Текст книги "Дезертум"

Со временем это стало невыносимым, девушка совсем опустила руки, перестала следить за собой. Даже когда Надя звала ее гулять, она отказывалась, потому что не могла оставить сына с мамой – ребенок настолько привязался к Злате, что, когда девушка отходила от него даже просто в другую комнату, он сразу начинал капризничать, кричать, плакать. Сын был единственным, кто действительно нуждался в Злате, и ей очень нравилась собственная незаменимость и уникальность. Она стала его вселенной, а он – ее.

Наконец мама на некоторое время решила вернуться в родной город к мужу. Оставшись одна с ребенком, Злата облегченно вздохнула: никто не указывал ей, что и как делать. Жизнь налаживалась, начали приходить знакомые и подруги. Они пытались не говорить о детях во время таких посиделок, но всё так или иначе к этому сводилось: как сходили в туалет, как плакали, как спали – материнская рутина, постепенно перетекавшая в сплетни на совершенно другую тему – «кто с кем спал».

Когда приходила Надя… вот уж кто любил наводить тоску! Она жаловалась на весь мир, порицала издателей и чуть ли не плакала, вспоминая детство, которое то и дело всплывало в ее памяти.

Константин вернулся из-за границы и ни с того ни с сего начал оказывать Злате знаки внимания, словно они только познакомились. Он играл с ребенком, помогал Злате по дому, часто оставался на ночь. Когда девушка пыталась выяснить, что так повлияло на него, он объяснял, что поменял взгляды на жизнь, но она с трудом верила в его искренность. «Ничего, – размышляла она, – вот малыш пойдет в садик, там я и займусь личной жизнью». А он вдруг взял да и предложил ей выйти за него замуж! «Всё-таки статус замужней дамы с ребенком гораздо привлекательнее, чем мать-одиночка, – думала Злата. – Ну и что, что он будет изменять? Я тоже буду. Мы современная семья, никто никому не принадлежит».

На том и порешили.

Глава 10
Ave, Maria[18]18
  Радуйся, Мария (лат.). – Прим. автора.


[Закрыть]

Рано или поздно все столкнутся со смертью лицом к лицу. Рано – когда умирает близкий, поздно – когда умер сам.

Мать Нади умерла. Долгое время она скрывала, что тяжело больна, а однажды утром не смогла встать с кровати. Пока Злата надевала свадебное платье, красуясь перед зеркалом на радость маме, Надя пыталась найти себя в новой реальности. Она взяла внеочередной отпуск на работе, на остатки денег купила билет до родного города. Друзья мамы с работы, отчим и родной отец взяли на себя бремя организации похорон до приезда Надежды.

Девушка не приезжала к матери несколько лет, и вот… навещает ее в морге.

Когда Надежда увидела мать, то казалось, что это не она, что это манекен, и всё это – дурацкий розыгрыш. Тщетно Надя пыталась вызвать у себя какое-то чувство утраты – она впервые по-настоящему ощущала освобождение. Осознание этого вызвало такой приступ стыда, что она расплакалась и выбежала на улицу.

Подготовка к свадьбе – выматывающее мероприятие, но всё же такое приятное, ведь этот день существует только для Златы. Самое лучшее, прекрасное, дорогое платье, призванное затмить всех, было подобрано; не менее тысячи фотографий сделано; а сколько (сколько!) разговоров было проведено, сколько сплетен передано из уст в уста…

Злата: Он всегда любил только меня, просто не осознавал этого.

Подруга: Хорошо, что он до этого дошел. Знаешь, как могло быть…

Злата: Вы ничего не понимаете, это – любовь!

Относительно быстро, по сравнению с похоронами в больших городах, покойницу предали земле. Надя решила отдать долг друзьям мамы за организацию мероприятия (на карте у женщины было достаточно средств – она предусмотрительно оставила все данные Наде), но все отказались, ссылаясь на большую любовь и уважение к коллеге.

Коллега: Она была душой компании. Хоть и строгой. Всегда можно было обратиться к ней, она всегда поможет, подскажет, никогда никого не оставляла. Нет-нет, никакие деньги не принимаю, как можно! Тем более, я слышал, что ты не много зарабатываешь в столице, тебе самой нужнее.

Вернувшись в опустевшую квартиру, Надя обессиленно упала на диван. Она не видела больше смысла в жизни в целом. Казалось, что с уходом матери одновременно исчезла и необходимость бороться за себя – бой выигран, цели нет. Даже в любимом увлечении ей не везет, видимо, потому, что она бездарность. Никто из ее знакомых и друзей ей не позвонил. Она осталась одна. Единственный человек, который пытался ее утешить, был родной отец.

Отец: Ты должна двигаться дальше. Пойми, что люди умирают, я умру когда-нибудь. Давай, тебе надо заняться вопросами наследства, а потом всё продать и возвращаться обратно, к своей жизни.

Надя: У меня нет своей жизни.

Отец: Не говори так. А твое писательство?

Надя: Меня никто не печатает. Да и кому сейчас нужны книжки?

Отец: Плакать бессмысленно, понимаешь? Нужно себя чем-то отвлечь.

Надя: Я даже не плачу, пап, не могу плакать. Я не любила ее никогда, понимаешь, у меня была лишь обязанность быть хорошей дочерью, а теперь и этого не осталось.

Конечно же в последний момент всё пошло не по плану, который так долго продумывала Злата: тамада пропал, Константин не приехал на кражу невесты. Мать и подружки как пчелки вились вокруг нее, сама Вселенная уделила особое внимание этой свадьбе, но жених словно не понимал важности мероприятия, выводя невесту из себя. Он, конечно, приехал, но опоздал на целый час, – обидевшись, Злата отказалась участвовать в «краже». Они сразу же направились в ЗАГС.

Регистратор: Дорогие Жених и Невеста! Дорогие гости! Мы рады приветствовать вас на церемонии бракосочетания. Злата и Константин, вы встретили друг друга, полюбили. Знайте, что любовь – величайший дар, который вы обязаны хранить, оберегать, защищать. Любовь, пронесенная сквозь года, как вино, становится только лучше. Держась вместе, вы сможете преодолеть все возможные испытания, а крепкий брачный союз станет подтверждением любви и преданности.

Перед тем как официально заключить ваш брак, я хотела бы спросить: является ли ваше желание свободным, искренним и взаимным, по собственному ли желанию и доброй воле вы заключаете брак?

Невеста: Да.

Жених: Да.

Регистратор: Если есть какие-то возражения…

(Смех в зале.)

Регистратор: Тогда, в соответствии с действующим законодательством, я объявляю вас, дорогие Злата и Константин, мужем и женой. Прошу поставить подпись.

Надя не хотела заниматься вопросами наследства. Не потому, что ей было лень, просто ей ничего не нужно было от матери. Но ведь просторная квартира и машина будут простаивать, когда она уедет, поэтому девушка не уезжала вовсе. Можно было сдавать в аренду, но кто будет за этим следить? Точно не отец. Еще ее пугал вопрос: даже если всё продавать, то куда деть все вещи, документы, воспоминания? Она подумывала всё сжечь, даже попросила отца посмотреть фирму, которая этим занимается, но не смогла решиться. Конечно, что-то всё-таки пошло на свалку: одежда, например, записки, бессмысленные сувениры – то, без чего воспоминания об умершем всё равно сохранятся. Пока шел муторный, страшный, наполненный бумагами и справками процесс оформления наследства, Надя целыми днями занималась сортировкой, уборкой и выносом ненужного. Мимоходом она думала о своей жизни: о том, почему ей всё кажется бессмысленным; что уже не вернется на прежнюю работу; о своем творчестве – проклятье, которое не приносит ничего, кроме страданий.

Таких шумных веселых свадеб семья Златы не видела давно: многочисленные родственники, съехавшиеся с разных концов страны; алкоголь рекой и еды полон стол; буйные крики, тосты; пьяный, неизвестно откуда появившийся тамада; конкурсы и поцелуи. Под конец вечера Константин так много выпил, что буквально валялся под столом. Сын всё время плакал – Злата попросила мать за ним присмотреть (действовал на нервы), но она вдруг взяла ее за руку и куда-то повела. Девушка подумала, что мать сделала это из лучших побуждений, чтобы она могла отдохнуть от шума, но к ним вышел молодой человек среднего роста и возраста, ухоженный брюнет в деловом костюме. Злата прекрасно понимала, что перед ней – брат.

Злата: Ты издеваешься надо мной?

Мать: Доча, он захотел прийти.

Злата: Я не могу сейчас с этим разбираться. У меня свадьба!

Мать: Но… разве ты не хочешь с ним поговорить?

Злата: Что ему мешало прийти раньше? Мам, ты… совсем уже! Я возвращаюсь назад. С ума сошла!

Невеста вернулась на свое место с намерением сию минуту закончить праздник. Какая-то женщина подошла к ней с сыном на руках – он плакал, буквально бился в истерике. Злата наорала на него, шлепнув несколько раз, чтобы заставить замолчать. Но праздник продолжался: стоял шум, гам, играла раздражающая музыка, жених под столом уже видел десятые сны.

Впервые за месяц Надя села писать. Но не книгу, а свои мысли – то, что ее беспокоило. Никто не понимал ее лучше, чем бумага. Они так и не смогли выяснить с мамой отношения, хотя, если подумать, никто из них этого не хотел. Простить мать она не смогла, никакие нормы социального поведения, на которые женщина всё время ссылалась, не оправдывали побоев и унижений, перенесенных Надеждой. Однажды, в обиде за то, что дочь пошла своим путем, мама заявила: «Желаю, чтобы твои дети не уважали тебя равным образом».

Столько времени вместе Надя и ее отец не проводили со времен детства девочки. Они выезжали за город, часами бродили по лесам, полям и берегам рек, разговаривали и подолгу молчали. «Твой отец никогда тебе не помогал, – вспоминала она слова матери. – Это я отправила тебя в столицу, помогла тебе, купила квартиру. Он не сделал ничего! Почему ты любишь его больше, чем меня?!» Когда Надежда останавливалась в слезах, отец продолжал идти вперед, потому что понимал: в такие моменты ей необходимо хотя бы недолго побыть одной.

Когда подаренные деньги пересчитали, а алкоголь выпили, началась рутина. Мать вернулась в родной город к мужу, а Злата с Константином стали жить в ее доме (путешествия по миру загнали его в долги, пришлось сдавать свою недвижимость в аренду). Хорошо, что пассивный заработок мужа приносил хоть какой-то доход. Злата и не собиралась выходить из декрета, подумывая забеременеть вторым. «Костя обрадуется и обязательно найдет себе новую высокооплачиваемую работу. Мужик он или кто?» – рассуждала она.

Глава 11
Suo periculo[19]19
  На свой страх и риск (лат.). – Прим. автора.


[Закрыть]

Холодный ветер так заморозил лицо, что она уже не чувствовала его. Наде нужно было уезжать, квартиру матери она продала. На работу так и не вернулась: написала заявление на увольнение, а трудовую просила сохранить до ее возвращения. Теперь не было нужды работать: вырученных денег вполне хватало, чтобы прожить около года, ни в чем себе не отказывая. Она стояла на холме, откуда открывался чудесный вид – родной город будто лежал на ладони, вспоминала детство, боль и потери. Она знала, что в ее жизни начался новый этап.

Стемнело, загорелись фонари. Надя проходила мимо убогих, безликих пятиэтажек, переполненных мусорных контейнеров; перешагивала ямы в асфальте; всматривалась в витрины обветшалых ларьков; шлепала по грязи в пустом, безлюдном парке; пока наконец не дошла до старой гостиницы, из которой она завтра уедет в аэропорт, чтобы вернуться в столицу.

В госучреждении стояла такая духота, усугубляемая толпами посетителей, что мозг отключался, отказываясь работать. Оформление пособий на ребенка – то еще неблагодарное занятие. Злата ненавидела эти очереди. Но и отказываться от лишней денежки – глупо.

Она всё время думала о малыше: как он там с Костей, не плачет ли, поел ли, сходил в туалет? Как же он без нее! Девушка уткнулась в телефон, решив написать кому-нибудь из знакомых, но никто не ответил в ту же секунду, как она рассчитывала.

В глубине коридора послышался шум потасовки: одна женщина ругалась с другой – кто-то шел по «электронной» очереди, а кто-то по «живой». Кто-то додумался привести малыша: он закричал со всей силы, размахивая маленькими кулачками. Нет, не такой жизни ожидала Злата: где ее яхты, где шикарные машины, где служанка или любой другой человек, которому она поручит надоедливые хлопоты? Может быть, нужно было остаться с Ромой, тем богатым молодым человеком, у которого было много «девочек»: всё же лучше быть одной из них, чем испытывать тяготы материнства с мужем, просадившим всё свое состояние.

Стихшие было крики возобновились: на этот раз к перепалке между сотрудником учреждения и посетителем подключились несколько пожилых людей. Ругали всех: страну, учреждение, руководство – как она всё это ненавидела! Невозможно жить нормально: работаешь – мало зарабатываешь; вышла замуж и родила – бегай оформлять справки, выпрашивай льготы, требуй скидки; живешь в столице (единственном цивилизованном городе страны) – трать весь день на то, чтобы куда-то добраться. А еще это постоянное хамство, неуважение, словно люди – это скот, а не живые существа. Да, она хотела семью, но не думала, что всё обернется так – золотистый загар и морской бриз райских островов в реальности обернулись удушающей духотой адских государственных учреждений.

– Следующий! – заорали из кабинета.

Наступил черед Златы.

– Документы принесли? – спросила сотрудница, не дав девушке поздороваться.

Она отдала всё, что было на руках.

– Заявление?

Протянула.

– Копии?

Вытащила и положила на стол.

– Заверенная копия?

– А надо было заверять?

– Ну, милочка… ну конечно! У нас тут есть нотариус недалеко.

Злата рассерженно сжала кулаки: никуда она не пойдет!

– Подождите, это где-то написано?

– Конечно, – заверила сотрудница, неодобрительно смерив ее взглядом, – в регламенте.

– Какой регламент?

– Вы вообще читали, что около кабинета на стенде написано?

– Читала, но там про это ничего не было сказано.

– Как не сказано? Идите и посмотрите внимательно.

– Нет, я этого не видела.

– Ну, в таком виде я документы не приму. А почему вы не можете в электронном виде их предоставить?

– Потому что в моем случае, как вы понимаете, мне надо прийти лично. Я бы и хотела воспользоваться «электронным видом», но на меня этот случай не распространяется. Вы издеваетесь надо мной?

– Вы сюда покричать пришли?

Злата глубоко вздохнула:

– Примете документы?

– Нет. И пожалуйста, у меня еще куча посетителей. Идите к нотариусу.

– Но у меня нет времени ходить туда-сюда.

– А у меня нет времени вас слушать.

– Никуда не пойду, пока не оформите.

– П-ф-ф, – фыркнула сотрудница, взяв трубку телефона в руки, – у нас таких, как вы, – вагон! Не первый раз уже разбираемся. Алло, Миша, тут у нас женщина буйная. Можешь, пожалуйста…

«Буйная» встала, мигом собрала документы и вышла, стукнув дверью – Миша и не собирался приходить. Девушке пришлось идти к нотариусу. Через несколько часов Злата вернулась в кабинет. Сотрудница улыбнулась:

– Ну что? Заверили?

Дама не заслужила того, чтобы ей отвечать, поэтому девушка промолчала, усаживаясь с надменным видом.

– И еще документы отца.

К этому она точно не была готова:

– Вы издеваетесь?

– Так, женщина, я тут при чем? Вчера изменили регламент.

Стемнело, загорелись фонари. Злата проходила мимо убогих, безликих многоэтажек, переполненных мусорных контейнеров; перешагивала ямы в асфальте; всматривалась в витрины обветшалых ларьков; шлепала по грязи в пустом, безлюдном парке; пока наконец не дошла до дома. Ребенок надрывался от плача, а Константин с бутылкой пива в руках смотрел футбол.

Глава 12
Dialogī

Ресторан в маленьком городке. Заходят две подруги – Воронцова и Лебедева – женщины, сорока пяти лет, разведенные, с детьми. Обе хорошо и дорого одеты – они самостоятельно и много зарабатывают, у каждой по машине и несколько квартир.

Воронцова (присаживаясь): Как я устала… как устала от этой работы, Лебедева! Когда я уже наконец-то начну жить. Для себя хочу жить, для себя. Но нет, надо зарабатывать, чтобы дети ни в чем не нуждались. А когда обо мне позаботятся? Когда уже мне будут приносить деньги?

Лебедева (открывая меню): Ничего не говори, Воронцова, это просто пиздец. Сегодня подходит ко мне Паша, говорит, мол, надо дать информацию. Срочно. А откуда я ее достану, скажи мне, пожалуйста? Еще этот придурок звонит по телефону: «Мусичка моя, пусичка, когда мы встретимся?» Если бы не катал на катере, я бы в жизни с ним не согласилась встречаться. Но как же одной тоскливо, Воронцова.

Воронцова (грустно): Лебедева, где они… где? Нормальные мужики?! Одни гондоны вокруг! Как хочется, чтобы обо мне уже кто-то позаботился, чтобы кто-то обнял, просто сказал, что всё будет хорошо. Как же я устала!

Лебедева (подзывая официанта): Воронцова, а ну хватит ныть! Мы с тобой такие женщины, такие! Все мужики на нас оборачиваются на работе. Что, зря мы с тобой ботокс закачиваем и худеем постоянно?

Воронцова: Ты вон какая высокая, и у тебя грудь большая.

Лебедева: Да я бы всё отдала за твою миниатюрность.

Подходит официант, подруги делают заказ.

Лебедева: Твой там что?

Воронцова: Ой, да ну его в пизду. Не хочу об этом говорить. Он только обещать может, видите ли «его держит ребенок». А эта сволочь манипулирует им: говорит, что ребенок больной, ему нельзя расстраиваться. Этот всё в трубку плачет: «Как я тебя люблю, как хочу быть с тобой…» Да если бы хотел, уже бы был. Моя дочурка гребаная тоже мне мозги ебет: денег ей дай, сюда позвони, там договорись – сама ничего не может сделать. Зато какая же умная, всё советы мне дает, куда бы деться?

Лебедева: Они же жизни не знают даже! Им всё принесли на блюдечке с голубой каемочкой[20]20
  Персонаж имеет в виду фразу «на тарелочке с голубой каемкой» героя книги «Золотой теленок» Остапа Бендера (1931 г.), которая вошла в разговорный обиход со значением «получить нечто легко и без усилий». – Прим. автора.


[Закрыть], вспомни, как мы жили! И всего добились сами, пахали двадцать четыре часа в сутки. И до сих пор пашем, Воронцова, до сих пор. Моя тоже говорит: «Я хочу найти себя в жизни, – говорит она, – работа должна быть любимой». Да за какую любимую работу тебе будут хорошо платить? Говорит: «Пойду баристой работать», – видите ли, кофе она любит. И сколько ей платят? Копейки! Я говорю: «Приезжай обратно, тут хотя бы будешь хорошо получать, я квартиру тебе оставлю, мужа найдем». А она только носом воротит. А почему? Потому что мы мало их в детстве били.

Официант приносит вино, разливает по бокалам, ставит бутылку на стол.

Воронцова: Подожди, а если ты оставишь ей квартиру, то сама где будешь жить?

Лебедева (хитро улыбаясь): А я поеду в столицу. Мне на пенсию пора!

Воронцова: Вот это ты хорошо придумала, Лебедева, молодец. Только не вернутся они в эту залупу, сама понимаешь. Им же скучно, нужны приключения на жопу. Только кто все эти приключения оплачивает? Эх, отрезать бы их от всех средств существования, но как? Чтобы потом не мучиться совестью…

Лебедева (выпивая): Я тебе скажу: не заслужили они таких матерей, как мы с тобой! А ну-ка, давай! (Чокнулись бокалами.) Они слишком много о себе думают, вот что скажу, откуда эта уверенность?

Воронцова: Они еще и наглые: лезут прям, лезут, куда их не просят. Не уважают взрослых вообще. Разве так мы их воспитывали?

Лебедева: Разбалованные что ты хочешь. Всю жизнь им жопы подтирали, разрывались, чтобы они ни в чем не нуждались.

Воронцова (выпивая): Неблагодарные.

Лебедева (выпивая): Это всё ладно, что там твой, давай рассказывай?

Воронцова: Ой, Лебедева… не знаю, что с этим делать. Звонит, говорит, что любит, что не может без меня. А сам от нее не уходит. Она его держит ребенком – он же такой добрый, не хочет расстраивать дочь. (Выпивает.) Я его понимаю – дети на первом месте, но мне-то как? Мне тоже хочется любви, заботы, тепла, я его ждать что ли должна? Я говорю: «Ты давай там, разбирайся со своей семьей, а потом поговорим». «Нет, – говорит он, – мне нужна поддержка; ты – свет моей жизни; меня никто больше не понимает».

Лебедева (выпивая): А чё он кота за хвост тянет, реально? Тебе свою жизнь устраивать как? Он держит тебя и не отпускает.

Воронцова: Дочка говорит, что мне надо прекращать с ним всякие отношения, что я веду себя как подросток наивный.

Лебедева (выпивая): Ой, много они знают о жизни! Не слушай вообще. Они вообще какие-то роботы: ни общения не хотят, ни любви, ни… страшно признаться… секса! Представляешь, мне моя рассказывала, что одиночество их не смущает, что не видят в этом никаких проблем. Им… нравится одиночество. (Выпивает.) С ума сойти! А ты мне скажи: как может нравиться одиночество?

Воронцова: Не понимаю, как это… быть без мужика? С такими закидонами мне никогда не видеть внуков. (Выпивает.)

Лебедева: И мне тоже. (Приступает к еде.) Пришел тут ко мне сантехник – весь из себя. Надо было смеситель поставить, он мне потом говорит: может, куда-нибудь сходим?

Воронцова (выпивая): С сантехником? Ой, может не надо, Лебедева?

Лебедева: Конечно не надо, я что совсем дура – с нищебродами якшаться? Засмеют еще. Нет, Воронцова, я слишком хороша для таких работяг. А вот тот, который был на яхте, – очень даже ничего. Но, досада какая, женат. И я бы с женатиком была, ты меня знаешь, но любит ее.

Воронцова: Так любит, что имеет любовницу – тебя.

Лебедева: Пусть денег дает, да побольше. Сколько бы мы ни зарабатывали, Воронцова, нам всё равно будет мало: лицо поправь, сиськи сделай, процедуры косметические проведи – а то на тебя никто и не посмотрит, особенно в нашем возрасте. (Выпивает.)

Воронцова: Ты же не хочешь выглядеть как Оля из бухгалтерии?

Лебедева: Это та, что говорит, что не будет красить седые волосы, потому что принимает свой возраст? Не иначе как пришибленная.

Воронцова: Определенно. У нее мужика, наверно, никогда не было.

Лебедева: Представляешь, ее устраивают многочисленные морщины, складки – ужасно выглядит. Нет-нет-нет, я не хочу такой быть. Я еще молодая, зачем мне стареть!

Воронцова (поднимая бокал): За молодость!

Лебедева (поднимая бокал): За молодость и… чтобы у нас были богатые мужики!

Воронцова: И много-много денег!