Текст книги "Рин"

Анастасия Бьёрн
(Анастасия Павловна Медведева)
Рин

© А. Бьёрн, 2016

© ООО «Издательство АСТ», 2016

Часть первая
Вводная

Мир После… Таким он стал после того, что в прошлом бы назвали Третьей мировой войной. Но что там на самом деле произошло – никто не знает; возможно, знают в Городах – но я там давно не бывала…

Моё место здесь, за стенами. Там, где нет контроля, там, где всё ещё растут деревья, где текут реки, где обитают животные. Есть еда и вода. За стенами я не одна. Здесь есть деревни. Но это скорее общины людей, объединённых желанием выжить. В деревни, как и в Города, попасть можно – но это требует платы. Чаще всего люди, бегущие за укрепленные стены, не имеют за пазухой ничего. Чаще всего такие погибают, так и не попав внутрь.

Я не из таких. Мне всегда есть что предложить. И у меня всегда есть причина уйти вновь – потому меня охотно пускают внутрь.

Пускают.

Но не любят.

В Мире После вообще не любят одиночек. Потому что люди, которые могут выжить в одиночку – опасны.

* * *

Один.

Я беззвучно разминаю плечо и снова целюсь. Лес полон звуков – они скрывают моё присутствие, равно как и раскидистый куст с ещё зелёными листьями…

Второй.

Звук отпугнул третьего. Некогда ждать. Бросок!

Третий.

Я выпрямилась, покинув своё укрытие, потянулась, размяв затекшие руки и ноги, и подошла к трём тушкам зайцев. Они годны на продажу: шкура осталась почти цела – я всегда мечусь в те зоны, где пойдёт разрез. К тому же заячье мясо в этом году, считай, деликатес – из-за волков в округе их осталось совсем мало. Мне повезло, что эти трое передвигались вместе.

Сама я к мясу равнодушна, но в деревнях его можно обменять на хлеб, а к нему я имею ужасающую даже меня саму слабость. Ничто не может быть лучше свежей хрустящей булки только из печи… Ну вот – стоило подумать, как живот отозвался заунывной арией…

Странно, что я всё ещё использую эти слова. Странно, что я вообще всё ещё помню, что такое ария и в каком случае можно употреблять эпитет «заунывная». Особенно – в отношении голодного желудка.

Мир разрушился больше пятнадцати лет назад. Мне тогда было двенадцать… Но я не разучилась разговаривать сложноподчинёнными предложениями и не стала профессиональной охотницей, скрывшись в лесу и путём долгих изнурительных тренировок получив боевые навыки. Со мной всё было намного сложней… Впрочем, сейчас не время для воспоминаний.

Я выткнула из мёртвых тушек метательные кинжалы, приобретённые мной в одной из деревень около пяти лет назад, подняла свою добычу и прибавила ходу – из леса путь не близкий, а сегодня ночую не у себя: мои запасы еды не требуют пополнений, но моя одежда…

И хлеб. В деревне я смогу купить хлеб.

Но вначале – одежда. Помимо этого, приближаются холода, и мне нужно подумать о том, где я проведу зимние месяцы.

Собственно, это и есть главная причина, по которой я иду именно в ту деревню, – там у меня есть связи и место бесплатного ночлега. Может, останусь в ней… Да, скорее всего так и будет.

Я прибавила хода и перешла на лёгкий бег. Тридцать минут – и буду на месте. Плата за вход – одна тушка; новые кожаные штаны с меховой безрукавкой – ещё одна тушка; пять булок свежего, хрустящего солёного хлеба – ещё одна тушка.

Да, хлеб сейчас – на вес золота. Потому что поля практически не охраняют, и люди сеют пшеницу и рожь на свой страх и риск. Охрана такой большой территории требует таких же больших денег на наёмников, а люди в деревнях чаще всего сами кое-как сводят концы с концами. К слову… Это идея – подработать зимой наёмницей. Но для этого мою третью тушку нужно будет потратить на меч, а это значит, что на хлеб мне не хватит…

Пистолетами перестали пользоваться сразу, как только осознали их бесполезность. Теперь в ходу нечто наподобие мечей; и я говорю «нечто наподобие», потому что профессиональных кузнецов и в нормальном мире было днём с огнём не сыскать, а в Мире После выжили далеко не все… Огромной редкостью являлись настоящие мечи, вывезенные мародёрами из уцелевших музеев или из домов коллекционеров, умерших во время Великого Разрушения – из-за последствий прозванного Апокалипсисом Наших Дней. Много лет назад в одном из уцелевших Городов я слышала, как учёные называли те события АНД. Но в деревнях чаще говорят: «Великое Разрушение», более того, не произносят эти слова всуе, а если где слышат – начинают неистово молиться. Но молитвы, равно как и кресты или святая вода – не спасут от той напасти, что завелась в Мире После. Это, скорее, сдерживающий фактор для самих людей. Но я никогда не скажу этих слов вслух…

Я поправила свои кожаные гловелетты на руках и спустилась с холма; деревня «Десять» была расположена на равнине и имела самую большую территорию вспаханной земли. Номера поселений, возникших в Мире После, так и закрепились в названиях, хотя теперь мало кто мог утверждать с точностью, является ли деревня десятой, или же она теперь девятая. Если не восьмая. Только я и такие, как я, могут сказать, что это так, но, по понятным причинам, мы молчим. Не стоит лишать людей надежды, когда им в принципе надеяться не на что. Нет, нормальная жизнь возможна только в городах, но там, если ты не работаешь и не приносишь пользу – ты не ешь. Да, в этом тотальное отличие деревень от городов: здесь у людей была возможность есть. В городах у людей была возможность выжить.

Вот такая дилемма.

И каждый выбирает себе путь по сердцу. Хотя, назвать «жизнью» существование от кормёжки до кормёжки или от прихода темноты до её ухода… Нет, это можно назвать только одним словом – Выживание. Но не жизнь.

Я остановилась у высоких, в четыре человеческих роста, ворот и постучалась в закрытый проход.

– Кто? – глухо спросил голос за дверью.

– Рин. Охотница. Я с добычей, – коротко и громко ответила я.

Моя легенда для всех деревень – чтобы не возникало вопросов, что я делаю ЗА стенами. А где я живу… что ж, для каждого из поселений был свой ответ.

– Я тебя не знаю, – донеслось из-за двери.

Я закатила глаза и сделала шажок в бок, а затем присела на корточки – и встретилась глазами с охранником врат. Об этом «окошке» знали только те, что уже бывали в Десятке. И то не все, а те, что были близкими родственниками стражников деревни. Или не совсем родственниками…

– Теперь знаешь. Открывай, – сухо сказала я, глядя в удивлённые глаза молодого паренька.

Новенький. Недолго протянет.

Звук отворяющегося запора, и я наконец смогла войти внутрь.

– Бывали здесь? – резко перешёл на «вы» совсем молодой охранник, рассматривающий меня как седьмое чудо света.

Он был так худ, что я с сомнением подумала о коэффициенте пользы от его «умений», впрочем, в Мире После почти не осталось толстых людей…

– Где остальные? – спросила негромко, проигнорировав его глупый вопрос.

– Ушли поля охранять, сейчас же сбор картошки, – охотно поделился довольно секретными сведениями парнишка.

– Ты ворота запри, – посоветовала ему, молча вручила плату за вход и без лишних слов пошла вперёд.

Сам малец вряд ли сейчас догадался бы спросить, но я не знала, надолго ли здесь задержусь, потому сочла целесообразным не портить отношения с местным управлением.

Деревня «Десять». Ряды невысоких деревянных домов, где-то потемневших и покосившихся, где-то – ново отстроенных, светлых, с окнами и льняными занавесками; шесть улиц, разделенных на торговые и спальные почти поровну; вытоптанная до идеальной ровности земля под ногами – чёрная, без всякой растительности, и внушительное вспаханное поле в километре от стен, с другой стороны. Здесь жизнь била ключом, здесь было почти так, как в Городе… с одним-единственным исключением: люди здесь были закалены духом, потому что они знали – жизнь быстротечна, а смерть может прийти в любой момент, с любой из сторон…

Я решила не откладывать в долгий ящик приобретение новых вещей, к тому же – вечер приближался. А с вечером приходила тьма, так что времени у меня было немного.

Я завернула на торговую улицу, полную палаток из выцветших тентовых полотен, и, пройдя несколько рядов, остановилась у самой ветхой и неприглядной: вещи здесь были самые старые, где-то – дырявые, где-то – поеденные молью, вот только… тот, кто знает, никогда не пройдёт мимо. Не зря эта палатка была самой большой в длину, а её хозяин был самым хитрым сукиным сыном во всём Мире После.

– Бажен, – я склонила голову в приветствии.

Ещё одна напасть современных деревень – все здесь носят христианские имена. И даже те, кому уже чертова туча лет, и кто родился задолго до Великого Разрушения и появления Мира После… называют себя вторым именем, взятым из списка богоугодных. Они переименовали себя сами. Они вынуждены были подстроиться. В деревнях вообще проблема с фанатиками… но для нашего времени это, наверное, нормально. Я не берусь судить.

– Рин, – растянул губы хитрый старикан.

Бажен был одним из счастливых обладателей всех тридцати двух зубов. В семьдесят лет сохранить полную эмали челюсть… впрочем, это не единственное, чем он отличался от большинства своих односельчан.

– Пойдём внутрь, – он кивнул в глубь палатки, и я молча последовала за ним.

Высокий, худой, седоголовый, в добротной неброской одежде, он производил впечатление честного продавца – коим не являлся. Бажен был одним из немногих, кто знал: грешить можно, если ты не совершаешь ошибок и не переступаешь грань. Если бы хоть кто-нибудь из десятников, как называли себя жители деревеньки «Десять», узнал, что у дедушки Бажена есть свой чёрный рынок, его бы распяли. Или отрубили бы ему голову. Я немного подзабыла – чем в таком случае развлекаются в Десятке?

За моей спиной рослый детина задвинул занавеску, скрывая нас от остальных покупателей.

– Заяц? – Бажен развернулся ко мне, подняв бровь.

Я расстегнула свою холщовую сумку и вытащила оттуда несколько змеиных шкур.

– Другое дело, – старикан растянул на губах улыбку и принялся рассматривать узор на моей «плате», а я прошла в дальний угол и вытащила из-под прилавка, заваленного старьём, небольшой плетёный короб.

Внутри оказались подходящие мне штаны… черной расцветки.

– А темно-зеленого цвета нет? – без эмоций спросила я.

Чёрный – не самый лучший цвет для леса.

– А бархатного болеро тебе не достать? – язвительно отозвался Бажен, оторвавшись от своих шкур. – Где я тебе возьму темно-зеленые?

– Проехали, – я отвернулась и продолжила рыться в коробе.

А вот меховушка моего размера нашлась только в светло-сером цвете.

– Да ты издеваешься, – пробормотала я, равнодушно разглядывая совсем новую вещицу.

– Рин, Рин… хоть бы раз попросила кружевное бельё или там чулки с подвязками… – Бажен картинно покачал головой, сетуя на отсутствие у меня женских слабостей.

– Что за грешные мысли, старик? Хочешь получить скверну на свою седую голову? – апатично отозвалась я, тут же начиная снимать с себя старую одежду.

– Не произноси этого вслух, – неожиданно серьёзно сказал Бажен. – Даже здесь.

– А что случилось? – Я слегка подняла брови в подобии удивления. – Неужели и ты стал праведником?

Штаны сели идеально – пара дней, и кожа растянется так, что перестанет ощущаться на теле, а вот с меховым жилетом возникала проблема: такой цвет будет тем более заметен среди зелени. Вся моя маскировочная деятельность сходила на нет с подобным приобретением. Правда, я не могла не признать – одежда была хорошей, а в сочетании с моими тёмными волосами и серыми глазами чёрная кожа и мех подобной расцветки, должно быть, смотрелись неплохо…

Но я не для красоты одевалась.

– Бажен, я не возьму это… – начала было я, как замолчала – увидев выражение лица старика. – Что с тобой? – Я склонила голову набок. – Я ранила твои чувства? Давно ли ты стал таким верующим? – равнодушно спросила у него.

– Дело не в моей вере, – ответил старик, глядя на меня сквозь прищуренные глаза, – дело в новом пастыре Десятки.

– Что опять? – предчувствуя неладное, спокойно спросила я.

– Он сжёг двоих на прошлой неделе за тёмные пятна на запястьях. И ещё одного – на позапрошлой, когда только пришёл к должности. За то, что тот мужчина с желанием посмотрел на замужнюю.

– Вот… скверна, – без эмоций выругалась я, останавливая процесс своего раздевания.

– Он даже не стал ждать её появления, – кивнул Бажен. – Просто предотвратил этот процесс. Заранее.

– Плохи ваши дела, – протянула я, натягивая обратно меховую жилетку.

Найти более подходящий товар в такой ситуации стало почти невозможно…

Вот так, из-за одного только человека могли пострадать десятки. Когда подобные фанатики добираются до своих должностей, жить простым людям становится невероятно сложно: одно неверное движение, даже одна неверная мысль – и тебя могут спалить на костре, распять или обезглавить. Ни один из фанатиков не допустит появления скверны на теле своей паствы. Самое странное, что чаще всего они сами заканчивают свою жизнь, будучи пораженными этой заразой.

– Ты сам как? – спросила, не глядя на торговца.

Бажен торговал всяким старьём – для простых людей. А для знающих – шил на заказ дорогие одежды: такие, в каких человек смог бы выдать себя за другую личность, придя в следующую деревню или даже в Город. Подобный род деятельности был запрещён, а мастерская Бажена считалась одной из главных точек сбыта нелегального товара. Я понятия не имела, что он собирается делать с шкурами змей и кто вообще будет это носить в Мире После, но знала – если Бажен требует подобную плату, значит, на это есть спрос.

– Ты собираешься остаться здесь на зиму? – спросил старик, спрятав мою добычу в тайнике, расположенном под незаметным люком прямо в земле.

– Думала над этим, – равнодушно отозвалась я, размышляя, стоит ли тратить последнюю тушку на хлеб, или приобретение меча всё же будет более целесообразным.

– Не советую тебе делать это, – неожиданно резко произнёс Бажен, – если дорога жизнь, беги отсюда.

– Объяснись, – чуть холоднее, чем обычно, предложила я, незаметно положив руку на перевязь с кинжалами.

– Люди здесь совсем потеряли голову от страха. Но не от страха перед грехом, а от страха перед пастором, – спокойно ответил Бажен, сложив руки на груди, – ты не сможешь не засветиться. Хоть ты и делаешь вид, что равнодушна и вообще забыла, как пользоваться эмоциями, я знаю – это не так.

Он вновь, сам того не замечая, перепрыгнул с деревенского «пастырь» на городское «пастор» – что выдавало его волнение.

– Мне безразлично, что здесь творится, – так же спокойно ответила я. – Люди могут придумать кучу способов умереть даже тогда, когда единственное, что от них требуется, – это объединиться против того, что обитает за стенами.

– Об этом я и говорю. Ты пришла из-за стен. Ты не утруждаешь себя созданием правдивой легенды, да что говорить? Даже я сам понятия не имею, как ты там выживаешь… – во взгляде Бажена появилось нечто странное, что раньше, в том, другом мире, я могла бы принять за искру заботы. – Но именно поэтому здесь и сейчас ты – цель для пастора. Берегись его. Стоит ему узнать о тебе, а он о тебе обязательно узнает – отчёт охранников стен всегда приходит вовремя, – как он будет в курсе того, кто пришёл в нашу Богом забытую деревушку.

– Ну, судя по энергичности вашего пастора, Богом она совсем не забыта, – заметила я, убирая руку от кинжалов.

– Помни, что я тебе сказал: люди боятся его, – зачем-то повторил Бажен.

– Значит, скоро они все будут заражены скверной, – безразлично бросила я через плечо и вышла из его палатки.

У нас было не принято прощаться; я махнула рукой охранникам – чтоб те запомнили меня в случае, если появится необходимость передать мне что-то от их хозяина, и пошла вперёд, к палаткам с едой.

Выбор. Здесь была возможность для выбора.

Не люблю его до дрожи в руках: в Мире После наличие двух и более возможностей развития событий ни к чему хорошему не приводят… Никогда.

Потому беру пять подсоленных булок, полностью проигнорировав полку со сладкой выпечкой.

– Хорошая шкурка, – радостно улыбнулась женщина, стоявшая за прилавком, разглядывая тушку убитого мною зайца. – Пять булок за неё – мало. Возьми ещё кваску, – она наклонилась и достала из-под прилавка литровую бутылку кисло-сладкого напитка.

Я была приятно удивлена – пожалуй, впервые за долгое время. Такой щедрости было не сыскать на всей территории юго-запада, а я посетила не одну деревню… Бажен сказал, что люди здесь потеряли голову от страха? Что ж, боязнь их собственного пастыря положительно влияет на местное население.

– Благодарю, – сухо сказала продавщице и быстро убрала бутыль в сумку.

Теперь можно и о ночлеге подумать… Вдохнув в последний раз запах хлеба у лотка с выпечкой, я резко развернулась и пошла в сторону спальных улиц.

Дамас был одним из наёмных стражников Десятки, осевших здесь несколько лет назад. Его дом располагался на самой близкой к воротам улице, среди жилищ таких же, как он, наёмников: неброский, но чистый, не новый, но целый – без трещин или прогнивших досок, этот дом был один из немногих, посещать которые для меня было не просто необходимостью, но и… потребностью.

– Рин, – высокий, широкоплечий мужчина сорока с небольшим лет (никогда не спрашивала точную дату его рождения), с чёрными волосами и такими же чёрными глазами, смотрел на меня, стоя в дверях своего дома.

На нём были штаны из грубой ткани и выцветшая майка, некогда бывшая такой же чёрной, как и волосы её хозяина; на ногах были простые вьетнамки, что вызвало у меня лёгкую улыбку… хотя, носи я тяжёлые ботинки по двадцать четыре часа в рабочую смену, я бы тоже предпочла для ног нечто свободное и не ограничивающее поступление воздуха к стопе.

Наверное, Дамас был красив. Я в этом мало понимала. Я знала только одно – он знает обо мне то, что позволяет ему точно так же, как и мне, пользоваться нашим знакомством.

– Дамас, – отозвалась я, решив не тратить время на приветствия, и молча зашла внутрь дома.

– Ты рискуешь, приходя ко мне до темноты, – сказал мужчина, в голосе которого было столько же тепла, сколько и в моём: то есть – нисколько.

Мы знали, кто мы, и мы не видели смысла в глупом проявлении эмоций.

– Что, и ты боишься вашего нового пастыря? – с едва заметным сарказмом поинтересовалась я, доставая из сумки три булки и квас.

Одна ему, две мне и две – на завтра. Я всё ещё не решила, останусь ли здесь надолго, потому не видела смысла выкладывать всё своё сокровище на стол. Хотя я знала – заработок Дамаса позволяет ему баловать себя булками едва ли не три раза в неделю!

Пожалуй, стоит и впрямь задуматься над вступлением в ряды наёмников. Даже за половину платы.

– Его теперь боятся все, – отозвался Дамас, внимательно следя за всеми моими приготовлениями.

– Но не ты, – я подарила ему такой же внимательный взгляд.

– Его должна бояться ты, – чуть мягче ответил стражник.

– Сегодня разве что ленивый не сказал мне об этом, – безразлично отозвалась я, откусывая от хрустящей булки и едва успевая подавить стон наслаждения.

Дамас хмыкнул. Значит, все-таки не успела…

Мужчина прошёл к полкам, грубо прибитым к стене, и достал оттуда две глиняные кружки. Не то чтобы у него не было других, просто Дамас знал, как я отношусь к металлу и пластику. Пить из них – мало приятного, а стеклянной посуды в Мире После почти не осталось.

– Будь осторожнее, ладно? – мужчина придвинул ко мне кружку, полную вкусного напитка, которую я тут же, под его взглядом, и опустошила, не отрывая от него глаз.

– Странно слышать от тебя подобное, – честно ответила ему, начиная разглядывать мышцы на его плечах, вздутые вены на его руках, его широкую шею, его большие, но жёсткие, как я знала, губы…

Я отложила недоеденную булку и встала из-за стола.

– Идём, – сказала мужчине, глаза которого так знакомо потемнели, а зрачки – расширились.

Дамас поднялся вслед за мной, и мы прошли в дальнюю комнату, стены которой были обиты какой-то странной тканью, изолирующей звук. Здесь стояла большая деревянная кровать, застеленная немного выцветшим, но чистым бельём, небольшая тумба и шкаф с оружием.

Я сняла с себя меховой жилет и кинула его прямо на пол, потому что знала – он такой же чистый, как и всё в этом доме. Дамас был хозяйственным мужчиной. Я до сих пор не понимала, почему он не заведёт себе жену?

Вслед за жилетом на пол упала облегающая фигуру кофта темно-зеленого цвета – на ней была пара дырок, но я любила эту вещь, потому расставаться с ней не собиралась…

Вслед за жилетом я стянула с себя новые штаны, оставшись в спортивном нижнем белье. Бегать по лесу в стрингах было так же неудобно, как спать в лифчике с косточками и жесткими чашечками. Подобная роскошь осталась в том, прежнем мире. И как бы ни уговаривал меня Бажен, приобретать нечто подобное для сомнительного удовольствия созерцать свою фигуру в более приглядном виде я считала большой глупостью.

Я подняла взгляд на мужчину и ощутила, как сердце начинает стучать быстрее. Это был один из немногих способов заставить моё тело на самом деле реагировать на что-то. Да, когда я приходила к Дамасу, я ощущала, что я – живая. Что я могу чувствовать, что я могу ощущать…

Мужчина, успевший избавиться от майки, резко подошёл ко мне и двумя грубыми движениями избавил меня от остатков одежды.

– Ты красивая, Рин, – голос Дамаса прозвучал ниже его обычного, разговорного, и в нём появилась так завораживающая меня хрипотца.

Я не знала, как правильно реагировать на комплименты, потому решила промолчать, позволяя ему смотреть на меня, а затем не выдержала и потянулась к его штанам.

– Не торопись. – Дамас схватил меня за руки, останавливая их движение и продолжая смотреть на моё тело. – Я очень давно тебя не видел.

Я знала, что осмотр продолжится недолго, потому позволила ему и это. Тем более мне нравилось, с каким желанием мужчина смотрит на меня – это доставляло мне удовольствие. И это заставляло моё сердце биться быстрее. А в следующее мгновение моё тело уже было уложено на кровать, а остатки одежды – отброшены в сторону, и я почувствовала себя по-настоящему живой…

Это было странно – что на его теле не появляется скверна. Он грешил самым страшным из способов, он должен был быть поражённым этой заразой с головы до пят. Он должен был превратиться в Грешника уже раз десять. Но этого не происходило.

Я не знала, почему остаюсь неподвластной самому главному бичу Мира После.

Скверна. Она появлялась на телах людей в виде небольших чёрных пятен на коже; через несколько дней после появления она могла сойти на нет, если люди полностью переставали грешить и всем своим сердцем отдавались молитвам. Но если человек продолжал допускать грешные мысли в свою голову, через несколько дней всё его тело становилось покрытым скверной, а сам он превращался в Грешника – существо без сознания, разум которого имеет лишь одну цель – разрушение. Разрушение всего вокруг. Иногда даже разрушение самого себя: я частенько видела Грешников с откусанными пальцами или с отсутствием кожи на некоторых частях тела. Они не ведают, что творят, они живут одними лишь инстинктами, вся их сущность есть один сплошной грех. Грешников можно узнать по глазам, окутанным пеленой, почти чёрной пятнистой коже и по резковатым, нелогичным движениям в случае, если на них сохранилась одежда, скрывающая их суть.

Но Грешники были не самой большой опасностью Мира После: да, они убивали людей и чаще всего их ели, но с ними можно было справиться, их можно было убить, – в отличие от…

– Рин, – голос Дамаса вернул меня в реальность, вынуждая посмотреть в черные глаза обнажённого мужчины. – Ты опять надолго задумалась.

– Я хочу ещё, – честно сказала ему и перевернулась, оседлав мужчину.

Его руки с жадностью сжали мои бёдра, а его тело мгновенно отозвалось на моё желание. Я немного задержала взгляд на его широкой груди, покрытой маленькими капельками пота, на его сильных руках, сжимающих мою кожу, на мягких тёмных волосках, спускавшихся туда, где наши тела были почти соединены в единое целое… Дамас резко поднял меня вверх и так же резко опустил вниз, вынуждая вскрикнуть от чувства наполненности. А затем мы оба отдались ощущениям, забывая про время, сон и еду.

Через несколько часов я лежала на груди мужчины и смотрела на мягкое пламя свечей, расставленных по периметру комнаты. Тени не доберутся в дом, но защита от них должна держаться всю ночь – это был один из законов, по которому существовал Мир После.

Тени – самая большая угроза для тех, кто выжил. Они появляются из темноты, никогда не передвигаются по одиночке и никогда не оставляют после себя живых. Только седых и сумасшедших. Что это за напасть, мир так и не разобрался, но с ней бороться намного сложнее, чем с Грешниками: леса вокруг деревень вырублены подчистую, а газ – самый дорогой товар Мира После. Газ есть в городах, а в деревнях есть только огонь и древесина, и надежда на то, что этого хватит для защиты от Теней.

Дамас мягко поймал мою ладонь и легко сжал за запястье.

– Почему ты не снимаешь гловы[1]1
  Здесь и всегда: сокращение от «гловелетт».


[Закрыть] даже здесь, со мной? – Он погладил подушечкой большого пальца мягкую чёрную кожу, а я впервые за долгое время пожелала, чтобы она не скрывала мою собственную. – Что они скрывают?

Я попыталась высвободить свою руку, но Дамас был сильнее.

– Есть такие секреты, незнание которых сохранит тебе жизнь, – негромко сказала ему, сжимая ладонь в кулак.

– Это странно, что у тебя есть секреты даже от меня. – Дамас посмотрел мне в глаза, и я сочла нужным прямо встретить его взгляд.

– Это естественно, что у меня есть секреты даже от тебя, – уверенно сказала я, глядя в его чёрные расширенные зрачки.

Дамас несколько секунд позволял мне заявлять права на личную территорию, а затем притянул к себе и почти придавил к кровати своим огромным телом.

– Ты доверяешь мне свою жизнь, приходя в мой дом, но не можешь доверить маленького кусочка кожи, спрятанного под перчатками? – его лицо было спокойно, но я видела недовольство в глубине его глаз.

– Да, – прямо ответила я.

Он был мне дорог. Я не хотела терять его из-за своей мягкотелости. К тому же он был прозорлив – ещё никто не задавался вопросом, почему мои кисти почти скрыты под мягкой чёрной кожей, – и умён. А ещё – добр. А таких в Мире После было не так много. К примеру, я знала только одного…

– Ты глупая, Мира, – тихо произнёс Дамас; я резко рванула из-под него, но мужчина удержал.

– Не называй меня так, – жестко произнесла, впервые проявив к нему недобрые чувства.

Мира – имя девочки, которая выжила в Мире После. Рин – это сокращение от моей фамилии и моё новое имя. Мира была слаба и допускала много ошибок, но именно она встретила однажды Дамаса. Встретила и пошла за ним. Доверилась ему и не прогадала. Дамас научил меня метать кинжалы и драться. Мне тогда было около двадцати двух, а ему – чуть больше тридцати пяти. Мы начали спать друг с другой сразу же, как только поняли, что на наших телах не появляется скверна.

Наверное, мы какими-то образом подходили друг другу. Я не знала. И Дамас не знал.

Но он знал, как мне не нравится вспоминать о том времени, когда я была слабой, ни на что не пригодной девчонкой, сбежавшей из Города и выжившей, вопреки логике нового мира.

Дамас склонился над моим лицом и грубо поцеловал в губы – я, как могла, сопротивлялась, но потом сдалась и позволила ему вновь завладеть всем моим существом. Это было нечестно, он знал, что поцелуи были запрещены между нами. И он знал, что мне было сложно противостоять ему – когда моё желание ничуть не уступало его желанию…

Под утро я была не выспавшейся, но полной сил и энергии. Дамас умел заряжать меня на неделю вперёд, но сегодня я почему-то не хотела уходить от него. Я хотела остаться – и это пугало. Я бесшумно встала с кровати и прошла в ванную комнату. Благодаря бойлерам, закреплённым на стенах, здесь было подобие душа, естественно, вода была прохладной – но я не прихотлива в вопросах комфорта. Туалет располагался здесь же и сделан был специально для меня – я не могла рисковать жизнью Дамаса, разгуливая по его лужайке ранним утром.

Заниматься любовью могли только супружеские пары, брак которых был одобрен местным пастором, – такая связь была богоугодной и считалась священной. Всё остальное – грех.

И в обычных случаях на телах таких грешников появлялась скверна, словно демонстрируя всему миру – смотрите! Эти люди согрешили!

Похоть. Один из семи смертных грехов.

Я прикрыла глаза и прокрутила вентиль – прохладная вода тут же смыла все мысли из моей головы. Все, кроме одной – Дамас почему-то тоже остаётся здоровым. Неужели наша связь считается богоугодной и без согласия пастора?…

Но ведь я точно знала: вся эта пасторская деятельность – не что иное, как фикция. Пребывая в постоянном состоянии страха, люди не будут грешить – вот и вся философия нового времени.

Однако скверна появлялась всегда – это было проверено миллиардами жизней…

Когда тело было высушено чистым полотенцем, я с удовольствием натянула на себя такую же чистую высохшую одежду: где-то в середине ночи Дамас поднялся и выстирал мои вещи, пока я спала. Он всегда так делал. Он заботился обо мне.

На кухне меня встретила недоеденная булка, прикрытая салфеткой, и вчерашний квас, а ещё овощи с его личного огорода. Он меня баловал.

– Куда ты теперь? – негромко спросил мужчина, появляясь в проёме двери.

– Думаю устроиться наёмницей здесь в Десятке.

– Тебя не возьмут. Денег не хватит, – усмехнулся мужчина и сел на табурет напротив меня.

– Я попрошу полсуммы, – отозвалась я.

– Зачем тебе это? – Под его пристальным взглядом я немного стушевалась, но быстро взяла себя в руки – до тех пор, пока он не произнёс следующие слова: – Оставайся со мной.

– И выйти за тебя замуж? – не глядя на него, спросила я.

– Что в этом плохого? Наша связь итак не поражена скверной. Мы идеальны друг для друга, – без интонаций произнёс мужчина.

– Я не уверена, – коротко ответила я.

Я действительно была не уверена, что это то, что мне необходимо – осесть в одной из деревень до конца своей жизни. Мне слишком дорога была моя свобода.

Но, кажется, Дамас воспринял мои слова иначе. Он потемнел лицом и отвернулся от меня.

– Я пойду. – Я поднялась из-за стола и подхватила свою сумку с лавки. – Сообщу тебе, если смогу устроиться в охрану деревни.

– Сегодня я выйду на службу. Найдёшь меня на воротах.

Я вспомнила о небольшой деревянной башне, что возвышалась над стенами, где располагалась смотровая для стражников, и кивнула. А затем вышла из его дома, не говоря больше ни слова.

Деревня только начала просыпаться, потому народу на улице было мало, и я не сразу заметила, как косятся на меня местные жители – для той, что всегда является гостем в небольших поселениях, я стала слишком беспечной…

– Ты видела, откуда она вышла? – шепнули со стороны моего правого плеча.