Текст книги "Лаборатория зла"

Глава 5. Доктор Громов вводит в курс дела

Прогуливаясь по комнате взад и вперед, Лера внимательным взглядом окидывала окружающих ее людей. Она ходила от стенки до стенки – между кроватями, иногда она осторожно выходила в коридор, окидывая быстрым взглядом находящихся поблизости людей, и тут же шныряла обратно в комнату, не желая привлекать к себе излишнее внимание. Она не хотела, чтобы кто-то видел ее повышенный интерес к находящимся здесь людям.

Рядом семенил доктор Громов, которого, по всей видимости, забавляло ее поведение. Порой он останавливался, ожидая, когда она пройдет привычную часть своей траектории и вернется обратно, насмешливо наблюдая за ней и тихонько посмеиваясь, что, впрочем, ее не обижало – она была слишком озабочена изучением общества, в котором оказалось.

При всей своей насмешливости доктор Громов не терял нити их беседы и продолжал разговаривать с ней вполне серьезно, терпеливо объясняя ей, что к чему.

– Вот, посмотри, – сказал он почти шепотом, косясь на женщину, лежащую на кровати под номером 3 (Лерина кровать имела номер 12), – Это Эльвира Борисовна – тебе, возможно, стоит обратить на нее некоторое внимание.

– Да, я знаю ее, – тихонько отвечала ему Лера, поглядывая на спящую женщину, – Я уже успела с ней познакомиться. Хотя она практически не разговаривает, и общаться с ней крайне сложно. По-моему, она очень плохо себя чувствует, все время проводит в постели и очень редко подает голос.

– Нет, нет, она не спит, в том-то все и дело! – заверил ее доктор Громов, – Она хочет казаться слабой и обессиленной, чтобы ее не трогали, но на самом деле она не спит, уж я-то знаю. Она полна сил и только ждет подходящего момента, чтобы улизнуть отсюда.

– Правда? – Лера повнимательнее присмотрелась к Эльвире Борисовне, которая на самом деле выглядела совсем слабой, казалось, что ей вообще было трудно шевелиться, не говоря уж о том, чтобы встать, – Вы уверены?

– Ну конечно. Она знает, как можно выбраться отсюда, и готовит план.

– Она знает, как выбраться? – Лера удивленно расширила глаза, – И как же? Здесь есть еще какой-то выход?

– Есть. Но где он находится и как к нему попасть, не знаю даже я.

– Как? Как такое может быть? Неужели в этом месте может быть что-то такое, чего можете не знать вы, но что при этом будет известно кому-нибудь из заключенных? Как такое возможно?

– В этом месте, девочка моя, я не начальник. Поэтому здесь есть секреты, которые недоступны даже мне. А Эльвира Борисовна, я знаю, каким-то образом разведала часть секретной информации. Пока еще я и сам не знаю, как ей удалось это сделать. Но она готовит план побега, это точно.

– Вы думаете, она посвятит меня в этот план? Но как я могу заполучить ее доверие?

– Никак! – он всплеснул руками, – Ни в коем случае не пытайся узнать у нее напрямую, как можно выбраться отсюда. Она очень агрессивна и самонадеянна, и ни в коем случае не допустит вмешательства в ее планы. Если она поймет, что ты знаешь про нее столь важную информацию, она, будь уверена, попытается от тебя избавиться любым путем. Будь умнее, действуй осторожно. Заговаривай с ней предельно аккуратно, попытайся выведать из нее информацию как бы невзначай, исподтишка. И следи за ней – может, тогда и получится заметить что-нибудь, что может тебе пригодиться. Только не забывай про осторожность, я прошу тебя, это очень важно! Она действительно на самом деле является очень своенравной и агрессивной женщиной, и в противном случае от нее можно ожидать любой жестокости.

– Хорошо, – Лера неуверенно продолжала рассматривать Эльвиру Борисовну, ей было трудно поверить, что эта на первый взгляд слабая и неповоротливая женщина может быть агрессивной.

– И не смей сомневаться в моих словах! – воскликнул доктор Громов, – Или, может, у тебя есть основания доверять кому-нибудь другому вместо меня? Если моя помощь тебе не требуется, я могу удалиться, тем же лучше для меня. Меньше мороки! Как будто мне, в конце концов, больше заняться нечем, кроме как спасать таких глупых девчонок, как ты.

– Нет, нет! – она отвернулась от Эльвиры Борисовны и умоляюще посмотрела на доктора Громова, – Простите меня. Я не хотела вас обидеть, доктор Громов! Я знаю, что вы мой единственный друг, и я доверяю только вам. Не сердитесь на меня. Просто ваши слова показались мне таким неожиданными. Я немного удивилась, вот и все.

– Ну хорошо, – доктор Громов, по своему обыкновению, уже успел позабыть свою обиду и уже снова пребывал в лучезарном настроении. – Смотри дальше, – он указал рукой на кровать номер 4, где восседала девушка, которая, несмотря на то, что тоже находилась в этом месте в качестве заключенной, похоже, нисколько не переживала по этому поводу, – Вот с этой дамой тебе тоже стоило бы быть поосторожней.

На этот раз Лера разумно решила промолчать, не выражая открыто своего удивления, дабы не обидеть опять доктора Громова, снова поставив под сомнение свое к нему доверие. Клавдия, а эту девушку звали именно так, это Лера уже успела узнать, действительно держала себя высокомерно и несколько грубовато, но ожидать от нее какого-нибудь опасного деяния Лере тоже не приходило в голову. Ее удивляло то, что, несмотря на свое положение, Клавдия выглядела веселой и в целом довольно жизнерадостной. Целыми днями она занималась тем, что ухаживала за своей внешностью, словно в данном заведении это имело хоть какое-то значение, или же слонялась по комнате, тормоша всех, на кого падал ее взгляд, поддевая всех своими словами – язык у нее был острый, и ее зачастую сердило то, что заключенные обращали на нее недостаточно, на ее взгляд, внимания. Но обращать на нее внимание действительно не имело смысла – находясь здесь, нужно было беспокоиться о своем благополучии, иначе выживание в стенах этого здания было бы невозможным, а Клавдию совершенно не волновали вопросы подобного рода. Она вела себя так, словно чувствовала себя в полной безопасности, разговоры ее были пустыми, беспечными, а потому общение с ней не имело, как казалось Лере, никакого смысла, она могла скорее только отвлечь от важных раздумий, но уж никак не помочь. Клавдия не оставляла без внимания даже работников этого заведения – всякий раз, когда к ним в комнату заходил кто-нибудь из так называемых врачей, она радостно вскакивала с кровати и подбегала к человеку, оживленная тем, что, возможно, при помощи вошедшего можно было как-нибудь развлечься – появление человека в белом халате все же вносило какое-то разнообразие, которое всегда настораживало Леру, но в Клавдии это, похоже, вызывало исключительно положительные эмоции.

– Как твои дела, а? – спрашивала она всякого, кто заглядывал по каким-то своим делам к ним в комнату, – Что мне расскажешь интересного? Расскажи!

– Клавдия, не мешай, – отвечала ей девушка, которая, как правило, разносила препараты (а делала она это с таким ангельским видом, словно действительно занималась чем-то хорошим, словно она правда лечила людей от каких-то тяжелых заболеваний, а не несла им смерть – что за люди, подумать только!).

Услышав это, Клавдия всякий раз возмущалась и продолжала ходить за ней следом по комнате, обиженно дергая за рукав:

– Как это, а? Ну расскажи что-нибудь, расскажи? Расскажи!

– Клавдия, иди в свою постель, – отвечали ей всякий раз, отчего она становилась еще обиженнее и, отстраняясь от своего несостоявшегося собеседника, хмурилась:

– Как в постель, почему в постель? – к слову говоря, речь ее шла почему-то очень быстро, и понять ее порой было крайне сложно, лишь по обрывочным словам можно было сделать предположение о том, что она говорит. Хотя понимать весь смысл сказанного Клавдией особо не требовалось, в большинстве случаев уже и без слов было понятно, чего ей хотелось, а хотелось ей почти всегда одного и того же – чтобы ее развлекали, – Ну и ладно! – обиженно фыркала она, закатывая глаза и надувая губы, – Ну и пожалуйста! Не хотите со мной разговаривать – и не надо, вам же хуже!

– И не сомневаюсь, Клавдия, и не сомневаюсь, – улыбалась разносчица препаратов, не поднимая на нее глаз.

Клавдия стояла посреди комнаты – так, чтобы все, находящиеся здесь, могли ее видеть, гордо скрестив руки на груди и поднимая глаза к потолку:

– Ну и не надо, вам же хуже! Вы даже не понимаете того, кто я такая и чего вы лишитесь, не общаясь со мной! Тупицы!

С этими словами она всегда возвращалась в свою постель и еще долго сидела там, обхватив руками колени и раскачиваясь из стороны в сторону, хмуро оглядывая всех присутствующих и что-то недовольно тараторя себе под нос. Так продолжалось до тех пор, как кто-нибудь другой не привлекал внимания Клавдии или она не находила себе другого занятия, кроме того, как ругать того, кто отказался с ней разговаривать – все равно на ее сердитое бормотание мало кто обращал внимания.

Пару раз она успевала подойти и к Лере, все с теми же предложениями – рассказать ей что-нибудь интересное или послушать о том, «кто она», но, находясь рядом с Клавдией, Лера всегда молчала, глядя на нее настороженно, и, по-видимому, по причине такой ее необщительности, Клавдия быстро теряла к ней интерес и, махнув рукой, отходила в сторону: «Тупицы!» – и шла к кому-нибудь другому, дабы поведать о том, «что она из себя представляет».

Сказать по правде, Лера считала, что над Клавдией уже успели неплохо поработать, а потому она попросту отупела, а потому не чувствовала ни страха, ни потребности что-то изменить. Она просто не могла вполне осознать все происходящее. Но доктор Громов заверил Леру в обратном: он сказал, что как раз она все прекрасно понимает, просто дело все было в том, что Клавдия, как оказалось, как раз была одной из тех, на кого опыты произвели положительное действие – она успела встать на первую ступень лестницы, ведущей к высшему разуму, а потому страшно возгордилась и постоянно пыталась найти возможность попрактиковать новоявленные способности и продемонстрировать их остальным, презирая их за то, что у них их нет.

– Но дело в том, что она еще не умеет ими пользоваться. Хотя их еще не так уж и много. По крайней мере, прогресса мы пока не видим, – объяснил доктор Громов, – Она только заметила, что у нее они есть, и порой у нее получается непроизвольно выкинуть что-нибудь… этакое. Честно говоря, мы не особо на нее надеемся, мы не уверены в том, что уровень ее интеллектуального развития позволит ей стимулировать новые функции, но это, в общем, не исключено. А потому будь готова к тому, что она может сделать что-нибудь необычное. Она горделива, и, если ты ей не понравишься, последствия могут быть совершенно непредсказуемыми.

Все еще боясь снова чем-нибудь не угодить доктору Громову, Лера снова промолчала, лишь мельком бросив взгляд на восседающую на кровати «следующую ступень эволюции», которая снова раскачивалась из стороны в сторону, и перевела взгляд на следующего персонажа, на которого указывал ее неугомонный наставник.

– Смотри, смотри! – радостно воскликнул он, указав на девочку, сидящую в самом углу комнаты, на кровати № 8. Бодро подбежав к ней, он тыкнул пальцем левой руки прямо в нее, но девочка не обратила на него никакого внимания. Лера, несколько стесняясь, подошла к ней, окидывая ее робким взглядом, чувствуя некоторую неловкость за откровенную бестактность доктора Громова. Но девочке, которую звали Алина, казалось, было все безразлично – она настолько была погружена в свои переживания, что словно бы не реагировала ни на что вокруг. Она была совсем маленькая – казалось, на вид ей было лет пятнадцать, не больше, отчего Леру охватывал холодный ужас, и она вся обмирала, пронзенная холодным сгустком, материализовывающемся внутри: неужели эти сволочи, в чьем плену она очутилась, бессердечны настолько, что проводят свои ужасные опыты даже на детях? Сколько она ни видела Алину, та всегда сидела в своем углу, на кровати, вся сжавшись в такой жалобный и беззащитный комок, отчего острое чувство сожаления и горечи захватывало Леру полностью, и она чувствовала, как к горлу ее откуда-то снизу подступает ком, готовый в любую минуту разразиться потоком отчаянных слез, исполненных горечи и отчаянной ненависти.

– Не вздумай распускать сопли! – строго сказал ей доктор Громов, словно предугадывая ее мысли, – Нельзя быть такой слабохарактерной. Или я в тебе все-таки ошибся?

– Нет, нет, что вы, – Лера поспешно сглотнула, с трудом протолкнув образовавшийся в горле липкий комок обратно, вниз по пищеводу. Она поспешно опустила глаза, чтобы проницательный взгляд доктора Громова не успел уловить в них искорки страха. Все-таки она безумно боялась этого странного человека, и даже не сколько его самого, сколько она опасалась сделать какое-нибудь неверное движение, сказать даже безобидное слово, которое непредсказуемый доктор Громов может расценить на свой прихотливый лад, после чего все-таки окончательно разочаруется в ней и в самом деле раздумает ей помогать. Она была готова оказывать ему беспрекословное послушание, но с его неугомонным характером никогда нельзя было знать наверняка, что он выкинет в следующую минуту, рассердит она его или нет.

– Не нравлюсь – могла бы поискать себе другого помощника. Посмотрел бы с удовольствием, как бы ты его здесь нашла, – откликнулся доктор Громов, забормотав себе под нос – но на сей раз все же беззлобно, скорее даже обиженно, – Или – хочешь, подыхай здесь, как было уготовано тебе изначально – мне, в общем, все равно. Я всегда найду, чем заняться…

Что доктор Громов найдет, чем заняться, не вызывало у Леры никаких сомнений, с его характером иной вариант казался почти невозможным. Лера покосилась на своего сварливого спутника несколько удивленно – ей уже не в первый раз казалось, что он умеет читать ее мысли. Наверное, находясь здесь, в такой стрессовой ситуации, она стала слишком мнительной.

– Смотри! – по своему обыкновению уже забыв о своей недавней обиде, доктор Громов уже снова прыгал вокруг бедной Алины, восторженно тыча в нее пальцем, – Смотри – вот это – явно один из неудачных плодов эксперимента. В данном конкретном случае с этим экземпляром произошла неполадочка – эволюция дала обратный ход. Девочка окончательно отупела, она совсем ничего не соображает. Впрочем, – бросив на нее последний взгляд, ставший вдруг презрительным, доктор Громов надменно отвернулся, – Не стоит тратить столько времени на такую ерунду. Она все равно скоро умрет, так что от нее нет ровно никакого толку. Несколько забавный продукт научных отбросов, только и всего.

Лера мужественно сглотнула еще один ком, в котором липко сжались в один мерзкий сгусток столь неприятные ей слова, как «экземпляр», «неудачный плод эксперимента», «ерунда» и «забавный продукт научных отбросов». Ей было неприятно, что доктор Громов так отзывается об Алине – Лере она казалась совсем несчастной. Она сидела сгорбившись, не меняя позы, обхватив исхудавшими руками свои костлявые колени, на которые спадали клоки ее спутанных светлых волос, и взгляд ее светлых неподвижных глаз, в которых застыло выражение беспомощности и страдания, был устремлен в пустоту. Однако Лера уже привыкла к выпадам доктора Громова, невольно вспоминая, что еще совсем недавно она сама получила статус «глупого существа» и «материала», от чего она, кстати, сделала выводы, что ей, в общем, еще повезло. К тому же, она уже взяла за правило ни в чем не перечить доктору Громову, даже мысленно, поэтому покорно перевела взгляд на следующую кровать, к которой уже успел подскакать ее неуемный друг.

– Познакомься – это Мариночка.

Лера послушно перевела взгляд на девушку, сидящую на кровати под номером 2. Она давно обратила внимание на эту худощавую черноволосую девицу, наблюдая за ней краем глаза. Та все время сидела на своей кровати, уставившись прямо перед собой и беспрестанно бормоча себе что-то под нос. Она немного побаивалась ее, но сейчас, приободренная присутствием бесстрашного доктора Громова, в первый раз взглянула на нее в упор.

Мариночка среагировала мгновенно.

– Чего уставилась? – злобно воскликнула она, резко вскочив с кровати, впившись в нее разъяренным взглядом, отчего Лера машинально отшатнулась, – Кишки навыворот?

Лера не поняла смысла столь глубокомысленного изречения, но на всякий случай отошла в сторону, что невероятно позабавило доктора Громова. Мариночка некоторое время оставалась стоять на месте, выкрикивая ругательства, большая часть которых была нецензурной, смысла которых Лера понимала не до конца – впрочем, это, вероятно, было к лучшему – так они были нелепо связаны между собой, а затем снова опустилась к себе на кровать, вновь уставившись прямо перед собой и погрузившись в свое тихое бессвязное бормотание.

– Обожаю Мариночку, – хихикнул доктор Громов, – Из нее, вероятно, выйдет толк. Но ты, пожалуй, все-таки держись он нее подальше. Тебе, несомненно, есть, чему у нее поучиться, но все же тебе следует быть с ней поосторожнее, а то можно и получить по лбу, – он развеселился еще больше, – А тебе, наверное, не стоит портить свое хорошенькое личико. Кто знает – может, оно тебе еще и пригодится. Ведь, возможно, ты выживешь.

Последние слова доктор произнес так беспечно, словно речь шла о каких-то обыденных вещах – это звучало примерно как «возможно, завтра будет солнечная погода» или «сегодня, наверное, на ужин подадут макароны».

Кстати говоря об ужине, Лера неожиданно обратила внимание на то, что, оказывается, изрядно проголодалась. Это, впрочем, было неудивительно, ведь она, вероятно, не ела еще ни разу с тех самых пор, как попала в это ужасное место.

– Потерпи, – откликнулся доктор Громов, снова словно бы в такт ее мыслям, – Еда – это не самое главное в жизни. Уж кому-кому, а тебе следовало бы быть благодарной за то, что у тебя хотя бы есть эта самая жизнь. Несмотря на то, что она совсем никчемна. А еда – это лишь низшая потребность, и если ты часто чувствуешь потребность набить себе желудок, то у тебя вряд ли есть хоть какие-нибудь шансы достигнуть хоть мало-мальского прогресса. Хотя представить тебя в облике существа высшего разума – это поистине смешно, – Он снова развеселился, – И потом – задумайся над тем, что я еще не успел тебе объяснить, что здесь можно есть, а что нельзя. Или ты собираешься поглощать все подряд, не задумываясь о том, что в еду могут быть подсыпаны препараты?

– Об этом я не подумала, – испуганно ответила Лера и тут же прикусила губу, остерегаясь того, что доктор Громов опять на нее рассердится.

Но этого не произошло.

– Не сомневаюсь, – заявил он, с насмешкой отмахнувшись от нее рукой, – Другого я от тебя и не ожидал. А ты подумай о том, что, между прочим, часть лекарств не составляет никакого труда добавить в еду заключенным – большинство из них безвкусны, а если некоторые и имеют какой-либо привкус, то истощенные люди все равно не заметят его, измученные голодом, страхом и слабостью. К тому же, мало кому приходит в голову проявлять бдительность при потреблении продуктов.

Пока Лера пыталась осознать услышанное и оправиться от шока, вызванного в наибольшей степени все-таки действительным осознанием своей глупости (Действительно, как она могла не подумать про еду? Находясь в этом месте пусть небольшой, но уже вполне впечатляющий промежуток времени, она уже должна была бы понять, что здесь нужно быть предельно осторожной при каждом движении и не доверять никому. Наверное, доктор Громов был прав, когда заявил ей о том, что она слишком глупа, чтобы остаться в живых, не прибегая к его помощи. Вероятно, без доктора Громова она погибла бы чуть ли не сразу, как попала в это место.), доктор Громов скакал рядом, заглядывая в лица лежащих в комнате обессилевших, обезумевших, изможденных людей. Но рассуждать длительное время о своей никчемности Лере не удалось – из раздумий ее неожиданно вырвал доктор Громов. С характерной для него резкостью подскочив к Лере, он тут же возбужденно дернул ее за рукав и указал на девушку, лежащую на кровати № 6, что стояла прямо посередине комнаты, что изрядно мешало перемещаться в пространстве этой камеры и добавляло неудобств, усугубляя ощущение некомфортности и отвращения к происходящему. Впрочем, учитывая обстоятельства, это было не так важно.

– Смотри, смотри! – радостно зашептал доктор Громов, указывая на девушку, лежащую на этой кровати, но тут же переменился в лице и сердито сдвинул брови, глядя на Леру, – Эй! Ты что, не слышишь?

– Слышу, слышу, – прошептала Лера с таким трудом, что даже не была уверена, что ее собеседник услышал ее, и даже страх того, что ее наставник опять рассердится на нее, в этот раз не мог пересилить потрясение, вызванное увиденным.

Несчастная девушка лежала, скрючившись под одеялом так, что, казалось, ей было больно пошевелиться, и стонала так жалобно, что у Леры на глаза наворачивались слезы, когда она глядела на нее. Волосы ее совсем свалялись и разметались по подушке так, что лица совсем не было видно – все, что могло предоставить ее образ, это были ее неестественно скрюченная под одеялом фигура и этот слабый душераздирающий стон – стон человека, глубоко страдающего от ощущения невыносимой боли и отчаяния, стон человека, слишком обессилевшего для того, чтобы далее терпеть эту боль. Стон человека, который умирает. Который не хочет умирать, но, не в силах далее терпеть эту невыносимую, отчаянную муку, обезумевшего от горя, от осознания собственной слабости и безысходности ситуации, начинающего понимать тот ужасный факт, что при таких обстоятельствах смерть будет скорее избавлением, чем нежелательным исходом. Девушка эта стонала тихо-тихо, едва слышно, но от этого, возможно, это звучало еще более мучительно, чем если бы она кричала громко. Если человек может стонать громко – значит, у него есть на это силы. Она лежала совсем тихо, поджав под себя всю свою худощавую фигуру, и стонала, стонала, беспрерывно стонала. Неожиданно стон ее начал усиливаться и становиться все громче и громче. Ее бессвязная речь становилась все отчетливее и, сквозь край одеяла, которым было прикрыто ее лицо и упавшие на него пряди свалявшихся волос, уже можно было разобрать обрывки отдельных фраз, которые прерывались сдавленными рыданиями:

– Сволочи… Сволочи… Нет! В покое… Он туда не пошел. А я? Оставьте. Да! Да… Брось! Зачем? Сволочи…

В конце концов, после глубокого вздоха, девушка замолкла, совсем, казалось, обессиленная, после ее речь снова возобновилась, но была столь же тихой, как и до этого, и снова разобрать было ничего невозможно. До тех пор пока стон ее не усиливался вновь и тональность ее голоса не повышалась опять, что, впрочем, не имело никакого смысла, потому что понять смысла ее речи было все равно невозможно.

«Они, наверное, уже совсем извели, измучили ее», – подумала Лера, и ее охватила такая глубокая тоска, вызванная неподдельным участием к бедной девушке и страхом за свое собственное существование, что на глазах ее выступили слезы.

Тут девушка резко дернулась, отчего край одеяла слетел с одного ее предплечья, открывая взгляду ее худую руку с припухшими следами инъекций на вене, окруженной синевато-фиолетовой кожей, и Леру охватил еще больший ужас, когда она увидела, что руки ее привязаны к кровати. Она сглотнула. Ее тоже поначалу привязывали.

– Не ныть! – шикнул доктор Громов, начиная раздражаться.

Лера взглянула ему в лицо, но изображение его как будто не было принято ее сетчаткой глаз – такую внезапную пустоту она ощутила, такую беспомощность.

«Могу ли я как-то ей помочь?» – в отчаянии подумала Лера, глядя на доктора Громова и уже заранее предвидя его ответ.

Доктор Громов прикрыл глаза и покачал головой.

– Нет, – сорвалось с его губ.

«Она умрет?» – спросила Лера все так же, мысленно.

На этот вопрос она тоже уже знала ответ.

– Да, – ответил доктор Громов.

«Со мной, вероятно, может случиться то же самое?».

– Да.

«А где все те люди? Где остальные люди – те, что лежали раньше в этой комнате на других кроватях? Ведь кровати, кажется, все были заняты, а теперь половина комнаты пуста. Неужели… неужели с ними уже произошло самое страшное? Неужели… их убили?»

Доктор Громов молча смотрел на Леру в упор. На этот вопрос она уже тоже знала ответ.

Лера закрыла лицо руками и опустилась на колени, прямо на холодный обшарпанный пол противно-бежевого цвета.