Текст книги "Латы для птенцов"

Мэри-мать – именно так, и никак иначе – понимала, что не может уснуть или забыться, хотя иногда ей снились размытые, словно изъеденные молью сны, в которых она бежала за кем-то. Ее сознание существовало внутри темного закрытого пространства, не чувствуя ни тепла, ни холода, ни боли, ни времени… Ничего: сосуда нет, а сознание есть. «Что ты сделал, чертов гений?» Он не дал ей умереть, но не знал, как воскресить.

Настало время для исследования собственной души. Душа полна страданий – это не совсем верное представление о бесплотном духе. Душа скорее склонна к вечным диалогам, а ничто не может извести человеческое сознание до полного истощения и отвращения к самому себе, как эти бесконечные беседы.

Мэри-мать не могла ни смеяться, ни плакать. Она лишь ждала чуда избавления. Дни шли в бесконечных воспоминаниях. Раздражало отсутствие снов. Она могла бы в них немного переключиться. Она мысленно орала, думая, что так сможет пробудиться, но теряла несуществующую энергию, в бессильной злобе повторяя:

– Отпусти! Ричард, отпусти меня!..

Однажды, в приступе отчаяния, она ощутила что-то теплое. Кажется, мертвого лица касались человеческие пальцы.

– Такая красивая… Я найду способ вернуть тебя. Ты же хочешь увидеть малышку? – донесся тихий шепот, и снова все исчезло.

– Малышку? – Мэри-мать почувствовала подобие озноба, словно мысли затрепетали на ледяном ветру.

Как же так вышло, как так все повернулось, что она оставила ее? С ней все в порядке? Кто стал ей мамой? Кто выкормил крошечное розовое тельце? Теперь она вспомнила, и с этим ярким последним воспоминанием о своей телесной жизни она получила новую идею: раз Господь не отнял у нее разум, воспоминания и силы мыслить, значит, надо учиться жить с ограничениями. Ведь если теряет человек руки-ноги, зрение и слух, он приспосабливается к такой жизни. Она потеряла полностью тело, значит, теперь ее жизнь такая.

Пара месяцев ушли на воспоминания о прочитанных когда-либо книгах по саморазвитию. Мэри-мать, сменив гнев на милость, начала медитировать, одновременно осознавая, что без тела такие практики – полное издевательство над Буддой.

Вот же оно, просветление, ни боли, ни горечи – медитируй и радуйся. Мэри-мать начала нащупывать лазейки тонкими щупальцами, словно безглазая медуза, выбираясь из своего заточения. Ее сознание скользило по стенам саркофага. Она не знала, как ей освободиться, но точно знала, что должна вернуться в начало.

– Мэри! Ты слышишь меня!

Черт!

Черт!

Черт!

Она ясно услышала голос Ричарда, словно ожила на долю секунды. Эмоция случилась настолько яркая, что Мэри-мать могла теперь направлять свое сознание в реальность, словно проектор кинопленку на экран. Откуда-то сверху она наблюдала за происходящим. Здесь были темные стены, увешанные перепутанными проводами, капсула, заполненная синеватым желе. Она увидела заклеенный порез на своей шее, бледное, с заострившимся носом лицо. Смотрела на свою смерть и не страшилась, а лишь сожалела, что Ричард так ничего и не понял.

Она заметила его поседевшие виски и несколько свежих шрамов на груди и спине, ставшие широкими плечи. Аккуратно скользнув вдоль потолка, она оказалась перед его лицом. Ричард стоял неподвижно, закрыв глаза, и, словно почувствовав ее присутствие, шептал:

– Время отпустить тебя, да?..

– Да! Да! – Мэри-мать заорала на него изо всех сил.

– Я не могу… – беззвучно ответили губы Ричарда.

Впервые за эти годы сознание, наконец, признало необходимость отдыха и щелкнуло невидимым тумблером…

Глава пятая. Ну здравствуй, новый мир, отчего ты так изменчив?

Ровный большой луг простирался до горизонта. Белое море цветущих ромашек с редкими вкраплениями львиного зева колыхалось на теплом ветру. Кит радостно засмеялся. Ему пять лет, и он завтра поедет на ярмарку с бабулей. Она будет называть его подкидышем.

– Бабуля, а что такое подкидыш? – утирая рукавом нос, спрашивает Кит.

– Ну что ты, внучек, я шучу, – увиливает от ответа бабушка.

Кит идет к середине луга. Высокие цветы выше его головы, и он в ромашковых джунглях заворожен игрой света и тени. Кит громко чихает! Несколько недовольно жужжащих пчел поднимаются в воздух.

– Выходи оттуда, пчелы кусаются, – требует бабушка.

Но Киту не хочется покидать джунгли, он делает еще несколько шагов…

– Вернись сейчас же! – Бабушка уже сердится.

Кит разворачивается, но сколько бы он ни шел, не может выйти к краю поляны. Он снова и снова меняет направление, но вокруг лишь зеленые стебли. Голос бабушки уходит все дальше. Он остается один.

Холодно. Как же холодно на земле…

Кит с трудом разлепил веки. Он лежал в небольшой пещере с покатым потолком. Из проема в стене сочился яркий солнечный свет. Прямой луч высвечивал надпись на стене: «Redire te mori».

– Чтобы вернуться, надо бы умереть… – перевел Кит.

Оставаться в пещере не было никакого смысла. Рюкзак валялся рядом. Кит растер кисти рук, пытаясь согреться. Судя по тому, как застыло тело, он пролежал на голой земле несколько часов.

Выглянув наружу, присвистнул: город исчез. Ни намека на некогда процветающий мегаполис. Высокие пальмы покачивались на ветру. Внизу простиралась цветущая долина. Где-то вдалеке скандально переругивались чайки. Кит посмотрел на мобильный: сети не было. На часах полдень.

Он достал энергетический батончик. Под ногами пискнуло, мелькнул синеватый отблеск в траве. Кит не успел понять, что это было. Легкий порыв ветра принес сладковатый медовый запах. Кит улыбнулся: как просто обмануть мозг – вот к чему сон с ромашковым полем…

Кит уже было собрался спускаться вниз, в долину, как заметил едва заметное шевеление за деревьями. Он настороженно присмотрелся и на всякий случай спросил по-английски:

– Who’s here?[3]3
  Кто здесь? (Англ.)


[Закрыть]

Кажется, следящий за ним усмехнулся? За деревьями угадывалась фигура в светлом одеянии.

Кит не мог даже предположить, что попал в сказочную страну, параллельный мир. Легкие развевающиеся ткани, невесомые шаги, звонкий, как серебряный колокольчик, смех – все указывало на то, что перед ним, по крайней мере, фея.

Ученый, программист и геймер мог бы поверить в фею? Конечно нет. Кит отмахнулся от видения и взялся за рюкзак. То ли воздух отличался от того, чем он дышал ранее, то ли сахар в крови слишком резко подскочил от съеденного батончика, но у него закружилась голова. Придя в себя, он понял, что морок исчез, никто больше не смеялся и не скользил среди деревьев. Кит облегченно выдохнул, решительно шагнул вперед… и провалился под землю.

Он теперь снова лежал на дне глубокой ямы с ноющей от удара поясницей и тихо стонал. Кит слегка пошевелил пальцами ног и рук, радуясь, что все цело. Яма была настолько глубокая, что выбраться по ее практически гладким стенам ему вряд ли удастся. Кит хрустнул позвоночником, обдумывая свое положение. У него были нож и веревка, но альпинистское снаряжение взять с собой он не догадался. Вытянув руки вверх, Кит попытался карабкаться по еле заметным выступам на стенах, но сорвался и решил прекратить попытки, чтобы сберечь силы.

Раздался утробный низкий звук, словно десяток голодных желудков переговаривались между собой. На фоне неба по краю ямы показались огромные мохнатые головы. Широкие ноздри с шумом втягивали воздух. Пленник замер, пытаясь выглядеть мертвым. Существа постояли так некоторое время, затем, фыркая и ворча что-то на своем обезьяньем языке, исчезли. Кит облегченно выдохнул. Проведя еще несколько минут, он достал блокнот и записал пару программных кодов, что пришли в голову. Он боялся после не вспомнить: «Если светлую мысль сразу не записать, она, считай, и не приходила».

Солнце село, в яме наступила кромешная тишина. Если бы Клэр шагнула за ним, интересно, сейчас они оба сидели бы на дне ямы или она могла бы оказать ему помощь? Если бы да кабы бы… Что думать о параллельной реальности, в которой события могли разворачиваться в другом направлении?

Кит посмотрел вверх. Расположение созвездий не изменилось – значит, теория кротовых нор получила реальное подтверждение. Сколько же прошло лет, раз цивилизация исчезла?..

Наверху кто-то пискнул. Кит посветил фонариком: сверху на него смотрел синий грызун, похожий на бурундука. В его темных глазах отражалась луна, придавая и без того странному существу больше таинственности. Кит инстинктивно поднял руку, бурундук пискнул еще раз и скрылся из виду. Кит рассудил, что умирать приятнее выспавшимся, и прикрыл глаза. Он почти провалился в тревожный сон, но вскрикнул от внезапного удара по голове. Оказалось, на земле рядом с ним валяется сочный нисперо. Кит посмотрел наверх, но никого не увидел. Фрукт же на всякий случай есть не стал. Через несколько минут на него свалилась гроздь фиников. «Отлично, от голода, по крайней мере, я не загнусь», – подумал Кит. Следующее подношение от невидимого благодетеля пришлось прямо в лоб, и Кит не выдержал:

– Эй! Осторожнее!

Сверху свесилась голова с копной спутанных светлых волос, и женский низкий голос спросил:

– Чем недоволен?

– Ой, здравствуйте… Да не то чтобы недоволен, но по башке прилетает!

– А как бы я тебя нашла, если бы голос не подал?

– Логично… А вы, простите…

– Не твоего ума дело.

– Э-э… понятно… – Кит уже намеревался попросить помощи, когда крупная и темная на фоне звездного неба фигура спрыгнула прямо к нему в яму.

– Да зачем же вы сюда-то… – Кит уже начинал уставать от нелогичности нового мира.

Спрыгнувшей оказалась высокая девушка с фигурой тяжелоатлетки. Киту стало не по себе, когда он увидел, что она шире его в плечах. Ее лицо можно было бы назвать милым, если бы не сдвинутые к переносице брови и хмурость лица.

– Отвечай, кто ты и из какого времени? – строго спросила она.

– Я Кит, две тысячи двадцать третий, но меня бы на вашем месте больше волновал вопрос, как теперь отсюда выбраться.

– Тебе – никак.

Девушка пристально разглядывала Кита. Она, словно животное, обнюхала его, затем бесцеремонно схватила рюкзак и одним движением выкинула наверх. Кит хотел было возмутиться, но она не дала ему опомниться:

– Телефон есть? – Она вцепилась Киту в горло и прижала к стене пещеры.

– Ты гопница, что ли? Можно же нормально попросить…

Девушка смерила его презрительным взглядом. В этот самый момент телефон решил подать признаки жизни, тихо завибрировав в кармане брюк. Кит не успел опомниться, как тот оказался в руках девушки.

– Повторю вопрос. – Кит выпрямился и упрямо посмотрел ей в глаза. – Как отсюда выбраться?

– Тебе – никак, – демонически усмехнувшись, повторила она и, сделав пару невероятно ловких движений, оказалась на краю ямы.

– Ого, впечатляет… – промямлил Кит.

– Пароль какой? – послышалось сверху.

– Я бы его показал наверху.

– Обойдешься.

– Мы можем договориться? – спросил Кит, не теряя надежды на скорое избавление от заточения.

Девушка ничего не ответила, нагло роясь в его рюкзаке. Кит, насупившись, сел на землю.

Сверху слышались сопение и звуки расстегиваемых кнопок и молний.

– Черт! – выругалась тюремщица, и все стихло.

– Эй! Ты там где? – Кит позвал ее и понял, что никого наверху нет.

Теперь у него не было ни рюкзака, ни телефона, зато было над чем подумать. Воздух стал суше, наверху поднялся ветер.

Кит меланхолично сжевал нисперо, неожиданно сладкий и сочный.

Ветер усилился, завыл, словно живой дракон запел свою песню приближающейся гибели. Теперь на голову сыпался раскаленный песок. Кит понял, что окажись он на открытом пространстве, то уже получил бы ожог всего тела. Не было бы счастья, да несчастье помогло. Он намотал куртку на голову, спрятав лицо. Ветер завывал, а летящий песок заслонил небо, словно раскаленная крышка. Падающие песчинки плотно покрывали дно ямы. Кит подумал, что это неплохо, ведь он сможет подниматься вверх вместе с прибывающим песком.

Глаза слезились, а дышать становилось все труднее. Сколько продлилось его самооткапывание, Кит не знал – он вырубился от усталости спустя несколько часов, напоследок подумав, что за чертов мир ему достался, если ураган может не слабеть так долго.

Очнулся он с полным ртом песка. Отплевываясь, хотел вытереть лицо – и застонал от боли: руки были связаны за спиной. Нещадно палящее солнце жгло лицо. Кит разлепил веки.

– Жив?

При свете дня девушка, что стащила его рюкзак, выглядела еще огромней и мускулистей. Низкий голос тем не менее Киту нравился.

– Жив. А вас как, простите… – Кит включил повышенную вежливость, внимательно ее рассматривая.

– Не разговаривай со мной, – ответила она.

Кит утомленно прикрыл глаза.

– Ты бы сдох под песком, если бы не я. Скажи спасибо, что не бросила.

Кит промолчал.

– Ты из времени, где благодарность – порок?

Кит смутился… А ведь действительно: он из времени, где вежливость не равна искренности. Испытывать благодарность и говорить спасибо – далеко не одно и то же.

– Спасибо. Вы сказали – не разговаривать.

– Хм-м… подловил. Марина, – отрывисто представилась она. Резким движением девушка вытащила серповидный нож и рубанула по веревкам, стягивающим ему запястья.

Кит застонал, растирая руки.

– Меня зовут Кит.

– Кит? Который в море? Они хищные теперь…

– Спасибо, что развязала.

– Да тебе бежать некуда, просто хотела понять, не буйный ли ты.

– Ну, не буйный… вроде…

Она внимательно посмотрела в лицо Киту.

– Напоминаешь просто одного психа, подумала, что надо проверить…

– Проверила?

– Хочешь жить – можешь идти за мной.

Она встала, закинула рюкзак Кита за спину и широченными шагами пошла через пустыню в сторону гор.

Кит только сейчас понял, что цветущая долина исчезла, как и пальмы, кустарники, трава – все, что он успел увидеть вначале.

– А как это все так поменялось? – спросил он у Марины.

Но она не ответила, лишь ускорив шаг. Кит, чувствуя першение в пересохшем горле, больше не задавал вопросов, старался не отставать. Он смотрел на развитые мышцы спины и ног, уверенную походку. «Откуда эта валькирия? Может, все люди теперь так выглядят?» – думал Кит.

Часть ее густых светлых волос была заплетена в косички, из одежды на ней была набедренная повязка из грубо сотканной ткани, отороченной по подолу кусочками рыжеватого меха. Босая, она вдавливала ногу в песок так, что оставляла за собой выемки размером с небольшой аквариум.

Кит попытался набрать слюны и понял, что сильно обезвожен, но просить ничего не стал, сконцентрировавшись на том, чтобы не отстать.

Через пару часов он начал спотыкаться, задыхаясь, и уже хотел было позвать на помощь, но валькирия сама остановилась, подойдя к нему, припавшему на одно колено, и грозно спросила:

– Выкрутасы будут?

– Не будут… – ответил Кит и лег на песок.

Марина устало вздохнула, небрежно взвалила Кита на плечо и пошла, не торопясь, в сторону гор.

Живот у Кита скрутило резким спазмом, и он на некоторое время отключился. Очнулся от удара мокрой ладонью по лицу. Марина протянула ему глиняную плошку с водой. Кит сел, озираясь по сторонам, с жадностью сделал несколько глотков. У воды был яркий йодистый привкус. Он благодарно протянул плошку обратно. Марина сделала вид, что не заметила.

«Интересно, сколько я был в отключке», – подумал Кит, разглядывая сухие стены пещеры со светлым пыльным полом. Горел костер, над пламенем сочилась и пузырилась тушка какого-то животного. Кит жадно втянул воздух носом: пахло божественно. Живот его издал призывное урчание, и Марина усмехнулась. Перевернув мясо над огнем, она посмотрела на Кита:

– Вижу, что ты умный. Можешь прочесть вот это.

Она швырнула ему свернутые в трубочку листы. Кит аккуратно расправил страницы. Внимательно вглядываясь в мелкий стройный почерк, сказал:

– Ты не умеешь читать? Это на испанском.

– Умею. Я говорю на английском, русском, польском, испанском. Я читала сотни раз. Но я не понимаю, что там написано.

Кит умоляюще посмотрел на огонь. Марина оторвала кусок жарящейся добычи и кинула Киту. Тот с жадностью вонзил зубы в сочное мясо.

– Похоже на крольчатину, – сказал Кит с набитым ртом.

– Это песчаные кроли. Сейчас их сезон. Ловить несложно. Не ешь много. Ты когда последний раз ел? Вырвет.

Кит усилием воли заставил себя прекратить жевать. Марина довольно ухмыльнулась.

– Ты живешь одна?

– Жить хочешь? – ответила она вопросом на вопрос.

Кит кивнул.

– Тогда разберись, о чем там.

Она легла у входа в пещеру, спиной к Киту, и через некоторое время засопела. Он в недоумении смотрел на эту невозмутимую гигантскую Будду. Его слегка мутило, возникла мысль, что надо бежать. На цыпочках он прокрался к выходу и отшатнулся: как она его затащила на эту обледенелую скалу? Валил густой тяжелый снег. От влаги лицо сразу же сделалось холодным. Кит при всех своих аналитических способностях не мог понять, как природа и климат могут так быстро меняться. Кто вообще населяет этот мир?

Словно в ответ на его мысли где-то вдалеке раздался протяжный, вынимающий душу и сворачивающий кишки в тугой узел вой. Ему ответил второй, более низкий голос. Звуки эти слились в единый хор так, что захотелось прыгнуть вниз со скалы, только бы не слышать эту песню смерти.

Глава шестая. Мам, подскажи мне

– Ма-ам… – Мэри лежала головой на коленях матери. Трещал огонь в очаге прямо посередине хижины. За стенами их убежища свист ела бурая буря. Катя ничего не ответила Мэри. – Ну-у-у, ма-а-ам, расскажи еще…

Мэри наконец смогла задавать вопросы, и чем больше мать рассказывала, тем больше отпускала ее сердце невидимая рука, сжимающая его все эти годы.

– Дорогая, я была подростком. Из состоятельной семьи…

– Избалованной настолько, что я хотел пару раз придушить ее во сне. – В хижину вошел отец.

Это был Даня – возмужавший, с проседью на висках, натруженными руками. Он слегка сутулился, что только подчеркивало его развитые плечи. Если все остальные выросли быстрее, чем положено детям человеческим, то им с Катей пришлось не только вырасти, но и повзрослеть, взять на себя ответственность за малышку Мэри[4]4
  В романе «Шелуха сырых яиц» дети получили прививку в подземной лаборатории. Они должны были быстрее созреть для того, чтобы произошел забор биоматериала. Идея лаборатории была в том, чтобы детей, выращенных в пробирках, воспитывали роботы без вмешательства прошлого опыта: человечество с чистого листа, человечество заново. Лаборатория была разрушена в конце времен, но все, кто прибыл с Мэри, выросли за несколько месяцев, оставшись детьми, но уже в телах взрослых.


[Закрыть].

– А что не придушил? – кокетливо улыбнулась ему мать.

– Ну знаешь ли, красотка!

Мэри любила такие моменты: когда буря, не выйдешь из дома – можно есть сушеные сливы и груши и слушать, как отец по памяти читает все книги, что когда-то сам прочитал и запомнил.

– А эти кактусы, что вы с мамой съели, их можно найти и дать всем? Тогда все будут умные.

– Главное, Ричарду их не давать, у него башка взорвется! – засмеялась мать.

Они посмотрели с отцом друг на друга долгим взглядом.

– Пап, а куда мы уходим, когда умираем? – тихо спросила Мэри.

Отец задумался.

– Может, душа знает, куда ей уйти?

– Тогда может она остаться, если ей надо быть в каком-то месте? – спросила Мэри.

– Что ты хочешь сказать? – Отец погладил Мэри по голове.

Она вскочила, сев по-турецки, возбужденно начала рассуждать.

– Ну… может быть, душа может присматривать за своим ребенком, а тот ее бы слышал. Тогда можно было бы считать, что говоришь с умершим? А если мы после смерти уходим в новый мир, там мы снова маленькие… и живем? И душа, если она осталась, лишает себя следующей жизни – тогда ее решение остаться имеет огромный смысл не только для нее, а вообще…

Отец притянул к себе Мэри и чмокнул в макушку.

– Ты слышишь голоса?

Мэри смутилась:

– Нет… нет, это мое воображение…

Отец потрепал ее по волосам.

– Давай спать уже. Поздно. Если не отдыхать, то твоя душа покинет этот мир без спросу.

Мэри, поняв, что отец соскакивает с темы, обиженно засопела. Мать с трудом привстала, положив с помощью двух дощечек горячий камень в чашку с супом, протянула Мэри:

– Поешь, тогда мысли станут спокойнее.

– Мам, ну расскажи, что ты помнишь…

Мать миролюбиво усмехнулась. Отец же начал свой рассказ:

– Я помню, как впервые приехал в город, что был здесь до всего. Холодный влажный воздух можно было пить вместо молочного коктейля. Ничто так не создает настроение, как прохладное утро. Никогда бы не подумал, что зима у моря в сто раз круче, чем лето. Влюбился в это время года, в ледяное утро, когда хочется пить морскую свежесть большими глотками, до обморока. В доме, где мы сняли квартиру, на одном из балконов человек, похожий на Пьера Ришара…

– Пап, – перебила Мэри его, – а это кто?

– Это такой артист. Смешной. У него лысина и выдающийся нос. Не суть… Он радостно стучал по клавишам синтезатора, а вокруг стояли его подружки «восемьдесят-плюс» в теплых халатиках и распевали рождественские гимны старческими голосами. Заслушавшись, я привлек их внимание – и сразу получил предложение вступить в секту Братиков бедняков. Они так и сказали: иди к нам, будет весело. А мимо на электрическом мотике проехала соседка с четвертого этажа. Зажав в углу рта замусоленную самокрутку, она покрикивала хриплым голосом на своего пса, толстенького и веселого собакевича с хвостом-бубликом.

– Самокрутку? – Мэри впитывала все эти рассказы и даже ждала бурю или зиму со снежными завалами ради этих вечерних бесед.

– Люди курили табак… Это не очень хорошо. Я не видел этого растения в нашем мире…

– Поняла. А дальше что?

– У соседки справа был отвратительный характер. Она так говорила о реальности, что на глазах исчезали цвета, превращая глянцевый курортный мир в черно-белое ретро. А главное, что ни скажет, все действительно так и есть, но очень мрачно. Например, смотрела на фотографию белена, что построили у Мэрии, и говорит: «Сто сорок тысяч евро за пафос и сертификат от Книги рекордов Гиннесса, а в школе, что у нашего дома, течет крыша. И уже не первый год. Был бы Огерас, сожгли бы, погрелись. А так – просто деньги посреди города».

Мэри знала, что такое Огерас. Она даже уговорила как-то сжечь соломенную куклу в полнолуние лета. Ричард тогда плевался и говорил, что они катятся в средневековье и скоро будут поклоняться истуканам. Этого не случилось по причине занятости всех усилиями по выживанию. Буря сменялась ледяными снегами и ветрами, период летнего цветения мог обдавать влажной жарой. Все, о чем они думали, – как продержаться до первых фруктов, запасая сушеные. Пётр с Павлом хорошо рыбачили и ловили песчаных кролей.

Отец продолжил рассказ:

– В том году в первом подъезде наконец-то закончился ремонт… и въехал красивый, как бог, сосед, оказавшийся врачом. По этому поводу мрачная соседка изрекла, что теперь перегорят кардиостимуляторы нашей урбанизации и что конфетные мордашки всегда ее раздражали. Однажды, не дозвонившись в скорую, она стукнула ему в дверь и потеряла сознание.

Отец посмотрел на Мэри и на Катю. Зачерпнув глиняным половником воду из пузатой амфоры, сделал глоток воды.

– Ну, па-а-ап, что дальше? – Мэри знала эту историю, но не могла устоять перед соблазном послушать ее еще раз. Это невозможное, несуществующее время, словно далекая сказка, манило ее. Были дома, загадочный интернет и какие-то машины– самолеты, космос, рок-н-ролл. Отец говорил обо всем, что помнил сам, и было видно, что это огромная потеря для всех выживших.

Он продолжил:

– Он сопроводил ее в больницу, опознал приступ поджелудочной и держал за руку. Навещал потом. В итоге она послушала его совета и завела себе собаку. Она выбрала такую же, какая была когда-то давно у ее знакомой. Та собачка выполняла роль диванной подушки и мило подставляла розовое лысое пузико для почесушек. Терапевт не предупредил, что у одинаковых на морду и хвостик собачек может быть очень разный характер. Нашей соседке достался любознательный, активный щенок, пытающийся выпрыгнуть из окна с четвертого этажа за пролетающей чайкой. Его визгливый лай можно было слышать за несколько кварталов, и он ездил на попе по ее светлому ковру. Для того, чтобы он хоть немного угомонился, его надо было выгуливать до онемения в ногах несколько часов. Вот так с собакой в нашем дворе появился подержанный дырчик, на котором соседка ездила вокруг квартала, выкрикивая угрозы своему псу, несущемуся впереди нее, высоко подбрасывая круглый зад с хвостом-бубликом. Она обещала ему кары небесные и лишение всех вкусняшек, на что он заливисто лаял на пролетающих мимо воробьев.

– Да, неприметные маленькие радости… – вздохнула мать.

– Мам, ну не грусти… – Мэри снова легла головой на колени матери. – Вот что ты сейчас хотела бы больше всего на свете?

– Тени. «Диор»! – засмеялась мать.

– Да ладно?.. – отец закатил глаза.

На улице раздался шум, кто-то надрывно кричал:

– Помогите! Кто-нибудь! Я умираю! По-мо-ги-те!

– Не узнаю этот голос, – встревожилась мать, шлепнув Мэри, чтобы та поднялась.

Отец двинулся к выходу, жестом показывая, чтобы женщины сидели тихо. Катя протянула руку, пытаясь его остановить: буря – это горячий песок, который сжигает мясо до костей. Можно и без лица остаться.

В хижину ввалились Петя и Павлик, таща за собой упирающуюся девушку.

– А-а, горячо, горячо! – визжала она. – Пустите!

Катя быстро окунула тряпку в воду и накинула ей на голову. Постукивая, громко скомандовала:

– Мэри, сок алоэ! Петя, Павлик, вам отдыхать! Даня, держи ее.

Когда все успокоились, Катя, обняв девушку, похлопала ее по спине, утешая, словно младенца:

– А-а-а, а-а-а, все хорошо, все хорошо …

– Вы с кролями? – буднично спросил Даня.

– Да, шесть, мы у входа оставили, пусть подкоптятся.

Даня согласно кивнул.

– А это чудо откуда? – Даня кивнул на пришлую.

– Из пещеры вывалилась. Буйная, орала, где ее кит. Какой кит? Их не бывает в наших широтах. – Павлик театрально взмахнул руками. Мэри прыснула. Мать цыкнула не нее.

Катя аккуратно начала снимать тряпку с лица девушки. Ожог был не сильный, как от горячей воды.

– Ну и не страшно, пощиплет и пройдет – считай, пилинг, – успокоила ее Катя.

Девушка испуганно огляделась.

– Вы кто такие вообще?

Мэри никогда не видела такой тонкой талии и надутых грудей. Пухлый рот и огромные глаза с ресницами, словно их приклеили… Мэри присмотрелась.

– Ма-а-ам…

– Детка, она из того времени, когда можно было наклеить ресницы, – улыбнулась Катя. – Как тебя зовут, дорогая?

– Клэр… Я ничего не понимаю… – Она хотела сказать что-то еще, но потеряла сознание.

– Померла? – деловито поинтересовался Павлик. Петя толкнул его в бок:

– В обмороке.

Даня серьезно посмотрел на парней:

– Что еще необычного?

– Из пещеры синий свет, воздух будто пластами движется, словно подкрашенный, и трясет… как на тракторе по полю, – ответил Павел.

– После бури надо Мишку послать охранять, – понимающе кивнул Даня.

– Уже, – ответил Петя. – Он там и бурю переждет. Думаю, будут еще гости…

– Предчувствие у меня нехорошее… – сказала Катя.

– А по-моему, весело, – пискнула Мэри, рассматривающая Клэр.

– Иди спать, нечего тут уши греть, – устало скомандовала Катя.

Мэри обиженно засопела, но не стала спорить. Она легла в углу хижины, намереваясь притворяться спящей и подслушать все взрослые разговорчики, но уже через пару минут провалилась в сон.