Электронная библиотека » Амитав Гош » » онлайн чтение - страница 7

Текст книги "Огненный поток"


  • Текст добавлен: 28 ноября 2022, 07:40


Автор книги: Амитав Гош


Жанр: Историческая литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

Шрифт:
- 100% +

Но оказалось, что комната служила кладовкой и птичником одновременно. Я был абсолютно не готов к бурану из перьев и куриного помета, взметнувшемуся, едва открыли дверь. Когда пурга эта улеглась, я разглядел кур, унасестившихся на веслах, штабелях досок и реек, на румпелях, коромыслах и свернутых в бухты канатах. “Как же тут жить? – подумал я. – Нет даже кровати”.

Увидев мое лицо, Аша-диди рассмеялась.

– Бхой пейо на, не тревожьтесь, – сказала она. Всякий раз меня охватывает удивление, когда эта худенькая, подвижная женщина, в повадках и одежде неотличимая от прочих кантонских лодочниц, обращается ко мне на бенгали, да еще с калькуттским выговором. Хотя чему тут удивляться, если в Калькутте она жила через несколько улиц от меня.

Но кое в чем Аша-диди истинная китаянка – зря не тратит времени и слов: показав мне комнату, тотчас отдала распоряжения по ее уборке и меблировке. Птичница, спутав курам лапы, унесла их прочь, словно связки квохчущих кокосов. Затем с полдюжины сыновей, внуков и невесток хозяйки отдраили пол от перьев и помета. Следом появилась мебель: стулья, табуретки и даже чарпая, проделавшая долгий путь из Калькутты в Кантон.

Покончив с обстановкой, Аша-диди прошла к двери в конце комнаты, которая вела, как оказалось, в небольшую пристройку.

– Тут маленькая баранда. Идите, гляньте.

На “веранду”, заваленную подгнившим брусом и канатами, я вышел опасливо, готовый к неприятному сюрпризу в виде гусей или уток. Но меня накрыло, точно приливной волной, восторгом от возникшей панорамы города.

День стоял ясный, и видно было до самого холма Ву, высившегося над Гуанчжоу, я смог разглядеть даже огромное сооружение на его вершине – Чжэнхай Лоу, башню Умиротворение моря. На переднем плане противоположного берега я увидел иноземный анклав, водное пространство перед которым было запружено судами всевозможных форм и размеров: над лодками лавочников и извозчиков высились торговые джонки из Шаньтоу, туда-сюда шныряли обтекаемые кораклы (вот в таком я ежедневно пересекаю реку, оплачивая проезд мелкой монеткой).

О чем еще мечтать – выйди на веранду и любуйся нескончаемой суетой!

Когда на город опускается вечер, река озаряется огнями. Сияя фонарями, мимо моей веранды проплывают знаменитые “цветочные лодки”, оставляя искристый след из мелодий и смеха. На некоторых лодках павильоны без боковых стенок, и ты видишь женщин, услаждающих клиентов музыкой и пением. Наблюдая за ними, я понял смысл фразы “В Кантон юноши приезжают себе на погибель”.

Расположение моего жилища просто превосходно: лодка причалена к острову Хонам, где несравнимо тише, нежели на густо застроенном северном берегу с раскинувшимся на нем Гуанчжоу. Контраст поразительный: там невиданная теснота и скученность зданий, а здесь леса да поля, деревушки, монастыри и большие поместья. Вокруг тишина и покой, но до печатни Комптона добраться легко.

Сама лодка-дом – неизменный источник развлечений. Порой ко мне заглядывают сыновья Аша-диди, и разговор наш частенько идет о Калькутте. Когда семья вернулась в Китай, они были совсем маленькие, но все же сохранили кое-какие воспоминания о городе. Интересно, что все знают хоть несколько слов на бенгали и хиндустани и любят пан-масалу. Малыши, внуки Бабурао и Аша-диди, тоже расспрашивают о Калькутте и Бенгалии. Крепость их связи с Индией удивительна, и причина, я думаю, в том, что прадед и прабабка малышей похоронены на китайском кладбище на берегу Хугли. Наверное, так и возникают узы, хотя это трудно понять человеку вроде меня, прах предков которого всегда развеивали над Гангом.

Старшая дочь, которую все зовут А-Маа, дольше других детей Аша-диди прожила в Калькутте. Она года на два старше меня и никогда не была замужем. Очень худа и не по возрасту морщиниста. Подобно всем айбуро, незамужним тетушкам, она присматривает за детьми и берет на себя хлопоты по ведению хозяйства. Ни секунды не сидит на месте, однако всегда окутана этакой легкой грустью. Из всего семейства она одна как будто была недовольна моим появлением. Со мной не разговаривает и даже не смотрит на меня, но прячет лицо, как поступают бенгальские женщины при чужом человеке. Мне это кажется странным, поскольку представительницы здешней лодочной общины не соблюдают пурду, не бинтуют ноги и не придерживаются ограничений, распространенных среди китаянок. И потом, А-Маа не выказывает стыдливости перед другими посторонними.

У меня такое ощущение, что моя персона разбередила в ней какую-то старую рану. Однако ей не удается, по примеру вековух, видеть во мне пустое место. Иногда принесет и молча сунет какое-нибудь блюдо с кухни Аша-диди. Я догадывался, что чем-то ее растревожил, но только не понимал чем.

И вот два дня назад она сбивчиво заговорила со мной на бенгали, словно выковыривая камушки из тины своей памяти. Ее “калькуттское имя”, сказала она, Митху. И затем поведала свою историю: девушкой влюбилась в соседского парня-индуса, но обе семьи были против их союза. Ее родители прочили ей в мужья кого-то из местной китайской общины, но она, упрямица, отказала кандидату.

Шли годы, и потом уже стало поздно думать о замужестве.


В ночь перед прибытием на место новобранцы долго не могли уснуть. Теперь все они, подростки-одногодки, раньше никогда не покидавшие родительский кров, крепко сдружились.

Некоторые ребята из глухих деревенек повидали в жизни еще меньше Кесри. Самый неотесанный, нескладный паренек по имени Ситул в компании рекрутов считался шутом.

В ту ночь говорили о том, что их ждет и каково служить под началом английских офицеров. Больше других это беспокоило Ситула. Надысь, сказал он, один его родич наведался в город, где много англов, и, вернувшись, поделился таким секретом, что вслух не произнесть.

– Да что за секрет-то?

– Слово, что никому не скажете?

Получив клятву, Ситул поведал об открытии родича: женщины белых саибов – феи, у каждой имеется пара крыльев.

Слушатели недоверчиво фыркнули, и тогда рассказчик привел доказательство, которое его родич видел собственными глазами. Саиб с дамой ехали в экипаже; мало того, что дама была во всем белом под цвет волшебных крыльев, так еще у всех на глазах саиб обнимал ее за плечи, чтоб не улетела. Никаких сомнений, это была пари, фея.

Над деревенской доверчивостью Ситула посмеялись, но вообще-то все побаивались предстоящей встречи с белыми саибами, о которых в деревнях чего только не говорили.

Однако по прибытии в Барракпор это опасение поблекло перед необычностью всего остального. Судно еще даже не причалило, когда взору открылось невиданное здание – дворец с окнами на реку, с павлинами на крыше и огромным палисадником, полным удивительно ярких цветов.

Оторопь новобранцев позабавила Хукам Сингха. По выходным, сказал он, здесь отдыхает английский генерал-губернатор, но это просто домишко по сравнению с его чертогом в Калькутте.

Высадившись на берег, рекруты терялись, куда смотреть, ибо все было внове. Минуя высокий забор, они услышали звуки, от которых стыла кровь, – рев тигров, рык львов и леопардов. В деревнях такое слышалось лишь в отдалении, а здесь готовые напасть хищники были совсем рядом. Рекруты не кинулись наутек только потому, что не знали, в какую сторону бежать.

Хукам Сингх обозвал их набитыми дураками, посмеявшись над их испугом перед домашним зверинцем, где все твари сидят в клетках.

Следующей новинкой, от которой захватило дух, стал военный городок. Куда ни глянь, повсюду будки, шатры, невысокие дощатые постройки, а посредине большой плац, на котором марширует уйма солдат. И везде белые саибы в форме удивительных оттенков – муштруют сипаев или просто слоняются без дела. Однако самая-то невидаль, заставлявшая изумленно разинуть рот, – отсутствие у саибов бороды и усов, у всех лица гладкие, безволосые, точно у мальчиков или женщин.

Наконец добрались до пустой палатки, где новобранцам приказали ждать.

И вот тогда Ситул куда-то сгинул. Рекруты, оживленно обсуждавшие увиденное, сперва даже не заметили его исчезновения, но потом их внимание привлекли визг и вопли, доносившиеся снаружи. Выскочив из палатки, они увидели своего товарища, которого караульный волоком водворял на место.

Оказалось, у Ситула прихватило живот и он надумал облегчиться. Не знакомый с местностью, он, по деревенской привычке, цапнул флягу с водой и стал высматривать укромный уголок. Углядев подходящий проем в зарослях кустов, он, зорко озираясь, нет ли прохожих, вздернул дхоти, присел на корточки и, тужась, пустил ветры.

К несчастью, эти заросли были живой изгородью, окаймлявшей сад полковника. Что еще хуже, своим действом Ситул нарушил пикник полковых дам.

Вину за инцидент возложили на Хукам Сингха, не удосужившегося показать рекрутам нужник. Позже он от души взыщет с Ситула за его промах, а сейчас, исполняя приказ караульного, всю группу повел прямиком в пакхану, от вида которой новобранцы засомневались, что когда-нибудь захотят справить нужду.

Над длинными канавами высились помосты с дырами, где на корточках сидели рядком солдаты, точно вороны на веревке. Одуряющая вонь и ритмичные шлепки, доносившиеся из канав, неустанно напоминали о том, что грозит седоку, потерявшему равновесие.

Дома новобранцы нередко испражнялись на свежем воздухе, подставив лица ветерку, и, бывало, на такие посиделки отправлялись вдвоем или втроем, чтобы в случае чего защитить друг друга, но всегда находили какой-нибудь кустик, обеспечивающий уединение.

Рекруты поежились, представив себя в этакой шеренге, но через день-другой обвыклись и быстро усвоили неписаные правила: в утреннем аншлаге определенные места зарезервированы за старшими чинами, а молодежь допускается последней.

На третий день карантина новобранцев навестил сам Бхиро Сингх. Ребята впервые увидели хавильдара в военной форме; кивер делал его выше ростом, эполеты – плечистее, и вообще теперь он казался вдвое крупнее.

Бхиро Сингх отвел их к строению, похожему на контору, и, велев ожидать на веранде, скрылся внутри. Вскоре он вышел и взбеленился, увидев, что новобранцы уселись в теньке. Хавильдар устроил им взбучку, посулив порку, если подобное повторится, – сипай никогда не сядет, не получив на то приказа.

Перепуганные парни вскочили на ноги и замерли по стойке смирно.

Через минуту появился английский офицер с длинной палкой в руке. Ребята еще больше струхнули, решив, что грядет наказание за их провинность. Но палка оказалась мерной рейкой – офицер прошел вдоль строя, удостоверяясь, что все рекруты ростом выше метки.

Кесри не мог оторвать взгляда от гладкого безбородого лица англичанина. Сам-то он холил свои усы, едва они начали пробиваться, и ему казалось невероятным, что кто-то добровольно откажется от такого достояния. Когда настала его очередь пройти измерение, он, вглядевшись, понял, что английская безволосость – отнюдь не природный изъян, но осознанный выбор: щетина на щеках офицера отчетливо свидетельствовала о регулярном бритье.

Покончив с измерением, англичанин сел за стол и, взяв перо, стал писать. Как и другие новобранцы, Кесри был грамотен – умел читать и писал на нагари[34]34
  Нагари – разновидность индийской письменности.


[Закрыть]
, только медленно и неуверенно. Офицерское же перо так летало, что глаз не успевал за ним следить.

Потом англичанин передал бумагу Бхиро Сингху, и тот повел новобранцев к другому зданию. Кесри, оказавшегося во главе строя, вызвали первым – хавильдар знаком приказал ему следовать за ним, а другим оставаться на месте. Они вошли в комнату, где едко пахло лекарствами. Едва Кесри перешагнул порог, как хавильдар отступил в коридор и затворил дверь, оставив своего подопечного наедине с лекарем-англичанином и двумя женщинами во всем белом.

Лекарь заговорил на хиндустани, приказав новобранцу раздеться – снять не только джаму, но и дхоти с ланготой.

Поначалу Кесри решил, что ослышался. Он не мог и представить, что кому-то взбредет в голову просить его раздеться догола перед посторонними, двое из которых – женщины! Однако лекарь повторил приказ громче и требовательнее, а одна женщина еще и прикрикнула: мол, пошевеливайся.

Кесри вдруг вспомнил остережение отца: кто свяжется с этакой армией, потеряет дхарму. Теперь он осознал истинность этих слов, и его затопило раскаянием, что ослушался родителя.

Мысль об отце промелькнула молнией, а меж тем лекарь шагнул вперед, как будто намереваясь сорвать одежду с неслуха. Решение созрело мгновенно. Кесри метнулся к выходу, распахнул дверь и, проскочив мимо хавильдара с рекрутами, устремился к лагерному базару.

Если затеряюсь в толпе, думал он, удастся сбежать. А там будь что будет! Если что – вернусь домой.

Так быстро он еще не бегал. За спиной слышался голос Бхиро Сингха, но куда там хавильдару его догнать!

Кесри почти достиг цели, когда перед ним возник Хукам Сингх с двумя сипаями. Беглец заметил их слишком поздно, его схватили и пригвоздили к земле. В ушах гудела кровь, однако он расслышал тяжелую поступь хавильдара.

– Харамзада! Бахенчод! – Бхиро Сингх, отдуваясь, сыпал бранью. – Вздумал смыться, ублюдок? Не я ли тебя, мерзавца, ссудил деньгами, да еще целый месяц кормил? А ты, пиздюк, решил, что меня можно обокрасть и дать деру?

Одна ручища хавильдара схватила Кесри за шкирку и вздернула на ноги, а другая сорвала с него дхоти и ланготу.

Собралась толпа. Бхиро Сингх крепко держал извивавшуюся голую жертву, поворачивая ее то задом, то передом к зевакам.

– Вот, гляньте, чего этот недоносок удумал скрыть! – Он швырнул Кесри на землю, ударил ногой и харкнул на него. – Ты же ничем не лучше сбежавшей дворняги. И не мечтай, что сможешь меня облапошить, как своего отца. Помощь не придет, и податься тебе некуда. Запомни накрепко: здесь твоя тюрьма, а я твой стражник.

Перед Кесри, прикрывшимся сорванной одеждой, забрезжила горькая истина этих слов: помощи ждать неоткуда, он стал изгоем и узником. Лишь теперь он осознал, что, сбежав из дома, распрощался не только с семьей и родиной, но и с собою прежним, у кого были четкие понятия о достоинстве, самоуважении и морали.

Важность этого открытия ничуть не померкла, когда он узнал, что и других новобранцев унтер-офицеры унижают так же, а то и хуже. Кесри сделал вывод: всякий солдат воюет на два фронта – против внешних и внутренних врагов. С первыми сражается ружьем, саблей и мускульной силой, а со вторыми – хитростью, терпением и обманом.

Последующие месяцы муштры прошли как в тумане, из которого проглядывали вехи побоев, угроз и недосыпа. Много раз представлялась возможность сбежать, но Кесри хорошо усвоил, что идти ему некуда и просить о помощи некого. Наконец настал день, когда на плацу были зачитаны первые четыре пункта воинского устава касательно дезертирства, и перед полковым знаменем новобранцы приняли присягу. Отныне жизнь их стала чуточку легче, ибо теперь они считались полноценными солдатами, хотя впереди их ждал еще месяц испытательного срока без жалованья и довольствия.

Именно в то время безденежья, когда новоиспеченные сипаи перебивались на две аны в день, в память о перенесенном унижении Кесри получил еще один урок, уже гораздо слаще, – он узнал, что в руинах поражения можно отыскать нежданную награду.

Однажды он проходил мимо лагерных “красных бараков” и его окликнул женский голос:

– Эй! Эй ты!

Голос исходил из ветхого строения, известного как лал котха, “красный дом”. Кесри подошел ближе, и верхнее приоткрытое окно распахнулось чуть шире, явив размалеванную девицу. Она улыбнулась и поманила – мол, заходи.

Узкой лестницей Кесри взошел наверх и увидел, что девушка ждет его на площадке.

– Как тебя зовут?

– Кесри Сингх. А тебя?

– Гулаби. Это ты тогда пытался сбежать от хавильдара Бхиро Сингха?

Кесри вспыхнул и огрызнулся:

– Тебе-то что?

– Ничего.

Девушка опять улыбнулась и провела его в комнату, где в углу стояла чарпая.

Кесри охватила паника: самоконтроль, выработанный им за годы тренировок, вдруг подвергся нападению доселе не изведанного безудержного желания. Нарушение спортивных установок обойдется недешево, увещевал внутренний голос, за удовольствие когда-нибудь взыщут высокую плату.

Кесри прижался спиной к двери и пробормотал:

– У меня, понимаешь, денег нет.

Он еще надеялся, что теперь его прогонят, но девушка усмехнулась и легла на чарпаю.

– Неважно, заплатишь как-нибудь потом, – сказала она. – Нам с тобой деваться некуда, мы оба фауж-ке-гхулам, армейские невольники.

Колечко в носу хорошо сочеталось с нежным овалом ее лица. Ярко-алые и очень пухлые губы создавали впечатление, будто хозяйка их на что-то дуется.

– Чего ты стоишь? – Девушка подошла к Кесри и отстегнула клапан его рейтуз, а затем распустила вязки джанги.

Совсем молоденькая, она, похоже, знала устройство форменных застежек не хуже самого Кесри, который так и застыл со спущенными до колен подштанниками.

Решив, видимо, что дальнейшего раздевания не требуется, девушка вернулась на кровать, чем еще больше смутила Кесри, скрещенными руками прикрывшего промежность.

Гулаби нахмурилась, словно не понимая, почему гость замер возле двери. Приподнявшись, она ухватила его за руку и потянула к себе. Рейтузы и джанги уже сползли к лодыжкам, и потому Кесри засеменил, но все равно запнулся и рухнул на ложе.

На лице девушки появилась недоуменная улыбка, словно она не могла поверить, что на свете еще существуют мужчины, не ведающие, как поступать в таких случаях. Потом она посерьезнела и помогла Кесри выпутать ноги.

– Пахли баар, первый раз, что ли? – спросила Гулаби.

Кесри хотел соврать, но понял: его вовсе не пытаются унизить, просто девушка не подозревала, что бывают сипаи, совершенно не разбирающиеся в постельных делах.

Гулаби ему помогла, направив его руку в складки своей гхарары, однако вскоре рука заблудилась – Кесри даже не представлял, что на один наряд уходит столько ткани[35]35
  Гхарара – традиционное одеяние, которое состоит из курты (блузы), дупатты (накидки) и шараров (штанов, сильно расклешенных от колена или бедра и украшенных вышивкой. На пошив одной пары уходит около 12 метров шелковой парчи, атласа или жоржета).


[Закрыть]
. В мечтах добраться до цели всегда было легко.

Но и когда рука наконец-то отыскала верную дорогу, все оказалось совершенно неожиданным: манкие места, прежде виденные мельком, когда женщины купались или облегчались в поле, теперь, собранные воедино в одном существе, производили совсем иное впечатление.

А потом вдруг оба осознали: уже никогда им не изведать вновь столь всепоглощающего изумленного восторга – даже на многоопытную Гулаби так подействовал исследовательский пыл первопроходца, что она по-новому взглянула на свое тело и ошеломленно поняла, что лежит нагая, чего, как потом призналась, никогда не бывало с другими мужчинами; узнай об этом ее товарки, они бы ее осудили, однако нынче все запреты были отброшены, и это сближало, ибо теперь каждый знал секрет другого.

В последующие дни Кесри думал о ней беспрестанно. Он так часто виделся с Гулаби, что вскоре исчерпал кредит на посещение “красного дома”. И не отрицал очевидного, когда над ним подсмеивались приятели: “Пьяаар ме паагил хо гайилба? Ты обезумел от любви?”

Он долго терзался тем, что Гулаби принимает других мужчин, но постепенно привык и даже находил в этом некое мрачное удовольствие, ибо прочих клиентов обжуливали, не давая им и крохи того, что получал он.

Лишь много спустя Гулаби поведала, почему в тот день окликнула его из окошка.

– В тот раз, когда Бхиро Сингх сорвал с тебя одежду, ты был не единственным, кого он избил.

– А кого еще?

– Покончив с тобой, он пришел сюда, справил свое дело и побил меня.

– За что?

Гулаби горько усмехнулась:

– Кья пата? Откуда я знаю? Он так поступал и с другими девушками. Похоже, его это заводит.

Сообразив, о чем речь, Кесри гадливо поежился.

– Обещаю, в день, когда Бхиро Сингх сдохнет, я всех угощу сластями. Если только сам не прикончу его раньше.

– Смотри про меня не забудь, – рассмеялась Гулаби. – Прям не терпится отведать тех сластей.


От миссис Бернэм не было никаких вестей, и этакий мертвый штиль наводил на мысль, что обещание устроить приватную встречу со специалистом забыто. Захарий уже почти свыкся с тем, что осмотра не будет, но тут явился слуга со свертком, в котором поверх толстой книги лежал конверт.


10 октября 1839


Дорогой мистер Рейд,

Приношу Вам свои искренние извинения за долгое молчание. Мы тут все обеспокоены последними весьма тревожными новостями из Китая. Только, пожалуйста, не вообразите, что я позволила мирским заботам отвлечь меня от данного Вам обещания. Нет, нет и нет. Я постоянно думаю о Вас и Вашем нездоровье, и мысли эти меня, можно сказать, преследуют.

Надеюсь, Вы помните, что я упомянула врача, глубоко изучившего Ваш недуг. Его зовут доктор Олгуд, он приехал из Англии, чтобы пронаблюдать душевнобольных, пребывающих в психиатрических лечебницах для туземцев и европейцев (сумасшествие – основной симптом Вашей болезни на ее поздней стадии). Доктор Олгуд – мировое светило, посвятившее себя искоренению Вашего недуга. Благодаря его подвижничеству жители города оповещены о расползающейся эпидемии.

Так вышло, что я участвовала в организации лекций доктора Олгуда, и мы близко познакомились. Желая почерпнуть от его мудрости, я просила доктора о беседе, но он чрезвычайно занят своими исследованиями, однако, несмотря на многочисленные заботы, был так любезен, что давеча уделил мне толику времени, и вот я берусь за перо, чтобы передать его рекомендации.

Полагаю, Вам будет небезынтересно узнать, что современная медицина, отдающая бездну внимания Вашему расстройству, считает его одной из главных причин человеческого упадка. Экономический и физический урон от недуга достиг такого размаха, что страна, победившая болезнь первой, займет положение главной мировой державы. Вообразите, как востребовано лекарство от сей напасти, однако, вопреки усилиям массы врачей и ученых, дело почти не продвинулось. Доктор Олгуд уверяет, что лекарственное средство – скорее всего, вакцина – вскоре будет найдено, но пока его не существует. Можете представить мое огорчение, ибо я надеялась получить рецепт на какое-нибудь успокаивающее питье, пилюли либо компрессы, которые помогут одолеть Ваши припадки, но оказалось, что сейчас основная надежда возлагается на просвещение пациентов, дабы они в полной мере осознали ужасные последствия своей болезни.

Коль уж прописан такой курс лечения, я постараюсь подобрать для Вас необходимые книги и прочие пособия. Посылаю первый том из тех, что Вам предстоит изучить. Закладками помечены главы, требующие Вашего особого внимания, и я настоятельно советую их заучить наизусть. В период обучения, сказал доктор, крайне необходимы экзамены и контрольные уроки, дабы удостовериться, что пациент хорошо усвоил учебный материал. Ради этого я постараюсь устроить нашу приватную встречу для проверки Ваших знаний.

Завершу свое послание горячей просьбой не терять надежды: да, Вас ожидает длинная и трудная дорога, но есть все основания полагать, что стойкость, вера и решимость помогут Вам преуспеть на пути к исцелению. И знайте, что Вы не одиноки, я сделаю все, что в моих силах, чтобы ускорить Ваше продвижение по этой тропе.

Ваша

К. Бернэм


P. S. Дабы сохранить конфиденциальность нашего сотрудничества, лучше уничтожить это письмо по прочтении.


Книга в авторстве некоего Антельма Бальтазара Ришерана[36]36
  Антельм Ришеран (1799–1840) – французский хирург и физиолог.


[Закрыть]
, профессора медицины Парижского университета, называлась “Элементы физиологии”. Это был увесистый том, но, к счастью, главы, помеченные к изучению, оказались невелики.

Первая из них подробно исследовала случай пятнадцатилетнего французского пастушка, который…


…так пристрастился к онанизму, что предавался сему занятию по семь-восемь раз на дню. В итоге семяизвержение стало затрудненным, и результатом часового усилия были всего две-три капельки крови. В двадцать шесть лет пастушья рука уже не справлялась с поставленной задачей и лишь удерживала пенис в состоянии продолжительного подъема. И тогда пастух, одиноко пестовавший стадо на горных пастбищах, надумал щекотать уретру лучинкой шестидюймовой длины. После шестнадцати лет подобного щекотанья мочевой канал огрубел и потерял чувствительность…


Захария прострелило ужасом, когда он ознакомился с жутким финалом злосчастного пастуха, многострадальный член которого развалился на две продольные половинки, точно пережаренная сосиска. Несмотря на усилия врачей нарбонского госпиталя, пастух вскоре умер.

Едва Захарий оправился от ночных кошмаров, порожденных этой историей, как прибыли следующий сверток и письмо.


14 октября 1839


Дорогой мистер Рейд,

Только что я, растроганная донельзя, вернулась с лекции доктора Олгуда, посвященной заболеванию, жертвой которого пали Вы. В одолении сего недуга, сказал доктор, сокрыта разница между первобытным и современным человеком. С сим согласно большинство нынешних философов, поведал он и обширно процитировал некоего господина Канта, который считается самым просвещенным мыслителем нашего времени. Я сочла необходимым для Вашего образования привести одну выдержку: “Физические последствия неизмеримо разрушительны, но еще печальнее потери нравственные. Преступление границ естества разжигает безудержную страсть, никогда не получающую истинного утоления”.

Доктор Олгуд любезно одолжил мне книгу Сильвестра Грэма[37]37
  Сильвестр Грэм (1794–1851) – американский проповедник и диетолог-реформатор, известный как “отец вегетарианства”.


[Закрыть]
“Наставление молодежи в целомудрии”. Посылаю ее Вам. Как же нам повезло, что сия книга, изданная в Америке лишь недавно, но уже распроданная тысячным тиражом, стала для нас доступна. Если и существует средство от упомянутой болезни, сказал доктор, то оно в этой книге. Я настоятельно прошу Вас ближайшие два дня провести за изучением и впитыванием сего материала. Я полагаю, первую проверку Ваших знаний следует устроить, пока все свежо в памяти, и потому назначаю нашу встречу на послезавтра.

Не скрою, я пребывала в некоторой растерянности, ибо подобный разговор требует уединенности, которую нелегко заполучить в доме, полном слуг. Но в конце концов я, кажется, изыскала прекрасный способ разрешить сие затруднение: уведомила дворецкого, что для починки сломанных полок в комнате для рукоделия придет молотчик.

Нынче вторник, и я предлагаю Вам явиться к парадной двери нашего дома в одиннадцать утра четверга. Служанка проводит Вас в комнату для рукоделия. Не забудьте свои инструменты, а также одолженные доктором Олгудом книги – за ними целая очередь, ибо настолько велика озабоченность эпидемией.

Ваша

К. Бернэм


P. S. Посылаю Вам бисквиты, испеченные по рецепту автора “Наставления в целомудрии”. Говорят, в Америке они известны под названием “крекеры Грэма” и широко используются как противоядие от Вашей болезни.


P. P. S. Излишне напоминать, что письмо следует уничтожить тотчас.



Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации