Текст книги "Дом, в котором ты живешь"

Глава 7

Утром перед открытым уроком я надела новый костюм с оранжевой блузкой и сделала соответствующий макияж. Нашлись и подходящие серьги из слоновой кости, отделанные кораллами. «Хватит быть серой мышью», – подумала я, бросив последний взгляд в зеркало. Оно прибавило мне уверенности.

Выйдя из квартиры немного раньше обычного, я неожиданно столкнулась с Изой. Она уже давно не заходила к нам, демонстрируя таким образом неодобрение. Увидев меня, Иза сдержанно улыбнулась и покачала головой:

– Куда это ты так рано?

– Как это куда? На работу! А ты?

– Ну, со мной все ясно! А ты еще не бросила это скучное занятие?

Я вдруг прозрела: да она просто завидует мне! Одно дело поддерживать брошенную мужем многодетную мать, и совсем другое – по-соседски общаться с респектабельной и красивой женщиной. У нас обеих изменились роли Изу ее новая не устраивала.

– Я не собираюсь бросать работу! – ответила я как можно спокойнее.

– Ну, это пока. А Давид скажет – куда денешься?

– Зачем это ему?

– А ты думаешь, ему надо, чтоб ты, разряженная на его деньги, ходила куда-то болтаться.

– Вообще, Иза, пока ничего не ясно, но работу бросать я не буду. Кстати, у меня сегодня открытый урок, – сказала я примирительно. В такой день не хотелось ссориться. – А почему ты к нам теперь не заходишь?

– А нужно? – спросила Иза без иронии. Мне уже не казалось, что она завидует, может, у нее какие-то свои проблемы…

– Конечно, нужно, Иза. Заходи вечером, выпьем за мой урок.

– Ты уверена, что будет за что пить?

– В крайнем случае, выпьем за мой провал!

– Ладно, уговорила…

Я чувствовала: Изе трудно общаться со мной на равных. Отсюда то излишний напор, то неуместная ирония. Но все-таки она чуть-чуть потеплела – обрадовалась, что я ее позвала.

Ученики, принаряженные и серьезные, уже ждали у дверей класса. Сразу расселись за парты – бегать и шуметь никому не хотелось. За три минуты до звонка, утопая в алом бархате и пепельных локонах, в класс вплыла директриса.

– Сейчас подойдут, – сообщила она, царственно оглядывая класс.

И сейчас же в коридоре послышались энергичные шаги, нарастающий гул голосов, и в класс ввалилась толпа гостей, предводительствуемая мощной особой в синем в оранжевую полоску свитере. На животе полоски сменялись кружащимися кленовыми листьями. Я с любопытством посмотрела особе на спину: не написан ли там номер и фамилия, как у игрока канадской сборной по хоккею. За дамой семенил серенький старичок. Мышиный Король, определила я. Молодая блондинка в бледно-розовом, чуть наклонившись, беседовала с ним. Кивая и рассеянно улыбаясь детям, гости рассаживались по последним партам, а в класс заходили все новые и новые. Мышиный Король оказался единственным мужчиной в компании.

Пора было начинать. Написав на доске тему «Поэзия и весна», я заговорила, наступая на собственную робость:

– Между этими словами существует тесная связь: лирика – это род литературы, опирающийся на движение чувств. Быть поэтом не значит уметь рифмовать. Главное – чувствовать мир, воспринимать его по-своему. А весна – это время, когда просыпаются природа и наши чувства. – Здесь я чуть сбилась: вдруг фраза выглядит двусмысленно, но долго молчать было нельзя. – Я просила вас рассказать, какой весна видится вам: сделать рисунки, выучить стихи, подобрать рассказы, а может, сочинить что-то самим.

Накануне я долго говорила детям, что гости придут послушать именно их, поэтому теперь ребята с радостной готовностью потянули руки. Каждый, выходя к доске, обязательно отыскивал на стенде свой рисунок, объяснял, что он изобразил и как это связано с выбранным произведением. Чего тут только не было! Стихи о Восьмом марта, рассказы о весеннем лесе, история о первоапрельском дне рождения… Артамонов выучил есенинскую «Черемуху» и, пока рассказывал, два раза сбился, зато какую он сделал иллюстрацию! Казалось, куст черемухи, нарисованный на альбомном листе, благоухает!

Я не скупилась на похвалы, видела: для детей урок – настоящий праздник.

Потом я немного рассказала ученикам, какой видел весну Федор Иванович Тютчев – великий русский поэт, мы читали «Весеннюю грозу». Прозвенел звонок, дети выбежали из класса.

Теперь – обсуждение.

Первой заговорила директриса:

– Вы сами, Марина Ильинична, довольны уроком?

– Урок достиг поставленных целей.

– Как вы можете судить об этом – ведь не было важнейшего этапа урока – закрепления нового материала?

– Я новый материал не давала. Они стихотворения сами читали, рассуждали, выводы делали.

– Все равно, – сипловато начала тетка в свитере, – этап закрепления необходим. Она сидела вытянув ноги в проход, уперев в пол высокие каблуки сапог, а заостренные мысы задрав кверху. – А потом, технические средства? Лень, что ли, сунуть кассету в видео. – Резким движением головы она указала на телевизор в углу.

Воцарилась тишина. Только громким шепотом, не останавливаясь, говорила со своей соседкой темноволосая носатая женщина в бирюзовом платье.

– Гимназия четырнадцать восемьдесят, вы что, сплетничать сюда пришли? – прервала их беседу хоккеистка. – Ваше мнение?

– На уроке не применялись технические средства. – Женщина подняла голову и оказалась на одно лицо с Лолитой с афиши «Шоу разведенной женщины».

– Каковы были ваши цели? – вдруг обратился ко мне Мышиный Король.

– По-моему, у детей должно быть чувство успеха. Мы ругаем их гораздо чаще, чем хвалим. От этого они становятся нервными, неуверенными, начинают ненавидеть школу и все, что с ней связано. Но если у них получается и все это видят… – Я запнулась. Совершенно неожиданно мне пришлось делиться сокровенными мыслями с незнакомыми людьми. Как-то они к ним отнесутся… – Детям такого возраста это очень важно. Опыт успешного ответа на уроке – для них серьезный стимул приготовить завтрашнее домашнее задание. Так постепенно просыпается подлинный интерес к предмету.

– Вы искажаете педагогические цели… ринулась в атаку хоккеистка.

– А вот в нашей лаборатории, – перебил ее Мышиный Король, – пришли к выводу, что формирование успешной личности – сегодня очень важная социальная задача. Что касается видеомагнитофона, он имеется в каждом доме, а вот будут ли детей слушать дома так заинтересованно, как слушала Марина Ильинична, – это вопрос. Урок, несомненно, дан на высоком профессиональном уровне, налицо серьезная психологическая мотивация. Успехов вам, коллега!

И опять воцарилась тишина, через мгновение сменившаяся гулом – казалось, заговорили все сразу. Но в общем хоре не утонул медовый голосок директрисы:

– Спасибо, Борис Григорьевич. Сегодняшний урок – это успех не только Марины Ильиничны, а всего педагогического коллектива. Она к нам сразу после вуза пришла, мы ее воспитали, говоря по-старому, дали путевку в жизнь. А теперь – прошу всех к столу!

К столу я не пошла – у меня продолжались занятия. На математике только и разговоров было, что о гостях – понравилось ли им, что ребята сказали.

– А мое стихотворение?

– А мой рисунок?

– А меня вы почему не спросили?

В конце урока в класс заглянула бело-розовая спутница Мышиного Короля:

– Борис Григорьевич предлагает вам сотрудничать в нашей лаборатории. Напишите статью о своем уроке, обобщите прошлый опыт, подробно остановитесь на мотивации. Если успеете до двадцатого апреля, статья выйдет в мае. – Она протянула мне визитные карточки: свою и профессора, доктора психологии, заведующего учебно-методической лабораторией Бориса Григорьевича Рыдзинского.

Вечером я хвалилась Изке:

– Журнал «Школьная психология» заказал мне статью!

– И что, будешь писать?

– Конечно, приятно, когда кому-то нужны твои мысли.

– Вот приедет твой, и будут тебе мысли. – Я снова услышала раздражение в ее голосе.

– Но ведь он почти всегда занят. Что, по-твоему, я должна просто так сидеть, его ждать?

– По-моему, нет. А вот как он считает, неизвестно. – Почувствовав, что опять зашла далеко, Иза быстро сменила тему: – Апрель, а холодно как. В воскресенье Вербное. Пойдем в церковь?

– Пойдем, – согласилась я, но разговор не клеился. Я видела, что ей хочется говорить про Дода, и говорить нелестно. Скоро Иза ушла. На столе остался принесенный ею мой любимый молочный ликер – мы выпили по маленькой рюмочке. Даже за успех не хотелось пить, было грустно, как на похоронах. Я видела, что теряю близкую подругу, и тяжелое чувство утраты не смягчалось ни мыслями о Давиде, ни профессиональными успехами.

Денис в коридоре болтал по телефону, Олег с Илюшкой смотрели футбол. Никому на свете не было до меня дела. Позвонить маме – та, пожалуй, даже обрадуется, начнет поучать. Давид, между прочим, сегодня не звонил. А может, Иза права: ничего хорошего у нас с ним не будет. Я вымыла посуду, проглядела телепрограмму, но не нашла интересного.

Позже на кухню пришел Илюшка:

– Мама, почитай мне.

Я согласилась неохотно. К тому же читать о приключениях пиратов было скучно. В середине главы вообще перестала понимать, что читаю.

– Тебе не нравится? – спросил сын.

– Нет, я больше люблю сказки.

– Сказки для маленьких.

– Почему, есть сказки для взрослых. И вообще, в сказках много мудрости: каждый видит то, что в состоянии увидеть.

Я говорила с сыном как с равным и чувствовала, что ему это нравится.

– Мам, а куда мы на каникулы поедем?

– Не знаю, а что?

– Денис сказал, в Турцию.

– Интересно, на какие деньги?

– Денька сказал: на деньги Давида. Он ведь новый русский.

Мне стало неприятно, но и смешно.

– Илья, а ты видел Давида?

– Конечно.

– Ну, какой он русский?! – Мы засмеялись.

– Мам, не уходи.

– Я посижу, а ты спи. – И я устроилась за компьютером сочинять статью.

Для начала хорошо написать о значении чувства успеха в жизни людей вообще. Об опыте успеха, о его приобретении на уроках. В качестве примера можно привести мою собственную жизнь. В школе я, как ни старалась, выше четверки не получала, потому что не верила, что получу. Закончила музыкальную школу, занималась вокалом, меня хвалили, говорили о способностях, но где мне., лучше что-нибудь поскромнее. В девятнадцать лет в меня влюбился заурядный мальчик Костя. Ни плохой, ни хороший – обыкновенный. Я с радостью, почти с благодарностью, поспешила замуж – кому я еще нужна?

Теперь появился Дод. Мама и Иза считают, что здесь замешана корысть: не только я сама, но и мои близкие не верят в меня. Я выключила компьютер – предаваться этаким мыслям можно и без него. Дети спали. Не раздеваясь, я свернулась на диване и стала слушать тишину. И вот в этой тишине зазвонил домофон.

Глава 8

– Давид! – Я стояла у лифта и зачарованно смотрела на Амиранашвили. – Ты всегда появляешься так неожиданно!

– Я приехал днем, но были дела. – Он удивленно взглянул на меня: – А почему мы разговариваем на лестнице?

– Не знаю.

Дод решительно распахнул дверь – я, преодолев оцепенение, шмыгнула в прихожую.

– Что с тобой? – Он осторожно обнял меня. – Что случилось?

– Случилось, Давид, случилось нечто ужасное, – так хорошо, прижимаясь к нему, болтать всякие глупости! – Ты приехал, а я тебя совершенно не ждала, и у меня ничего нет на ужин, ты рассердишься и будешь топать ногами. Потому что, я знаю не понаслышке, ты очень требовательный хозяин. И пожалуйста, говори тише: дети уже спят.

Пока он мыл руки, я судорожно соображала, чем, правда, его накормить. Заварила чай, достала принесенные Изой пирожные.

– У тебя были гости? – Давид поднял за горлышко Изин ликер, посмотрел этикетку.

– Иза приходила: у меня сегодня был открытый урок, и мы немножко отметили.

– Что за Иза?

– Иза? Господи! Это моя соседка и ближайшая подруга. Мы с тобой друг друга совсем не знаем… А Иза, между прочим, знакомая Булыжной. – Я нервно рассмеялась. – Давид, мне тебя правда нечем кормить!

– Я ужинал, Марина. Но с удовольствием выпью чая. Сядь, мне нужно поговорить с тобой… Понимаешь, нам неудобно будет жить вместе в этой квартире: она слишком маленькая.

– А ты что, собрался здесь жить? – не смогла скрыть удивления я.

Мы не дети, Марина. У меня нет времени на прогулки при луне. Вечером я хочу возвращаться домой, нормально ужинать, ну, ты понимаешь. Поэтому я сниму другую квартиру, больше, ближе к моему офису. Завтра утром поедем смотреть – агентство подобрало несколько вариантов.

Значит, на размышление у меня ночь.

– Давид, я здесь работаю, а мальчики ходят в школу. Как они будут добираться?

– На машине.

– Ну хорошо, утром на машине, а после уроков? Заканчиваем-то в разное время!

– Найму шофера, будет вас возить. У тебя есть права?

– Да нет… Вообще, знаешь, я никогда не переезжала. А ты?

– Я постоянно. – Он снова не захотел рассказывать о себе. – Ты в чем-то сомневаешься, Марина?

– Нет. И я рада, что у нас будет дом. Но одно мое условие – я не брошу работать.

– Конечно. Делай как хочешь. Но почему?

– О, причин много!

– Ну, хотя бы некоторые? Ты хочешь быть независимой?

– Нет, Давид. Независимость – хорошая вещь, но с тобой она не проходит. Просто мне нравится моя работа. К тому же я не только преподаю, а еще пишу статьи для методического журнала…

– А как у тебя прошло сегодня?

– Прекрасно. И детям очень понравилось, и взрослым. Даже нашей директрисе.

– У тебя что, конфликт с ней?

– Есть немножко.

– Посмотри, что я купил тебе в Стокгольме.

Давид встал из-за стола и вернулся с небольшим пакетом. В нем оказалось вечернее бледно-зеленого шелка платье.

– Думал, приеду, вечером сходим в ресторан. А пришлось сразу на работу. Хочешь, завтра где-нибудь поужинаем?

– Завтра будет день. – Я зевнула. – И спасибо тебе за платье.

У меня есть одно счастливое свойство: даже после бессонной ночи я могу встать в нужный час без всякого будильника. В половине восьмого Давид спал, зарывшись в подушку, я поднялась, бесшумно извлекла из шкафа джинсы, свитер и отправилась в магазин. Если нет времени на прогулки при луне, будем общаться за семейным завтраком.

Обдумывая меню, я бежала по пустынным субботним улицам, прикрывала ладонями лицо, спасаясь от колючих порывов ветра. На обратном пути ветер дул в спину и надувал куртку – казалось, я иду под парусом, как корабль. В пакете лежали сыр, буженина, стейки кефали (я заметила, что Давид любит рыбу). На десерт манго, мандарины, грейпфруты.

У подъезда мы столкнулись с Изой.

– Откуда ты? – изумилась она.

На Изе было черное кожаное пальто, серебристый с чернью шарф повязан так, чтобы скрыть красивую каштановую челку. Лицо бледное, без косметики.

– Из магазина. А ты?

– Я в церковь иду. Мы же вчера договаривались, я за тобой заходила.

– И что? – насторожилась я.

– Все спят. – Я видела, что Иза расстроена и мысли ее далеко.

– А что ты вдруг решила в церковь пойти?

– Ой, да не знаю, что делать. Сергей-то – помнишь я говорила про дом? – уперся и ни в какую. В прошлые выходные уже участки смотреть ездили. Один ему понравился. Но, по-моему, какой-то кошмар: узкий, длинный, одним концом упирается в шоссе и стоит целое состояние. Дом развалюшка, надо новый строить.

– А Катя с вами ездила? – спросила я.

– Кате не до нас, у нее роман с каким-то… Дома ночует через день. – Иза махнула рукой. – Куда идти-то, господи?! Только в церковь!

– Не огорчайся, Иза, может, он еще передумает.

– Не передумает, он упрямый. Ладно. – И она быстро зашагала по переулку.

Давид на кухне просматривал бумаги.

– К тебе кто-то приходил, – сообщил он.

– Иза, соседка. – Я торопливо выкладывала покупки.

– Она у тебя круглосуточно сидит?

– А ты не доволен?

– Просто спросил.

– Вообще она часто заходила… Но мы все равно отсюда уезжаем. Да и они, может, скоро переедут. – Я обмакнула стейк в жидкое тесто – кляр. – Ее муж собирается строить коттедж.

– Серьезные планы.

– Мама, с кем ты говоришь? – На кухне появился заспанный Денис. – О, Давид Михайлович! – Они поздоровались за руку. – Классно!

– Займись, пожалуйста, фруктами. Ты вроде умеешь, – попросила я сына не очень уверенно.

Денис чистил фрукты, Дод взялся сварить кофе, я разложила стейки на овальном блюде, приготовила тосты. Завтрак вышел красивым и вкусным. Сыновья обрадовались Давиду, тем более что каждый получил от него по шуршащему пакету.

– Мам, а тебе ничего не подарили? – наивно поинтересовался Илюшка.

– Не лезь, – оборвал старший брат. Кофе был непривычно крепким, но все равно я чувствовала, что засыпаю. Ночь после разлуки, пробежка по апрельскому утреннему холоду, вкусная горячая еда… Теперь хотелось положить голову на плечо Давиду и закрыть глаза. Вместо этого пришлось ехать смотреть квартиры. Сразу после завтрака позвонил риелтор, и Давид продиктовал мне несколько адресов: Большие Каменщики, Воронцовская, Земляной Вал – значит, жить мы будем в районе Таганки.

У подъезда дома, не дотягивающего до определения «сталинский», ждала девушка-риелтор – юное светловолосое создание.

– Лена, – невыразительно представилась она.

Дод промолчал, и мне стало неловко. Подъезд удивлял контрастами: просторный холл и узкие лестничные марши, низкие дверные проемы.

– Интересно, какой это год? – вполголоса спросила я. Мы стояли у лифта.

– Пятьдесят восьмой, – сразу ответил Давид. – Мы в таком в Тбилиси жили.

Мне очень хотелось узнать еще что-нибудь про Тбилиси, но мешало присутствие Лены.

Квартира находилась на шестом этаже. Возле двери, обитой дешевым малиновым дерматином, стояла хозяйка. У нее были волосы цвета спелой пшеницы и морковные губы. Я дала ей шестьдесят, а то и шестьдесят пять, причем возраст был заметен, но сказать о ней пожилая, а тем более старая, было невозможно. Просто женщина. Дод неодобрительно рассматривал входную дверь, а квартирная хозяйка завладела мной.

– Посмотрите, какой вид открывается из окна. – Она решительно повела меня через прихожую в просторную комнату, распахнула балконную дверь. С улицы потянуло болотной сыростью – почти под балконом протекала Москва-река. Окна квартиры смотрели на розовый офисный центр, похожий на романский монастырь, построенный из конструктора Лего. Чуть поодаль серели крыши и трубы Замоскворечья.

– Вот, старая Москва! Кстати, я забыла представиться: Ольга Григорьевна!

Комната с балконом была, скорее всего, гостиной: тут и там стояли высокие глиняные вазы с сухими букетами, такие же травы были изображены на толстом шерстяном ковре. На черном кожаном диване и креслах разбросаны маленькие овечьей шерсти подушки. Посередине стояла плетеная качалка. Помимо балконной и белых двустворчатых в переднюю в комнате были еще три двери.

– Здесь спальня, – кивнула Ольга Григорьевна на дверь слева. – А это… просто жилые комнаты.

Жилые комнаты были похожи как братья-близнецы: стенка, письменный стол, два стула. В одной стоял небольшой диван, в другой – кресла с такой же синей велюровой обивкой.

– Они раскладываются, есть даже ящики для белья.

Кухню и столовую соединяли две арки. В невысокую был втиснут овальный обеденный стол, так что один человек сидел на кухне, остальные – в комнате; другая арка, высокая и узкая, служила для прохода. В углу столовой в кресле сидел Давид и разговаривал с риелторшей Леной.

– Здесь у нас итальянский гарнитур, – тоном музейного экскурсовода сообщила Ольга Григорьевна, указывая на тяжелую лакированную горку, заставленную неизбежным хрусталем.

– Посудомоечной машины нет? – поинтересовался из угла Дод.

– Это ваш муж? – спросила Ольга Григорьевна удивленно, видно забыв про него.

Я молчала.

– У нас трое детей. Большая семья, – буднично сообщил Дод. – Ну что, нет машины?

– Нет.

– Существенный недостаток.

– У нас стиральная машина, два телевизора, видео…– перечисляла Ольга Григорьевна.

– В них невозможно мыть посуду, – оборвал Давид.

Лена отвела Ольгу Григорьевну к окну и заговорила напряженным шепотом. Похоже, уговаривала уступить в цене.

– Посмотри санузел, – посоветовал Давид. – Интересно.

В центре просторного санузла возвышалась нежно-желтая ванна, напоминающая формой цветок лилии. На стене – мозаичное панно: над спелыми ярко-оранжевыми персиками резвятся голубые бабочки. Идиллическая картинка отражалась в зеркале на противоположной стене. Казалось, в ванной царит лето. Я присела на желтый плетеный стул в углу у душевой кабины.

Неужели я буду жить здесь с Давидом? Умываться среди бабочек, потом завтракать в итальянской столовой. Понемногу до меня начал доходить смысл перемен: фактически я вышла замуж. Впереди новая жизнь, новые радости и обязательства, а прошлые…

Я подумала об Изе. Как она там, пока я предвкушаю счастливое будущее? Сражается с мужем-эгоистом? Пытается докричаться до дочки? Я вытащила мобильный. Трубку у Изы долго не брали, в конце концов телефон отключился сам. Я с досадой поморщилась, и тут в ванную вошел Давид.

– Кому ты звонила?

– Изе.

– Марина! Брось эти свои привычки!..

– Какие привычки? Иза – моя подруга!

– Сегодня наш день… – Он обнял меня, и я почувствовала себя первобытной женщиной, дождавшейся своего мужчину. Какое это было значимое властное чувство! Я задохнулась.

– Что ты? – Давид взял в ладони мое лицо, стал медленно целовать глаза, губы, щеки, потом какими-то потайными путями повел меня через кухню и столовую в спальню.

Я беспорядочно скинула одежду и упала в вишневые атласные простыни, в его объятия, в первобытность своего женского инстинкта…