Текст книги "Хищник"

Клыки смотрели на меня из угла автобуса, с задних сидений. Существо, которому они принадлежали, не имело ни лица, ни даже тела; серым пятном оно растворялось на фоне синих кресел в жёлтую точку. Раздался утробный звук, словно у трактора заурчало под капотом. По серому полу к клыкам вели скользкие бесцветные дорожки, и люди проходили мимо, а капли кофе, чая, крошки пончиков падали вниз, сливаясь с ними, и либо прилипали к чёрным подошвам, либо скользили в угол: длинными когтями существо загребало их под себя.

Неужели никто этого не замечает?

Я вышла у парка. Существо стояло под одним из деревьев, расставив в стороны лапы с двумя длинными когтями – в тени его глаза подсвечивались голубым. Казалось, они мне даже улыбались, и существо добродушно смеялось. Но оно хотело моей смерти, и я знала это наверняка. Я слышала, о чём оно думает, я знала, что оно не желает мне добра. Иначе быть не могло, как бы сердце ни пыталось убедить меня в обратном.

«Ведь ты сама его выбрала».

«Неправда».

Я сделала шаг в сторону – оно зеркально его повторило. Я подняла голову, вздёрнула подбородок, пытаясь придать себе уверенности – а существо засмеялось, повторив моё движение. Волосы застыли на моём затылке, а лоб покрылся горячей испариной.

Один шаг вперёд, мелькнуло в голове, один шаг вперёд, один удар – и ты сможешь с ним справиться. Скажи, что можешь это сделать. А хочешь ли? Оно пропало из виду, юркнуло за деревья и испарилось. Я оглянулась по сторонам и тяжело выдохнула: пузыри слизи, только что лопавшиеся в лужах, исчезли, оставив после себя лишь грязные серые пятна, которые никто, кроме меня, не замечал.

Ускорив шаг, я сделала музыку громче.

Я помнила, как его когти ночью скребли по моему лбу и щекам, вычерчивая какие-то символы; как с утра, взглянув в зеркало, я не поняла, почему на коже не осталось царапин. Я чувствовала запах крови, я слышала, как слизь капает с его клыков. Я чувствовала его скользкие поцелуи на своих губах, колючее лицо, прижимавшееся к моему; я знала, чего он хотел. Я видела смятые простыни и разорванные подушки, пух в моих волосах. Я даже знала, что посреди этого кошмара кто-то крепко сжал мою руку, а когда я резко обернулась, чтобы понять, кто это был, он исчез вместе с существом.

Как будто это был один и тот же человек.

– А я ведь предупреждала вас. Говорила, что это опасно. Нездорово – при вашем-то эмоциональном фоне. Нарушает стабильность. Как бы не нарваться на нервный срыв. Да и так снижает производительность! – мой психотерапевт, грузная молодая дама с мешками под глазами, тяжело вздохнула, как вздыхают старушки, когда у них ломается телевизор. – Как вам не стыдно?

– Чего именно я должна стыдиться?

Она закусила кончик ручки.

– Вы много думаете. Вы влюблены в человека, который не ответит вам тем же. И не потому, что не хочет – а потому что не может. Ведь вы не станете его заставлять, верно? Не врите мне – я знаю, что у вас на уме. Девушки вашего возраста только об этом и думают, хотя впереди у них так много новых встреч и опыта… – Она учтиво наклонилась, очевидно, решив, что её слова задели меня за живое – и не безосновательно. Её голос стал мягче, и она даже улыбнулась. – И я знаю, что вы выше этого. Вы – хороший человек, хотя и глупый. Просто не выросли ещё. Но это нормально. Всё проходит, и это пройдёт.

Я потупила взгляд. Как она узнала? Ведь я ни словом, ни делом не могла себя выдать. Да, существо это появилось лишь тогда, когда в жизни появился тот, кого мне по глупости своей захотелось полюбить. Пристать к нему, мелькать перед глазами, прятать взгляд – просто чтобы вести себя по-девчачьи. Быть может, я просто хотела притвориться в него влюблённой, чтобы не было скучно и страшно одиноко по ночам, кто бросит в меня за это камень? Вы же знаете девушек – им всегда ужасно одиноко, как бы они ни пытались доказать обратное. Если вам девушка говорит, что ей хорошо в полном одиночестве, бегите; перед вами – чудовище.

Но я тщательно за собой следила, отвлекалась, больше внимания уделяла себе. Оставалась собой, не сливалась с другим человеком. Я не тонула, хотя трясина затягивала, а водоросли обволакивали лодыжки. Дно, хотя и растворялось под ногами, было крепким. Так что – выходит, всё было бесполезно?

Она протянула вперёд руки и крепко, подбадривающе сжала мои пальцы. Глаза её говорили: «И я через это прошла. Мы все через это проходим». Всё проходит, ну да, как же. Когда? «Вот только вас чудовища не преследуют», хотелось ответить мне, и я сжала все мышцы лица, лишь бы ничем не выдать своё недоверие или страх того, что у меня ничего не пройдёт. Случай-то необычный. Вслух она произнесла:

– Слушайте меня. Всё в вашей жизни проходит. И это – тоже пройдёт.

– Ну да, так говорят. Но вы знаете, как с этим справиться? Как ускорить процесс?

Она лишь пожала плечами, тем самым говоря, что ничего в этом мире не знает, а сидит здесь лишь потому, что ей платят хорошие деньги за пустые слова, и клиенты дарят кубинские сигары, которые она ни за что не могла бы купить, работай она продавцом-консультантом в модном бутике. Но и за это я была ей благодарна – в конце концов, я никому не могла рассказать о том, что видела. Никто не должен был знать, кроме неё – совершенно чужой мне женщины.

– Пейте больше пива. Именно пива, не пивных напитков. Пиво расслабляет – и хорошо развязывает язык, а от суррогата вы можете заболеть. Вам, в вашем возрасте, это вредно, к тому же, с такой хиленькой нервной системой. Пиво освобождает вашу душу. Вам станет легче. Вы сами поймёте, когда попробуете.

Когда я вышла из клиники, голубые глаза сверкнули на меня из-под крыши автобусной остановки напротив. В то же мгновение рядом остановилась машина, закрыв их от меня, и Существо исчезло. Потеплее запахнув пальто, я поспешила домой, натянув перчатки, и крепче сжала в руках телефон. Играла музыка, я закрыла глаза и ничего вокруг себя не видела.

Из этого ли сделаны сладкие сны? Кто я такая, чтобы им сопротивляться?

Лица смазались в одно большое скользкое пятно и медленно стекали на тротуар.

Стоял декабрь, и чёрные прямоугольники неожиданно стали белыми. Существо не одевалось тепло, хотя иногда мне казалось, что на голову оно надевает капюшон с коричневым мехом – и смотрит на меня из-под тонких ворсинок; а урчание в его животе всё продолжается. Оно голодно, оно хочет моей смерти, моей крови. Почти с надеждой я оглядывалась по сторонам в поисках его пристального взгляда – он всегда заставлял что-то внутри меня трепетать. Хотя бы так. Так я знала, что душа моя не замёрзла, и я всё ещё что-то чувствую.

Психотерапевт с каждым разом становилась всё злее и злее, и серые глаза за круглыми очками метали в меня молнии. Она называла меня слабой, безвольной – разве что только не била. Я не знала, как долго продлится это милосердие, и когда она расскажет обо мне всем своим коллегам, заявив, что я – позор общества. Я искала встречи с чудовищем, я не хотела, чтобы меня избавили от него, я свыклась, ведь понимала, что избавиться от него будет сложно. Выход был только один – научиться с ним жить, полюбить его любой ценой. Психотерапия этого не принимала.

– Вы уверены, что он мне не ответит? – спросила я как-то раз. В ту ночь существо прокралось ко мне под одеяло и прижалось к моей спине. Скользкое, мокрое, оно было таким холодным, что я не могла уснуть; но дыхание его было таким тёплым, что мне казалось: рядом со мной – человек. Тело моё мёрзло, но когти превратились в пальцы, а колючки – в трёхдневную щетину.

И я знала, что это был за человек. Не могла поверить, что это произошло, и всё-таки, это было правдой. Он был всего лишь размытым пятном, отдельными частями незнакомого мне тела, и, всё же, я знала, наверняка. И если это сладкие сны, то кто я такая, чтобы им сопротивляться?

Но психотерапевт лишь покачала головой, затягиваясь очередной кубинской сигарой, привезённой ей из отпуска каким-то благодарным клиентом. Иногда я жалела, что всё, что могу привезти ей я – больше лишних проблем.

– Вы же знаете, что этого не будет. Вы глупая, вы ещё совсем юная, и ничего не знаете о жизни, но голова у вас на плечах. Столько сдерживающих обстоятельств…

– Да и я ему не нравлюсь, – я тихо усмехнулась себе под нос. Психотерапевт, отставив от себя сигарету, смерила меня взглядом, полным неуважения, быстро подскочила ко мне и взяла за руки.

– Вы не можете этого знать. Ведь вы его видите, в конце концов, нет разве? Вы всё знаете. Вы мне многое рассказывали. Это комплексы в вас говорят, но я знаю наверняка, что вы ему нравитесь. – И снова этот подбадривающий жест, неожиданно теплеющие глаза. Она врёт, лишь бы мне стало лучше. Она ужасный психотерапевт, если вдуматься. За такую цену! Неудивительно, что ей сигары привозят – за враньё ещё не такое подарят.

– Я придумываю. Ну, вижу, вижу, и что? Я не знаю, что я вижу. Я лишь знаю, что мне приснилось, как мы были вместе, и что поутру я страшно стыдилась того, что увидела, да так, что не смогла смотреть ему прямо в глаза, встретив его случайно на улице. – Знаю, что он приходил ко мне и после. Знаю, что я его не прогнала, хотя это было бы верным решением. – Я всё время вспоминаю это, понимаете? Окружавшую нас темноту, его грустные глаза. Помню, что он говорил мне – так хорошо, словно это было на самом деле.

Я выхватила сигару из её пальцев и сама сделала затяжку.

– В вас говорят первородные инстинкты. Поверьте, это вполне нормально.

– Или сам дьявол. Почём мне знать?

Как-то ночью я шла домой, снова запахнув куртку и вставив наушники в уши. От некоторых песен, казалось, я слышала тракторное урчание – и чувствовала скользкие серые капли, накрапывающие на мои руки. Во что ты превратилась? – спросила себя я. Что происходит в твоей голове? Если это психотерапевты зовут любовью, то ты – экспонат куда более интересный, чем они думали прежде. Любовь и из тебя, и из любимых твоих людей делает чудовищ. И не стыдно тебе? Не стыдно?

Стрелки часов били по голове, напоминая о том, что уже поздно, и пива мне уже не продадут; как вдруг, в конце улицы сверкнули человеческие голубые глаза. А, может, ничего не сверкало, и мой поражённый мозг вдавил меня в эту розовую сказку, да так, что бутоны цветов стали кружить вокруг моей головы, как белые птички из мультфильмов, принимая тонкие, пахучие очертания, терновым венцом сжавшие мою голову. И всё вокруг начало сверкать, как в сказочной стране. Просто случайная встреча, подумала я; никаких совпадений. Таких встреч за день происходит миллион – и, как и всегда, я была страшно рада его видеть, но не выразила это ни словом, ни фразой.

Да, это был он. Настоящий, надо же, а я сразу вспомнила, как видела его ночью, нависшим над кроватью. Дышал он тяжело, постоянно сжимал руки в кулаках, и когти, казалось, нет-нет, но появляются в лунном свете.

– Добрый вечер.

– Мне остаться или уйти? – его голос был совсем, совсем человеческим. Я села в кровати, протянула к нему руки и коснулась запястья. Мне показалось, будто я глажу ящерицу, и, всё же, притянула его ближе. Его совсем человеческая, хотя и холодная кожа покрылась мурашками.

– Не надо. Всё хорошо, правда. Я хочу, чтобы ты остался, я точно это знаю.

– Нет. – Он покачал головой. – На тебя это плохо влияет. Мне это не нужно.

– Тебе вообще ничего не нужно. Тебя не существует, понимаешь?

Мне было смешно, но он, кажется, обиделся.

– Ты не можешь отнестись к этому серьёзно, правда?

– О какой серьёзности может идти речь, если ты в моей голове? Ты – чудовище, рождённое от реального человека, с которым я никогда не смогу быть вместе. И я просто…

Он заставил меня замолчать, проведя когтем по столу и издав неприятный скрежет, помехами зашумевший в моих ушах. Он зажёг ночник и придвинулся ближе ко мне: из его рта воняло тухлой рыбой, глаза без зрачков помутились от гнилой осенней листвы, скользкие, покрытые каплями слизи щупальца опускались к моей шее и тянули к ней мелкие красные жгутики. Он убрал руку со светильника и провёл когтем по моей щеке: и, хотя я знала, что наутро никаких следов не останется, на мои пальцы закапала кровь, а к лицу словно приложили раскалённый жгут.

– Что ты чувствуешь теперь? Я всё ещё не существую?

– Добрый.

Он просто шёл мимо – он, приходивший ко мне во снах и бросивший меня в этой грязи самобичевания – не оставив после себя ничего, кроме запаха сигарет. А голова моя взрывалась, розовые цветы давили своим ядом лицемерия, очерняя сердце. Из человека передо мной они делали монстра. Я и сама становилась им, сама искала взгляд в тени, сама вглядывалась в лужи, надеясь увидеть грязные пузыри, но видела лишь яркие, расплывчатые жёлтые буквы: «НЕ СТЫДНО ТЕБЕ?»

Внутри раздался громогласный хохот: глаза засверкали ярче прежнего, а слизь, капающая с клыков, напоминала потоки камней. Я ускорила шаг и сделала музыку громче, но слышала: кто-то повторяет мой топот, кто-то бежит за мной и гонит вперёд. Я не оглядывалась, напевая себе что-то под нос.

Из этого ли сделаны сладкие сны? Кто я такая, чтобы им сопротивляться?

Оно гнало меня до самой набережной; было темно, и казалось, будто чья-то заботливая рука выбила все стёкла и погасила фонари, оставляя нас наедине. Пускай, подумала я, пускай, и пусть это станет последней нашей встречей. Он не хочет оставаться, он думает, что делает мне больно. Так пусть уходит, мне будет только лучше. Капали слёзы. Будет лучше, но какой ценой?

– Ты меня не напугаешь, – произнесла я вслух, не оборачиваясь. Вода решила, будто я обращалась к ней, и зашумела волнами в ответ. – Я выстою. Я сильная. Всё проходит, и это пройдёт! Мне все об этом говорят, все не могут ошибаться!

Море послало ветер, словно пытаясь успокоить меня. Я закрыла глаза, и музыка стала ещё громче.

– Всё пройдёт. Всё про…

– Что пройдёт? – раздался голос позади. Мне не хотелось оборачиваться, не хотелось знать, кто там стоит, ведь голос был слишком знакомый. Разве что от этого человека пахло не сигаретами; от него пахло дешёвым кофе, куриным супом и средством для чистки обуви.

– Всё, – заявила я в полной уверенности. – Какая разница? – я обернулась. Это был совершенно чужой, с глупой физиономией человек: он развёл руками и смотрел на меня, недоумевая, а его яркая оранжевая куртка светилась в темноте. – Ты кто вообще?

– Я просто услышал, что ты кого-то звала, и всё, – терпеливо объяснил мне мужчина. – Подумал, тебе нужна помощь. Вас тут много таких ходит – самоубийц, я за вами не успеваю. Там, на другом конце набережной, мужчина стоит и тоже на море смотрит, – он усмехнулся, – в сорока метрах – бабка, говорит, что сына своего из моря ждёт. В два часа ночи! А мне за вами следить приходится. И как знать, кого с утра течение принесёт – быть может, я ещё кого-то упустил.

– Не нужна мне помощь, – пробурчала я, снова отворачиваясь к воде. Глядя на неё, я чувствовала себя спокойней. Чужой человек помялся на месте и несколько раз вздохнул.

– Ну, ты это, не прыгай. Жизнь ещё имеет смысл, все дела. Что бы там у тебя ни было, ты права – всё пройдёт.

– Уходи.

Был февраль, и существо становилось всё больше, а слизь его, казалось, покрывала даже городские стены. Куда бы я ни шла, на меня давило его присутствие; даже когда я его не видела, в голове всё равно звучали его урчащие стоны. Страшнее всего было то, что порой я не могла отличить его слова от человеческого языка. Я знала, чей это был голос; я не знала, что он говорит, и не могла разобрать. Словно он говорил на другом, давно вымершем и никому не известном языке.

Хуже всего было ночью. Он стоял надо мной, громко дышал; вся моя комната пропахла его сигаретами и рыбной вонью. Как прогнать его? Как прогнать, когда он, будучи чудовищем, был человеком, когда его хотелось к себе притянуть и греться под его руками? Он никак не мог уйти, хотя и страшно хотел, словно я привязала его к себе. Он был холодным, скользким, неприятным, но, обнимая его, я чувствовала человеческое тепло и слышала биение человеческого сердца.

– Какая же всё-таки гадость, – пробурчал он однажды.

– Да. – Я согласилась, но всё равно крепче прижалась к его груди. – Мы с тобой оба – такие…

Он испарился в воздухе.

Силуэты мелькали под уличными фонарями, людские прямоугольники смазывались, как на палитре.

Иногда я прогоняла его молча, прижимала к груди подушку и сверлила комнату взглядом. Он же словно ждал разрешения, когда я позволю ему вновь забраться ко мне под одеяло, а когда я разрешала, не предпринимал никаких действий, словно чего-то боялся.

Он всегда говорил:

– Нет.

Я спрашивала:

– Почему?

Тогда он быстро качал головой, и щупальца на его голове раскачивались из стороны в сторону, как детская карусель.

– Не могу.

– Ты просто не хочешь.

– Нет. Это ты не хочешь. Ты не хочешь сойти с ума, не можешь. Ты ведь теперь стала для этого слишком взрослой. Хочешь сражаться с той естественной наивностью, что ещё осталась в тебе. Хочешь верить в лучшее, но знаешь, что этого не будет, и что если любовь не взаимна, она не одухотворяет тебя, а превращает в голодного зверя. В хищника, если угодно. Ты хочешь крови, а не любви – ты злишься на весь мир, ведь твои чувства уходят в никуда. Но ты борешься. Ты знаешь, что так нельзя. Ты всё понимаешь. Поэтому я не буду этого делать. И ты сама знаешь, почему.

Психотерапевт страшно на меня взъелась. Заложив руки за спину, она расхаживала из стороны в сторону, и раздумывала, не говоря мне ни слова. Я рассказала ей, что Существо ждёт меня у моей кровати, и что иногда мне кажется, будто оно даже плачет. А иногда, возможно, хочет убить меня. Психотерапевт заявила, что я сошла с ума, и что выход остаётся лишь один – убить его, пока оно не убило меня.

– Вы всё время наталкиваете меня на мысли, – говорила она, – что нужно бы на вас попробовать новую методику.

– Новую методику?

– Да. Но вам никому нельзя говорить о ней. – Она села в кресло и зашептала как-то по-особому громко. – Безответную любовь они вырезают, как опухоль. Экспериментально. Никто ещё не знает об этом, боятся общественного резонанса. Журналисты понабегут, за рубежом про нас напишут… но, на самом деле, это не так страшно, я вам обещаю.

– Я выживу?

Она кивнула.

– Говорят, вы даже останетесь прежней. А любовь уйдёт – как неприятное воспоминание. Поверьте, я знаю.

Урчание внутри превратилось в непонятный скулёж. Успокойся, попросила я, проведя рукой по маленьким рожкам на его голове. Это к лучшему. Я знала, что оставлю в себе его крошечное тельце; в моей памяти он был не так страшен, как в реальности. Но он закачал головой, он сказал, что, убивая его, я убиваю себя. Казалось, он сам не знает, что говорит. Человеческая сторона его улыбалась, а глаза наконец-то лучились добротой. Мы оба знали, что я поступаю правильно, даже если Существо не соглашалось с этим.

И снова осень, и снова люди выходят из автобусов, снова от них пахнет кофе, выпечкой и кислым супом. Я теперь вижу их лица, вижу редкие улыбки и ловлю их, словно бабочек. На земле никакой слизи, никакого томного дыхания по ночам. Никаких соблазнов, никаких ненужных мыслей, порванных подушек и перьев в волосах. Всё хорошо. Проходя по одинокой улице и замечая под фонарём людей, волнующих моё сердце, я не переживаю и ровно держу голову. В груди моей больше ничего не стучит.

Старая царапина от вырезанного сердца начинает саднить, когда прохожий, некогда занимавший все мои мысли, остаётся позади и оглядывается. Мы не здороваемся. Холодные глаза его жгут мою спину, и недоумение, а то и скорбь мелькают в его взгляде. Наверное, ему тоже жаль, что я уже не могу его полюбить – и не потому, что не хочу, а просто сердца у меня больше нет.

Он отворачивается, и из темноты на него смотрят мои глаза. Только принадлежат они не мне.

Он ещё ничего не знает, хотя голова у него на плечах, и он уже достаточно взрослый, чтобы знать, что всё проходит, и это – тоже пройдёт.

Но если из этого сделаны сладкие сны, то кто ты такой, чтобы сопротивляться?