Текст книги "Для влюбленных: как научится доверию и сохранить любовь в отношениях"

Практически все мы знакомы с той своей внутренней частью, которая паникует по любому поводу, требует внимания, капризничает, подвержена сильным эмоциональным всплескам и впадает в истерику, когда что-то происходит не так, как она хочет. Эта часть нашего внутреннего пространства думает и ведет себя как маленький ребенок, живущий в теле взрослого человека. Мы называем эту часть раненым ребенком. Очень важно познакомиться с ней, понять, что наш внутренний ребенок думает, чувствует и как себя ведет, потому что каждый раз, когда он берет над нами верх, мы почти ничего не можем сделать. В лучшем случае мы можем за ним наблюдать. Он не хочет взрослеть. Он больше похож на мощную и непредсказуемую бессознательную силу, которая оказывает на нас давление вне зависимости от того, чего хочет наш «взрослый». Раненый ребенок живет в состоянии либо ложного доверия, либо глобального недоверия всему и вся. Он терпеть не может никаких лишений, он хочет того, что хочет, и прямо сейчас! Попробуйте уговорить маленького ребенка, который хочет вафельную трубочку с мороженым, подождать до завтра. У ребенка нет никакого завтра. Наш раненый ребенок думает и чувствует точно так же.

Раненый ребенок живет прошлым. Он основывает свои выводы на том, что случилось очень давно, и поэтому не в состоянии разумно реагировать на настоящее. Его убеждения и поступки обусловлены прошлыми травматическими событиями, о большинстве из них он ничего не помнит и поэтому действует неосознанно. Когда мы обижаемся на надуманное или действительное неуважение, когда закрываемся в своем внутреннем мире или испытываем отчаяние из-за того, что нас отвергли, именно эта часть нашего подсознания выходит на первый план. Не важно, насколько сильной и зрелой личностью мы себя считаем, все равно время от времени возникают ситуации, в которых наш раненый ребенок проявляется.

Мы можем жестко структурировать свою жизнь, чтобы минимизировать беспокойство, но это не поможет – жизнь найдет способ вывести нас из «транса». И все же ситуации, которые выбивают нас из колеи, чрезвычайно полезны.

Благодаря стрессовым ситуациям мы знакомимся со своим раненым ребенком, начинаем понимать, насколько прошлое влияет на наше сознание, учимся видеть, как часто мы невнимательны к настоящему и как мало мы на самом деле доверяем другим и еще меньше – самим себе.

В общих чертах мы опишем вам эту часть внутреннего мира. Однако узнать ее поближе вы сможете только сами, если, конечно, наберетесь смелости и заглянете внутрь себя.

Вне зависимости от того, осознаем мы послания раненого ребенка или нет, он постоянно дает знать о своих страхах, беспокойствах, потребностях, желаниях и ожиданиях. Мы называем его проявления «радио созависимости». Бессознательные послания, идущие из нашей раненой части, побуждают других людей вести себя с нами так, что наши страхи подтверждаются и усугубляются. Послания внутреннего ребенка адресованы другим людям, например: «Я хочу, чтобы вы позаботились обо мне», «Я не стану открываться вам», «Я хочу, чтобы вы помогли мне относиться к себе лучше» или: «Вы должны уделять мне стопроцентное внимание». И хотя эти призывы обычно не высказываются вслух и даже не осознаются нами, другой человек чувствует некую вибрацию, как будто мы излучаем особые сигналы.

Вот почему мы называем это явление «радио созависимости». Основная проблема заключается не в самих посланиях, а в том, что они неосознанны: люди отворачиваются от нас, а мы не понимаем, почему. Часто наши слова противоречат нашим же энергетическим посланиям, но мы не видим этого и никак не можем понять, почему люди ведут себя с нами так, а не иначе. Мы чувствуем, что нас отвергают или унижают, и это усиливает наше недоверие к другим.

Иногда участники наших семинаров говорят о том, что им хочется, чтобы их любимый или любимая принимали их такими, какие они есть. Но раненый ребенок внутри требователен, мстителен, нетерпелив, жесток и к тому же гениально манипулирует. Никому не хочется принимать такое поведение, особенно если мы сами не желаем за это поведение отвечать, отказываемся видеть его и понимать эту часть нас самих.

На самом деле, в тот момент, когда раненый ребенок «выходит на сцену», нам просто необходимо, чтобы кто-то настойчиво и вместе с тем с любовью призвал нас к порядку, ограничил бы наше «самовыражение».

Нужно немало мужества, чтобы быть честным с самим собой и понять, что внутри живет незрелая, раненая, полная страхов и стыда часть.

Чтобы выжить, каждому из нас пришлось освоить разные стратегии, и все мы неплохо в этом преуспели. И мы уверены в том, что эти стратегии выживания нам все еще необходимы. Парадоксально, но чем лучше мы понимаем свою раненую часть, чем больше любви и сострадания испытываем по отношению к ней, тем меньше она проявляет свой капризный характер и тем реже берет власть в свои руки. Также полезно не торопиться и позволять себе чувствовать недовольство, которое скрывается за негативным поведением раненого ребенка. Тогда мы можем определить источник травмы.

Недавно мы вели группу в одном медитационном центре. Еду нам готовила женщина, которая живет и работает непосредственно на территории центра. Она выглядела несчастной и полностью была во власти раненого ребенка. Если нам нужно было задержаться, чтобы завершить работу, и мы на несколько минут опаздывали к обеду или к ужину, она отпускала едкие замечания в адрес одного из наших ассистентов. Даже когда мы четко сказали ей, что придем позже, она лишь процедила сквозь зубы: «Тогда всем придется есть холодную еду». Мы знаем эту женщину давно и заметили, что она начинает так себя вести, когда испытывает стресс и ощущает себя несчастной. Много лет она прожила и проработала в этом центре, и ей давно пора было что-то поменять в своей жизни. Но она держалась за стабильность и безопасность и из-за этого стала властной, стервозной и вечно всем недовольной. Тем не менее, она была готова признаться в том, что многое ее не устраивает, и увидеть истинную причину своих страданий. Через год она все же набралась смелости, переехала жить в другое место и нашла там работу. Когда мы вновь встретились с ней, она пребывала совершенно в ином состоянии.

Не так-то просто замечать те моменты, когда раненый ребенок берет над нами верх. Мы действуем из его пространства уже так давно, что привыкли думать, что мы такие и есть. Нам не с чем сравнивать. Но мы можем научиться отделять себя от своей раненой части. В этом нам помогут знания о наиболее распространенных симптомах, в которых она проявляется.

Частые перепады настроения и раздражительность

Раненый ребенок не может терпеть никаких лишений. Внутри нас очень много подсознательных страхов и беспокойств. Иногда мы способны «удерживать» беспокойство (наблюдать за ним и быть с ним). Но временами, когда мы не получаем того, что хотим, или когда жизненные обстоятельства слишком давят на нас, мы легко выходим из себя. Если мы не чувствуем поддержки со стороны других или жизни, то злимся и создаем вокруг себя напряжение, которое выражается в частых перепадах настроения и раздражительности. Напряжение растет, и когда мы уже не можем с ним справиться, оно выходит наружу в виде праведного гнева. Ведь мы считаем, что заслуживаем другого отношения к себе.

Реакции и поведение раненого ребенка могут быть разными. Все зависит от нашей эмоциональности. Некоторые из нас выплескивают эмоции наружу: с нами случаются истерики, мы впадаем в ярость, с оглушительным треском хлопаем дверьми или каким-то явным способом наказываем человека, доставившего нам такой ужасный дискомфорт. Другие уходят в себя и выражают боль и гнев тем, что лишают обидчика своей энергии. Или мы настолько привыкаем к разочарованиям, что замыкаемся в себе и совершенно не хотим выходить из своей раковины. Мы можем с кем-то жить, но не проявлять никаких чувств вообще, находясь в глубокой эмоциональной изоляции. Все это разные формы эмоциональных реакций. Через них мы пытаемся сообщить другому, что нам больно, что мы надеемся на то, что он что-то изменит и нам станет лучше.

Криш: Из всех видов эмоциональных реакций самой сильной для меня является уход в себя и отстранение. Когда мне больно, я замыкаюсь, погружаюсь в свой собственный мир, туда, где никто не сможет меня ни задеть, ни обидеть. Часто я даже не осознаю, что мне больно, но моя реакция говорит сама за себя: я становлюсь угрюмым и раздражительным. Я много и глубоко исследовал свое поведение и пришел к выводу, что закрылся еще в детстве, отстранившись от всей семейной системы, потому что мне казалось, что меня совершенно не замечают и не признают. Я чувствовал себя чужим среди своих. Как-то я сказал себе: «Ладно, раз они не понимают меня, не видят того, какой я, значит, они мне больше не семья. И вообще очень больно чего-то хотеть, чувствовать или проявлять себя». Замкнувшись, я перестал обращать внимание на свои потребности и чувства.

Амана: Я реагирую на боль похожим образом. Позже я могу даже разозлиться, но моей первой реакцией будет уход в себя и отстранение. Энергетически и физически я отсоединяюсь от обидевшего меня человека. Очень рано я поняла, что выражать чувства небезопасно, поэтому и обратила всю энергию внутрь. Только изредка я позволяла себе грустить в одиночестве. Из-за того, что мой отец в основном вел себя как капризный и безответственный ребенок, мне приходилось считаться с ним и с его чувствами, а для меня самой места уже не оставалось. Криш реагирует на боль так же, как и я, замыкаясь и уходя внутрь. Поэтому мы постоянно сталкиваемся с очень трудной задачей – трудной и для меня, и для него: кому-то из нас нужно сделать первый шаг, выйти из изоляции и поделиться тем, что с ним происходит.

Безответственное поведение

Мы проявляем безответственность, когда опаздываем на встречи или вообще на них не приходим, когда что-то берем в долг и не возвращаем, когда оставляем после себя ужасный беспорядок и не справляемся с элементарными практическими задачами. Обычно так проявляется наше подсознательное желание, чтобы о нас кто-то позаботился. Или же это стремление выразить свое недовольство жизнью, показать, что внутренний ребенок расстроен или подавлен.

У одних наших друзей очень показательные в этом плане отношения. Она любит порядок в доме. Ему же все равно, чисто в комнате или нет. Он оставляет беспорядок везде, где побывал. (Слава богу, у нас дома он вел себя хорошо.) Ей приходится постоянно за ним убирать, как матери за ребенком. В такие минуты она чувствует боль от предательства с его стороны. Чтобы скрыть боль, она злится и становится похожа на разъярившуюся тигрицу, хотя понимает, что ведет себя так же, как себя вела ее мать с ее отцом. У нашей подруги есть убеждение, что получить любовь от мужчины можно, только если заботиться о нем и удовлетворять все его потребности. Но когда он начинает принимать заботу как должное, она чувствует предательство с его стороны. В то же время, оставляя после себя мусор, он совершенно не понимает, что ведет себя как капризный ребенок, ожидающий, что мать за ним уберет. Все, что он видит перед собой, – это орущую на него недовольную истеричку. Когда такое происходит, они оба чувствуют предательство со стороны друг друга, и оба попадают в пространство, где живет их глубочайшее недоверие.

Стремление тянуть время, слабость, болезни или депрессия

Иногда мы чувствуем, что на нас слишком много всего навалилось, что мы перегружены. В такие моменты мы вполне можем поддаться на провокации раненого ребенка, который стремится любым способом избежать трудностей и ответственности. Мы начинаем тянуть время, испытывать слабость, впадать в депрессию или просто чувствовать, что у нас совершенно нет сил. Когда такое случается, полезно осознавать, что нам просто страшно, и не ругать себя за это, а относиться к себе с принятием и любовью. Конечно, не все болезни и депрессии указывают на бессознательное поведение раненого ребенка, но чаще всего это так.

Криш: Каждый раз, когда я оказываюсь в новой обстановке, особенно в большом городе (а в связи с нашей работой мы часто путешествуем), я чувствую слишком большое напряжение и начинаю вести себя как капризный ребенок. Я смотрю телевизор или просто откладываю дела на потом. Иногда Амана спрашивает меня о чем-то, а я вообще ее не слышу. В такие моменты мне очень тяжело делать самые обычные, простые вещи. Но, осознавая свое желание «побыть ребенком» и разрешая себе испытывать страх, обычно я довольно быстро восстанавливаюсь.

Амана: Мне ужасно страшно проявлять свое творчество и выражать себя. Я выросла в Дании, в очень маленькой стране, где самое главное – быть таким, как все, приспособиться и стать практически невидимым. Поэтому, начав проявлять себя на семинарах, я столкнулась с огромным страхом и стыдом. Голоса, звучавшие в голове, на разные лады убеждали меня молчать: «Да что ты можешь дать людям?», «Да кто ты вообще такая?» и так далее и тому подобное. В постоянной внутренней борьбе раненый ребенок часто брал власть в свои руки, и я сдавалась. Все это слишком сильно на меня давило, я заболевала или уставала так, что с трудом могла двигаться. Мне пришлось приложить немалые усилия, чтобы научиться любить себя и прислушиваться к чувствам своей раненой девочки, давать ей время и пространство для того, чтобы она могла справиться с ситуацией. Когда ей было страшно, я словно брала ее за руку и обнимала, и тогда ей становилось легче находиться в центре внимания такого огромного количества людей. Постепенно страх и шок отпускают меня, и теперь во время наших семинаров голоса, которые раньше стыдили меня, отступили куда-то очень далеко, так, что я их почти не слышу.

Саботирующее поведение

Иногда наш раненый ребенок не выражает себя прямо, поскольку боится признаться в том, что ему страшно или он несчастен. Например, мы заняты чем-то очень важным, но нам очень страшно потерпеть неудачу, а иногда и страшно достичь успеха. Тогда мы начинаем сами себя саботировать. Или же мы несчастны, но не осознаем этого, и наши страдания выражаются в наших действиях.

Криш: Мне было трудно учиться в медицинском институте, потому что медицина – это не совсем то, о чем я мечтал. Тогда я еще не знал, что мое призвание лежит в области психиатрии и работы с людьми, не подозревал, что мне больше нравится уделять внимание эмоциональному и духовному росту человека, а вовсе не его физическому состоянию. В том окружении, в котором я рос, эмоциональные проблемы считались чем-то надуманным и неестественным. «Настоящими» же считались лишь вопросы физического здоровья. Поддаваясь на провокации раненого ребенка, я иногда тянул с выполнением «нудных» заданий (ими была для меня незначительная работа, которую поручают медику-практиканту – например, взять кровь, или записать результаты лабораторных исследований и так далее) и проявлял безответственность в отношении пациентов. Однажды я ушел из больницы, не позаботившись об одной больной так, как требовалось. Я хотел вернуться домой пораньше и совершить пробежку до того, как стемнеет, поэтому не удостоверился в том, что пациентке дадут все лекарства и проведут назначенные процедуры. На следующее утро я получил строгий выговор от моего куратора. Он был абсолютно прав, а я чувствовал себя ужасно виноватым. Лишь позже, когда я проходил практику в отделении психиатрии, я понял причину моего тогдашнего поведения. Мне нравилось буквально все, что было связано с психиатрией, и теперь я был погружен в работу целиком и полностью.

Жажда внимания, нежелание слушать, нечувствительность по отношению к другим и преувеличение собственных достижений.

У нас есть один знакомый, с которым тяжело иметь дело, потому что он говорит только о себе и совершенно не слушает других. Многим знакомо такое поведение. Мы ведем себя так, когда пытаемся скрыть глубокий стыд и неуверенность. Из-за неуверенности мы начинаем хвастаться своими достижениями, преувеличивать собственные заслуги, мы можем даже соврать, чтобы произвести впечатление на других людей и самим выглядеть лучше, умнее, достойнее в своих собственных глазах. Подобное величие – это всего лишь обратная сторона комплекса неполноценности: мы чувствуем, что недостаточно хороши, и хотим, чтобы люди, которыми мы восхищаемся, выказали нам одобрение и уважение. Мы надеемся, что близость с тем, кого мы высоко ценим, поможет нам начать уважать самих себя и придаст нам уверенности, которой так не хватает. Когда мы находимся в компании с тем, кто является для нас авторитетом, мы отчаянно нуждаемся в его признании, одобрении и оценке. От этого мы начинаем говорить и делать вещи, которые, возможно, унизят этого человека, но мы как будто не можем остановиться.

«Годзилла сталкивается с Франкенштейном»

Опыт обид, предательств и унижений с завидным постоянством влияет на наши отношения, создавая устойчивую модель зависимого поведения. Очень часто бывает так, что стереотипы одного из партнеров напрямую воздействует на стереотипы другого, и тогда влюбленные легко задевают друг друга так, что раненый ребенок у обоих оказывается спровоцирован. В нашей работе мы называем это явление «встречей Годзиллы с Франкенштейном». Двое раненых недоверчивых детей встречаются на боксерском ринге, где проигрывают сценарии детских травм друг друга. Каждый исполняет свою роль и готов к бою. В такой ситуации они друг друга не слышат и не понимают, потому что каждый находится в шоке из-за детских эмоциональных травм.

Наши близкие друзья, муж и жена, рассказали о сценарии, который повторяется у них из раза в раз. Когда они идут куда-то на вечеринку, она чувствует себя очень неуютно, потому что убеждена, что все внимание всегда достается только ему: он флиртует с женщинами и получает массу удовольствия. Ему же нравится общение с людьми, в том числе и с женщинами, и он не хочет, чтобы жена его контролировала. Ситуация является благодатной почвой для проявления их самых глубоких душевных ран: она чувствует себя брошенной, а он чувствует, что его все время контролируют. К середине вечера она сгорает от ревности и чувствует себя все более и более несчастной. Естественно, она предлагает мужу поехать домой. А ему хорошо, и он вовсе не хочет уходить. Когда же они, наконец, садятся в машину после окончания вечера, с ней случается истерика: она обвиняет его в том, что он отвергает ее, уделяя внимание другим женщинам, совсем не думает о ее чувствах и вообще он – «последняя сволочь». Муж не понимает, что происходит, ему кажется, что она обвиняет его несправедливо, потому что ему было просто хорошо на вечеринке, и он не делал ничего такого, что могло бы причинить ей боль.

У жены из этой пары есть свой особенный «кошмар», который постоянно возобновляется. Ее отца (психиатра) никогда не было дома, и ей приходилось умолять его уделить ей хоть чуточку внимания. А у мужа из этой пары была очень властная и контролирующая мать (еврейка), и теперь он не доверяет женщинам, считая, что должен защищать свою свободу от посягательств с их стороны. С точки зрения раненого ребенка, поведение обоих супругов абсолютно логично. Она чувствует себя обделенной, а он – что в его пространство вторгаются. Но если они объективно посмотрят на ситуацию, то смогут увидеть, что вечеринки являются лишь поводом для проявления эмоциональных ран каждого из них. Их союз дает им возможность получить доступ к детским травмам, вновь пережить их и исцелиться. Наш собственный опыт и опыт работы с многочисленными парами показывает, что зачастую мы стремимся создавать союзы с теми людьми, которые провоцируют наше глубокое недоверие. Таким образом мы получаем возможность исцелить свои раны и получить то, чего мы не получили или недополучили в детстве.

Подверженность пристрастиям

Одним из самых сложных проявлений раненого ребенка является подверженность пристрастиям. Мы злоупотребляем чем-то, чтобы не чувствовать страха или боли. У многих из нас есть свои способы защиты. Мы можем употреблять какие-то химические вещества, например алкоголь, антидепрессанты, никотин, кофеин, или просто слишком много есть. Нами может владеть постоянное, неотступное желание смотреть телевизор или фильмы, ходить по магазинам или все время что-то делать. Пристрастия могут касаться и нашего быта: мы структурируем жизнь так, что становимся похожими на неосознанных роботов. Кроме того, мы можем либо слишком много времени проводить в уединении, избегая любых отношений с людьми, или же наоборот – только и делать, что все время находиться в обществе.

Криш: Мой отец был чрезвычайно чувствительным человеком, интровертом, и всегда и во всем полагался на привычку. Рутина питала его, придавала ему сил. Уйдя на пенсию, он стал заниматься музыкой. Большую часть дня он проводил, играя на фаготе. Он планировал каждый день своей жизни, расписывал дела и выполнял их в той же последовательности, что и записал (чтение, игра в теннис, игра на фаготе, прослушивание музыки), часто совершенно забывая о людях, находившихся рядом с ним. Он чувствовал себя спокойно, однако таким образом пытался избежать «ужасной» необходимости выражать свои чувства, делиться ими с самыми близкими людьми. В этом я был очень на него похож. Но однажды я осознал, что все эти привычки не позволяют мне быть с кем-то по-настоящему близким. И тогда я начал учиться поступать по-другому. Использование химических веществ никогда меня не привлекало, потому что я обладаю сильной внутренней дисциплиной, которой научил меня отец. Но так же, как и для него, мои привычки и рутина, которой я себя окружил, со временем оказались сильнее меня. Это стало выражением моей глубокой робости и недоверия людям. Теперь я научился понимать, какие из моих привычек полезны для моего здоровья, а какие служат лишь щитом, уберегающим меня от отношений, особенно с Аманой. Я остро чувствую дистанцию, и от этого становится больно.

Подчинение пристрастиям – это попытка раненого ребенка набраться сил. Но в сочетании со стыдом и шоком эти действия очень сильно напоминают стремление к саморазрушению. Мы пытаемся хоть как-то заполнить внутреннюю пустоту и в то же время видим, как сами же издеваемся над собственным телом или же постоянно отвлекаемся от эмоционального и духовного роста. И мы себя за это ненавидим. Чтобы понять причины стремления к разным злоупотреблениям и устранить их, нам нужно провести огромную внутреннюю работу, научиться любить себя и относиться к себе с глубоким состраданием. Только тогда мы сможем заменить следование пристрастиям на более полезные и здоровые действия.