Текст книги "Испания. Фиеста, сиеста и манифесто!"

После фашизма

Когда я уже начала работу над этой книгой, мне случилось ехать в поезде по направлению Париж – Барселона. В просторном вагоне-ресторане, где я убивала время за очередной чашкой кофе, стоя у длинной стойки-подоконника, со мной ехала немолодая супружеская пара с Аляски и пожилая парижанка, с которой они познакомились еще в городе и случайно снова встретились в поезде. Я с огромным удовольствием подслушивала их, потому что они вели одну из тех красивых, уважительных бесед образованных людей, которую стоило бы транслировать по радио. Парижанка, любившая Испанию и много раз бывавшая там, рассказывала о стране, давала практические советы о тех местах, которые непременно нужно посетить. Она работала переводчицей с испанского на французский при одном из парижских университетов и хорошо знала культуру и обычаи этой страны. Когда супруги спросили женщину о том, как и когда она впервые побывала в Испании, она рассказала, что это случилось 20 ноября 1975 года. Она только-только приехала в Барселону и шла с чемоданом по Рамбле в поисках своего отеля. Буквально в считаные минуты на бульвар выкатилась волна кричащих, восторженных людей. Они сбивали друг друга с ног, обливались шампанским, танцевали и хохотали, выкрикивали что-то невпопад и скрывались за новой волной таких же безумствующих. Через несколько минут, когда прошло первое оцепенение, дама смогла различить крики ликовавших. Они кричали: «Франко умер! Он умер!» Так Барселона встречала смерть каудильо.

Не нужно быть большим знатоком истории, чтобы понять, как тяжело страна переживала период правления Франко. Имя Франко до сих пор, спустя уже больше тридцати лет после его смерти, произносят здесь с неподдельным страхом и искренней ненавистью. Политологи и историки еще долго могут спорить о неоднозначности образа тирана, засчитывая в его пользу нейтральное положение Испании во Второй мировой и невведение фашистских войск на территорию страны, но для простого испанца здесь все предельно ясно.

Хотя одним из главных пунктов франкистской пропаганды была «Единая Испания», этому режиму удалось добиться практически полной разрозненности испанских граждан и усиления региональных националистских настроений по всем концам страны. Запрещая, стирая и убивая национальную самобытность каждой провинции, от родной Галисии до Каталонии, Франсиско Франко добился лишь неистового желания граждан во что бы то ни стало отстоять свои права за независимость. Считающий себя образцовым католиком и вовлекший церковь в политическую пропаганду, он добился того, что в стране с невероятным влиянием католицизма возникало все больше и больше антицерковных настроений.

И несмотря на «испанское экономическое чудо», возникшее в середине 1950-х, когда аграрная страна, будучи одной из самых бедных и неразвитых в Европе, вдруг оказалась на втором месте после Японии по уровню экономического развития, ее главным расцветом в ХХ веке тем не менее стали послефранкистские годы, когда наступил период «свободной Испании». Со смертью диктатора возникла новая страна – с высоко поднятой головой, уважением к своим правам, демократии и свободе слова.

Государственный строй Испании

Но день, когда не стало диктатора, вовсе не стал самым светлым в истории Испании ХХ века, как того многие ожидали. По распоряжению Франко к руководству страной после его смерти должен был приступить наследник династии Бурбонов, молодой Хуан Карлос. Воспитанный и выученный под неустанным контролем самого диктатора, он мог стать продолжателем и его политического режима, и совершенно неизвестно, к чему бы это привело в результате. Но молодой король сразу же со своего восхождения на престол начал решительную перестройку государства, чем поразил даже самых скептически настроенных к его правлению граждан страны. Спустя всего год после смерти Франсиско Франко королем был принят Закон о политической реформе Испании, результатом которого стало начало деятельности учредительных кортесов, которая завершилась принятием конституции.

6 декабря 1978 года рукой короля была выведена надпись: «Я, дон Хуан Карлос I, король Испании, объявляю всем, кто сие видит и разумеет: знайте, что кортесы приняли, а испанский народ утвердил следующую Конституцию…» Этот день стал поворотным в истории государства, он изменил многое не только в политическом строе страны, но и в частной жизни многих ее граждан.

Согласно конституции, Испания была провозглашена конституционной парламентарной монархией. При этом строе власть монарха ограничена так, что он не обладает верховными полномочиями ни в одной из сфер государственной власти: законодательная принадлежит парламенту Испании, а исполнительная – ее правительству, король же не принимает государственно важных решений.

С принятием испанской конституции произошло и другое, пожалуй, даже более важное событие. Четыре испанские области, так долго притесняемые фашистской диктатурой, получили статус автономных объединений – Каталония, Галисия, Андалусия и Страна Басков были не просто признаны автономными сообществами, им был присвоен статус «широких» – на их территориях допускалось наличие собственного парламента, правительства и верховного суда.

На сегодняшний день Королевство Испания разделено на 17 автономных сообществ. После первых четырех статус «широких» автономий получили также Валенсия, Канарские Острова и Наварра.

Два города, расположенных в Африке, Сеута и Мелилья, имеют статус специальных автономных сообществ. Согласно конституции, последнее решение по их внутренним документам всегда останется за Мадридом.

Остальные восемь автономных сообществ Испании называются «узкими» и по системе управления отличаются от Каталонии или Галисии тем, что не могут издавать собственных законов.

Конституция гласит, что, несмотря на деление на автономные сообщества, все испанцы в любой части страны пользуются равными правами.

Король и его свита

Обожаемый Хуан Карлос, принесший Испании свободу и демократию, – народный любимец и благодетель. Так можно было бы написать о короле Испании двадцать лет назад. В то время, пожалуй, практически вся страна видела в нем надежду и опору, его любили и уважали, беззлобно посмеиваясь над слухами о его многочисленных адюльтерах. Воспитанный и возведенный на престол самим Франко, он, вероятно, должен был стать продолжателем фашистского строя в Испании. Но вместо этого он утвердил конституцию, создал демократию и дал столь долгожданную автономию отдельным провинциям.

Время идет, история меняется, и маятник не мог не качнуться в обратную сторону. Сегодня то тут то там в Испании проходят антимонархические демонстрации, газеты печатают новые и новые статьи о растрачивании бюджетных средств королевской семьей, испанцы требуют свержения Хуана Карлоса с престола и свободных президентских выборов.

Здесь, как и во многих подобных вопросах, обыватели не задумываются глубоко о последствиях и не вникают в действительное положение вещей. Страна в депрессии, люди лишаются работы и крыши над головой, а король охотится на слонов на казенные деньги. Обида и эмоции берут верх над здравым смыслом, и вот уже пишется очередной плакат: «Долой короля». Между тем материальное обеспечение президентского аппарата и организация регулярных выборов также будут стоить денег, и по европейским меркам ничем не меньших, чем содержание королевского двора. Так что в отношении экономической выгоды это довольно спорный вопрос. Других противников Бурбонов тревожит мысль о преклонном возрасте Хуана Карлоса и возможности восхождения на трон его наследника Фелипе. Здесь уже больше оснований для сомнений, так как Фелипе на протяжении властвования своего отца никогда не проявлял большого интереса к политике, и простой испанский народ может справедливо усомниться в его способности к управлению государством.

В наши дни мнения испанцев разделились почти пополам: 39 % уверены в том, что настала пора сменить конституционный строй страны с конституционной монархии на республику, в то время как 48 % выступают за сохранение в стране монархии. Поскольку и та, и другая сторона активно поддерживаются противостоящими друг другу социалистической и правоцентристскими партиями, то уже трудно понять, где здесь искреннее желание жителей Испании, а где очередная политическая пропаганда, направленная либо в защиту, либо на очернение короля. Но общий настрой, несмотря на статистику, сводится, к сожалению, к тому, что время блистательного короля вышло и пришла пора что-то менять.

Почему все так хотят независимости?

Гуляя по улицам Барселоны, даже не самый наблюдательный турист непременно заметит желтые, с четырьмя красными продольными полосами флаги, вывешенные за окна квартир, растянутые на балконах, закрепленные над входными дверьми. Если этому туристу повезет, то он еще и столкнется с манифесто, участники которого прикрепили этот же флаг в миниатюре к лацканам своих пиджаков и в полном размере подняли над головой. Это не испанский флаг. Это – флаг Каталонии. Столкнуться с такой манифестацией в сегодняшней Барселоне труда не составит – они проходят здесь едва ли не еженедельно. Каталонцы требуют независимости.

Если свернуть с одной из больших улиц Ла Корунья в какой-нибудь из проулков, можно запросто наткнуться на изображение белого флага, перечеркнутого синей линией со звездой посередине, – символа независимой Галисии. Там же – лозунги, сводящиеся к тому, что Галисия – не Испания и быть ей не должна.

Когда путешествуешь по Стране Басков, тут и там наталкиваешься на граффити с черным орлом на желтом фоне. Это Arrano Beltza – древний баскский и наваррский символ, который используется местными националистами, как символ независимости Страны Басков.

Но действительно ли уж все жители этих провинций так хотят независимости? Если судить по теленовостям или по подобным уличным проявлениям – да, несомненно. Но так было далеко не всегда. Борьба за суверенитет в Каталонии, Галисии и Стране Басков нарастает с каждым годом. По мнению многих политологов и независимых журналистов, это происходит больше по политическим причинам, чем в силу, например, этнической неприязни к другим испанским народам. В стране в последние годы усиливаются парламентские интриги, и многие из тех самых каталонских стариков, приходящих на митинги, становятся своеобразным орудием в руках участников этих политических игр. Ходят слухи о том, что участие в таких митингах оплачивают некоторые из партий, что за активную пропаганду независимости их ожидают продвижения по службе, но проверить это, разумеется, невозможно.

Однако, несмотря на растущую ативность националистических движений в Галисии, Каталонии и Стране Басков, говорить о том, что это явление только последнего времени, конечно же, невозможно. Самая нашумевшая организация, Euskadi Ta Askatasuna («Страна Басков и Свобода»), или, сокращенно, ЕТА – сепаратистская организация Страны Басков, была основана еще в 1959 году как движение против фашистской диктатуры Франко. Уже в 1960-х годах она начала свою террористическую деятельность против чиновников и полицейских. В 1973 году ею был организован один из самых скандальных террористических актов. Прорыв тоннель под дорогой, по которой ежедневно проезжал автомобиль председателя правительства Испании, Луиса Карреро Бланко, террористы заложили туда такое количество взрывчатки, что ударной волной автомобиль с ехавшим в нем политиком был отброшен на балкон монастыря, находившегося неподалеку, и нашли его только через какое-то время. Годы спустя последовали теракты в Мадриде, Бургосе и на Пальма-де-Майорка. Также ETA приписывали и вопиющие взрывы на мадридском железнодорожном вокзале Аточа, ответственность за которые позднее взяла на себя исламистская организация.

23 июня 1981 года на знаменитом барселонском стадионе Камп Ноу были вывешены каталонские флаги и баннеры с лозунгами «Мы – отдельная нация!». Так действующая к тому времени уже три года каталонская террористическая организация Terra Liure («Свободная земля») заявила о своем существовании во всеуслышание. Однако, в отличие от EТА, лишь в октябре 2011 года окончательно отказавшейся от вооруженной борьбы, каталонские национал-экстремисты столкнулись с нехваткой людских и экономических ресурсов и быстро сошли с политической сцены уже в 1995 году.

Несмотря на то, что в годы правления Франко происходило тоталитарное притеснение этих трех провинций, после его смерти им был предоставлен значительный объем прав и свобод. Были провозглашены автономии, признаны национальные языки, введено региональное правительство. Сейчас Страна Басков и Каталония протестуют против высоких налогов, которые они как экономически успешные регионы обязаны отдавать центральной власти, забывая в то же время о национальных дотациях, например, на строительство дорог или аэропортов.

В этих трех провинциях официально разрешено преподавание и делопроизводство на национальных языках, местные власти имеют право принимать законы, изменяющие действие общеиспанских. Давления со стороны Мадрида практически нет. Но общая волна сепаратизма, свойственная не только Испании, но и всей Европе в конце ХХ – начале ХХI века, действует и здесь: мы не совсем понимаем, что будем с этим делать и как будем выживать, но мы требуем независимости. Что бы ни происходило с этими настроениями, шансов на отделение хотя бы одной из автономий очень мало. Как минимум потому, что, следуя правилам Европейского союза, независимая Каталония, Галисия или Страна Басков смогли бы стать его частью, только в том случае, если за это проголосуют все страны. А если Испания окажется против? Или какая-нибудь другая страна, которая побоится спровоцировать всплеск сепаратистских настроений на своей территории? Например, Франция с ее Корсикой и Бретанью или Италия с ее Севером. Тогда шансов вступить в Евросоюз – никаких. Что будет дальше с гордыми государствами, представить довольно легко. Поэтому то, что происходит сейчас с народными настроениями, очень напоминает использование неподкованных, обиженных на годы диктатуры людей (большинство участников сепаратистских митингов – именно пожилые люди) в политических играх испанских партий.

Что не поделили андалусцы и каталонцы?

Моя русская подруга, живущая в Барселоне, долгое время снимала квартиру, деля ее с такими же студентами, как и она. Такая аренда на несколько человек позволяла существенно сэкономить расходы и давала возможность в любое время дня и ночи практиковать испанский язык, не выходя из дома. За несколько лет ее соседями были поляки, итальянцы, немцы, а также две испанки: официантка из Валенсии и студентка из Андалусии. С последней практиковать язык было особенно сложно – андалусское произношение отличается своеобразным «проглатыванием» половины звуков и свистящими согласными, характерными для человека с дефектами речи. Но основная проблема с Сабелой, так ее звали, возникла в том, что ее отчаянно невзлюбила хозяйка квартиры, пожилая каталонка Мария Роза. Собственно, та самая, которая сдавала мне квартиру в первый год после переезда в Барселону. Добрейшей души женщина при одном упоминании Сабелы менялась в лице и начинала что-то бормотать себе под нос. «Чарнего», – говорила она с явной нелюбовью к девушке как представительницы Андалусии. При первой подвернувшейся возможности Мария Роза нашла повод, чтобы вежливо отказать Сабеле в продлении контракта аренды.

Слово «чарнего» с каталанского языка можно приблизительно перевести как «чурка». Именно так жители Каталонии в 1950–1970-х годах называли приезжих из других регионов страны. На фоне экономической депрессии во многих испанских провинциях и относительной стабильности Каталонии в эти годы случился массовый приток сюда мигрантов, преимущественно из Андалусии. Новоприбывшие не особенно спешили учить каталанский язык или изучать историю автономии и зачастую вели себя неподобающе чинному образу жизни местного населения. Сыграла свою роль и этническая разница – голубоглазые блондины каталонцы, так дорожащие чистотой нации, не могли допустить кровосмешения со смуглыми кареглазыми брюнетами-южанами. Андалусцам под придуманными предлогами отказывали в рабочих местах, с особенной дотошностью допрашивали на экзаменах в университетах, но каталонское хорошее воспитание не позволяло говорить открыто о своих чувствах, зато совершенно не мешало провожать южан отчетливо произнесенным им в спину: «Чарнего!»

Испанский писатель Хуан Марсе в своем романе «Двуликий (двуязычный) любовник» описал любовную историю, случившуюся в Барселоне в те годы, которую красочно иллюстрировал конфликтами между каталонцами и «чарнего». Противостояние между ними он довел почти до абсурда, сделав главного героя страдающим от раздвоения личности, одним проявлением которой стал каталонец, другим – андалусец.

Прошло несколько десятков лет, сегодня Барселону населяют представители самых разных национальностей, в университетах и школах учатся подростки, в чьих жилах течет андалузско-каталонская кровь, но на бытовом уровне конфликт все еще существует. Собственно, со стороны самих южан большой любви к «нацистской Каталонии» тоже не наблюдается. Хотя неприязнь со стороны «северян» все-таки перевешивает. Если посмотреть график полетов за последние несколько лет из Андалусии в Каталонию и обратно, то можно увидеть, что если андалусцы регулярно летают в независимую область, то каталонцы билеты на юг страны практически не покупают.

Что такое «гальего», «эускера» и «катала» и почему так важны эти языки для местных жителей?

Впервые посетившему Испанию человеку может показаться удивительной, а иногда даже и неприятной та острая борьба, которую ведут жители отдельных регионов за свою родную речь. Особенно сложно понять эту борьбу человеку, приехавшему из многонациональной России, где языков малых народностей десятки, и все они мирно уживаются с официальным русским языком. Сложно себе представить иностранного туриста, решившего для простоты общения подучить каталанский перед визитом в Барселону. А между тем из многолетнего отстаивания права на то, чтобы говорить и писать на родном языке, отношение местных к каталанскому переросло в лингвистический фанатизм, проявляющийся в упрямом нежелании говорить по-испански, даже если перед ними стоит иностранец, худо-бедно на нем изъясняющийся, но не понимающий ни слова на их родном языке. Представьте себе случайно оказавшегося на Кавказе француза и местного продавца, демонстративно переходящего на адыгейский вместо русского. И если еще можно допустить, что жители горных районов Кавказа действительно не владеют русской грамотой, то в случае с Каталонией или Галисией этот часто используемый фокус под названием «я не знаю кастельяно» неуместен – в годы франкизма все жители испанских автономий были обязаны говорить по-испански.

С другой стороны, нельзя отрицать того, что язык – это основной носитель культуры региона. И для тех частей Испании, в отношении которых совершались особенно жестокие действия по уничтожению народной культуры, возродить и передать родную речь потомкам – одна из самых важных задач, на осуществление которой местные жители не пожалеют никаких средств.

Когда-то я приятельствовала со своей преподавательницей каталанского языка в Университете Барселоны. И практически в каждой нашей беседе она напоминала о том, что, если хочешь хоть чего-то добиться в Каталонии, необходимо в первую очередь учить каталанский язык, но не испанский. Она была доктором наук, заведующей кафедрой каталанской лингвистики, и кому, как не ей, было знать о том, как много вкладывает правительство Каталонии в продвижение своего языка. Причем вкладывает в буквальном смысле – миллионы евро из бюджета автономии ежегодно выделяются на поддержку его возрождения. В Барселоне существуют бесплатные школы для иностранцев, где преподают каталанский, выпускаются тысячи подарочных брошюр и учебников на разных языках, регулярно выделяются гранты на обучение языку и культуре Каталонии в лучших университетах. Свободное владение каталанским если и не делает жизнь здесь абсолютно беспроблемной, то значительно ее упрощает. Это легко проверить, если однажды, во время, например, деловых переговоров перейти на него с испанского. Ты как будто попадаешь в закрытый клуб, где тебя с радостью встречают и с совершенно иным отношением, чем раньше, продолжают разговор.

Каталанский язык не назовешь приятным на слух, он звучит отрывисто и жестко, подчеркивая твердые согласные. Исторически он признан самым ближайшим родственником латыни, практически – на нем говорит около одиннадцати миллионов человек, в том числе во Франции, Андорре и на Сардинии. Несмотря на неблагозвучность, в начале ХХ века каталанский был признан поэтическим языком региона, на нем написано множество поэм и стихов, а также песен на музыку местных композиторов.

Упоминание эускера, как называют свой язык в Стране Басков, у любого знакомого хоть немного с его историей человека тут же разжигает огонек интереса в глазах. Абракадабра, язык-загадка, которую тщетно пытаются разгадать поколения лингвистов и историков. У этого языка нет корней. Он не относится ни к одной из известных языковых семей. Откуда он взялся, как появился в этом регионе – непонятно. Кто-то говорит о морском пути, по которому сюда занесли исковерканный эстонский язык, но он не имеет отношения к эстонскому. Кто-то утверждает, что грузины, когда слышат речь басков, могут понять, о чем те говорят. Мой личный эксперимент с подругой-грузинкой закончился печально – она не разобрала ни слова, несмотря на то что гипотеза эта, о родстве эускера с грузинским, вполне официальна и даже привела к образованию школы басковедения в Грузии. По звучанию эускера очень похож на испанский, и человек, не говорящий на кастельяно, вполне способен их перепутать. Написание же ни фразой, ни словом его не напоминает, и можно долго тщетно вглядываться в баскский текст в поисках знакомых слов или хотя бы предлогов. Несмотря на активную его пропаганду, владеет эускера всего около восьмисот тысяч человек.

Что до гальего, то здесь вполне уместно сказать, что это просто песня, а не язык. Собственно, в раннем Средневековье галисийский и был официальным языком трубадуров, которые исполняли на нем свои песни. И по звучанию, и по грамматике он – брат-близнец португальского, и жители соседствующих Галисии и Португалии без труда понимают друг друга. На гальего говорит около двух с половиной миллионов человек, он активно пропагандируется на территории автономии, особенно среди подрастающего поколения.