Текст книги "Молк"

– Да мы тебя разбудим, если что, – улыбнулась девочка. – Тем более мама со смены придет.

Как выяснилось за ужином, ушедшая на работу мама трудилась сутками, то есть позвонить с ее телефона сестре мальчик смог бы только на следующее утро.

В любое другое время Дима возмутился бы такой, мягко говоря, неточной информации и заподозрил бы что-то неладное. Но не сегодня. Сегодня Дима был счастлив.

Он даже не пошел к соседям, чтобы звонить от них. Хотя Дима обратил внимание, что свет в окнах соседних домов так и не зажегся. Возможно, их хозяева тоже работали сменами.

Мальчик лежал на жесткой тахте и размышлял, как бы ему не проспать завтрашнее купание. Он никому не сказал о приглашении Толика.

«Я вернусь, они еще и не проснутся, наверное».

Даже от своего нового приятеля Ромы Дима скрыл планы на завтра.

«Ему все равно больше в мячик играть нравится, чем нырять».

Мысль о прогулке на поляну («Толик сам посадил дубы вокруг нее!») пленяла и будоражила воображение. Диме не хотелось ни с кем делить эту свою радость.

Но была и другая причина: мальчику не хотелось ни с кем делить радость общения с Толиком.

«Он такой добрый!»

Наверное, впервые в жизни Дима ощутил, что действительно интересен взрослому. Это не был притворный, покровительственный интерес, который только раздражает, а искреннее желание узнать собеседника.

«Так общаются между собой взрослые! Я видел!»

С Димой так еще никто не общался. Мама, несмотря на свою любовь к нему (в этой любви Дима ни на секунду не сомневался, он и сам очень любил маму), долгих разговоров с ним не вела. Ее больше заботило, поел ли Дима и надел ли шапку. Папа… Дима вздохнул и перевернулся на другой бок.

Сестра вообще почему-то относилась к Диминым увлечениям несколько скептически. Даже даря ему книги, она не могла удержаться от насмешливого комментария. С недавних пор Диму эта ирония начала раздражать. У них с Оксаной даже произошло несколько скандалов на этой почве. И каждый раз вмешивалась мама и, не вдаваясь в подробности, разгоняла спорщиков.

Учителя (он первый год учился у нескольких учителей) относились к Диме хорошо, но это «хорошо» бледнело и меркло в сравнении с отношением к нему его нового знакомого.

«Но мама говорила, что нельзя разговаривать с незнакомыми. Особенно с незнакомыми мужчинами. А тем более гулять с незнакомым человеком вдвоем в безлюдном месте».

Дима лег на спину, смотря на испещренный желтыми пятнами света фонаря потолок.

«Но… другие же купались с Толиком. Они его знают и не боятся».

На самом деле, Дима не знал, насколько близко другие дети были знакомы с Толиком. И было ли известно о Толике их родителям.

«Но я обещал. Он будет меня ждать».

Здесь неожиданно для себя Дима задал самому себе вполне взрослый вопрос: а зачем, собственно, мужчина может приглашать купаться мальчика, при условии, что купание это будет проходить без свидетелей?

«Он говорил, что он в отпуске. Может, ему просто скучно?»

Дима задумался над своим аргументом, поглядывая на часы. Короткая стрелка застыла на числе одиннадцать.

«Но Толик мог бы найти себе друзей по возрасту».

Да, справедливости ради, Дима никогда не видел дружбу взрослого и ребенка.

«А вдруг его взрослые друзья просто не хотят купаться?»

Аргумент вроде бы был сильным, но все же… Диме показалось, что с улицы донесся какой-то шум, но он не придал этому значения – может, кто-то просто возвращается домой.

«Многие взрослые скучные… И душные».

Мальчик усмехнулся своим мыслям. Вот Толик впечатление «душного» не производил.

«Я раз двадцать прыгал с его плеч сегодня! Хорошо бы пригласить его в гости: в комп бы поиграли, книги бы мои посмотрел. Интересно, а у Толика дома много книг? Наверное, много. И компьютер, наверное, мощный. А может быть, и приставка».

Дима начал клевать носом.

«Кажется, скрипнула калитка. Это мама их, что ли, вернулась?»

Но возможное возвращение мамы Диму сейчас не заинтересовало. Ему вспомнилось, как Толик носил его на руках.

«Толик такой сильный!»

Вообще, справедливости ради, весил Дима немного. Да и рос, к огорчению мамы, не особенно быстро. Но это не важно. Важно другое.

«Толик за меня».

Да, вот именно этого не хватало Диме: чтобы кто-то был просто за него. Все окружающие взрослые чего-то требовали от мальчика: и мама, и сестра, и учителя. И даже друзья иногда. И даже Миша. И, в принципе, Дима соответствовал их требованиям. Но вот пришел Толик и просто стал «за Диму».

«Ты знаешь его несколько часов».

Какое-то подобие внутреннего голоса ворвалось в засыпающее сознание Димы, заявляя холодно и безапелляционно:

«Он тебе лапши на уши навешал, а ты и рад. И уши распустил. Может, он – убийца. Может, завтра он сделает с тобой что-то ужасное».

Дима накрылся подушкой. Почему-то это помогло. Уже ныряя в сон, он слышал, как кто-то заходит на терраску.

15

Оксана лежала под теплым одеялом, безуспешно пытаясь заснуть. Она прекрасно понимала правоту мужа: надо выспаться, чтобы были силы для продолжения поисков.

«Я была неправа… Но он разве не понимает, как мне страшно и тяжело?!»

Вспомнились грубые слова Вадима.

«Я не стерва!»

Девушка вздохнула. В последние месяцы их с Вадимом отношения, что называется, трещали по швам. На самом деле, еще когда они просто встречались, Оксану уже посещали мысли, что Вадим…

«Не герой моего романа».

Почему-то ей всегда приходила в голову именно такая формулировка.

Но расстаться со своим Вадиком Оксана не хотела. Ей казалось, что нужно только сходить в ЗАГС («И потом обязательно обвенчаться!»), и все проблемы рассеются сами собой. Но вот прошлой осенью они с Вадимом закатили шикарную свадьбу («На улице Тухачевского. И Тухачевский нас благословил») и даже съездили в прекрасное свадебное путешествие на заграничное море. Но лучше от всех этих манипуляций их отношения почему-то не стали.

А весной случилось страшное: Вадим отказался от работы в Москве. Дело было не в деньгах и даже не в переезде из ненавистной Самары.

«Просто ему ничего не надо! Сейчас вот переезжать в другой город лень. А дальше что? Лень на повышение идти? А потом работать лень станет?»

Вообще, назвать Вадима лентяем было несправедливостью. Оксана и сама это понимала. Но ничем другим она не могла, а главное, не хотела объяснить себе отказ мужа от переезда.

Сама Оксана работала старательно: всего год трудясь в отделе продаж строительной компании, она уже заняла должность заместителя начальника. Но все же Москва манила.

«А Вадик так легко все слил».

Оксана снова проверила ленты городских групп: и официальной, и неофициальной. И несколько других городских пабликов. Сообщения о пропаже детей пользовалось популярностью, но полезных для Оксаны комментариев под ними не обнаружилось. Жители города лишь строили догадки о причинах, по меткому замечанию Александра Евгеньевича, «эпидемии». Кто-то рассуждал о сокрытии полицией информации о появлении маньяка, якобы даже и в соседних районах в этом году чаще обычного пропадали дети. Кто-то вспоминал игры типа «синего кита», обвиняя зарубежных вербовщиков в заманивании и последующих убийствах. Некоторые (их было меньше всего) сообщали о появлении некоей секты, но эти комментарии были, пожалуй, самыми бестолковыми. В общем, эмоций было много, а толку не было совсем.

Предстоящий праздник обсуждали так же, если не более, эмоционально. Мнения снова разделились. Некоторые жители попрекали руководство города в пустой трате бюджетных средств. Другим же не нравилась «языческая подоплека» торжества.

– А вы знаете, что раньше в эту ночь людей убивали? – возмущалась какая-то женщина. – Приносили их в жертву языческим богам.

– Да что вы несете?! – ответила ей, судя по аватарке, ровесница Оксаны. – Иван Купала – добрый праздник света и любви! Расцвета природы.

– Тетя Гоголя перечитала, – вторил мужчина. – В «Вечере накануне Ивана Купала» главный герой действительно убил мальчика. Но это не имеет отношения к празднику.

– Если не разбираетесь, так молчите, – написала женщина. – Этот праздник отмечали уже за несколько тысячелетий до Рождества Христова. Жрецы приносили детей в жертву богам. Нам в школе рассказывали – в то время как раз здесь раскопки археологи из Москвы вели. Археологов приглашали к нам на открытые уроки. Это темный праздник!

– Вы не понимаете, – вмешался в разговор другой мужчина. – Да, праздник древний. Но разве плохо, что мы соблюдаем традиции предков? Не навязанные легенды древнего Израиля, а то, чем люди жили на нашей земле. Праздник назывался, если переводить на наш язык, примерно «Зрелость лета». Время, когда солнце чаще всего бывает с нами. Бог солнца – Восточный бог – приходит к нам и одаривает нас своим теплом и своей благодатью. А мы благодарим его и приносим дары. Раньше его встречали, потом, к сожалению, эта традиция позабылась, и вы видите, в какое убожество мы превратились.

– Ты что, родновер? – спросил первый мужчина, сопроводив свой вопрос смайликом. – Может, хватит бред нести? Просто День города. Хорошо, что летом – даже вечером не холодно будет. Концерт будет, салют. И никаких жертв.

Этот комментарий собрал наибольшее количество «лайков». Оксана продолжила смотреть ленту.

«А вы не знаете, кто изображен на этом арте?» – спрашивала какая-то девушка, сопроводив вопрос фотографией фрески со стены разрушенной церкви.

Оксана заглянула в комментарии.

– Да ясно же, что это – Иоанн Креститель, – ответил мужчина. – Церковь-то в честь него была.

– А мне кажется, это – Христос, – предположил другой.

– Ну, нет, – возразила девушка. – Он, конечно, красивый, но взгляд недобрый, не как у Христа.

– А художник, может быть, видел так…

– Это и есть Восточный бог, – вмешался в разговор «родновер» из прошлого поста. – Именно таким его представляли наши предки много тысяч лет назад. Люди забыли о нем, увлекшись чужими сказками, но он не исчезал. Он возвращается снова и снова, и в этом году мы наконец-то сможем достойно его встретить.

– Вот же придурок! – Оксана бросила взгляд на аватар и имя «родновера». Ничего примечательного: имя «Анатолий Петров» и Джокер из «Темного рыцаря» вместо фотографии. Девушка свернула ленту и, отложив телефон, накрылась одеялом. Кондиционер в номере работал на славу.

16

– А ты зайдешь потом к нам? – Дима с надеждой смотрел на сидящего рядом отца. – У меня самокат новый. Я бы тебе показал его.

Кресло кинотеатра было удобным, в руках мальчик держал большое ведро любимого карамельного попкорна. Но все же в эту минуту Дима чувствовал себя абсолютно несчастным.

«Почему ты больше меня не любишь, папа? Что я сделал?»

– Мить, я не смогу, к сожалению. – Отец на секунду оторвался от телефона, виновато посмотрев на Диму. – Дел невпроворот. Вот и так вырвался, чтоб в кино с тобой сходить.

– А когда ты в следующий раз приедешь? – допытывался Дима. Он страшно боялся, что свет погаснет, начнется сеанс и он не сможет договорить с отцом.

– Думаю, не раньше, чем через месяц. – Николай Фортинский ободряюще улыбнулся сыну. – Но я тебе еще позвоню по видеосвязи и…

– Это очень долго! – Дима чувствовал, что сейчас снова разрыдается. – Папа, приезжай пораньше. Пожалуйста! Хотя бы через две недели.

– Митя, я бы очень этого хотел. – В голосе Николая появилось напряжение. – Но не смогу. У меня там работа. И…

– И?.. – Дима посмотрел в глаза отца.

– И другой мальчик. Не знаю, говорила ли тебе мама, но у меня недавно родился второй сын…

Дима разрыдался.

– И теперь ты меня больше не любишь?! – Мальчик сжимал в руках картонное ведро, попкорн из которого стал высыпаться на пол.

– Я люблю вас обоих. – Николай успокаивающе положил ладонь на Димино плечо.

– Ты врешь! – Дима попытался сбросить отцовскую ладонь, но она оказалась на удивление тяжелой. И холодной.

– Вру, – неожиданно подтвердил Николай. – И всегда врал, что люблю тебя. Сам подумай, как можно любить чертенка?

– У меня еще будут… и другие роли! – От слез защипало глаза. Дима попытался вытереть их одной рукой. – Это только начало.

– Нет, – услышал мальчик спокойный голос отца. – Это вся твоя суть. Жалкая роль второго плана – чертенок с облезлым хвостом и почти без текста.

– Заткнись! – Дима не мог смотреть на Николая, произнося эти слова. – Пошел ты на хрен! Понял! Урод долбаный! Иди ты…

Холодные пальцы больно впились в плечо. Дима вскрикнул.

– Я бы поучил тебя, как надо разговаривать со старшими. – Голос Николая стал вкрадчивым, он будто прислушивался. – Но нет времени. Она уже идет за тобой.

Дима вдруг понял, что, кроме них с отцом, в зале никого нет. А еще, что он не слышит никаких звуков.

«Хотя один слышу».

Тихий шорох шагов и легкое позвякивание. Шаги медленные, словно неуверенные. Пока еще в коридоре за стеной зала. Но шаги неотвратимые.

– Папа?! – Мальчик почувствовал, что его плечо больше никто не сжимает.

Дима повернулся к отцу. Кресло, на котором тот сидел еще мгновение назад, оказалось пустым.

А шаги все надвигались. Шорох и позвякивание, шорох и позвякивание. Дима отбросил полупустое ведро с попкорном и побежал к двери запасного выхода.

«Вдруг там открыто?»

Дверь была заперта. Дима подергал ее на всякий случай, но все безрезультатно.

Звуки тем временем прекратились. Мальчик облегченно вздохнул.

«Может, она ушла? Кстати, кто?»

Основная дверь со скрипом раскрылась. В зал, неспешно ступая, ввалилась полуистлевшая мумия.

Диме захотелось закричать, и лишь огромным усилием воли он заставил себя добежать до второго ряда и спрятаться там под креслом.

«Кажется, она меня не заметила».

Дима видел, как мумия направилась в сторону запасного выхода. При ходьбе украшавшее ее шею ожерелье с черным, покрытым спиралевидным узором круглым камнем посередине позвякивало.

Как можно более бесшумно мальчик пополз между кресел к выходу. Каждое движение сейчас давалось невероятно тяжело – все мышцы словно парализовало.

Диме казалось, что позвякивание все ближе, но, каждый раз оборачиваясь, он видел, что мумия еще только подходит к запасному выходу.

«Еще шесть кресел, и я убегу. Еще шесть».

Позвякивание раздалось над самым ухом. Дима поднял глаза. Мумия стояла за креслом первого ряда и смотрела на него остатками истлевших глаз. Она подалась вперед, хватая Диму за рукав футболки. Костлявые пальцы с отросшими желтыми ногтями уже вонзались в ткань…

С диким криком и практически на четвереньках мальчик рванул к выходу. Мумия повернулась за ним вроде бы медленно, но теперь Дима не верил в ее медлительность.

Мальчик толкнул дверь. Дверь не поддалась.

– Да что же это?!

Позвякивание за спиной приближалось. Запах («Почему это запах сырости?») становился невыносимым.

Дима разбежался и ринулся на дверь. Удар словно оглушил его, но дверь поддалась.

Мальчик оказался в узком коридоре. Лампочки мигали, то и дело освещая развешанные на стенах афиши. Разглядывать их времени не было. Запереть дверь в зал Дима не смог, поэтому побежал подальше от злополучного зала. Он только заметил, что некоторые афиши оказались совсем старыми – середины прошлого века, наверное, а некоторые – свежими постерами. И что на каждой афише был изображен повешенный мальчик.

У Димы занялось дыхание. Коридор казался бесконечным.

«Я долго так не смогу».

За поворотом оказалась дверь. Дима открыл ее и едва не вскрикнул: прямо за ухом раздалось знакомое позвякивание.

Мальчик захлопнул дверь и повернул замок. Отбежал от двери и огляделся.

Помещение, в котором спрятался Дима, оказалось небольшим. На стенах полыхали настоящие факелы («Как в старинных замках рыцарей!»), невысокий потолок был украшен изображением черного круга с бегущей по нему белой спиралью. Но больше всего поразила Диму находящаяся в таком неподходящем месте фотолаборатория. На столе были разложены инструменты для проявки, мотки пленки и многочисленные фотографии.

Дима взял одну и тут же выронил ее: на фотографии был запечатлен мальчик с отрубленными ногами. Дима мельком посмотрел на другие фотографии: на каждой жестоко замученный ребенок.

Мальчик почувствовал, как голова начинает кружиться.

Ручка двери начала дергаться. Кто-то крутил ее, пытаясь открыть. Первым желанием Димы было спрятаться под стол.

«Но она найдет меня и там!»

Мальчик бросил взгляд на один из факелов. Подбежав к нему, Дима попытался вытащить его из державшего его кованого кольца. Факел оказался неимоверно тяжелым.

Замок в двери щелкнул. Дима из последних сил толкнул факел вверх. Тот поддался и с грохотом упал на каменный пол. Пламя почти потухло.

Дима поспешил поднять факел и бесстрашно ринулся к двери. Пламя снова разгорелось.

– Ну, иди сюда. – Диме казалось, что его сердце сейчас выпрыгнет из груди.

Дверь медленно стала открываться. Не глядя, Дима ткнул за нее факелом. Раздался крик такой ужасающей силы и боли, что мальчик зашатался.

«Я знаю этот голос!»

Пламя взметнулось к потолку. Горящее существо побежало прочь от комнаты по коридору. Дима побежал вслед за живым факелом.

Стены почернели, некоторые афиши начали тлеть. От дыма дышать становилось тяжело. Но Дима бежал. Он знал, за кем гонится.

Полыхающее существо скрылось за углом. Дима с ужасом услышал предсмертный хрип и звук падения.

Дима остановился.

«Я не могу туда идти».

Но он пошел. Медленно и на негнущихся ногах. Заглянул за угол.

Лицо Оксаны почти не пострадало от огня. Глаза с каким-то удивлением смотрели в потолок.

– Ксюша! – Дима упал на колени рядом с останками сестры. И проснулся.

17

Вадим помнил это место: парк бывшего пионерского лагеря, недалеко от его дома. Молодой человек не успел побыть пионером, да и не особенно жалел об этом. А вот гулять с друзьями в парке, будучи ребенком, он очень любил.

Правда, таким картинно-ухоженным этот парк Вадим не помнил. Да и деревья внезапно оказались тропическими, на них распускали лепестки невиданные ранее им цветы.

Идя по посыпанной гравием дорожке, Вадим заметил белоснежное здание.

«Там должны быть люди. Спрошу у них, как уехать отсюда. Вроде какой-то автобус ходил, но где он теперь останавливается…»

Вадим устремился к зданию. Гравий под ногами сменился мраморными плитами. Подойдя ближе, молодой человек остановился.

«Это какой-то храм?»

Хотя Вадим был равнодушен к красотам архитектуры, величие здания поразило его. Мраморные колонны возносились к небесам. В основании каждой из них находилось огромные, тоже выточенные из мрамора черепа, глазницы которых украшали красные, ослепляющие своим блеском камни.

Вадим прошел между колоннами и вступил в притвор храма. Ледяной ветер будто обжег кожу. Молодой человек поежился, вглядываясь в темноту.

«Тут только шею сломать. Да и людей тут явно нет. Может, вернуться?»

Но тут в глубине храма послышалось какое-то движение. Вадим прислушался.

«Шаги. Причем легкие. Женские? Возможно. Или детские».

Человек быстро удалялся, Вадим последовал за ним, ориентируясь на звук. Окликнуть убегающего молодой человек не решился.

«Кто знает, что тут еще скрывается».

Вадим шел медленно, осторожно ступая и опираясь рукой о холодную, гладкую стену.

«Опять этот запах!»

Аромат рододендронов ощущался пока еще слабо. Вдруг вдали замигала алая точка. Мужчина пошел к ней. Точка становилась все ярче, за ней появилась вторая. Потом третья. Еще и еще. Множество свечей на ажурных золоченых подсвечниках освещало просторный зал. Свет от них поднимался высоко, но явно не достигал потолка. Вадим запрокинул голову.

«Да, вот это высота! Митьке бы понравилось это место».

Запах цветов становился невыносимым.

«Совсем как в роще».

Вдали Вадиму почудилось какое-то движение. И почудилась белая одежда.

– Эй, подождите! – забыв всякие предосторожности, молодой человек побежал вперед.

Преследуемый человек скорости не сбавил. Он будто бы и не слышал криков.

Свечей становилось все больше. Вадим бежал, чувствуя, как подошвы его ботинок начинают липнуть к полу – по мрамору была разлита какая-то смола.

«Это мед!»

Но, несмотря ни на что, преследуемый человек становился все ближе.

«Да это ребенок. Пацан».

Вадим разглядел темно-русый затылок, белую рубашку, синие шорты и белые же гольфы…

«Да это же Митька!»

– Митя! Митя!

Мальчик не обернулся. Он все так же торопливо шел вперед.

– Ты оглох, что ли?! – Мужчина бежал по липкому полу, начиная задыхаться. Пространство будто растягивалось. И все же Вадиму удалось догнать мальчика.

– Да стой ты! – Мужчина попытался схватить мальчика за рукав. Ладонь прошла сквозь плечо.

– Ты призрак?! – Вадим в изумлении застыл.

Митя же шел дальше. Мужчина заметил, что, несмотря на торопливость, ступал мальчик аккуратно, будто боясь испачкать обувь.

Вадим последовал за видением. Так, один за другим, они зашли в следующий зал. Здесь было еще больше свечей, а запах рододендронов смешивался с еще какими-то, неизвестными Вадиму, ароматами.

В середине зала находилась золоченная статуя, напомнившая мужчине одного из индуистских богов.

«По телику таких показывали. Шива, кажется, и Брахма».

Митя подошел к скульптуре. Вадим же обошел ее кругом, встав лицом к мальчику. На шее Мити был повязан, пожалуй, не слишком уместный для восточного храма пионерский галстук. Но поразило Вадима не это.

«Я никогда не видел Митьку таким счастливым!»

Карие глаза мальчика смотрели на скульптуру с какой-то благоговейной радостью. Даже с обожанием.

«Он на мать так не смотрел никогда. Про Ксюху вообще молчу».

Вадим обошел идола и теперь встал за спиной Мити.

«Да что за чертовщина?! И тут он!»

Лицо золоченной статуи было копией лиц идола в роще и изображения на стене церкви: прямой нос, чуть сжатые губы, морщинка между ровных бровей. Глаза были закрыты. «Одета» статуя была в сделанную из одного с ней материала набедренную повязку, голову же ее украшало подобие тиары с помещенным в середине черным круглым камнем.

Дима все смотрел на скульптуру. Вадим снова попытался коснуться плеча мальчика, и вновь рука прошла тело насквозь.

– Да что за хрень?! – Мужчина выругался, оборачиваясь на пламя многочисленных свечей, будто ища у них ответа. – А это что?!

Пол под подсвечниками был усеян костями. Мужчина подошел ближе, чтобы удостовериться.

«Да, кости! Человеческие. Вот же черепа! Они маленькие – детские».

– Митя! – Вадим обернулся, снова пытаясь привлечь внимание мальчика. – Беги на хрен отсюда!..

В следующую секунду у мужчины закружилась голова: скульптура открыла глаза.

Белки глаз оказались также золочеными, радужка была из серо-голубого камня. Зрачки же были черными.

«Они как будто поглощают свет».

Статуя, как показалось мужчине, окинула мальчика оценивающим взглядом, задержав этот взгляд на Митиной обуви.

Потом она, тяжело ступая, спустилась с постамента.

Мальчик отступил назад, все так же задрав голову. Золотой идол поднял Митю на руки и начал медленно кружиться. Откуда-то сверху донеслась музыка.

«Барабаны. Да! И струнные какие-то. И флейта вроде бы».

Вадим в оцепенении наблюдал за странным танцем. Идол кружил своего поклонника неспешно и величественно. Митя улыбался, глядя темными глазами в каменные серо-голубые глаза.

Рука идола, поддерживающая Митину спину, переместилась на его затылок. Мальчик послушно откинулся назад, очевидно, полностью доверяя своему кумиру.

Ритм барабанов становился все быстрее. Идол вдруг резко наклонился, вцепляясь алмазными зубами в Митину шею.

Вадим вскрикнул. И проснулся.

Последнее, что он видел перед пробуждением, – брызги крови на белоснежной пионерской рубашке.