Текст книги "Альманах «СовременникЪ» №2 (29), 2022 (посвященный 130-летию Марины Цветаевой)"

Вот наконец Алик, закончив учёбу, женился, и семья по настоянию мужа переехала в какое-то село Сальяна. Жена русская, городской человек, она родилась и выросла в Баку, азербайджанского языка не знает. Вдруг её оторвали от родной и привычной городской жизни, и она оказалась в совершенно другой среде. Летом в Сальяне очень жарко; это низменная, равнинная часть Азербайджана – Аран. В древности Северный Азербайджан, то есть Албания, одновременно называлась и Араном. И такое название не потеряло своего значения – низменная часть Азербайджана сейчас тоже называется Араном.

В Сальяне термометр часто показывает выше сорока градусов в тени. Воздух там влажный, потому что главная водная артерия страны – река Кура протекает по территории Салья-на. Реки Кура и Аракс, Каспийское море и горы Кавказа являются главными атрибутами нашей страны. Отец истории Геродот пишет, что «…река Аракс течёт по открытой местности и впадает в Каспийское море»; или «…после переправы через Аракс, уже на земле массагетов, ночью Кир увидел вот такой сон». Древнегреческий историк Страбон пишет, что река Кура, протекая через территорию Албании, разделяет её на две части. Албанский и азербайджанский историк Мовсес Каганкатваци (Моисей Каланкатуйский) же пишет, что река Аракс является южной границей Албании.

Да, летом в Сальяне невыносимая жара, воздух влажный, дышать нечем. Комары не дают покоя. Там ещё много змей, и они смертельно опасны. Короче, жизнь непростая – с мая до октября так и будет. В ноябре начинается сезон дождей, а потом наступит зима, и ни много ни мало, ровно пять месяцев в сёлах Сальяна грязь будет по колено. Алик родился и вырос там, в самом пекле Арана, поэтому не только грязь, даже море ему по колено; он чувствует себя как рыба в воде – всё это для него родное и привычное. А для его жены – городской девушки – это будет сущим адом. Она вынуждена будет ходить в резиновых сапогах, ей придётся вкалывать в личном хозяйстве: возделывать землю в саду и на огороде, доить корову, чистить коровник, ухаживать за ягнятами, залезать в курятник, убирать и чистить там, наводить порядок, собирать яйца… Работы – непочатый край; надо только работать и работать. Сможет ли она приспособиться? Она не знает азербайджанского языка, а местный народ не знает русского языка, за исключением некоторых мужчин, которые служили в армии. Проблема будет и с обычаями: мусульманские, порой неприемлемые для русского человека, христианина, обычаи – адаты. Даже если бы она была не русская, а азербайджанка, но городская, то всё равно между нею – городским человеком – и местным населением – деревенщиной – противостояние неизбежно, поскольку уже известно и доказано, что в аналогичных ситуациях возникает ожесточённая борьба с населением деревни и человеком, всю жизнь проживавшим в городе, но по каким-то причинам переехавшим на постоянное жительство в деревню.

По воскресеньям в полдень, ровно в два часа дня, Алик включит радиоприёмник и целый час будет слушать концерт мугама. Каждое воскресенье так и будет. Прибавив звук на полную катушку, он самозабвенно будет слушать музыку и получать удовольствие. А его русская жена ничего не поймёт. И всё же ей надо будет спросить.

– Алик, что он говорит? – Этот мугам исполнит мужчина, и она захочет знать, о чём он пел.

– Что он говорит? Мне очень трудно всё это объяснить тебе, – скажет Алик, и он будет прав. Потому что смысл мугама, древней музыки Востока, передать словами весьма и весьма трудно. Алику же, строителю по профессии, такая задача совсем не под силу. Что касается слов, это тоже переводить очень трудно. При исполнении мугама певцы, как правило, используют газели – это особый жанр восточной поэзии, классических поэтов Азербайджана, и в них нередко встречаются слова и словосочетания арабского и персидского происхождения, что делает их перевод на другие языки очень трудным. Но так получилось, что в тот момент, когда жена задала ему такой вопрос, певец, чтобы точно передать страдания лирического героя, сам вставлял простые слова – певцы иногда прибегают к такого рода приёмам, – перевести которые вовсе не трудно: мне трудно, я умираю. Алик тоже, чтобы не оставить вопрос жены без ответа, скажет:

– Только одно могу сказать: он говорит, что ему трудно, он умирает.

– А-а-а, значит, он умирает.

– По его словам, так получается. Но сам певец не умирает, кто-то другой умирает, а певец об этом поёт.

– Это плохо. Всё же человек умирает; какая разница, кто он: сам певец или его знакомый…

Дома у них такой шум! Певец взял более высокую ноту, звук радиоприёмника прибавлен на полную катушку. Алик даже не думает, что всё это действует его жене на нервы. Он лежит на диване, как говорится, ушёл в себя, слушает свою любимую музыку и получает удовольствие. Жена нервничает и думает: что делать, как быть? Всё же надо уйти куда-нибудь, а через час вернуться. А куда пойдёшь? Это же не город, а деревня; здесь свои правила поведения: женщина должна вести себя прилично. Поэтому ей нельзя так просто выйти из дома и без дела шататься по улицам. Нельзя. А то бог знает что подумают.

Но, поразмыслив, она всё же найдёт выход: дома у них осталось совсем мало хозяйственного мыла. Можно, даже нужно пойти в магазин, купить мыло и вернуться домой. Быстро переодевшись, она вышла из дома и пошла в магазин. По обеим сторонам просёлочной дороги во всех домах люди, как будто договорившись между собой, включили радиоприёмники, точно как Алик, звук прибавили на полную катушку и открыли окна – везде и всюду слышна только эта музыка: воскресный концерт мугама. А местное население, эта деревенщина, в том числе и Алик, слушает её и получает удовольствие. Весь воздух пропитан этой музыкой, вся деревня утопает в этой музыке. Жена Алика идёт по грязной дороге, она в резиновых сапогах, поэтому грязи не боится, об этом даже не думает. Она думает о другом: что они нашли в этой музыке? Она об этом думает, но ответа не находит.

Каждый день, утром, в полдень и вечером, по радио передают концерт для трудящихся сельского хозяйства, и весь репертуар этих концертов в основном состоит из народной музыки: народные мелодии и песни, отрывки мугамов… Почти каждый день, но в разное время суток по радио передают ашукскую музыку. Такие же концерты идут и по телевидению. Алик всё это очень любит и с удовольствием слушает… А жена его ничего не понимает, и она вынуждена всё время слушать непонятную ей музыку. У неё нет возможности слушать родную и понятную ей русскую музыку. А может быть, завести вторые радио и телевизор? В принципе, так и надо. А какой шум будет у них дома! Вот представьте: дома два радиоприёмника, по одному из них передаётся азербайджанская музыка, а по-другому – русская музыка. Звук прибавлен на полную катушку… Вот это будет хаос! Нет, так нельзя.

Это не выход. В этом чужом мире очень много проблем, и такими примитивными методами нельзя их решать.

Она не знает, что делать, как выбраться из этого тупика. Интересно, долго ли выдержит эту пытку жена Алика? Максимум – год. И в один прекрасный день, упаковав свои вещи, она скажет: «Слушай, Алик! Надоело мне жить в этой деревенской глуши! Господи, какая пытка! Зачем ты привёз меня сюда? Где та самая-самая красивая деревня в мире? Здесь никакой красоты нет; всё очень примитивно, чёрство и ужасно вульгарно! Нет, ты не виноват, во всём виновата я сама: я, глупая дура, поверила в твои романтические сказки. Какая невыносимая жара здесь и какой зной! Шесть месяцев задыхаюсь от жары, дышать нечем. Ещё вот эти комары… Не комары, а кошмары! А какие страшные змеи здесь! Не только при виде их, даже при мысли о них мне становится жутко и волосы дыбом встают! Ты, наверно, скажешь: зато остальные шесть месяцев прохладно, никаких змей и комаров не бывает. Нет уж, извини. Ходить по колено в грязи – по-твоему, нормально? Я хожу в резиновых сапогах и, топчась в грязи с утра до вечера, работаю по хозяйству; видите ли, я же хозяйка и должна трудиться не покладая рук: доить корову, чистить коровник, выносить навоз, залезать в курятник, чистить, наводить там порядок, собирать яйца… За этот короткий срок я, городская девушка, превратилась в крестьянскую бабу, от которой противно воняет коровьим навозом и лошадиной мочой. Я родилась и выросла в городе, не могу привыкнуть к такой жизни; я бы очень хотела, и всё – ради тебя. Но не получается. Вначале я подумала, что с Аликом поеду в деревню; там же красота и романтика, и мы будем жить счастливо. Но, увы, не получается, Алик, невозможно. Это не жизнь, а пытка. Неужели ты меня не любишь и хочешь, чтобы до конца своей жизни я мучилась в этом аду? Но учти, я не собираюсь дальше жить здесь. Прошу тебя, Алик, умоляю, давай поедем в Баку. Мой брат женился и живёт отдельно. В нашей двухкомнатной квартире сейчас живут только мои родители. Одну комнату займём мы – покамест этого нам будет достаточно. А дальше посмотрим. Если что, у нас во дворе, рядом с нашим домом, есть свободное место, где можно пристроить ещё одну небольшую комнату. Ты же строитель, любишь строить, переделывать и придавать новый вид старым постройкам. На две семьи у нас будет три комнаты – а это благо! На твоё счастье, попалась я – любящая тебя девушка – с квартирой. Спроси у людей, многие об этом мечтают. А ты как будто ничего не замечаешь и думаешь только о деревне. Так нельзя, Алик! Давай поедем в Баку и будем жить по-человечески. За эти ежедневные три яйца и два литра молока нельзя же всю жизнь мучиться здесь. В Баку и яйца есть, и молоко есть. Вся самая хорошая и качественная продукция вывозится из деревни и продаётся на бакинских рынках. Давай уедем отсюда. Мы молоды, вся наша жизнь впереди; оба будем работать, и всё будет прекрасно. А сюда, на твою родину, – это уже и моя родина, и родина нашего малыша – приедем, но не летом и не зимой. Мы сюда будем приезжать два раза в году: осенью, в октябре, и весной, в мае…»

Интересно, какие меры примет Алик после такого эмоционального выступления жены? Очень вероятно, что через год он опять появится в Баку.

Но, к сожалению, мне пришлось покинуть Шанхай и переселиться в восточную часть Баилова. А это уже не Шанхай – отдельный жилой массив Баилова. Я был очень занят: учился, иногда даже сезонно работал – времени не было. Поэтому весь Шанхай и его весёлые ребята скоро были забыты; я их больше не видел. Даже было такое впечатление, как будто я переехал в другой город. Буровой мастер всё же нашёл подходящего человека, сдал свою квартиру ему и уехал в Пакистан – это я знал, потому что в то время я ещё не покинул

Шанхай. А что стало с шанхайскими парнями, не знал. Но надо же, спустя двадцать лет я совершенно случайно встретился с человеком, который был земляком известного шанхайского студента тех времён – Алика, и очень хорошо знал его.

– В то время я жил на Баилова и знал одного бурового мастера, который уехал работать в Пакистан; он был из вашего села.

– Да, такое было. Этот буровой мастер, проработав в Пакистане два года, вернулся в Баку. Сейчас на пенсии. Его сын пошёл по стопам отца, поступил в АзИ, выучился и стал нефтяником.

– Очень хорошо, – сказал я. – Из вашего села, знаете, ещё кого знал я? Алика. Он учился в строительном техникуме.

– Алика я очень хорошо знаю. Сейчас он там, у нас в деревне; работает прорабом.

– Молодец Алик! – сказал я с каким-то особым восторгом. – Он так и планировал. Ваш чай остывает, пейте, пожалуйста.

– Нет-нет, чай не остыл, – сделав один глоток, сказал наш гость.

– В то время Алик встречался с одной русской девушкой, хотел даже на ней жениться…

– Он на ней и женился. Они переехали в нашу деревню и по сей день там живут. Хорошо живут. У них такие хорошие дети…

– Она молодец, – сказал я. – Городская девушка, но, несмотря на это, взяла и с Аликом поехала жить в деревню. Не каждая женщина согласится на это.

– Вы её знали?

– Нет, не знал; я её даже в глаза не видел, имени тоже не знал. Только понаслышке знал, что Алик с ней встречался.

– Она очень хорошая женщина, умный человек. Представьте себе: азербайджанского языка она совсем не знала. Но, быстро освоив язык, стала говорить так, как будто она не русская и не бакинка, а азербайджанка, родилась и выросла в Сальяне. Вы даже не представляете, как её там уважают…

Я задумался. Вспомнил шанхайского студента Алика, его беседы с близкими товарищами в узком кругу. Если не ошибаюсь, два раза, может быть, даже три раза присутствовал я при таких беседах и точно помню, что каждый раз ему был задан один и тот же вопрос: «Скажи честно, Алик, что ты собираешься делать с этой девушкой?». Алик медлил с ответом, даже казалось, что он и не собирается отвечать на этот вопрос. Но всё же он ответил: «О гызы истирем».

Дословный перевод этого предложения выглядит так: «Я хочу эту девушку». А если перевести его на литературно-книжный язык, получится хорошо известное предложение: «Я люблю эту девушку» или «Я её люблю». Но Алик выражался не по-книжному, он выражался по-народному, и это звучало очень эффектно: сильно, искренне и убедительно. Он был немногословен. Но при этом очень красноречивым было выражение его лица: он чуть покраснел, в его глазах появились искорки – и тот, кто хоть раз видел это своими глазами, мог убедиться, что Алик любит эту девушку, это серьёзно. Я же видел это минимум два раза.

Интересно, она, эта девушка, любила ли его? Может быть, это была безответная любовь, ведь в жизни часто бывает именно так, и это не приносит счастья. Страстная любовь одной из сторон сталкивается с равнодушием другой стороны; первая хочет найти в сердце второй то, чего там нет, вторая же при всём желании не может дать то, чего от неё требуют, – взаимности. Образцы той и другой любви описал Шекспир в «Ромео и Джульетте». Любовь Париса к Джульетте…

Мало ли кого интересует это; всё думает только о Ромео. А если сравнить его с Парисом, получается, что Ромео – преступник, он демон смерти – виновен в смерти Меркуцио, от его рук пали Тибальт и Парис – и не только сам проливает кровь невинных людей, но каким-то таинственным образом содействует кровопролитию. С другой стороны, он обыкновенный донжуан. Как известно, до Джульетты у Ромео была любовь с другой девицей – Розалиной. А Розалина не обращала внимания на этого покорителя женских сердец. Ромео в растерянности, он убит горем. Ему на помощь приходит его друг и двоюродный брат Бенволио, который намного опытнее, он на этом, то есть в делах любви, как говорится, собаку съел. И этот видавший виды опытный донжуан учит своего малоопытного подопечного, как вести себя с женщинами, чтобы быстрее добиться своего. Методика простая: чтобы избавиться от горечи неудачной любви, надо завести новую любовь, точно так, как в поговорке: клин выбивают клином. Ученик, то есть Ромео, быстро усвоил уроки, в принципе, он сам тоже неплохой ухажёр и после некоторых корректировок и уточнений в тактике уже стал неотразим – Джульетта уже в его руках. Ромео, безумно влюблённый в Розалину, при виде Джульетты сразу же изменился: он мгновенно забыл Розалину, как будто этой девушки и любви к ней вовсе не было, теперь он безумно влюбился в Джульетту. Странная перемена!

А вот Парис – чистый и честный юноша, дворянин, граф, родственник князя, но очень простой, наивный и несчастный человек – он тоже любит Джульетту, и всё его несчастье кроется именно в этом. Парис не драчун, но он считал Ромео подлецом, осквернителем трупа – для этого у него были веские основания, – поэтому начал с ним драку и погиб. Для Париса Джульетта была всем. Узнав о смерти Джульетты, он сказал: я потерял всё (I have lost everything); действительно, она для него была всем. А каково было отношение Джульетты к этому невинному, чистому человеку? Она не только не ответила ему взаимностью, а даже не уважала его как человека, она презирала, ненавидела его; ей было приятнее увидеть жабу, настоящую жабу, чем его. В жизни бывает и так: ты кого-то любишь, а тот тебя просто ненавидит. Джульетта тоже ненавидела Париса. Когда Парис погибает от рук Ромео, умирая, он просит у своего врага и палача положить его тело рядом с телом Джульетты. Этот наивный и несчастный человек не ведает, что на самом деле творится вокруг него и как плачевно его собственное положение… Да мало ли что ты кого-то любишь… Безусловно, это знал и Шекспир, поэтому главное своё внимание он обращал на взаимную любовь. Безответная любовь, любовь Париса к Джульетте, не очень-то волновала его.

Меня же интересовало другое: Алик всерьёз был влюблён – несомненно, так и было, а что за любовь была это, кто он, Алик: Ромео или Парис? Не знаю, почему, но в этой истории меня интересовал именно этот вопрос. Выяснить же что-либо было невозможно. А вот надо же, навязчивый вопрос пристал и никак не отступал. Что делать, у кого спросить? Выхода не было.

Вот так прошли годы. Наконец, подытожив всё услышанное и увиденное, я пришёл к выводу, что всё же это была взаимная любовь. В этом отношении Алику повезло. Чужое, враждебное не уживается здесь, отступает, как отступала враждебная армия великой империи. Эта девушка пустила корни, стала частью населения этого сурового края, и всё это – только благодаря любви.

Борис Алексеев

Родился в 1952 году в Москве. Окончил МИФИ. Работал в Институте атомной энергии имени И. В. Курчатова. Оставил физику и посвятил себя изобразительному искусству.

Вступил в Московский союз художников (МСХ). За работы по росписи храмов награждён орденами Русской православной церкви – преподобного Сергия Радонежского (III степени) и преподобного Андрея Рублёва.

В 2017 г. вступил в Союз писателей России (МГО).

Выпустил ряд книг и участвовал в литературных конкурсах, в том числе: дипломант литературной премии Союза писателей России «Серебряный крест»; серебряный лауреат международной литературной премии «Золотое перо Руси» (2017 г.); дипломант литературного конкурса Союза писателей России «Лучшая книга года» (2016–2018); дипломант Национальной литературной премии им. В. Распутина (2019, шорт-лист, книга «Кожаные ризы»).

В 2019 г. награждён медалью И. А. Бунина «За верность отечественной литературе», в 2020-м – почётным званием «Заслуженный писатель МГО Союза писателей России» и медалью МГО СПР «За мастерство и подвижничество во благо русской литературы», а в 2021 г. – медалью МГО СПР «Цветаевские костры».

Живёт и работает в Москве.

Памяти Марины Цветаевой

 
Сколь наши домыслы причастны
К свершённой гибели земной?
 
 
Вот правым глазом, взором ясным
Марина воскрешает строй
Беспечной королевы звука.
Она вдали, она над всеми!
 
 
Так смотрит девочка из тени
На крепкую мужскую руку…
 
 
А левый глаз – беды соринка,
Груз вéковый прожитых лет.
Увы, не расточит слезинки
Фотографический портрет.
 
 
Уж тень Елабуги припала
К руке злодейской, и злодей
Взалкал и следует за Ней,
Он приготовил смерти жало.
 
 
Два разных глаза, два крыла…
 
 
Подуло к полночи прохладой.
Она очнулась и ушла.
 
 
Елабуга, будь ты неладна!
 
 
Я мог её остановить,
Отнять верёвку, выждать время,
Забыв о том, что русский гений
Свободен быть
                                   или не быть.
 

Марина Цветаева: так не бывает…

 
Марина Цветаева – со-Цветие жизни и смерти.
– Так не бывает!
– А вы поверьте. Слышите?
Марина
                   из Елабуги-ямы
Выводит ритмические румяны…
 
 
Марина, простите нас, невыразительных.
Вы Вербой на Вербное за-Цветаете.
В России вербой встречают Мессию,
Богу Русский ковчег выстилая!
 
 
Марина, вы – двадцатилетняя старица!
Даже трибун Роберт Рождественский
Умер живым, пригубив заранее
Страх, как цикуты смертельное месиво![1]1
  Последний цикл стихов Роберта Рождественского, написанный им в больнице, передаёт страх поэта перед надвигающейся смертью – он был раздавлен фактом скорого прощания с жизнью. Марина же с ранних лет любила тему смерти, даже «заигрывала» с ней в стихах. Видимо, ей уже тогда было тесно, не хватало пространства…


[Закрыть]
 
 
Вы же, будто земля, говорящая
В травах кладбищенской земляники,
Танцуете над всеми мраморными ящиками
Крылатою Никой Самофракийскою!
 
 
Марина,
                 горькая,
                               тридцатилетняя,
Сорокалетняя,
                   видеть вас – нету сил!
 
 
Ваши победоносные меди
Ники Самофракийской
                                    невыносимее!..
 

Охота на глухаря

Бывалый охотник наставляет своего друга, неопытного охотника, в ночь перед охотой:

 
По снегу шаг на глухаря
Удобен, когда снег подтаял,
Когда намёт сугробов вмят
                                      и держит след.
 
 
Под вечер стая
Слетается на токовище:
Хвастливых оперений ряд
На зорьке в мокрых голенищах
Выводит песню глухаря!
 
 
Вот первый перистый петух
Ветвь изогнул под тяжью крупа
И, зорко «досчитав» до двух,
Окликнул «Крэк!».
Спустя минуту —
Второй.
За ним наперечёт
С десяток птиц, крыла расправив,
Расселись по ветвям в зачёт
Любовных и смертельных правил.
 

Неопытный охотник:

 
Их жалко мне!
Сколь мудреца
Рок поражает смертью ранней,
Столь оперение певца
Губительно в житейской брани…
 

Бывалый охотник:

 
Стреляй под песню, так верней:
Глухарь, когда поёт, не слышит.
И глухариная свирель
Шагов за триста смертью дышит!
Стреляй!
Любовнику на грудь
Поставь печать движеньем ровным.
Лишь распоётся – бей же! Будь
Стрелком и метким, и холодным.
 

Неопытный охотник:

 
Я сам себя не узнаю!
Убить любовь во время песни?
Любовь в крови, и я стою
Над ней, беспечной злобы вестник?..
 

Бывалый охотник:

 
Братан, да не морочь себя!
Тебе ружьё дано для славы.
Рукописания горят!
В огне кто костровой – тот правый.
Глухарь – он тоже не дурак,
Он, как и ты, – жестокий воин.
Тебе он – корм, слабейшим – враг.
Увы, братан, так мрачно скроен
 
 
Наш дольний мир. Грехопаденье
Иные правила ввело.
Отныне зло – лишь разночтенье
                                                                   добра.
Нам горе суждено!
 

Неопытный охотник:

 
Ты что-то путаешь, приятель.
Добро не высчитать из зла.
 
 
Поймём ли мы друг друга?
Вряд ли.
Ты – костровой, твой след – зола.
 
 
Творца, поющего в прицеле,
Не видит тот, в ком нет любви.
Дантес, разящий на дуэли,
Не в Пушкина стрелял!
Эх, ты…
 

P. S.

На том друзья в тот день расстались.