Текст книги "Непал без вранья"

Глава 3
И все-таки: индуисты или буддисты?

3.1. Во что же верят индуисты?

Молитвы из Пашупатинатха слышны издалека. Мы проходим небольшой индуистский рынок с религиозной атрибутикой: рыжими венками, свечами и благовониями, сладостями и праздничной мишурой. Отсюда и начинается непрерывный поток паломников, который течет в глубины старинной святыни, нередко – в последний путь. Ведь именно здесь, в главном храме бога Шивы, совершаются знаменитые индуистские кремации на берегу реки Багмати. Мы протискиваемся сквозь набожную толпу, чтобы получить билет тысяча непальских рупий за демонстрацию бренности тела. Тут же, у касс, нам предлагают духовный экскурс.

– Иностранцев внутрь храма не пускают, – сразу заявляет наш гид Кумар Рана. – Даже обращенным индуистам нельзя. Можно только тем, кто индуист от рождения. Ведь это место – одно из самых святых и почитаемых храмов во всем мире. Как Мекка для мусульман. Сюда стекаются пилигримы со всего света: Индии, Индонезии, Малайзии, Шри-Ланки…

– Надо снимать обувь? – спрашиваю я, рассматривая босые ноги индуистов.

– Нет, – отвечает Кумар. – Внутрь мы не пойдем, будем рассматривать храм только снаружи. Вот в сам Пашупатинатх в обуви нельзя. Камеры и мобильные телефоны тоже оставляют на входе. Но вы здесь гости, так что к вам другие требования. – Мы проходим контроль, и Кумар продолжает: – Вы ведь знаете китайский инь – ян? Шестьдесят девять, черное и белое? Вот и Пашупатинатх – то же самое. Здесь две главные стороны. Мы с вами сейчас на светлой стороне, полной жизни и любви. Здесь люди радуются и возносят свои молитвы и благодарности. Но есть и другая сторона, на берегу Багмати, прямо за этими стенами. Там вы увидите только смерть и боль утраты. Это темная сторона Пашупатинатха, но неизбежная часть нашей жизни. Все мы должны умереть, чтобы возродиться заново.

– А кто эти люди? – кивает Ася на поющую группу женщин и мужчин.

– Они пришли из Индии. Совершают церемонию очищения энергетики. На санскрите эта церемония называется джонаи, на непальском братубандэ. Прежде чем зайти в Пашупатинатх, каждый индуист должен пригласить брахмана священника – и совершить процедуру очищения. Только после этого он готов зайти в храм.

Мы поднимаемся по лестнице и становимся по левую сторону от Пашупатинатха за решеткой ограды.

– Это место самое близкое к храму, здесь обычно молятся и медитируют обращенные индуисты, – поясняет Кумар. – И отсюда мы с вами можем увидеть два главных входа. Всего их четыре, почти одинаковых, но с небольшими различиями. Вот у этого входа, – он показывает на статуи двух золотых быков, – стоят нанды. На них передвигается Шива, они у него вместо лошади. А вот у этого входа – лев, очень мощное создание. Оно принадлежит богине Кали…

Я разглядываю золоченую крышу храма, всматриваюсь в серьезные лица молящихся.

– Люди обычно приносят деньги, фрукты, цветы, краски и совершают кора. Знаете, что такое кора? – поворачивается к нам Кумар. – Это обход святыни по часовой стрелке.

– Как у буддистов? – спрашивает Ася.

Кумар кивает:

– И буддисты это делают, и мусульмане тоже. Все мы, верующие, имеем одни и те же правила. Ведь бог – это бог, земля – это земля, человек это человек, а солнце – это солнце. В Непале или в России небо для всех одинаковое. А разные правила – это то, что создают политические лидеры. Но Непал – одно из самых толерантных государств на свете. Все мы здесь живем вместе, не зря же Непал – это Never Ending Peace And Love.[21]21
  Аббревиатура: «Непал – бесконечный мир и любовь» (англ.).


[Закрыть]

Мы огибаем Пашупатинатх, Кумар указывает на процессию – девочка в красном платье и бритоголовые мальчики лет десяти.

– У этой девочки сегодня начались первые месячные, – говорит он, – в Непале это большое событие. Девочку наряжают в свадебное платье, украшают и ведут на благословление в Пашупати. А мальчики получают сегодня священную мантру, которая поможет им вспомнить прошлые жизни. А это, – Кумар показывает на небольшую пагоду в глубине двора, – храм Кали, самой безжалостной и кровожадной богини индуистской мифологии. Каждое полнолуние здесь происходят жертвоприношения. Когда-то, пару сотен лет назад, в жертвы приносили людей, выбирая их из тантрических монахов и астрологов. Сейчас мы используем животных: козлов, петухов, баранов и селезней.

– Только мужского пола? – спрашивает Ася.

– Да, – кивает Кумар, – женский пол олицетворяет в индуизме мать и жизнерождение, так что в жертвы он не приносится.

– А кто обычно палач? – отзывается Ася, заглядывая внутрь храма.

– Специальный человек из рода палачей, – отвечает Кумар, – только он этим занимается. А вот здесь, на балках храма, вы можете увидеть резьбу. Вглядитесь, что вы видите?

– Это сцены из Камасутры? – догадывается Ася.

– Да, так и есть, – улыбается Кумар. – На Королевской площади Катманду есть храм с подобными изображениями. В Варанси тоже. Их много, ведь тема сексуального образования в то время была очень популярна. Секс в индуистской культуре угоден богу и входит в число священных ритуалов, отводя дурную энергию. Камасутра называет секс божественным единением, в нем нет ничего плохого. Только легкомысленный секс в индуизме считается грешным.

Запах жареного мяса встречает нас прежде, чем мы успеваем добраться до реки Багмати. Кумар подводит нас с Асей к перилам и показывает вниз.

– Нам повезло, – говорит он, разглядывая мертвеца прямо под нами, – мы пришли к самому началу церемонии.

К укутанному саронгом телу подходят два человека, и один из них зажигает кострище. Потом он уходит, а второй продолжает подбрасывать в пламя ветки и поливать дрова маслом.

– Видите мужчину, который поджег костер? говорит нам Кумар. – Это сын покойного. Голову, усы и бороду он обрил перед кремацией. На нем белая накидка, которую он будет носить теперь весь год. Белый для непальцев – как черный для Запада, цвет траура.

– А кто второй? – спрашиваю я.

– Этот человек следит за костром – три-четыре часа, пока горит тело. А после родственники умершего берут кость и погребают ее в священных водах Багмати. Пепел тоже рассеивают по воде. Все мы и буддисты, и индуисты – верим, что наше тело состоит из пяти основных элементов: огня, воздуха, земли, воды и космоса. И все, что приходит к нам с рождением и дает жизненные силы, мы возвращаем обратно – огню, воздуху, земле, воде и космосу.

– А в чем разница между круглыми платформами, – Ася показывает на противоположный берег реки, – и квадратными, как под ним? – Она кивает на покойника.

– Круглые нужны для поминок, – отвечает Кумар. – Каждый год семья возвращается сюда и проводит церемонию памяти на той стороне реки. На квадратных платформах мы сжигаем людей. По эту сторону – простых смертных, четрия – воинов, бойса – торговцев и шудра – ремесленников. А вот по левую сторону моста, – Кумар увлекает нас за собой и показывает две больших платформы на берегу у самого Пашупатинатха, – здесь мы сжигаем людей особенных. Одна из платформ – для высшей касты брахманов, священников. А на второй сжигали в прошлом королей и членов королевского семейства. Сейчас короля уже нет, так что она теперь для министров, премьер-министров и президентов.

– И что, все приезжают сюда умирать? И здесь всех сжигают? – спрашиваю я Кумара.

– Большинство жителей Катманду, – отвечает он. – Но у реки сжигают не всех. Видите ту башню? Это современный крематорий. Сейчас у людей появился выбор: чего они хотят? Традиционной церемонии на виду у всех либо же обычной кремации? Которая, кстати, гораздо дешевле. А вот это здание, – Кумар показывает на белые стены у Пашупатинатха, – хоспис. Сюда и приходят умирать. Астрологи составляют гороскопы и говорят точную дату смерти. Здесь же умерших омывают перед сожжением.

Мы пересекаем мост и попадаем на противоположный берег. Здесь нас встречают три полуголых старика с разрисованными лицами и дредлоками, собранными на затылке.

– Это садху, – поясняет Кумар, – «святой человек», в переводе с санскрита. Садху отрекаются от чувственных наслаждений, материального благополучия и сосредоточиваются на достижении мокши, духовного просветления. Это значит, что у них нет семьи, нет дома или какого-либо другого имущества. Они не ходят на работу, не получают деньги и живут на пожертвования. Все свое время садху посвящают молитве и медитации.

Старики улыбаются и слушают Кумара с неменьшей увлеченностью.

– Обычно садху носят красно-оранжевые одежды как символ их отречения от мирских удовольствий, – продолжает наш гид. – Либо же раскрашивают свои тела в белый – цвет скорби и духовной чистоты. А иногда они и вовсе голые. Такие садху называют себя «одетыми в небеса». Есть и «черные садху», агори. Говорят, люди они очень злые и опасные, их боятся и обходят стороной. Но остальных садху в Непале любят и чтут за святость.

– А где сжигают садху? – спрашивает вдруг Ася.

– А их как раз и не сжигают. Считается, что человек в садху умирает гораздо раньше, чем его тело. Существует даже специальный обряд «похорон человека», которому остригают волосы, и рождения садху, нового создания. Когда же тело садху изнашивается и распадается, его так и хоронят, сидя. Говорят, что душа его с тех пор перестает перерождаться, поэтому и тело предавать земле, воде, огню и воздуху уже нет смысла.

Мы следуем дальше и набредаем на одиннадцать маленьких храмов с лингамами,[22]22
  Лингам – фаллическое изображение бога Шивы.


[Закрыть] выстроившихся друг за другом.

– Сюда приезжают просить о рождении ребенка, – говорит Кумар. – Когда мужчина и женщина не могут иметь детей, они приходят к этому храму и молятся. Рассказывают, что Шива всегда помогает страждущим. И это место, прямо напротив кремаций – жизнь позади смерти, – является одним из главных символов индуизма…

Религия в Непале – основной советник и диктатор во многих сферах жизни: семейных, политических, в области искусства и так далее. Здесь верят в перерождение (сансара – круговорот рождения и смерти) и освобождение души (мокша), а понятия кармы (результат прошлых действий) и дхармы (нравственные устои) – основные постулаты непальской жизни. «Здесь столько же святилищ, сколько и домов, и столько же богов, сколько мужчин», – заметили когда-то англичане, лет этак двести тому назад. С тех пор почти ничего не изменилось, и храмы, собравшие всех священных коров и собак округи, встречаются в Непале на каждом шагу. А временами прямо на дороге увидишь тарелку с подношениями – рисом, молоком или кокосом. Это угощение для богов.

Божеств в индуизме тысячи, но основных, как рассказывал Ашим, три: создатель Брахма, хранитель Вишну и разрушитель Шива. У каждого из них есть жены: Сарасвати – супруга Брахмы; Лакшми – спутница Вишну, богиня достатка и изобилия, особенно почитаемая индуистами. И конечно, Парвати, подруга бога Шивы. Остальные божества в большинстве своем – аватары, реинкарнации этой передовой шестерки. Как, например, Кришна или даже Будда, которые считаются в индуизме воплощениями бога Вишну. Или же Кали и спутник ее Кало (известный нам уже Бхайрав) – это темные аватары Парвати и Шивы. Есть, правда, и самостоятельные персонажи – Ганеша, бог удачи со слоновьей головой, или обезьяний Хануман, летающее существо невероятной силы.

Самый популярный из всех божеств в Непале, без сомнения, Шива, разрушитель иллюзий и старого мира во имя его обновления. По одной из легенд, Шива появился от гнева Брахмы, между бровей, и потому его природа – самая негативная из прочих. И между тем Шива – не только ярость и уничтожение, но и милость, защита и покровительство. Его изображают синим, почти обнаженным, длинноволосым молодым мужчиной с трезубцем в руке и змеями вокруг шеи.

«Всеобъемлющий» Вишну в Непале тоже достаточно почитаем. Он несет свет, благо и Абсолют. Роль его в индуизме второстепенной не назовешь – в трудные времена он возвращается на землю и восстанавливает баланс добра и зла. Испокон веков короли Непала считались реинкарнацией бога Вишну. К сожалению, в нашей истории баланс пошатнулся – и убитый непальский король положил конец красивой легенде.[23]23
  Первого июня 2001 года в королевском дворце Нараянхити случилась трагедия. По официальной версии, принц Дипендра в состоянии аффекта расстрелял девятерых и тяжело ранил пять человек из королевского семейства, а после выстрелил в себя и умер спустя три дня. Авторитет монархии оказался подорван, и в 2008 году была установлена республиканская форма правления.


[Закрыть]

А вот Брахму, создателя, в Непале не жалуют. Храмов ему не строят, пожертвований не несут. «Это все из-за инцеста, – пояснил нам Суман Чандра, бхактапурский лавочник. – Брахма создал девушку, которая почиталась ему за дочь. А потом женился на ней. В Непале это осуждается».

Что говорить, к религии здесь относятся крайне серьезно. В подтверждение этого я хотела бы закончить главку одной историей, о которой рассказал мне Рам, друг из хостела. А уж выводы делайте сами.

В районе Синдхупалчок, неподалеку от столицы, в одной из деревень местный житель убил змею, священное животное, – преступление для индуистов непростительное. А спустя какое-то время одна из гор сошла в реку Ботикоши, и река была перекрыта. Из-за этого образовалось большое озеро, и правительство Непала, привлекая помощь индийской армии, попыталось справиться с катаклизмом бомбами и подкопом. Но все было тщетно. Тогда деревенские, вспомнив о змее, обвинили во всем незадачливого парня, набросились на него и избили камнями почти до смерти. Полиция спасла беднягу и направила его в столичный госпиталь. Но деревенские на этом не успокоились и отправились за ним в Катманду с твердым намерением закончить начатое. А у озера возвели маленький храм, чтобы извиниться перед убитой змеей. Через несколько дней вода ушла сама по себе. Спустя три месяца случилось землетрясение, и после первого толчка деревенские обратились к ведунье с нехитрыми вопросами: почему же так случилось? чего ждать дальше? И ведунья заговорила вдруг голосом Сесанаги, змеиного пятиглавого божества. «Вы убили моего ребенка, – прошипела она, – и теперь я убью вас всех». Потом был второй толчок, который уничтожил всю деревню.

3.2. Джанакпур, город паломников

И если же говорить о религии, не лишним будет упомянуть о Джанакпуре, «маленькой Индии в Непале» и средоточии индуистской культуры. В путеводителях Джанакпур несправедливо обходят вниманием, хотя рассказать о нем можно многое.

Джанакпур – город с историей в три тысячи лет. Здесь успели пожить и Будда, и основатель джайнизма Махавира, поженились боги Рам и Сита, а имя города угодило в индуистский эпос «Рамаяну» – место, в общем, небезызвестное. В двадцати километрах от Индии, как ни один другой, этот город сумел передать особый колорит своего соседа. Здесь не встретишь азиатских лиц, как и западных туристов. Но обо всем по порядку.

* * *

Итак, Джанакпур. Не Непал и не Индия, а королевство народности митхила много лет тому назад. Столица, названная в честь короля Джанака, с которым связана легенда удивительная и романтичная, как весь индуистский фольклор. А начинается она так: «Жил да был один король…» Он был добрый и мудрый, но, как водится, не без изъяна – Джанак был бездетным. Народ его любил, и все бы ничего, если бы не засуха – есть стало нечего, люди погибали, и Джанак решил вырыть источник. Вместо воды он, однако, нашел в земле горшок, а внутри лежал ребенок, который пришелся очень кстати бездетному королю. Что там с засухой было дальше, никто не помнит, но вот девочку назвали Сита, и росла она во дворце как наследница. Ничего особо примечательного в ней и не было – до тех пор, пока не решила Сита затеять уборку. Вытирая пыль, она легко подняла лук короля Джанака, который не удавалось поднять еще ни одному из смертных. Джанак удивился: «Да ты, должно быть, не человек, если сумела поднять мой лук!»

– Не такой уж он и мудрый был, если не понял этого, когда вырыл ее из земли, – улыбнулась Ася.

«…Ты, должно быть, не человек, а богиня! Но раз моя дочь обладает великой силой, то и муж ее должен быть такой же могущественный, как она», – решил Джанак. Он собрал женихов со всей страны, но никто не сумел больше поднять его тяжеленный лук, кроме Рама, который, к случаю, оказался одним из воплощений бога Вишну. И тогда, конечно, сыграли пышную свадьбу. Ну а город этот остался и по сей день важным центром паломничества индуистов со всего света.

Но хватит истории. «Грязный, зловонный и полный москитов». Это первое впечатление, которое нередко останавливает людей от дальнейших суждений. Все, кому бы мы ни говорили, что отправляемся в Джанакпур, старались отговорить нас, и особенно настойчиво те, кто ни разу там не был. Да, действительно, мусор повсюду. Кучками его сгребают у лавок и поджигают, жгут также и мертвых животных, и задымленный воздух напитан ядовитыми испарениями пластика и паленых шкур. Повсюду летают мухи-падальщицы, и оттого даже собственный пот, ручьями струящийся в этом безвоздушном царстве, кажется отравленным. Давят звуки. Клаксоны, крики, музыка, собаки – от этих звуков словно бы становится еще душнее. Добавьте ко всему тяжелую пыль непальского бездорожья. Она мгновенно забивает легкие, покрывает лицо, волосы и руки серым безжизненным налетом, из-за чего ты сливаешься с пейзажем. Таково наше первое впечатление о Джанакпуре, общий план. И верно было бы, может, сесть на автобус и катить отсюда подальше, но мы ныряем, не задерживая дыхания. Мы знаем, к чему готовиться, но хотим отыскать здесь то, чего не увидели остальные, а кто ищет, как известно, тот и находит.

* * *

Как-то однажды Ася рассказывала мне, что к абсолютно любым запахам, даже самым резким, человек привыкает всего за пятнадцать минут. Наш глаз, мне кажется, устроен похоже, иначе как объяснить равнодушие, с каким уже через полчаса ты смотришь на весь этот мусор, стоячую воду на улицах, свиней и коров, бродящих повсюду и лениво жующих отходы. И, увы, всего через полчаса перестаешь вдруг удивляться противоположной, волшебной стороне этой жизни, какая ослепляет тебя вопреки брезгливости, стоит лишь только шагнуть подальше.

Джанакпур – один из самых ярких городов, какие я только видела. Здесь ходят исключительно в сари, и даже мужчины носят юбки – национальные набедренные лунги синего цвета, и тюрбаны, художественные складки которых повторяют мятые мудрые лбы. Жители неспешно разгуливают с корзинами на головах или греются и общаются на ступенях своих домов, чьи разноцветные стены украшают прославленные митхильские росписи. Вся жизнь в Джанакпуре словно проходит снаружи – едят тут, например, не иначе как на улице, здесь же читают газеты, играют в шахматы и стирают.

Помимо бытовой пестроты нам удается застать и праздничные краски. Ведь мы приезжаем в разгар фестиваля света Тихар – здесь он называется Дивали, на индийский манер. Город в эти дни превращается в большой восточный базар. Фруктовые ряды, цветочные, лотки с фейерверками, свечами и разноцветной пудрой – абстракции Поллака, если расслабить глаза. Каждый четвертый магазин здесь продает ткани и сари, украшенные золотыми вышивками и россыпью цветного стекла. Каждый второй – тяжелые бусы из бисера, браслеты на ноги и руки, восточные тапки и косметику. Шанс побыть настоящей принцессой есть у каждой девушки, а мы лишь в сказках об этом читали.

Другая особенность Джанакпура, пугающая и привлекательная одновременно, – здесь нет белого человека. Как нет и условий, каких он ожидает, – ни Тамеля, ни Лейксайда,[24]24
  Туристический район Покхары, города, откуда начинают восхождение на Аннапурну.


[Закрыть] ни англоговорящих, ни сувенирных лавок и европейской еды. К иностранцам в Джанакпуре не привыкли, как не привыкли и лукавить, искать выгоды с подобострастной улыбкой и идти на уступки. Здесь живут своими соображениями, и если же ты хочешь задержаться, приходится подстраиваться под эту сумасшедшую жизнь без всякого снисхождения. Но есть, конечно, и преимущество – без внимания приезжий здесь точно не останется.

* * *

Мы гуляем по Мандиру Джанаки, величественному, белоснежному храму, к нам подходит монах. Я прошу его разрешения на фото, мы начинаем разговаривать, а потом он зовет меня и Асю к себе, в монашеские покои – ашрам вишнуитов – на территории храма.

Светлая, продуваемая со всех сторон комната, выкрашенные в голубой и белый цвета стены. Вентилятор под потолком, развевающиеся саронги на бельевой веревке. Гопал – так зовут монаха усаживает нас на софу и приносит угощение: маринованные бананы, тушеный нут и лепешки роти – все это на пальмовых листах вместо тарелок. А спустя пару минут мальчик-послушник ставит перед нами воду и чай масала: в Непале, прежде чем приступать к чаепитию, обычно пьют воду мне ритуал непонятный. Гопал приносит стулья и приглашает остальных монахов – старика с отсутствующим взглядом и тростью, выкрашенной в голубой. Второй гость – высокий и тонкий мужчина, который кажется нам очень проницательным. У него черная борода и дреды, убранные на затылке, белые одеяния, оранжевая накидка и массивный деревянный амулет с когтем на шее. На каждом пальце у него по кольцу, а лицо измазано желтой пудрой – вся верхняя часть, кроме пустого треугольника на лбу,[25]25
  V – знак, который рисуют на лбу вишнуиты. Последователи Шивы обычно линуют свой лоб тремя горизонтальными полосками.


[Закрыть] который венчает тика. И последний монах здесь самый главный – все называют его брахмачарий, учитель. Он важен и толст, и добродушный неугомонный Гопал смотрится на его фоне просто ребенком. Все с интересом рассматривают нас (кроме, пожалуй, старика – он разглядывает окно, да и то без интереса), а потом достают свои телефоны и делают с нами селфи. Ну а следом, без всякого смущения, переходят на разговоры о Боге.

– Так вы христиане? – обращается к нам брахмачарий.

– Да, мы выросли в этой культуре, – отвечаю я, – но больше все-таки в поиске.

– Поиск – это хорошо, – кивает монах с дредлоками, сидящий напротив меня. – А что вам нравится?

– Мне близки идеи буддизма. Как, кстати, вишнуиты относятся к Будде?

– Очень хорошо. Буддизм ведь можно считать ответвлением индуизма. Вы знаете, что Будда вырос в индуистской семье? Ну и потом, ведь не так уж это и важно, в кого человек верит. Стоит скорее оценивать, как он это делает, как живет и чувствует.

– А как вы себя чувствуете? – спрашивает Ася.

– Я счастлив, – улыбается Гопал своей наивной, почти детской улыбкой. – Живу и наслаждаюсь каждой минутой, учусь, пытаюсь себя понять, зачем я здесь и в чем предназначение человека.

– А долго вы монашествуете?

– Уже пятнадцать лет, – отвечает он. – И если мне сейчас двадцать девять, то, стало быть, с четырнадцати.

– Так вы приняли это решение, когда были еще ребенком? – поражается Ася.

– Ну да. В какой-то момент я вдруг перестал ощущать себя счастливым. Не понимал, почему вокруг столько несправедливости, в чем смысл очередного прихода, и потому решил посвятить свою жизнь поиску. Почти как вы.

– И вы даете обет безбрачия? – спрашиваю я.

– Так и есть, – отзывается лысый брахмачарий. – И мы не можем больше видеться с семьей и уж тем более заводить новую. Это жизнь в одиночестве, но это добровольный выбор каждого из нас.

Еще долго наш разговор продолжается в том же духе. И пока мы общаемся, заходят люди и кладут цветочные венки брахмачарию на руку, касаются его коленей и получают благословение. Когда же мы прощаемся, он подзывает двух человек – пожилого мужчину со старинным кожаным саквояжем, из которого достает эфирные масла и обмазывает наши запястья. И второго – мальчика-послушника с двумя заготовленными венками. Брахмачарий набрасывает их на наши шеи и говорит напутственное слово, на этом мы и расходимся.

И пускай ничего нового для себя не открываем, у нас остается прекрасное воспоминание об этой встрече как чем-то искреннем и очень трогательном.

Мы долго обсуждаем ее, и наконец Ася говорит мне:

– Знаешь, я не могу представить, как православный батюшка делает паспорт. Как он снимает свою шапку и рясу, чтобы получить официальную фотографию, под которой к тому же напишут его настоящие имя-фамилию-отчество. В этом есть что-то разоблачающее, словно с него снимают маску и дают понять, что он обыкновенный человек, а не тот идеальный образ проповедника, который требует его профессия. Отслужив свою службу, этот образ он оставляет в шкафу вместе с костюмом и садится в дорогой «мерседес», и тот катит его в иную реальность. Здесь же по-другому – у меня вот совсем не сложилось впечатления, что меня разыгрывают показным благочестием, – эти монахи действительно так и живут. Никого из себя не изображают, ничего не имеют, даже дома, все время катаются по стране. Едят простую пищу, живут обыкновенными радостями, в Фейсбуке сидят, например. И мне проще поверить в искренность человека со слабостями, чем в идеального сверхчеловека. Вот так и с Богом. В индуизме, почти ведь язычестве, все боги похожи на людей. У них есть свои изъяны, свои страсти, они бывают капризными, ревнивыми, совсем как мы. И потому они мне кажутся реалистичней и ближе, чем символ безупречного христианского Бога.

И я подумала тогда, как точно эти слова описывают и город – такой вот непричесанный и дикий, но настоящий, как ни один другой. И пускай заметки в духе «10 причин посетить Джанакпур» у меня написать не получилось, я без сомнения советую побывать в этом городе тому человеку, который ценит реализм. Ну и еще, пожалуй, индийские сладости.