Текст книги "Подранок"

Анастасия Полярная
Подранок
Впервые на Севере
Том 1
Роман

Славному северному городу – Сольвычегодску – посвящается, и его жителям, ныне здравствующим и покинувшим этот мир.

Выражаю глубокую благодарность Ольге Александровне Маркеловой и Валентине Юрьевне Петровой за помощь при подготовке рукописи к печати.

Анастасия Полярная

* * *

Давая возможность авторам высказаться, Издательство может не разделять мнение авторов.

© Полторацкая (Полярная) А. Ю., 2020

© ООО «Издательство Родина», 2020

Карта времени

«В обширных русских владениях есть много ныне заброшенных древних культурных центров. Когда-то служили они средоточием в созидании великих духовных ценностей народа. В них созревала духовная личность, создавались материальные блага. <…> И, как таковые, они представляют для истории культуры основные точки отправления. Стоит только обратиться к сохранившимся в них немым свидетелям прошлой жизни края. Много неведомых страниц из книги древнего бытия они откроют и много древних красот воссоздадут. А тем, кому дорого искусство, для кого оно – источник воды живой, – тем эти центры послужат путеводною звездой к открытию новых горизонтов или расширению прежних. <…> Это – средоточие древних обособленных миров…»

«Среди многих забытых центров на пространстве необъятной России на первом месте должен быть поставлен город Сольвычегодск».

«…сей город казнён многими ранами, ово моровым поветрием и гладом, ово нашествием супостатов, побитием многих граждан и частыми огненными воспалениями, а с начала и до днесь стремлением реки Вычегда, метанием городских берегов…»

Николай Макаренко «Искусство Древней Руси: у Соли Вычегодской». Петроград, 1918 г.

Пролог

«Я могу говорить…»

Андрей Тарковский

Из-за речного поворота открывался старинный город. На холме, на самом берегу Вычегды, высился белокаменный собор, величественно устремившийся в небо пятью куполами и долгим шпилем колокольни, погнутым у вершины.

Статный темноволосый мужчина средних лет в светлом атласном костюме стоял на пароме обособленно и напряжённо смотрел на приближающийся берег. Порывистый ветер бил ему в лицо, трепал густые короткие волосы, нещадно нарушая укладку, развевал полы пиджака, играл галстуком. Не обращая на это внимания, мужчина продолжал вглядываться в силуэты городских строений. Глаза его были чуть прищурены, взгляд внимательный и сосредоточенный; глубокая горизонтальная складка разделяла его лоб надвое; её пересекали две короткие вертикальные морщины, резко обозначившиеся у переносицы.

Этот человек выделялся среди остальных пассажиров. Он был довольно высокого роста, смуглый; глаза – карие, почти вишнёвого цвета, чуть прищуренные, нос с горбинкой; носил подстриженные усы, переходившие в аккуратную щетинку, покрывавшую раздвоенный подбородок; на шее блестела золотая цепочка, отвлекая взгляд от побелевшего от времени огромного шрама. На первый взгляд казалось, что его отличала ухоженная внешность и особая манера одеваться: элегантно и дорого, но несколько старомодно; более же внимательному взору открывалось присутствие в нём чего-то трагического, странное сочетание брутальности и какой-то болезненной утончённости. Держался мужчина уверенно и отрешённо.

Паром причалил к берегу неподалёку от собора. Пассажиры неторопливо готовились к выходу. Константин, так звали задумчивого мужчину, подхватил чемодан и поспешил с нетерпением на берег.

Ступив на песчаную насыпь причала, он обернулся. С парома гурьбою шли люди, следом выезжали автомобили. Пожилой коренастый паромщик в ватной телогрейке и броднях с завёрнутыми голяхами, похожий на пингвина, точными жестами помогал водителям выехать.

Песчаной извилистой улочкой, пробиравшейся между одноэтажными бревенчатыми домами, Константин направился к гостинице, но, дойдя до деревянного мостика над маленькой речкой, остановился, окинул взглядом окрестности и неожиданно повернул в сторону собора.

Поднявшись на холм, он прислонился спиной к каменным уступам собора и молча стоял, устремляясь взглядом куда-то вдаль, за Вычегду, к подпиравшим небосвод соснам.

Некогда судоходная река посылала долгие волны к берегу, словно тоскуя о прошлом… Вдалеке, почти у самого горизонта, на мысу виднелся одинокий маяк; покачивались бакены; пахло тиной и йодом.

«Неужели я снова в этом Городе?! Удивительное ощущение: его словно на какой-то ключ временной закрыли: в нём Время уснуло, замерло, вернее, его здесь нет… Здесь ничего не меняется… Всё – то же, что и двадцать лет назад: та же своенравная река, кедры и белый камень… Мост так и не построили. И, видно, никогда его не возведут. Да и слава Богу: тот, кому надо, доберётся. Интересно, приехал ли бы я сюда ещё, если бы не крайняя необходимость? Вряд ли», – думал мужчина.

В последние пять лет куда-либо выбраться из Москвы Константину представлялось почти невозможным: он был настолько загружен работой, связан обязательствами и обстоятельствами. Это изрядно его утомляло, но, втянутый в круговорот повседневной столичной жизни, Константин не мог из него вырваться. В столице у него никак не ладилось последнее произведение; время шло, а договор с издательством был подписан. Сюжет давно выстроился, но, всякий раз перечитывая написанное, он исправлял и оставался недоволен.

Выход пришёл неожиданный: Константин почувствовал душевную потребность покинуть шумную Москву и отправиться в далёкий северный город, тихий и старинный, ставший когда-то его творческой родиной, чтобы вдали от суеты поработать над рукописью. Интуиция подсказывала ему, что там он успешно закончит начатое произведение. Этот маленький Город, обозначенный далеко не на каждой карте, необъяснимою силой влёк к себе Константина. Ещё в юности он написал там свои лучшие вещи, а потом, что называется, «поставил руку» и работал уже «автоматически»: выполнял литературные заказы, давал интервью, выступал на мероприятиях, читал лекции.

Внутренняя потребность оказаться в том Городе с каждым днём нарастала и всё больше и больше приобретала для Константина характер необходимости.

«Город сам позвал меня. Он мне поможет», – наконец, решил он, укладывая чемодан бумаг, и в тот же день купил билет на поезд.

…Сложную смесь чувств и переживаний испытывал Константин, стоя на берегу Вычегды, возле Благовещенского собора. Он чувствовал особый дух этого Города: дух старины и тайны, сопричастности к каким-то космическим безднам.

«Всё-таки замечательно, что я здесь!» – промелькнуло у него в голове: в этот момент мужчину посетило то полузабытое ощущение душевного подъёма, которое он здесь испытывал прежде: будто Город его подхватывает и несёт…

Константин знал, что это внезапно нахлынувшее чувство сулило ему озарение – то, ради чего он сюда поехал. Только в таком исступлённо-восторженном состоянии он может по-настоящему творить.

В такие периоды он воспринимал себя и окружающий мир особо: все внешние реалии утрачивали привычное значение, становясь либо образами-носителями какой-то потаённой информации, либо символами; процессы еды и сна сводились к физической необходимости, требующейся для поддержания сил. Он старался как можно больше успеть, не думая ни о чём, кроме своего творчества.

Некоторое время постояв в задумчивости, мужчина достал из внутреннего кармана пиджака блокнот и ручку и принялся торопливо заносить приходившие полубессознательные образы.

«Огромное покатое небо раскинулось над Городом, покрывая его незримым шатром. Своды небесного шатра, обнимающие Город, – разные со всех четырёх сторон: куда ни посмотри – открываются завораживающие богатством оттенков дали. Недостижимо высоким и одновременно близким видится небо в этой точке Вселенной: стоит только построить мысленную дугу, наподобие радуги, от одного его конца до другого – и бесконечные загадочные просторы становятся постижимыми: кажется, ты способен дотянуться до облаков, не только взглядом – рукой ощущая их невесомость, коснуться лазоревой эмали потолка мироздания и причаститься душой таинственной красоты, сознавая себя частицей этой великой Природы. Если долго смотреть на это небо, возникнет ощущение, что здесь сходятся горизонты, подобно меридианам у полюсов Земного Шара: привычный физический окоём соприкасается с невидимой границей непознанного. Под этим небесным сводом, над загадочным, древним Городом, здесь, именно здесь, в этой точке Вселенной, сходятся разные планы бытия, связанные энергетическим узлом, – реальный и сверхчувственный миры.

Глядя на это небо, ты проникаешься атмосферой этого Города, где можешь ощутить себя в любом возрасте, в любой временной точке, и неожиданно почувствовать свою невидимую, надвременную сущность…»

Оставшись довольным удачно «пойманной» мыслью, Константин отметил про себя, что «её непременно надо включить в размышления героя».

– Простите, вы местный? – неожиданно послышалось за спиной.

Мужчина вздрогнул, с трудом вырываясь из доступного только ему мира чувств и размышлений, и неохотно обернулся. Перед ним стоял паренёк в бейсболке, в потёртых джинсах, с походной сумкой через плечо. Его лицо показалось Константину знакомым, но почему-то он был уверен, что они никогда не встречались.

– Что? – переспросил мужчина хрипловатым баритоном и, не дожидаясь ответа, будто самому себе, сказал: – Наверное, местный…

– Здесь есть гостиница?

– Пойдёшь вверх этим косым переулочком и за большими тополями справа увидишь.

– Далеко? Чуть ли не час здесь брожу – и всё время почему-то выхожу на берег, – пожаловался парень.

– Да за час можно обойти кругом весь город! Видать, он тебя испытывает, – произнёс Константин задумчиво. – Старики говорят, что само место, на котором он стоит, было выбрано неслучайно: неспроста здесь, на маленьком пятачке земли, некогда высились тринадцать храмов… Даже свод небес здесь особенный, – добавил он и, обведя взором окрестности, поднял глаза к небу. – Нигде больше я не видел такого.

– Я тоже, сколько путешествую, – отозвался парень, проследив за его взглядом. – Неспроста меня так притягивал этот Город. Вы историк?

– Я Автор.

«Почему он об этом спрашивает?» – пронеслось в голове у Константина.

– А закурить у вас не найдётся?

– Только «Беломор».

– Сойдёт, – ответил юноша с едва заметной ухмылкой, и в его голосе Константину послышались знакомые нотки.

«Где же я его видел?» – подумал мужчина, окидывая взглядом собеседника. Он не сразу заметил безобразный шрам на его шее, уходивший глубокими бороздками под рубашку. По-прежнему глядя вдаль и о чём-то отстранённо думая, Константин извлёк из кармана портсигар, раскрыл и предложил парню.

Но никто не потянулся к нему рукой; только ветер с Вычегды обдавал приятной освежающей прохладой широкую ладонь с лежащим на ней старинным портсигаром. Константин повернул голову и увидел, что никого рядом не было…

– Где ты? – окликнул он юношу, озираясь. – Эй! – позвал громче.

Но ему никто не ответил. Потрясённый, он подошёл к краю обрыва, взглянул вниз. Парня нигде не было. Только волны по-прежнему целовали берег.

Несколько мгновений мужчина стоял молча.

– Постой, – прошептал он наконец, словно о чём-то догадываясь. – Кто ты?! – уже закричал Константин.

– Кто ты-ы-ы-ы… – отозвалось эхо.

«Каждый раз в этом Городе со мной что-то происходит. Что же это за место? Здесь повсюду разлита мистика… – думал он, нащупывая пальцами ветвистые канавки застарелого рубца на горле. – В этом Городе я никогда не оказывался случайно. И произойти это тоже просто так не могло… Зачем я снова сюда поехал? Чтобы найти ответы на те вопросы, что мучают меня все эти годы…»

Мужчина спустился к реке, присел на корточки и потрогал воду. Глядя на волны и что-то припоминая, он закурил, смяв бумажный мундштук папиросы. В вышине, над его головой, раздался звон соборного колокола, наполнивший собой всё пространство. Отозвавшись многократным эхом, он повис над рекой, казалось, сливаясь с самим Временем.

«Кто я?» – прозвучало в голове Константина.

– Писатель… – вырвалось у него. – Не знаю, что это за место, но здесь я могу быть собой по-настоящему. Здесь я могу говорить… – прошептал он, выпуская из-под усов струйку дыма. – Не зря я всё-таки вернулся в этот Город…

Глава I. Разлука

«Отрезанный Город»

Радужный утренний свет мягко проникал в комнату, оживлял спящие предметы, возвращая им цвет. Августа ещё спала. Чуть приподнявшись, Костя посмотрел на неё и вновь откинулся на кровать рядом с нею.

«Всё-таки добрались сюда!» – подумал он, касаясь взглядом её волос, пухлых чувственных губ и разделённого ямочкой узкого подбородка.

Вчера Город не хотел их впускать. Шальная Вычегда не на шутку разбушевалась: кидала катер из стороны в сторону, кружила его, поднимала высокие, как на море, волны, отороченные белыми нарядными воротничками, придававшими им суровую торжественность, – того и гляди, опрокинет! А на середине, на самой стремнине, подпитываемые усилившимся встречным ветром и бурным течением, волны набрали такую силу, что, казалось, река встаёт вертикально, поднимается во весь рост, напористой грудью заграждая старинный город.

– Тридцать лет такого не видал! Второй раз на моём веку так река бунтует!.. Гляди, как темно сделалось! Поди, ещё потонем, – проворчал седовласый механик, стискивая штурвал загорелыми руками в выцветших синих наколках.

– Не затонем! – буркнул стоявший рядом с ним дюжий молодой матрос-лесосплавщик.

– Развернуть назад, что ли? Течение сносит, – бросил старик-рулевой, вглядываясь в пучину тяжёлым внимательным взглядом.

– Пошёл – так иди, – отрезал матрос, затягиваясь папироской. – Мы же взялись их перевезти! – он кивнул на притулившуюся в углу тесной рубки пару: невысокую ухоженную женщину средних лет с короткими рыжими волосами, в макияже, одетую в модную кожаную куртку, облегающие джинсы и щеголеватые сапожки, и темноволосого загорелого парня в камуфляжном костюме, выглядевшего заметно моложе своей спутницы.

– Не к добру это, не к добру… Не надо природе перечить! Помнится, на Печоре у нас… – вновь заговорил рулевой.

– Пора тебе на пенсию, старый, щи хлебать, – оборвал его молодой лесосплавщик.

– Костя, а мы не утонем? – обратилась женщина к парню и провела ладонью по его коротко подстриженным волосам.

– Не волнуйся, Августа, мы дойдём, – отозвался тот, пытаясь что-то рассмотреть вдали. Он стоял, насупившись, морща лоб, от чего становилась заметнее лёгкая горбинка на его носу. Женщина молчала, крепко прижимаясь к парню.

Узнав, что последний паром давно ушёл, он уговорил стоявших неподалёку лесосплавщиков перевезти их на другой берег на своём катере.

– Ты не пожалеешь, что поехала сюда: этот Город не сразу принимает, но потом открывает такие бездны! В нём даже Время течёт по-другому, – сказал парень.

– Это как? – чуть отстраняясь от него, испугалась Августа.

– Не знаю, как тебе объяснить: ни быстрее, ни медленнее, а как-то по-особому, иначе… Здесь кажется, что ты бродишь не по улицам, а по годам, по закоулкам памяти, общаешься с самим собою, с Городом, а иногда даже со Временем – один на один. Здесь приоткрывается какая-то великая тайна тем, кого Усольск захочет к себе приблизить. Неугомонная Вычегда отрезала этот Город не только от пространства – от Времени. Понимаешь? – говорил парень, не замечая, что женщина уже его не слушала.

«Зачем я только села в этот катер!..» – думала она.

Хмурый матрос косился на них исподлобья.

А на другом берегу поражал своей красотой и величием старинный белокаменный собор с изогнутым саблей шпилем колокольни. Он внушал спокойствие и уверенность. Берег приближался.

– Только здесь я ощутил Время в разных ипостасях. Взгляни вокруг – оно замерло. Отсюда рукой подать до любой эпохи: настолько здесь всё насыщено великими событиями и загадками. Здесь Время не мёртвое; оно уснуло, – продолжал Костя, не замечая, что катер, преодолев течение, уже подходил к берегу. – В этом Городе с его вековой историей река отсчитывает линейное Время, волнами, стирая камни, с давних времён лежащие по берегам; стелет волны, словно слои памяти, на песок, переносимый ветрами. Переезжаешь на пароме за реку – попадаешь в другую Эпоху…

– Мы приехали, веди же меня скорей! Я замёрзла, – оборвала его Августа.

Поблагодарив мужиков, парень ловко соскочил с корабельного трапа и протянул руку спутнице. Она неуверенно приняла его крепкую ладонь и ступила на сольвычегодскую землю.

Костя неторопливо окидывал взглядом окрестности этого до боли родного ему Города – живая старина здесь застыла кругом. Её присутствие угадывалось во всём: в бревенчатых домах и каменных строениях былых веков – особняках и трёх уцелевших храмах; в грунтовых улочках, лежащих там же, где и столетия назад; в его трёх озёрах – трёх братьях: Солёном, Жемчужном и Пожарном; в трёх деревянных мостах через маленькие пересекающие его речушки, в заколдованном свете небесных звёзд над ним и сольвычегодских окон…

Ему было сложно определить свои ощущения: они не укладывались в рамки логических, описывающих реальность понятий.

«Этот Город-Хранитель сберегает не только свою священную старину, но – какое-то древнее знание, накопленное веками, истинное и ценное: здесь не просто так, не беспочвенно слагаются легенды и предания, рождаются сказания и песни, создаются стихи и иконы и обтачиваются временем вековые камни… Даже сказочные ведьмы, что взлетают в ступах над лесом, словно цапли, кругами, постепенно набирая высоту, не берутся в народном сознании „из ниоткуда“: они присутствуют где-то здесь… Из крупных городов это уходит. Наступает прогресс и гонит сказку в глушь. Упрощая жизнь, он сулит удобства, но лишает её чего-то несравнимо более ценного. А здесь, на Севере, сохранилось ещё многое из той, старой жизни. И не только благодаря яичному белку здесь уцелела каменная древность; на старинных рецептах, на самом духе держится она в этом отрезанном рекою Городе. Вырваться и уехать отсюда невозможно, даже не стоит пытаться – некуда; Город возвращает тебя обратно: он решает сам, кого отпускать, а кого оставить».

Неожиданно налетевший свирепый порыв ветра бросился им под ноги, чуть не сбив Августу; грунтовая улица на глазах начала сужаться и вилять, дом подступал к дому, заграждая дорогу.

– Мне страшно, – прошептала женщина. – Теперь я верю, что в этом городе, действительно, господствуют какие-то силы…

– Пойдём, не бойся. Дай мне руку, – сказал Костя, беря её за руку и стараясь заслонить от ветра, шагнул в туман, «раздвигая» дома.

– Мне страшно, – повторила Августа.

Шаг за шагом они постепенно продвигались в тумане. Неожиданно, рассекая мглу, навстречу им вышла дородная женщина в платке и ватной телогрейке, в которой Костя сразу узнал местную знахарку тётю Валю. «Что делает она здесь в такое время?» – подумал он, зная, что вечерами целительница обычно занимается хозяйством.

– Батюшки! Кого только не несёт в наш Город! – закричала тётя Валя незлобливо. Окинув Костю пронзительным взглядом, она посмотрела на его спутницу и, не сводя с неё глаз, обратилась к нему:

– Ты, парень, вот что, завтра зайди-то ко мне, не позабудь! – велела целительница и, перекинув через плечо охапку свежей травы, неуклюже заковыляла в сторону дома, тяжело переваливаясь на коротких больных ногах. – Обязательно уж зайди! И чтобы – один! Надобно, – вдруг, обернувшись, повторила она требовательно. – Сегодня уж я в ограде[1]1
  «Оградой» на Севере называют забор, заграждение для скота. (Здесь и далее примечания автора.)


[Закрыть] с козами обряжаться[2]2
  Обряжаться – ухаживать за скотом.


[Закрыть] буду. И, вот что, не делай ты этого! – добавила старуха, погрозив ему кулаком.

– Чего? – удивился Костя.

– Сам знаешь! Ничем хорошим не кончится! – бросила на ходу знахарка, из-под её платка выбилась седая прядь, и в глазах сверкнули молнии.

– Странная она какая-то, – шепнула Августа, когда большая коротконогая фигура женщины скрылась в тумане.

– Она хорошая, добрая. Ты её не бойся, – сказал Костя. – Только на вид сурова и резковата бывает. Это у неё по настроению…

Между тем, они приблизились к цели – к деревянному двухэтажному дому-гостинице.

«Я могу говорить…»

Когда Августа уснула, Костя встал, тихо достал свои бумаги и сел к столу. Наконец-то он мог предаться творчеству! Но, так и не взявшись за ручку, просидел допоздна, как безумный. Назойливая мысль не давала ему покоя: «Зачем я пишу? Кому, кроме меня, это по-настоящему нужно? Августе? Она по-другому воспринимает реальность. Взять, к примеру, поезд: для неё он – только транспортное средство, в котором время тянется „скучно и нудно“, „пространство почти отсутствует“ и, главное, „нет горячей воды“. А ведь путешествие в поезде – это целое приключение. Особенно поездка на Север».

Каждый раз, приезжая в старинный город на Вычегде, он чувствовал неповторимый дух, разлитый в его пространстве: в коричневых от времени «пятистенках», изначально строившихся на две семьи, с обязательным чердаком – мезонином, придающим дому особую нотку; в узких кривых улочках, по которым купцы возили меха из Сибири, а потом ещё долго по ним же шли этапами заключённые; в торжественной красоте величественного, отовсюду зримого, старинного собора с высоким, кривым шпилем; в озерцах, лугах, долговязых лиственницах и мохнатых кедрах и не менее удивительных жителях этого Города… Во всём: в его уличной живности – собаках, преимущественно сибирских лайках, и бесконечно пушистых котиках, то и дело появляющихся в различных уголках городского пространства: на заборах, в окнах домов, на крылечках, прямо на улице, на перилах, на деревьях; в фонарях, зажжённых кое-где керосинках, старинной деревянной больнице, ещё земской, состоящей из нескольких построек; в самом ритме жизни – спокойном, размеренном, в трёх-четырёх магазинах, разбросанных по городу; белокаменном здании с колоннами в самом центре – бывшем доме купцов Пьянковых, от которого так и веяло стариной; в древнем размытом кладбище и широкой строптивой реке, в водокачке, перестроенной из старинной церкви заброшенной мельнице и в почти высохшем Пожарном озерце; в трёх деревянных мостиках: коротком, который так и зовут – «маленький» или Уточкин, Знаменском и «длинном». Город можно обойти кругом любым из них, что Костя находил символичным; лишь весной, когда разливается Солёное озеро, затопляя Уточкин мостик, половодье вынуждает отдалённо живущих горожан делать большой крюк.

Эти реалии, как и всё в этом Городе, казались ему исполненными таинственного и несущими на себе печать инобытия, подкреплённую всевозможными легендами и слухами.

Немало загадок было связано с Сольвычегодском. Костя знал о происходивших в нём исцелениях: даже страшные, порой безнадёжные недуги, неподвластные медицине, успешно врачевались в Городе и его окрестностях. Вспомнились слова тёти Вали: «Эти земля и вода уникальны: они наделены священною силой, которую впитывали веками, а теперь – отдают людям».

«В его огне и камнях, в воде и ветре, несомненно, кроется какое-то могущество, выходящее за пределы земного мира. Неспроста огонь – древний языческий символ – воплотился в церковной свече. А зажжённая свеча, может быть, – одна из общих точек пересечения христианства и язычества, – размышлял парень. – В этом Городе у меня появляется способность разговаривать с рекой, с небом, с деревьями, с камнями. И это удивительно, но они мне отвечают; не раз я сталкивался здесь с необъяснимыми вещами…»

Однажды, во время вечерней прогулки возле Солёного озера, ему показался силуэт старика, стоявшего на небольшом дощатом плоту посередине водоёма. Полусгнивший плот едва держался на плаву, но, несмотря на это, старик смело по нему расхаживал, ничуть не опасаясь соскользнуть в воду. Костя подошёл ближе, и видение исчезло. А спустя какое-то время он случайно услышал от местной старушки, что «…много лет назад по этому озеру плавал на плоту совсем пожилой дедушка и черпал со дна целебную грязь для врачевания разных хвороб».

Костя рассказал о случившемся тёте Вале.

«Выходит, я вижу здесь то, что было раньше?! Где же граница этих реальностей?»

«Не ищи! Здесь всё перемешано. Ведь этот Город – и есть Сгусток Времени», – ответила знахарка.

«Может, отсюда – ощущение этого могущества безграничной власти, которой обладает лишь Время?! И если я был рождён не там и не в ту эпоху, приезжая сюда, ощущаю себя в своём Времени». Он остро чувствовал неистинность, фальшь и подмены в той жизни, которая осталась на том берегу, за рекой, за лесами, за дорогой; за много километров отсюда, где нет белых ночей, где люди, цепляясь за свои норы-клетушки и собственные ничтожные цели, думают, что живут, что они защищены…

В ту ночь Константин так ничего и не написал, но остался доволен: теперь он знал, как развязать тугой узел проблем в ситуации с Августой. Как только она проснётся, он непременно поговорит с нею… Ведь не просто так, наконец, они добрались сюда, в этот заколдованный Город!..