьями в скайпе. Дневников не вел, никаких покупок, свидетельствующих о левых доходах, не делал, банковский счет вполне согласуется с доходами. Вся его жизнь проходила на работе. В выходные любил ездить на велосипеде, обычно катался на Острове – либо один, либо в компании нескольких приятелей, с которыми пересекался только во время таких вот покатушек и познакомился с ними как раз там, катаясь на велосипеде. Постоянной девушки у него на данный момент не было. Родители не знают ни о чем, что могло бы стать причиной для убийства. Он не был обеспокоен, не нервничал, не рассказывал ни о каких проблемах. В общем, на первый взгляд этого несчастного кладовщика убивать было совершенно не за что. Если только он не вел двойную жизнь, о которой не знал никто из его близких. Но пока не обнаружено ничего, что бы указывало на наличие второй версии его реальности.

– На то она и двойная жизнь, не так просто ее обнаружить. – Виктор вздохнул. – Но совершенно точно я могу сказать: убийство готовилось и не было спонтанным. И прежде чем строить достоверные версии, нам нужно собрать больше данных. И чтобы мне не копать впустую, попрошу Генку найти для меня информацию о бывшей жене Никиты, директора этого злополучного магазина. А ты собери следственную группу, потому что очень быстро нужно накопать все что можно о сотрудниках, которые сегодня были в магазине: семьи, круг общения, судимости, профили в соцсетях. Если кто-то или что-то покажется подозрительным, сразу сюда. Поручим Геннадию покопаться более детально. Глядишь, что и выстрелит.

– Думаешь, все-таки он причастен? Директор, в смысле.

– Не так, как ты это сформулировал. То, что он кладовщика не убивал, мы с тобой сегодня выяснили. В момент смерти Недзвецкого директор находился в своем кабинете вместе со старшим кассиром. И хотя камеры вырубились, но путем опроса персонала я выяснил, кто заходил к директору, в какое время и сколько занял визит. В его кабинет на протяжении дня заглядывали самые разные люди, в том числе и главный бухгалтер, и можно считать установленным фактом, что до момента закрытия магазина он никуда не отлучался. Но вполне возможно, что каким-то образом смерть кладовщика все-таки связана с ним. Ну, и результатов экспертиз подождем. – Виктор открыл новую бутылку пива. – Спасибо за пиво, Виталь, мне его очень не хватало.

– Не за что. – Семенов поднялся. – Ладно, мне задача ясна. Ты Михалычу скажешь о деле? Дело-то не наше. Забрали себе, но что Михалыч скажет…

– Если только он сам спросит, а так пока не стану говорить, ему и без этого забот хватает. Хочу вначале как можно больше фактов собрать. Тут вот еще какая штука: примерно часа за два до смерти убиенный позвонил менеджеру Лепехиной и попросил ее зайти к нему на склад. Дескать, нужно посоветоваться, он якобы «кое-кого увидел».

– А она не зашла.

– Нет, не зашла. – Виктор вздохнул. – Замоталась, день был очень насыщенный, девчонку разрывали на части, и вспомнила о звонке только тогда, когда труп кладовщика лежал на носилках. Тут уж она себя в полной мере обвинила: если бы не забыла и зашла, то Недзвецкий был бы жив, а так он мертв, и получается, именно она во всем виновата и все в таком духе.

– Может, и так. – Семенов отхлебнул пива. – А может, было бы два трупа вместо одного.

– Ясно одно: кого-то кладовщик увидел, и этот человек не должен был находиться в магазине. – Виктор хмурится. – По отзывам, человек он был довольно мягкий, и его решительности хватало только на то, чтобы в складе был идеальный порядок. Тут он вел себя как Наполеон на поле боя. Но в остальном он был закрытым и испытывал сложности в общении с людьми вне привычной обстановки. Так что даже если он кого-то увидел, то не подошел и не спросил: а что ты тут, друг ситный, делаешь? Такое не в его характере. Но он позвонил своей подруге Анюте и позвал к себе, чтобы посоветоваться, как быть.

– Глупо как.

– Это для нас с тобой глупо, но не для него, – Виктор покачал головой. – Все люди разные. Другое дело, что данная история указывает на то, что убил кладовщика тот, кого он увидел, но это не согласуется с очевидностью того, что убийство готовили заранее. Ладно, оставим это пока, все равно ответа нет. А мне еще к Михалычу идти…

Генерала Бережного его подчиненные между собой называли Михалычем. В этом было и уважение, и симпатия, потому что именно генерал задавал общий тон в отделе. А его беспощадность к нечистым на руку сотрудникам, равно как и к любителям свободно обращаться с уликами, или к тем, кто в отношениях с задержанными пускал в ход кулаки, была общеизвестна.

– Ну, тоже верно. Ладно, я пойду к себе. Если что – на телефоне.

Семенов открыл дверь и буквально столкнулся с тощим высоким парнем.

– О, Геныч, привет! – расплылся в улыбке Семенов. – Сто лет не виделись!

– Так ты ж последние шашлыки пропустил.

– А если дежурство, то что ж? Но в следующий раз я уж непременно.

Виктор поднялся навстречу вошедшему и пожал протянутую руку. Извечный мужской ритуал, означающий дружественные намерения.

Но Виктор и вправду откровенно радовался приходу Генки, потому что работа, которую он хочет поручить приятелю, была сложная и деликатная. Конечно, у них в отделе есть компьютерщики, но обращаться к ним Виктору пока не хотелось. Пока не стоит афишировать свой интерес к делу. Но интересы следствия требуют рассмотреть все возможные версии.

А Геннадий Щелканов сделает все тихо и быстро и копнет там, куда не догадаются заглянуть другие, не побеспокоив при этом фигурантов.

– Я видел это в интернете. – Генка побарабанил пальцами по столу. – Избиваемая мужем трогательная девушка, и муж – проклятый тиран, негодяй и рукосуй. Ты знаешь, я вначале даже пожалел девицу – хрупкая барышня, глаза на пол-лица горестные такие. А потом посмотрел, какую она волну разогнала, и как-то быстро остыл. Мне вся эта история показалась нарочитой, напоказ. Жертвы насилия, как правило, так агрессивно себя не ведут. В общем, что-то в этой истории показалось мне странным, но копать я не стал, не мое дело. Зато теперь с удовольствием копну, ты даже представить не можешь, как я рад твоему расследованию.

– Тогда по рукам.

Виктор очень обрадовался, когда Геннадий согласился помочь так охотно, поскольку ему совсем не хотелось отрывать приятеля от дел.

Конечно, тот бы не отказал в любом случае, но одно дело, если работа – это обуза, а совсем другое, когда человек работает от души и в охотку.

– Ты, главное, отследи все, что связано с этой барышней до ее брака с Радецким, – Виктор покачал головой. – Нужно выяснить, откуда она вообще такая красивая нарисовалась рядом с ним. Нет, парень он толковый и внешне, Раиса говорит, симпатичный, а я своей Раисе верю, но такая барышня, по идее, вообще не должна была им заинтересоваться. Такие обычно повыше метят, куда как повыше… Нет, любовь может случиться между совсем разными людьми, но тут на любовь было вообще не похоже.

Виктор решил рассказать Генке всю, так сказать, предысторию событий: как он вообще узнал о Никите Радецком, и зачем приезжала Раисина племянница, и что есть какие-то ненормальные, которые из-за разборок в интернете готовы человека уничтожить в совершенно реальной жизни, где нет кнопки «вернуть назад» и «сохранить». Но все это Генка и сам уже знает, да и свободного времени у него не так уж много.

– Я проверю. Ладно, пойду я, Витек. Дэн когда вернется?

– Через две недели, а пока я на хозяйстве остался. И надо такому случиться, дело интересное подвернулось, Дэн вернется – обзавидуется.

* * *

Никита торопится домой и досадует на задержку – везти менеджера Лепехину через промзону на ее улицу Лизы Чайкиной кажется делом долгим, а еще нужно купить продуктов, как мать просила.

– Аня, вы не против, если мы сначала заедем в супермаркет, а потом я завезу продукты домой? – Никита знает, что мать беспокоится, хотя он и предупредил о задержке. – Это недолго.

– Конечно, Никита Григорьевич, я тоже в супермаркете кое-что куплю.

Анне ничего не нужно покупать, но впервые за все время, что она знает Никиту, в его броне наметилась маленькая трещинка. Как и все люди, он ходит в супермаркет за продуктами и где-то живет. Конечно, начальник не станет приглашать ее домой, но зато она узнает, где он живет. Она, конечно, могла бы об этом спросить и у Лильки-кадровички, но не хотелось обнаруживать свой интерес. А тут случай представился сам собой.

Супермаркет «Восторг» светится в темноте красными и желтыми огнями. Аня Лепехина думает о том, как они с Никитой сейчас войдут туда и станут покупать продукты. Может даже, одну тележку на двоих возьмут и со стороны будут выглядеть парой. И ей очень хочется, чтобы так оно и было. Но она знает – не будет, никогда так не будет, потому что где-то там живет на свете мерзкая лгунья Габриэлла. А у нее, Ани, нет ни единого шанса, ведь она совсем обычная: и таких карих глаз пруд пруди, и фигура у нее обычная, и волосы не такие экзотичные, как у Габриэллы. И нос вот распух, потому что Игоря она знает всю свою жизнь, а кто-то убил его, и так страшно, а страшнее то, что убийца среди них, и сегодня она с ним здоровалась и, возможно, о чем-то говорила, и утром он еще не был убийцей, но теперь-то.

«Или был. – Аня торопится за Никитой, который вышагивает впереди, толкая проволочную тележку на дурацких колесиках. – Это не сгоряча он убил, а планировал. Значит, в душе уже был убийцей. Уже тогда, когда начал это планировать, он знал, что сделает, и, как он это сделает, тоже знал. Он был к этому готов не сегодня, а вчера и третьего дня тоже… А все ли так? Ну, способны на такое? Или это надо родиться с каким-то таким ущербным геном? Можно назвать его геном Каина, ведь именно Каин был первым официально пойманным и осужденным убийцей! У всех ли есть этот ген? Интересно, вот я смогла бы так, не то чтоб сгоряча или нечаянно, заранее спланировать и осуществить убийство? А потом как ни в чем не бывало ходить, разговаривать, смеяться, делать что-то обыденное?»

Аня даже содрогнулась от такой мысли, просто представив себе, как бы она стала планировать такое – вот просто взять и оборвать чью-то жизнь. Получается, сейчас этот человек еще человек, он о чем-то думает, что-то видит, радуется или огорчается, строит планы и вдруг в какой-то момент становится просто неодушевленным предметом. Потом человек вообще исчезает: от него не остается ничего, или остается просто кучка праха, от которой все стараются поскорее избавиться.

И она думает о том, что Игоря будут хоронить, а ей придется идти на похороны. Прощание с телом – необходимый ритуал, в котором должны участвовать те, кто еще жив. И это дико, если вдуматься. Потому что, по сути, человека уже нет, и она совсем не хочет видеть то, что когда-то было ее другом, нечто неодушевленное и даже отчасти страшное, уложенное в длинный ящик, нечто, совершенно не похожее на того парня, которого она знала всю свою жизнь.

И родители, как на грех, уехали отдыхать. Они всегда в это время года уезжали туда, где было тепло: мать любила лето и солнце и перед наступающей зимой хотела снова окунуться в солнце и теплое море.

И если родители не приедут, то от их семьи только она вынуждена будет провожать Игоря. Ей придется смотреть, как его мать старательно изображает скорбь, хотя ей, скорее всего, плевать, и как плачут его сестра, и отец… и она сама тоже будет плакать, но Игорю это уже не надо, ему ничего уже не надо, потому что его просто нет. Нигде нет, вообще. И никогда не будет уже. И ничего нельзя изменить или исправить. И она даже сказать никому не может, что это она виновата. И если бы она зашла к Игорю, когда он звал, то он бы до сих пор был бы жив. Но она не зашла, и случилось то, что случилось.