Текст книги "Девчонка с Петроградской"

***

Ветер морщил тёмную, даже на вид холодную воду канала. Сырой стылый воздух пропитывали испарения воды, от водородных двигателей, едко пахло сыростью, мокрым камнем, резиной, горелым маслом от уличных закусочных. Сунув руки в карманы куртки Марку-Шакалёнок пробирался сквозь густую равнодушную толпу на Невском. Бага его предложение встретиться принял чуть ли не с восторгом. Полное имя Баги было Бахадур, и был он бурят, но семья его уже несколько поколений жила в Петербурге. Кроме помянутого подпольного ринга Бага занимался и вполне дозволенным делом – держал по городу сеть дешёвых забегаловок под немудрящим названием «Обжорка». У контрразведки, впрочем, были весьма веские основания полагать, что через свою «Обжорку» он деньги отмывает. А Марку-Шакалёнок как-то пошутил в подпитии, что и в пищу посетителям «Обжорки» подают безвестно павших бойцов подпольного ринга.

Бага в этот день обслуживал посетителей сам в головном кафе на углу Невского и Лиговки. Шакалёнок ввалился в тесную кафешку под звон восточных колокольчиков на двери.

– А! Привет убогому чухонцу! – приветствовал его Бага.

– Здорово, узкоглазый.

Шакалёнок забрался в угол за столик у окна, Бага, поставив вместо себя кого-то, прошествовал к нему. Бага был колоссален – рост почти два метра и вес около 200 кг. Жёсткие, как конский хвост, чёрные волосы, стянутые на затылке красным шнуром спускались по жирной мясистой спине почти до пояса, лицо круглое, как медный таз, с толстыми вывороченными губами и плоским, размазанным носом. Над носом узкие заплывшие глазки, под носом – кошачьи усы, как у Петра Первого.

– Как всегда? – спросил Бага, подходя.

Марку-Шакалёнок кивнул. Заказ Бага принёс сам.

– Что, опять на мели? – вопрос прозвучал как утверждение. Марку отхлебнул пива и кивнул.

– Я хотел бы немного подзаработать. Если ты ещё занимаешься.

– Сложно стало. – ответил Бага, – Со всех сторон обложили. А после того как прикрыли плешку на Ржевке… Говорят – кто-то из ребят скурвился и стал на контору барабанить. – сказал Бага.

– Хочешь сказать – Ржевку по наводке прикрыли? – переспросил Шакалёнок.

Бага промолчал, но красноречиво промолчал.

– Мне нужны деньги. – Шакалёнок пожал плечами и отхлебнул ещё пива, – Когда у тебя следующий турнир?

***

Свет фонарей, освещавших залитый кровью песок ринга, качался в красноватом тумане. Там, за столбами света, невидимая, бесновалась толпа. Громче всех и различимее всех были женские голоса. Женщины вообще более падки до крови, чем мужчины, отстранённо подумал Шакалёнок. Он почувствовал, что слабеет. Чуть в стороне ещё дёргал лапами и скулил в агонии здоровенный ротвейлер. Всё-таки пёс его здорово порвал. Какая сука научила его бросаться на гениталии? Мысли шли как-то вяло и косо. Марку попытался удержаться на ногах, но левая, там, где на ляжке была рваная рана, упорно подламывалась в колене.

«Чуть не кастрировал, гад…» – успел подумать Марку.

А потом вперёд протолкался полковник Селин, почему-то вместе с Багой. Селин густо басил что-то, словно пытался доказать это что-то Баге. Потом они вдвоём повернулись к Марку, словно призывая его в свидетели.

«А пошли вы…» – хотел сказать Марку, но язык во рту не ворочался, да и к челюсти словно гирю привязали.

Полковник Селин смотрел на лежавшего перед ним на больничной койке Марку-Шакалёнка и хмурился. Марку попытался придать лицу независимое выражение, но получилось не очень. Было ясно, что Селин знает больше его, Марку.

– Этот твой Бага – порядочная скотина. – сказал наконец полковник.

– Это вы меня вытащили? – спросил Шакалёнок.

– Нет. Тебя вывезли на какой-то пустырь и бросили подыхать. «Скорую» вызвала какая-то сердобольная тётка, или девушка, которая там с собакой гуляла.

– Красивая?

– Кто? Тьфу! Да ну тебя! Я вот про что. Этот твой Бага, по-моему, заподозрил что-то. И решил на всякий случай избавиться от тебя. Мы его уже колем. Ничего. Запоёт как миленький. У нас и глухонемые разговаривают.

Глава 2. А тем временем где-то…

Тяжелее всего человек переносит даже не отсутствие сна и не недостаток в еде и воде, а невозможность побыть одному. На корабле побыть наедине было невозможно. Никогда. Нигде. Но Жан сумел найти выход и из этого. Этот закуток в одном из дальних отсеков был его тайной. Его личной территорией. Здесь не было камер слежения, и сюда почти не заходил никто из обслуги и членов экипажа. Вырваться удавалось редко, и Жан ценил эти короткие минуты как величайшую ценность. Он садился на пол, подтягивал к груди согнутые в коленях ноги и закрывал глаза. И наступало блаженство. Он был один. Вообще один. Во всей вселенной.

Когда-то, Жан помнил это очень смутно, – он жил совсем в другом месте. Кажется – на Земле. Да, конечно, на Земле. А где же ещё? Из всего этого у него осталось только два воспоминания – чей-то живот, в который он утыкается лицом и зелёные ветви на фоне синего неба. Где это было? Чей живот? Он не помнил. А может – и звали его не Жан, а как-то по-другому? Может – и не Жан. Но здесь – на космическом корабле его звали Жаном. Почему? Он никогда не задумывался об этом. А вот вспомнить – как и почему он оказался на корабле – пытался много раз. Но ничего не получалось. Про свои попытки вспомнить он не рассказывал никому. Даже Гэну. Хотя – тот бы понял. И про свой уголок тоже никому не говорил. Иначе – уголок пришлось бы делить. С тем же Гэном, например, а Жан не хотел ни с кем делиться. Возможность побыть одному слишком дорого стоила.

Жан закрыл глаза и в очередной раз попытался вспомнить.

Им много раз объясняли – почему они покинули Землю. Земля – как объяснял Босс – погрязла в пороках и разврате. Цивилизация загнивает и только они – носители Правильных Идей и Истинных Ценностей должны принести спасение. И они вернутся на Землю. Когда придёт время. А пока – надо готовиться. Конкретных сроков, впрочем, не называлось. Но Боссу, видимо, было виднее. На то он и Босс…

Жан был охранником Наружной Службы Слежения. Сначала его учили как пилота, но Боссу опять же, показалось виднее. И Жана перевели в Наружную Службу Слежения. Босс единолично распоряжался судьбами всех. Не сказать, чтоб Жану это сильно нравилось. Но бороться ему в голову не приходило.

Жан открыл глаза и посмотрел на часы. Его отсутствие могли и заметить. Что-то он засиделся в этот раз… Он поднялся и неспешно двинул по коридору в центральный отсек.

– Тебя вызовут во время Часа Откровения. – шепнул ему Гэн, поравнявшийся с другом в одном из коридоров.

Жан поморщился. Час Откровения на корабле ненавидели все. Но отвертеться от него было практически невозможно. Нужно было быть либо больным, либо мёртвым. А если на Часе Откровения вызывали специально, то прегрешение было уж очень серьёзным… Хотя – что Босс считал серьёзным прегрешением – угадать было практически невозможно. Неужели кто-то узнал про его тайные уединения в закутке и донёс? Настроение у Жана стремительно пошло вниз.

– Как у тебя с Ией? – спросил Жан, чтобы что-то спросить.

– Нормально. Наверное, нас допустят до деторождения.

За Ией Гэн ухаживал с переменным успехом уже года два. Об их отношениях знали все, включая Босса, да на корабле и не возможно было что-то скрыть. Даже если сам не скажешь – всегда найдутся доброхоты, готовые донести. У Жана подруги не было. Да он и не стремился завести какие-либо отношения. Непременно вмешается кто-то. И в первую очередь – Босс. А Жану не хотелось, чтобы кто-то вмешивался. Правда – все его нежелания носили характер смутный и неосознанный. Вряд ли он смог бы высказать их вслух. Да и вряд ли осмелился бы. Ведь это значило – пойти против Босса. А против Босса идти чревато. Вот Жан и переживал молча.

Час Откровения состоялся не в обычное время, а гораздо раньше. Зал, возвышенно именуемый на корабле «кают-компанией», мгновенно набился битком. Те, кому не хватило места, или просто не положено было сидеть, – стояли вдоль стен. В числе тех, кому полагалось стоять, был и Жан. Последними, как и полагалось, прибыли Босс и его приближённые. Грон и Северо. Сперва Босс немного пораспинался о Правильных Идеях и Истинных Ценностях (как сильно подозревал Жан – идеи были правильными, а ценности истинными исключительно в его, Босса, понимании). Потом выступили приближённые и те, кому Босс предоставил слово. В числе последних оказался Дан. У Жана с этим типом были довольно сложные отношения. Не в последнюю очередь из-за Новы – подруги Дана. Когда-то Нова была подругой Гэна, но потом ушла к Дану. В неизбежном конфликте Жан встал на сторону Гэна. Дан ничего не сказал, но на Жана затаил даже не обиду. Нет. Кое-что посерьёзнее. Хотя Жану такое к себе отношение было непонятно. Нова ведь осталась с Даном, а у Гэна была Ия… Но на Гэна Дан, вроде бы, сердца не держал, а крайним оказался Жан. Почему? А кто его разберёт. Чужая душа потёмки.

Жан прислонился к стене и устроился поудобнее. К нему протолкался Гэн и стал рядом. Босс, который в это время опять что-то стал вещать, метнул на них сердитый взгляд. И предоставил слово Нове.

– Я заметила, что в последнее время некоторые товарищи и коллеги проявляют нездоровые наклонности. И коллега и товарищ Жан, например, вот, стал отрываться от коллектива.

Нова решила обойтись без предисловий.

– И в чём же это выражается? – живо поинтересовался Северо.

– В последнее время коллега и товарищ Жан манкирует своими обязанностями.

– А разве коллега и товарищ Жан числится в Вашей службе? – снова спросил Северо, – Насколько мне известно – коллега и товарищ Жан числится в Наружной Службе Слежения.

– Да. Это так. Но разговоры…

– А кто ведёт эти разговоры?

– Товарищ и коллега Кодус.

– Вот пусть товарищ и коллега Кодус сам и выскажет свои претензии и замечания. А потом мы заслушаем товарища и коллегу Жана. – подытожил Северо, глядя на Босса, словно ища его одобрения. Босс молча прикрыл глаза.

– Товарищ и коллега Кодус! – решительно воззвал Северо.

Кодус энергично прошествовал к столу, за которым сидело начальство.

– И что Вы можете сказать? – не открывая глаз, спросил Босс.

– В последнее время. А именно – уже двое или трое суток товарищ и коллега Жан не проявляет должного рвения по службе. А сегодня он отсутствовал где-то целых десять минут.

– Я заметила, что в последнее время товарищ и коллега Жан отрывается от коллектива. – подала голос Нова, но замолчала под взглядом Северо.

– Десять минут? – переспросил Северо.

– Я проверял по хронометру. – кивнул Кодус.

– И как давно Вы заметили, что товарищ и коллега Жан отрывается от коллектива? – спросил Северо.

– Около месяца. – ответила Нова.

– Я спрашивал товарища и коллегу Кодуса!

– Примерно так. – кивнул Кодус.

– Примерно?

– Я заметил это около трёх стандартных недель назад.

– Значит – товарищ Нова права?

Кодус кивнул.

– А где товарищ и коллега Жан? Что он скажет в своё оправдание?

– Я здесь. – отозвался Жан.

– Выйдете сюда. Мы все хотим видеть Вас. И слышать Ваши слова.

Жан вышел к президиуму.

– Будьте откровенны с товарищами и коллегами. – повернулся к нему Северо.

«В гробу я видел ваше откровение. И вас всех» – подумал Жан. А вслух сказал:

– Я недомогаю. А сегодня у меня был понос, и я сидел в гальюне.

– Это сегодня. А эти три недели?

– Я болен. – продолжал гнуть своё Жан, давно понявший, что главное – это стоять на своём. И рано, или поздно, с тобой согласятся.

– Почему вы не обратились в медблок?

– Я думал – само пройдёт. – решил окончательно косить под дурачка Жан.

– А Вы понимаете, что своим поведением Вы подводите коллектив? – снова встряла Нова.

– Чем? – если уж быть идиотом – то во всём.

– Своим поведением! Тем, что Вы, коллега и товарищ Жан, своевременно не обратились за помощью. И в то время, как все Ваши коллеги и товарищи отдают все свои силы служению Правильным Идеям…

Жан понял, что дальше можно не слушать. Он опустил глаза долу и мысленно отключился. Было ясно одно. Болеть коллега и товарищ Жан права не имеет. Закончилось всё как и обычно – товарища Жана приговорили к пребыванию в медблоке и всестороннему обследованию. Потом долго вызывали остальных коллег и товарищей с обязательным отчётам о делах и прегрешениях. Час Откровения – был изобретением Босса, желавшего лично знать всё обо всех. А в конце все хором пели гимн Правильным Идеям. Гимн был старый. И призывал до основания разрушить весь мир, дабы затем на развалинах построить что-то новое, от чего вселенная ахнет…

Народ расходился. Молча, без обычных на Земле разговоров, кашля, шуточек и тому подобного шума. Босс отозвал в сторону Дана.

– Останьтесь, товарищ Дан.

Они остались одни. Босс жестом указал Дану на свободное кресло.

– Как у Вас продвигаются дела?

– Медленнее, чем хотелось бы. – честно признался Дан.

Босс недовольно вскинул бровь.

– Нам не хватает людей для работ. – поспешно ответил Дан, – А достать рабочую силу можно только на Земле. Но в последнее время их Службы Безопасности активизировались. Они тоже не дураки.

– Я понимаю. Какие у Вас соображения на этот счёт?

– Я думаю над этим вопросом.

– И как долго Вы намерены думать, коллега и товарищ Дан? – в голосе Босса зазвучало недовольство.

– Я слышал, что один из каналов поставки рабочей силы перекрыт.

– Это я и без вас знаю.

– У меня появилась мысль совершить налёт.

– На что? Или на кого?

– На какой-либо населённый пункт. Или одну из космических станций.

– А цель – захват пленных?

– Совершенно верно, мой Босс.

– Есть соображения?

– Пока нет. Мы изучаем обстановку.

– И как долго Вы будете её изучать?

– У меня есть несколько соображений. Их патрульные корабли. Экипажи на них достаточно многочисленны.

Они ещё немного поговорили

– Ты можешь идти. – сказал наконец Босс, – Никого ко мне не пускать.

Он подошёл к стене и нажал неприметную кнопку. Стена отъехала в сторону, открывая небольшое потайное помещение. Никто не знал о существовании этой комнаты. Те, кто устроил её в своё время, были по окончании работ уничтожены. Комната была небольшая и освещалась только рядом ламп вдоль стен. В центре её стоял помост, задрапированный тяжёлой материей, казавшейся чёрной в этом освещении. На помосте стоял стеклянный саркофаг, внутри которого лежало чьё-то тело. Издали могло показаться, что это тело ребёнка, или подростка, но при ближайшем рассмотрении становилось видно, что это – тело взрослого мужчины, уже в возрасте, с лысиной, усами и небольшой аккуратной бородкой. Тело было укрыто красной материей так, что видны были только руки и голова. Босс медленно подошёл к саркофагу. Он давно не был здесь. Всё дела отвлекали. Но теперь ему надо было побыть одному, собраться с мыслями.

На Земле, в своей родной стране, Великая Мумия Основателя Правильных Идей считалась давно утерянной. Настолько давно, что про неё успели напрочь забыть. Но она не пропала. Она была здесь – на корабле, в надёжном месте. И Босс очень надеялся со временем вернуть её обратно. Вообще-то, за всю человеческую историю этих самых «основателей правильных идей» набралось преизрядное количество. И каждый из них почитал свою идею за самую правильную, призванную осчастливить человечество, не подозревающее, как оно на самом деле несчастно. Вот только мумии из них делать никто до поры до времени не додумывался. Посему мумия была одна. И ей поклонялись. В любую погоду и в любое время года – в зимнюю ли стужу, в летнюю ли жару, или осеннюю мокредь в усыпальницу мумии стояла длинная очередь из желающих поклониться Вождю и Основателю Первого Государства Рабочих и Крестьян. А по праздникам на крыше усыпальницы толпились вожди государства, принимая парады войск. Босс и сам надеялся, что настанет тот день, когда он и сам взойдёт на ту заветную трибуну. А этот день должен настать. Босс изучал земную историю и знал, что когда-то его идеология была очень сильна на Земле. Но вожди государства допустили ошибку. Они оказались слишком слабыми и дряхлыми и просто выронили власть, которую тут же подхватили другие. Ничего, он сумеет всё вернуть. Босс подошёл к голове саркофага и опустился на колени.

Дан не доверял Жану. Он не верил в то, что Жан действительно болен. Но вслух не сказал ничего. В тот самый момент, когда Жана вызвали на Часе Откровения, у него появились свои соображения относительно Жана. И относительно всех остальных. Вернее – соображения относительно Жана у него были уже давно. Но сейчас они оформились окончательно. Жан может быть опасен. Хотя бы потому, что позволяет себе вести себя независимо. И совершать самостоятельные поступки. Он поддержал Гэна, когда Нова решила порвать с ним и уйти к Дану. А Босс был на стороне Дана. Жан был почти единственный, кто сочувствовал Гэну. Сам Босс ничего не сказал и никак не осудил Жана, но Дан это запомнил. Дан умел делать выводы. И в отношении Жана вывод был один – этот может быть опасен. Потому как может иметь своё мнение. Дан пока никому ничего не сказал. Даже Боссу. Он тоже умел скрывать свои мысли.

Выйдя из «кают-компании» Дан спустился на нижнюю палубу. Там, в Третьем Отсеке, находилась его Лаборатория. Сюда не решался заглядывать даже Босс. И здесь была его вотчина. Люди, которые работали с ним, были многократно проверены и перепроверены. Дан мог доверять им, как себе. В Лаборатории его уже ждала Нова.

– Ну что? – быстро спросил он.

– Кажется – начало получаться.

– Кажется? Или начало?

– Проверь сам.

В тесноватой каюте стояло нечто, похожее на зубоврачебное кресло, над которым нависал серовато-белый колпак, похожий на парикмахерский сушуар. Кресло было пустым.

– Ты предлагаешь мне испытать это на себе? – повернулся Дан к Нове.

– Нет, конечно.

– А на ком?

– Может, дождёмся, когда кого-нибудь приговорят к наказанию? – спросила Нова.

– Думаю, ждать придётся недолго.

Дан при этом почему-то вспомнил Жана. Вот уже пол-года Дан бился над сканером. Прибором, позволяющим проникнуть в чужие мысли. Босс, конечно, был в курсе. И всячески торопил Дана. Ему тоже нужен был сканер. Ведь если можно будет читать чужие мысли – о, насколько проще станет руководить людьми! Босс давно подозревал, что его подчинённые далеко не все говорят во время Часа Откровения. А многие откровенно лгут! И вот теперь их всех можно будет уличить во лжи! А Дану был нужен сканер, чтобы самому стать Боссом. Босс считал Дана исключительно верным и надежным, насколько вообще возможно быть верным для человека. Свои истинные чувства и мысли Дан Стерлинг – таково было его полное имя, никому не открывал. Он натренировал себя на способность никогда не говорить вслух некоторые вещи. Но думать он не переставал. И сейчас он в очередной раз подумал о том, что Босс – не тот человек, который должен управлять народом. В то, что на их корабле народ сам собой управляет, Дан имел все основания не верить. Потому что это было лишь лозунгом для «стада». Дан в тайне от всех изучал историю человечества. Для этого он под различными предлогами посещал закрытое хранилище вывезенных с Земли книг. Если бы страсть Даниэля к «недозволенным» книгам открылась, он сослался бы на то, что не знал о запрете. Точнее не знал, что запрет распространяется и на человека, который занимает столь высокий пост.

У Босса, по убеждению Дана, был ряд существенных недостатков. К примеру, он слишком увлекался местью. Дан всегда был реалистом и прагматиком. Он понимал, что у него может не хватать воображения для «Великих дел». Зато у него есть здравый смысл. И чего он совсем не мог понять со своим здравым смыслом, так это пристрастие Босса к «сушёному уродцу», которого Босс едва ли не боготворил. Что выдающегося было в том человеке при жизни? То, что во время войны он выклянчивал деньги у враждебной державы ради того, чтобы устраивать саботажи в армии своей собственной страны? По мнению Дана это можно было назвать откровенным предательством. А что было потом? Под конец своей жизни, когда он уже был болен и никому не опасен, из него сделали символ. А после смерти соотечественники даже не похоронили его так, как хоронили всех. Вместо этого его тело выставили на всеобщее обозрение. Жалкая судьба.

И Босс пытается повторить ее?

Но свои мысли Дан до времени держал в себе. А ещё в жизни Дана Стерлинга были вещи, которые если не пугали его, то доставляли немало хлопот. Вот взять хоть сына. На корабле деторождение было резко ограничено из-за недостатка ресурсов. Женщина имела право только на одни роды, независимо от их исхода и то – только с личного разрешения Босса. А Нова забеременела без разрешения. Босс, тем не менее, позволил ей родить ребёнка. Но приказал применять к нему «особые меры» воспитания. Естественно, судьба мальчишки серьёзно его заботила. Дану нужны были союзники, а их-то как раз было маловато. Когда и каким образом он собирается свергнуть Босса – Дан ещё не знал, но очень верил, что у него получится.