Текст книги "Юмористический журнал «Сатирикон 18+» № 1, 2024"

Сергей Гордеин

На память

Почти весь день Толик косил траву у бабы Маши. Триммер работал исправно, но визжал как недорезанный кабан, особенно когда приходилось срезать не только высокую и жёсткую траву, но и засохшие кусты смородины или крыжовника. Голова от него отдыхала, когда заправлял его бензином.

Скосил не только во дворе и за двором, но и вдоль и поперёк огорода. У дороги, ведущей от трассы к её дому, тоже скосил – вдруг приедут к ней гости или, не дай бог, скорая помощь. Пусть у бабушки вокруг и около будет полный порядок.

Конечно, Толик устал. И плечо от ремня побаливало. Но это была ерунда. Главное было помочь бабульке и, что греха таить, малость подкалымить. Всё дорожает, и лишней копейки теперь не бывает.

– Ну вот вроде и всё, баб Маш, – весело сказал Толик. – Принимай работу.

– Спасибо, сыночек. Слава те, Господи, – перекрестилась старушка, – вот и хорошо, вот и умничка. Сколь я должна?

– Два рубля, – просто сказал Толик – Не дорого?

– Что ты, что ты, – засуетилась старуха, – я сейчас, сейчас…

Она достала из кармана фартука старенький кошелёк и, высыпав на ладонь всю мелочь, протянула ему пятирублёвую монету.

– А сдачей не надобно. Пусть тебе. Вон сколько сделал!

Толик подумал и, широко улыбнувшись, взял монету.

– На память, – сказал он.

Секрет

Три друга любили в выходной день за бутылочкой вина поговорить о смысле жизни.

Один считал, что главное – это хорошая жена. Второй уверял, что важнее всего – иметь свой собственный дом. Третий же утверждал, что ценнее дружбы нет ничего. Но в одном они были согласны – в скоротечности бытия.

– Вот умру и больше никогда не увижу своей жены, – грустно улыбнулся один.

– А я не переступлю порог своего дома, – задумчиво сказал другой.

– А я не увижу вас, – вздохнул третий.

В их городке жил один старый дед.

– Ему уже сто лет, а он всё живёт и живёт. Даже, говорят, выпить не дурак. Видать, знает какой-то секрет долголетия.

Пришли к нему.

– Принимай, дед, гостей!

– Да поведай нам, как это ты умудряешься столько лет небо коптить?

– Небось, знаешь какой-то секрет, а? – шутили друзья, ставя на стол угощение. – Рад гостям-то?

– Отчего же не радоваться, коль гости хорошие, – суетился дед, довольно поглядывая на бутылку коньяка и расставляя стаканы.

Выпили, закусили.

– А хозяйки нет?

– Так померла.

– Болела?

– Так был у нас дом, хороший дом, крепкий, из дуба! Так сгорел.

– Как сгорел?

– Дотла, – дед смачно закусывал, – со всем добром. Ну сгорел, думаю, и чёрт с ним. А жена не сдюжила, померла, дура. Ну померла, думаю, и чёрт с ней.

Друзья переглянулись. Что-то старик им не понравился.

– Да у тебя друзья-то хоть есть?

– Был друг, – вздохнул дед, – так помер. От водки. Да чёрт с ним! – он крякнул и потянулся к бутылке. – Помянем его грешного.

А вскоре он начал клевать носом. Друзья обиженно ушли, решив, что старик напился специально, чтобы не выдать им секрет долголетия.

Сергей Гороховир

«В том измерении…»

 
В том измерении,
в котором мы вращаемся,
не ощутимы
и не видимы штрихи
того, что движет всем…
И получается,
что правды без ста граммов
не найти!
 
 
Но стопочкой одной
не завершается
познание мирского
бытия…
Поэтому загадочно
качается
под твёрдою походкою
земля!
 

«Грёзы винного подвала…»

 
Грёзы винного подвала
Забегаловки пивной
Вознесут на пьедесталы
Разольют в душе покой
Разговорами полечат
Анекдотом развлекут
Дракой рожу искалечат
Подремать под стол толкнут
 

«Мне немного остаётся…»

 
Мне немного остаётся
путешествовать по свету
Эта доля старикашкам
отпускается с запретом
спотыкаться, волноваться
напиваться и шалить…
Но так хочется, ребята
по планете побродить!
Повидать друзей старинных
Повстречать девиц невинных
Посвятить им пару строк
не создав переполох
Насмотреться всяких всячин
Позабыв про неудачи
насмеяться от души
как умеют малыши…
 

Ирина Дронова

Если бы дядюшка Онегина был греком…

Предисловие

Стихи были написаны к заседанию Литературного клуба в Греции на тему «Алкоголь в литературе». Послать Онегина к греческому дядюшке не было моей прихотью – сам Пушкин намекнул на это, зацепив строчкой с «волею Зеве́са». К тому же Пушкин, как известно, сам любил если не Грецию, так гречанок, по крайней мере – одну точно. Так что без обид, да, Александр Сергеевич?

* * *

 
«Мой дядя – был он чистым греком…
Когда не в шутку занемог, пил узо, тсипуро с цуреком
И лучше выдумать не мог!
Досадно то, что пил он много
И, вздумав резко помирать,
Блеснув коварством и притворством,
Призвал подушки поправлять!» —
 
 
Так думал молодой повеса,
На миг о радостях забыв,
Всевышней волею Зевеса
Наследник всех своих родных.
Он знал: Talon ему не светит,
Не будет пробок в потолок
От вин кометы и иных —
Таких привычных и родных.
 
 
И точно. В дядюшкином шкафе
Нашёл наливок только строй
И с горя выпить наш герой
Хотел всё это, но одно
Предпочитал сему бордо
И, захватив с собой «Моет»,
Подумал – с этим проживёт!
 
 
В недоуменьи свет элладский:
«Сосед наш неуч; сумасбродит;
Он фармазон; он пьёт одно
Стаканом красное вино!
Водой, как наши, не разводит
И с нами дружбу не заводит».
 
 
То был почти что приговор.
Но вот накрыт в таверне стол
И все вокруг приглашены,
Причуды Жене прощены.
 
 
Едят барашка, кофий пьют,
Не знают даже слова «брют».
Несут игристое вино.
«Не из Шампани ли оно?» —
Ехидно спрашивал Евгений
И полагал, что он-то гений
По части ставить всех в тупик —
К другому он и не привык.
 
 
Но тут гречанка молодая
Своей изящною рукой
Даёт ему напиток мутный —
Какой-то странный, колдовской.
Евгений глаз с него не сводит
И усмехаясь говорит:
«Меня ничто уж не заводит!
Иди и ты, моя Лилит!»
 
 
Однако узо выпивает,
Назло себе или толпе,
И как-то сразу забывает
«Вдову Клико» и каберне.
Прошла печаль, не ранят слёзы
Столичных дев и чьих-то жён,
Теперь Онегин озадачен,
Что дома пить-то будет он?
 

Александр Евтюшкин

Автор и муза

То ли во второй бутылке шампанского пробка оказалась чуть больше стандартной, то ли он охладил бутыль сильнее, чем обычно. Так или иначе, пробка застряла, и её не удавалось ни сдвинуть, ни прокрутить – ни пальцами, ни при помощи махрового полотенца.

Пока автор ходил за плоскогубцами, бутылка, видимо, прогрелась, и, как только удалось вытащить пробку, шампанское – добрая каталонская кава – полезло пенной струёй наружу, как он ни старался дуть поперёк горлышка и даже прижать его ладонью. Последнее было вовсе бесполезно, что он знал давно, и только ухудшило ситуацию: пузырящаяся жидкость залила стол и принялась растекаться, шипя и брызгаясь.

Пришлось прежде всего убрать со стола ноутбук, а потом автор надрал из пакета салфеток и занялся осушением незапланированного болота.

Муза, мокрая насквозь, с трудом вылезла из лужи и принялась отряхиваться. Автор сходил за бумажным полотенцем, оторвал от рулона изрядный кусок и протянул ей. Такого презрительного взгляда он не удостаивался даже от уличных кошек.

Тем не менее крошечная девица со стрекозиными крыльями в первом приближении обтёрлась и брезгливо кинула комок пористой бумаги на стол.

– Нормально? – осторожно спросил автор.

– Липнет всё, – пожаловалась муза. – Ты бы на водку, что ли, перешёл, а то эти вина…

«Обижает, – подумал он. – Я только брют пью, чему там липнуть?»

Вслух же сказал:

– У меня влажные салфетки есть. И минералка. Дать?

Муза подумала и потребовала три влажные салфетки. Протёрла первой лицо, руки и ножки, а второй тщательно очистила крылышки.

Третья салфетка пошла на приведение в порядок лиры.

– Ты сегодня надолго? – поинтересовался автор.

Муза поискала глазами часы. Когда-то, на второй или третий её визит, пришлось их купить и повесить на стену, так как капризная крошка не признавала цифровые дисплеи.

– Максимум через двадцать пять минут улечу, – ответила она неприязненно. – Сам виноват: мне сушиться вон сколько времени пришлось.

– Ну ты же раньше на несколько часов оставалась, а иногда и до утра? – обиженно спросил автор.

– Раньше ты меня сразу выпускал и не поливал этой дрянью.

Ну надо же – как будто это он решал, в какую бутылку с какой пробкой ей забираться. Как будто капризуля не знает, что её место – в начале второй бутыли!

Ну не спорить же с ней.

Автор ещё раз протёр бумажным полотенцем стол и вернул ноутбук на место. Текст был уже открыт на нужной главе.

– Надеюсь, хоть на этот раз ты решил, что твой «гэ-гэ» будет делать, чтобы принцесса эльфов Анорексиэль обратила на него благосклонное внимание? – клизменным голосом вопросила муза.

Автор опешил. Вообще-то он не собирался подсовывать эльфийскую принцессу главному герою: напротив, брутальный Марти-Стью по имени Вомитор должен был в этой главе отобрать у неё корону Дома Ползучей Лианы, которая дала бы ему плюс двадцать к опыту, плюс сорок к ловкости и плюс десять к сообразительности. А деву Анорексиэль в процессе предполагалось вообще убить.

Но спорить с музой – себе дороже. И так смотается раньше времени, а может, и вообще – кругом марш и улетела навсегда. А писать-то как потом? Не курсы же для начинающих писателей проходить.

И автор спросил взволнованно, уже не соблюдая осторожность:

– Ты точно по адресу прилетела? Я тут ЛитРПГ писал, а не любовный роман, вообще-то. Без отношенек, поцелуйчиков и вот этого всего. Чисто личностный рост за счёт преодоления и поубивания соперников. Мы же с тобой четвёртый том катаем, не забыла?

Муза слегка покраснела:

– Ну… план же не догма…

– Как это не догма? А ты мне раньше что говорила?

Муза почему-то покраснела ещё сильнее:

– Понимаешь… Я тут залетала к одной даме с сетературного сайта… Её Итта зовут…

Автор вообще перестал что-нибудь понимать, поэтому скорчил максимально выразительный знак вопроса на своей роже.

Муза опустила глазки и начала ковырять правой ножкой столешницу.

Автор, умудрённый опытом общения с нею, продолжал вопросительно молчать.

– В общем… – Муза решительно подняла взгляд и упёрлась им автору в переносицу (научил на свою голову!). – Короче, нам нужна эротическая сцена! – она будто в прорубь бросилась решительно.

Автор слегка обалдел. На четвёртой книге? В ЛитРПГ? С чего это?

– Ты ещё скажи: тройничок! – он напитал голос всем сарказмом, на который был способен.

Муза, явно приняв какое-то решение, уже не покраснела, а побагровела, выражая не смущение, а злость:

– И тройничок тоже! В следующей же главе! С Ано-рексиэль и её сестрой!

Вот тут ему надо было проявить стойкость, но он был настолько ошарашен, что вместо этого начал выяснять детали:

– Но у Анорексиэль же нет сестры!

В ответ он получил лишь взгляд, которым бросают вызов:

– Значит, обоснуй! Должна быть!

Автор опешил. Это же полцикла переписывать! А на первые три книги договор уже с издательством!

На этот аргумент муза вообще не обратила внимания:

– Ты же мужчина! Придумай что-нибудь!

Помимо воли автор начал прокручивать в голове варианты того, при каких обстоятельствах у эльфийской принцессы девы Анорексиэль вдруг могла бы появиться сестра (которую бедному ГГ ещё придётся соблазнять и трахать!). Где-то в глубине сознания промелькнула мысль, что придётся хотя бы пару часов на «Порнхабе» провести, потому что собственного опыта тройничка у него нет и взять его неоткуда.

Он уже внутри себя согласился сделать так, как муза требует. Ну муза же, куда денешься. И даже кое-что придумал, чтобы не трогать предыдущие серии.

Но осталось два вопроса. Один, самый важный, он задал сразу:

– А я-то что с этого буду иметь?

Ответ его более чем удовлетворил:

– Я у тебя сегодня на всю ночь останусь! И потом буду надолго прилетать! Ты, главное, следи, чтобы вино было нормальное, а не как в этот раз!

Муза раскраснелась («Это уже другой оттенок, – подумал автор, – не забыть бы вставить куда-нибудь!») и смотрела на него, гордо и решительно подняв голову. И тогда он задал второй вопрос:

– Слушай, а что это тебя вдруг так на эротику разобрало?

Муза опустила голову, оттенок розового на её коже поменялся снова на цвет смущения:

– Ну… У Итты очень клёво секс описан… я же тоже живая…

Микрорайон, или Кризис среднего возраста

В субботу должны были открыть универсам. С утра планировался приезд мэра, из-за чего перекрыли половину дорог, потом мэрия обещала детский праздник с выступлениями артистов (избави Бог), поэтому Виктор с женой решили, что пойдут на закупки часа в три.

Мэрия чрезвычайно гордилась всем, что было связано с их микрорайоном. Его построили на удивление быстро (впрочем, пять домов типового проекта – не так и много), а ещё быстрее – распродали и распределили жилплощадь. Часть квартир разошлась ещё на этапе нулевого цикла, под гарантии мэрии. Ещё часть досталась людям, которых переселяли из ветхого фонда: района, застроенного ещё пленными немцами. Мэр в каждом выступлении говорил о социальной ответственности и о том, что люди, впервые со времён СССР, получат квартиры бесплатно.

На самом деле именно тот район, находившийся в старом центре города, и был самым лакомым куском для инвесторов и застройщиков. Там предполагалось возвести, как говорят сейчас, элитное жильё для состоятельных людей. Поскольку в город и область по известным причинам полились федеральные деньги, в него поехали и люди с этими деньгами.

Так или иначе, Виктор с Катей наконец смогли купить себе в ипотеку общую трёхкомнатную квартиру – продав те, которые были у них: у Виктора – доставшаяся в наследство от бабушки, у Кати – купленная после дефолта за гроши и приведённая не без труда в порядок убитая хрущоба. У обоих были однушки. Жить втроём, с дочкой, ни в одной, ни в другой было неудобно.

Дом сдали три месяца назад, когда Виктор был в командировке. В Северодвинске сдавали их объект, и начальство отправило его руководить бригадой наладчиков. Это была далеко не первая командировка; Катя привыкла. Тем более что он оставлял достаточно денег, а она была достаточно энергична и предприимчива, чтобы справиться с любой проблемой. Нанятая бригада белорусов довела до ума пустую коробку, которую им продали под видом квартиры, и теперь в ней уже можно было жить.

Для мэрии микрорайон был, видимо, проектом политическим. Поэтому в нём сразу построили здание торгово-развлекательного центра (владельцами которого стали какие-то мутные типы, носатые и вечно с чёрной щетиной на лицах); на первом этаже его должен был разместиться тот самый универсам. Обещали ещё детский сад и школу, но на тех участках не было пока никакого шевеления.

Виктор с Катей дождались намеченного времени, оставили дочку на тёщу и выдвинулись на закупки.

Во дворе соседнего дома успели разбить детскую площадку. Правда, пока на ней были три скамейки и песочница, но детные мамки уже присутствовали. Виктор с женой обогнали по дороге женщину с пятью детьми, направлявшуюся туда.

Вдруг в спину Виктору донеслось:

– Витя, это ж ты! Стой, не торопись!

Он обернулся и нахмурился.

– Ты что, тоже здесь живёшь? Вот здорово! А мы вот в этом доме квартиру получили, по расселению, – женщина показала на дом, в котором жили и Виктор с женой. – На шестнадцатом этаже, квартира сто сорок. Ты заходи, посидим по старой памяти!

Виктор буркнул:

– Извини, спешу сейчас! – И прибавил ходу.

Катя, естественно, поинтересовалась, что это за корова.

– А, Валька, одноклассница, – ответил Виктор. – С ума сойти, я её не видел с проводов в армию!

Катя успокоилась.

«Ну да, – подумал Виктор. – А до этого, считай, год не расставались ни днём, ни ночью». Он оглянулся ещё раз, и его обдало холодным потом: старший сын Валентины, паренёк лет двенадцати, кативший коляску с годовалым братом, мало того, что по возрасту соответствовал, – ещё и был огненно-рыжим, как и сам Виктор.

«Врали, значит, что она родила от кого-то, пока я в армии был», – подумал Виктор, и настроение его ещё ухудшилось.

Наконец они дошли до универсама. Внутри всё было неестественно чисто; таджики в тёмно-малиновой форме шустро расставляли товар на полках – где его успели уже смести первые покупатели. Виктор вытащил из отсека громоздкую корзину на колёсиках и поплёлся за женой, чувствуя себя безмозглым транспортным средством.

Екатерина, быстро осмотревшись, загнала мужа к хозтоварам, где было народу поменьше, и велела подождать, пока она освоит все отделы. Виктор облегчённо (и обречённо) вздохнул и приготовился скучать.

Но поскучать ему удалось не больше пяти минут: из-за стенда с резиновыми перчатками, швабрами и моющими средствами выворотилась элегантно одетая дама в бежевом пальто, катившая перед собой детскую корзинку-коляску в форме автомобиля, какие выдают в универсамах родителям с маленькими детьми. В кабине сидела трёхлетняя огненно-рыжая девочка.

– О, Виктуар! – воскликнула дама. – И ты, что ли, здесь окопался? В каком доме? – Не дожидаясь ответа, она поделилась информацией: – Я в четвёртом, квартира сорок семь. Запомнил? Зайди на днях, верни наконец деньги за крем для твоей мамаши – помнишь? Или не мамаши? – подмигнула она. – Сорок четыре евро, между прочим. А мне сейчас деньги нужны, Ольке няню наняла. Ну, пока-пока!

Она опять подмигнула, ехидно улыбнулась и двинулась к кассам. Рыжая девочка с любопытством смотрела на Виктора.

Елена когда-то работала в их фирме. Пару раз они вместе ездили в командировки. Елена была женщина интересная, самостоятельная, никаких обязательств не требовала. Потом вдруг уволилась и перестала отвечать на звонки. Теперь Виктор понял почему.

Он глубоко задумался и не заметил, как к нему подошла женщина с лицом напряжённым и недовольным. Она вела за руку рыжую девочку лет пяти.

– Ты что, гад, и здесь меня преследуешь?

Виктор, кажется, подпрыгнул. Он не нашёлся, что ответить.

«О, Господи, только не это! Зинаида!»

– Смотри, скотина, я на тебя управу найду! Запомни! Увижу ещё раз – пожалеешь!

Она хотела уже повернуться и уйти, но девочка, подняв голову, спросила:

– Мама, а кто этот дядя?

– Эта сволочь – твой папа!

– Мама, ну как же так! Ты говорила, что мой папа – гомосексуалист, – голос девочки был звонким и чистым, и она очень чётко выговаривала даже сложные слова. – А я видела этого дядю с тётей, они шли под руку.

– Я ещё узнаю, что это за тётя, – скрипя зубами от злобы, проговорила Зина, дёрнула дочку за руку и потащила к кассам.

«Боже мой, – подумал Виктор, – за что мне всё это?»

Разбор полётов

Попался мне тут на глаза милый рождественский рассказ писательницы Виты Паветры про то, как студенты-ангелы сдавали преподавателю-архангелу лабораторную работу по благословению младенца: наградили дарами новорождённую девочку.

И не смог я устоять перед искушением описать то, что произошло потом.

Хлопнул, закрываясь, портал, и ангелы, вслед за преподавателем, оказались в душноватой аудитории, откуда и уходили на Землю делать лабу.

Студенты дружно повытаскивали зачётки и, толкаясь, стали выстраиваться в очередь к преподавательскому столу, где уже устроился архангел.

Он окинул кучку раздолбаев суровым взглядом и тихо, но сурово объявил:

– А ну-ка, группа семь «В», садитесь по местам. Я вас не отпускал. Сейчас будет разбор полётов.

Крылатые, после некоторой суеты, расселись, недоумевая: вроде бы, препод их уже поругал прямо на месте, но Господь подтвердил ведь их благословение.

– Вы скажите мне, охламоны, вы вообще методичку открывали? Я для кого её писал?

Ангелы запереглядывались. Тот, что в рваных джинсах, самый наглый из них, вылез:

– Читали, и внимательно, Уриил Адонаич.

– Читали, значит. Это хорошо, это замечательно. Скажи-ка мне тогда, Лентяил, – сухой морщинистый палец преподавателя вытянулся в сторону рваноджинсового, – какого цвета у неё обложка?

Спрошенный, после несколько растерянной паузы, решительно ответил:

– Синяя, Уриил Адонаич!

– Синяя… Синяя, значит, – рука сенсея зашарила в ящике стола, – ну, я, собственно, и не сомневался… – И он стремительным жестом шлёпнул на столешницу тонкую брошюру в ярко-оранжевой обложке: – Кто-то у нас дальтоник, так ведь?

Студент стушевался и сделал попытку раствориться в воздухе. Но аудитории не зря снабжены защитой от таких штучек.

– Кстати, Лентяил, а какое лично ты благословение наложил на бедную девочку?

Казалось, что спрошенный сжался до размеров кота или небольшой собаки.

Не дождавшись ответа, преподаватель саркастически рассмеялся:

– Как всегда, самый шустрый на словах и самый бесполезный в деле. Обратите внимание, коллеги, – он обвёл группу взглядом, – опять спрятался за вашими спинами.

– Теперь давайте разберём, что за благословения вы накидали несчастному ребёнку. Вот ты, Дуриил… – палец уткнулся в ярко-рыжего.

– Я не Дуриил, я Дубиил. Дуриил вот он, – перевёл огненноволосый стрелку на толстяка.

– Да какая разница… Вы все друг друга стоите, – презрительно скривился преподаватель, – ну хорошо, Дубиил. Ты что ей там наслал, говоришь? Мужское мышление и чёрный юмор? А Дуриил, стало быть, понимание восточной философии и боевых искусств. Ай, молодцы! А Гомиил вообще отличился, – козлиная бородка преподавателя указала на слащавого ангела, похожего на конфетного принца, – забил в девочку способность считать в уме в шестидесятеричной системе. Ну точно, самое полезное качество в мире, где эта система вовсе не употребляется!

Конфетный сделал вид, что сказанное его не касается, но его выдавала нервная дрожь левой икры.

Взгляд же учителя пронзил следующего, чернявого ангела:

– А ты, Тупиил, вместо женской хитрости, которая могла бы спасти дитя, подсунул ей убийственную способность к Невероятно Высоким Чувствам, которая ещё ни одну женщину не сделала счастливой! Ты ангел или наоборот? За что ты её так?

Студенты мечтали провалиться сквозь пол, но в аудитории это было невозможно.

Уриил Адонаевич между тем только повышал градус презрения:

– А вот если бы вы прочитали методичку, то знали бы, что… – Он уверенно отлистал три страницы и процитировал: – Вот, шаг второй: «Прибыв на место благословения, следует изучить ауру младенца и произвести ментотемпоральный анализ и прогнозирование его развития на глубину не менее двадцати лет по исчислению планеты обязательно в двух вариантах: без благословения и с планируемым набором благословений. Метод анализа и прогнозирования выбирается по усмотрению студентов из следующих: а) вангование; б) сивиллирование; в) векторно-вероятностное проецирование». А вы что сделали? Кинулись целовать ребёночка и сразу кидать благословения. Хоть бы карты Таро разложили, если уж на классические способы мозгов не хватает.

Рыжий осторожно спросил:

– И что мы не учли?

– А то, безмозглые вы сущности и бестолковые, что для каждого из ваших благословений необходимо младенцу иметь соответствующие материальные условия! Иначе не сможет девочка ничем из них воспользоваться.

– Материальные? – недоумённо вопросил Дуриил.

– Ну да! Чтобы использовать, например, понимание восточной философии, надо иметь доступ к источникам этой философии. Чтобы считать в уме в шестидесятеричной системе, надо знать о существовании этой системы, а вы видели когда-нибудь среднего выпускника средней школы, который это знает? А уж про боевые искусства и говорить странно… Вы бы хоть какое-нибудь уся или сянься почитали. Знали бы тогда, что без сенсея и додзё никаких боевых искусств освоить нельзя.

– А что такого? – вылез конфетный. – Есть же книжки, да и додзё в её городе имеются.

– А то, что ежели бы вы, сущности бесполезные и ленивые, заглянули в будущее, то увидели бы, что у девочки никаких шансов нет до всего этого добраться!

– Почему? – не успокаивался конфетный. – Она же из зажиточной семьи, вон у них квартира своя, и столик пеленальный специальный имеется. В других семьях такого нет.

Уриил Адонаевич с тихим шипением выпустил воздух из лёгких, сделал ещё несколько дыхательных упражнений и немного успокоился:

– Девочка с матерью живут на добрачной жилплощади гражданского мужа. Даже простейшее вангование показывает, что не более чем через полгода этот муж объестся груш и решит, что он не готов к ответственности за ребёнка. Мама будет вынуждена съехать с жилплощади. А у неё ни денег, ни специальности, ни работы. Она не захочет возвращаться в хрущёвскую однушку своей матери, к ней и седьмому по счёту папеньке. Будет искать жильё на съёме. На то, что у неё есть, найдёт только угол у сильно пьющей бабки в бывшей общаге, которая официально уже не существует. Там у неё будет выбор: или в дешёвые проститутки, или на улицу. И она через две недели, когда деньги кончатся, совершит грех непростительный, Роскомнадзором называть запрещённый, а девочку перед тем подкинет в дом малютки. Откуда ей потом прямая дорога в детдом для отстающих в развитии, потому что кто ж в доме малютки будет заниматься её развитием-то? И выйдет так, что несчастной ни один из ваших даров освоить не удастся. Кроме дара вот этого олуха, – ткнул преподаватель пальцем в Тупиила, – из-за которого она будет всё время влюбляться насмерть в самых неподходящих придурков!

– А что надо было сделать? – спросил светловолосый, с повреждённым крылом.

– Запомните раз и навсегда: ежели младенец женского пола, то прежде всех остальных даров следует такому наложить благословение материального благополучия, а затем, в обязательном порядке, – и тут он пронзил взглядом чернявого, – благословение женской хитрости! Остальное после, коли получится. А данному конкретному младенцу ещё и благословение крепкого здравия, и благословение женской привлекательности отнюдь не помешали бы!

– Но если мы, как вы говорите, так накосячили, то почему Господь наше благословение подтвердил? – вылез рваноджинсовый.

– А потому, что таково условие лабораторной работы. Я ведь предупреждал вас: благословение младенца обратной силы не имеет! – И препод снова презрительно оглядел присутствующих: – Ладно. Давайте зачётки. Поставлю вам удовлетворительно, чтобы декана не огорчать. Но вы помните, что на самом деле за эту лабораторную у всех вас неуды!

Ангелы снова принялись толкаться, выстраиваясь в очередь к преподавательскому столу. Уриил Адонаевич, нацепив очки на кончик носа, брал одну за другой зачётки, прицеливался и ставил оценку и подпись в нужной графе.

Осчастливленные стремглав выскакивали в коридор, пока препод не передумал.

Последние две зачётки принадлежали Лохуилу, дежурившему во время лабы на стрёме, и светловолосому Мечтаилу с повреждённым крылом.

Уриил Адонаевич пронзительно глянул на Лохуила:

– А вот вы, молодой человек, – обращение на «вы» было у него сродни смертному приговору, – виновны в грехах уныния и отчаяния. Вы понимаете, что это тянет на отчисление?

– Как это? – вопросил ошеломлённый Лохуил, который ничего подобного не знал за собой. – Я ни сном ни духом…

– А кто декламировал Лермонтова? «В небесах торжественно и чудно! Спит земля в сиянье голубом…»

– Так красиво же! Я восхищался, радовался! При чём здесь уныние?

– То есть вы продолжение этой строфы не помните? «Что же мне так больно и так трудно? Жду ль чего? Жалею ли о чём?» А следующую строфу?

Лохуил отчаянно замотал головой.

– Там ведь сказано: «Уж не жду от жизни ничего я, и не жаль мне прошлого ничуть; я ищу свободы и покоя! Я б хотел забыться и заснуть!» Желания вовсе не радостные, молодой человек.

– Я не… Я нет! Я не знал!

– Что значит «не знал»? Вы что, случайно запомнили одну популярную строчку, а стихотворение вообще не читали?

Бедный ангел так закивал в знак согласия, что у него чуть не отвалилась голова.

Преподаватель задумчиво поглядел на него и заявил:

– Ну ладно на первый случай. Но вам епитимья: выучить двадцать стихотворений Лермонтова и уметь объяснить, какие эмоции должно вызывать каждое из них.

Рука учителя опустилась к зачётке и вписала в требуемую графу вожделенную оценку. Рядом появилась корявая подпись.

– Да, и поправьте, наконец, нимб! Совсем на ухе висит… с-срамота!

Оставшийся в аудитории последним Мечтаил вздрогнул, когда в него упёрся пронзающий взгляд преподавателя.

Тот голосом, напоминающим не архангела, а вовсе даже противоположную сущность, обратился к студенту:

– Ну а на вас, молодой человек, я завтра прямо с утра подам в ректорат рапорт об отчислении.

Потрясённый Мечтаил нашёл в себе остатки сил спросить слабым, осипшим голосом:

– Но… почему, учитель?

– Вы, может быть, думаете, что старый как история Мира Уриил оглох настолько, что не слышит ваше бормотание, на каком бы расстоянии вы ни находились? Вот это вот: «Вырастешь, я сам на тебе женюсь!»

– Но… И что? Я что, не имею права жениться, на ком хочу?

Уриил Адонаевич помрачнел.

– Да… Дожились… Дети уже и обязательную литературу вообще не читают… Впрочем, бывают же чудеса… Господня воля неизмерима… Ну-ка, молодой человек, быстренько прочитали мне главу шестую книги Бытия!

Мечтаил завспоминал, лихорадочно и безнадёжно. Поднял честные глаза на учителя:

– Ой… Вот только что помнил, но вы так нажимаете… Я что-то волнуюсь…

– Ничего-ничего, – ответил преподаватель, – я вам напомню сейчас: «Когда люди начали умножаться на земле и родились у них дочери, тогда сыны Божии увидели дочерей человеческих, что они красивы, и брали их себе в жены, какую кто избрал». А что было дальше, помните?

Студент замотал головой.

– «В то время были на земле исполины, особенно же с того времени, как сыны Божии стали входить к дочерям человеческим, и они стали рождать им: это сильные, издревле славные люди. И увидел Господь, что велико развращение человеков на земле, и что все мысли и помышления сердца их были зло во всякое время; и раскаялся Господь, что создал человека на земле, и восскорбел в сердце Своем. И сказал Господь: истреблю с лица земли человеков, которых Я сотворил, от человека до скотов, и гадов и птиц небесных истреблю, ибо Я раскаялся, что создал их». А потом шеф тупо устроил Всемирный потоп.

Мечтаил смотрел на учителя широко раскрытыми от удивления глазами. Он ничего не знал об этой истории.

– И с тех пор желание жениться на земной женщине у ангела рассматривается как государственная измена. А знаете, какое за это положено наказание?

Пауза, которую сделал преподаватель, давила, как щековая угледробилка на ТЭС.

– Ангела, виновного в вожделении к земной женщине, лишают физической возможности это вожделение осуществить. Вы понимаете, что я говорю?

Студента уже трясло. Он с трудом, едва ли не заикаясь, проговорил:

– Господин учитель, Уриил Адонаевич, прошу нижайше – соблаговолите посоветовать, как мне избегнуть наказания?

И откуда только уставные выражения взялись?

– Ну, я же не лев гирканский, ищаху кого пожрати. Вам епитимия – выучить наизусть книгу Бытия и сдать Ариэлю Адонаевичу на отлично. Пока не сдадите, на мои глаза не появляйтесь. Да, и на Землю вам путь заказан, я в личном деле запись оставлю всё-таки. С мягкой формулировкой, если епитимию исполните и не будете более иметь по моему предмету замечаний.

Мечтаил мелко закивал. Препод пододвинул к себе его зачётку и поковырялся в ней авторучкой. Сунул её растерянному студенту и жестом отпустил его.