Текст книги "Магистерий. Тайная игра"

Лео кивнул и дальше развивать эту тему не стал. Маттео действительно мог заметить кого-то, пробиравшегося по ветке.

Выходить из школы запрещено, и она даже охраняется, но нельзя сказать, что вот прямо-таки мышь не прошмыгнет. Обязательные два года взаперти требовались, чтобы на момент созревания подростки находились перед глазами наблюдателей – именно в пубертате чаще всего проявлялся и формировался разлом, прямой пробой, течь из миров Средней Реальности. Ну и финальные Дефиниции – «определение ведьм» – обнаруживали тех, кого за два года не выявили наблюдатели.

Однако маленькая девочка с завязанными глазами – это уже ни в какие ворота.

Ладно, главное, Надзор не мчится проверять. Не нужно нам внимание Надзора. Совсем некстати.

Из окна за спиной тянуло холодом, ветер тряс стекло, на две трети выкрашенное побелкой. Снаружи было темно, в пятне света от фонаря метались голые ветви. Лео зябко поежился. Ему очень не хотелось выходить на улицу и идти по темноте к трамвайной остановке, чтобы трястись к Сиреневым кварталам, где он снял квартирку. Провести ночь в промозглой комнате на отсыревших простынях и рано утром невыспавшимся и помятым вернуться в школу.

Еще неделю назад идея ночевать в городе казалась ему удачной – так удобнее встречаться с Дис, да и комната бывшего историка уютом не отличалась… Но встреча с Дис назначена только через три дня, а таскаться в непогоду через полгорода приходится постоянно.

Пора было идти, пока не зарядил дождь.

– Эй, кто-нибудь! – Из кухни высунулась посудомойка, вытирая руки об фартук. – Господа, сходите кто-нибудь к Дедуле, пните его хорошенько! Совсем обнаглел, пропойца. Вода холодная, как мне посуду мыть? Пните его, пусть пошевелится, какого ляда нужен истопник, если трубы остывают?

– А я думаю, почему так зябко, – пожаловался Алоиз Лемман, растирая плечи сухими ладонями, – молодежь, сбегайте кто-нибудь?

– Я зайду, – сказал Лео, вставая, – мне по дороге. Все равно выходить.

– Если не проснется пьянчуга, водой его облей! – напутствовала посудомойка.

Географичка засуетилась, выбираясь из-за стола.

– Миленький, обожди, я Конраду ужин соберу. А то ж пропадет его порция! Погоди минуточку!

Она убежала на кухню – низенькая подвижная женщина, похожая на оживший чурбачок в седых кудряшках. Как ее бишь… Эмилия Ковач.

Лео поднялся в учительскую за пальто, а когда спустился на первый этаж и шел мимо столовой, Ковач догнала его и вручила поднос с миской и стаканом. Лучше не придумаешь – идти так по улице и нести ужин какому-то алкоголику! Лео скрипнул зубами, но поднос взял. Требовалось налаживать связи с коллективом. Нужно быть миленьким и покладистым.

Географичка открыла и придержала ему дверь, Лео вышел на крыльцо.

– И скажи Конраду, что я свой талон на него потратила! – крикнула она Лео в спину. – Пусть отдаст завтра. И посуду пусть вернет!

Лео обогнул здание школы. Осторожно ступая, чтобы не поскользнуться на раскисших листьях, пересек двор. По правую руку над спортивной площадкой горел фонарь, и впереди светились окна интерната, но у стены, под кустами, было темно, хоть глаз выколи.

Лео уже привычно подавил желание щелкнуть пальцами, чтобы вызвать огонек сцинти́ллы[7]7
  Сцинтилла – заклинание освещения.


[Закрыть]. Нельзя. Даже если рядом никого нет и никто не видит. Школа второй ступени изнутри и снаружи утыкана детекторами раза в два гуще, чем любое другое здание.

Можно перераспределить избыток канденция, питающего фоновую удачу, и настроить ночное видение – единственное, что было допустимо в его положении, – но Лео сдержался. Лучше и этого не делать.

Без дистингера избыток вычислить невозможно, однако не стоит вообще оперировать магией. Беласко так и сказал: «Нашего брата ловят на действиях импульсивных, рефлекторных. Вот контролируешь ты себя, никакой магии, воду в чашке не кипятишь. Разжигаешь плиту, ставишь чайник. Налил кипятка, махнул неловко рукой и сшиб чашку со стола – что ты будешь делать? Девяносто восемь из ста, ты рефлекторно подхватишь ее пульвинаром. А простец в лучшем случае отскочит подальше от кипятка, чтоб не обжечься. Тоже рефлекторно. Чтобы тебя не выдали такие спонтанные действия, перестань вообще пользоваться магией, даже если уверен, что детекторов вокруг нет. Гарантия не стопроцентная, но все-таки сколько-то очков она тебе даст».

Лео поднялся на пару ступенек к двери, обшитой ржавым железным листом, постучал. Подергал ручку, снова постучал. Тишина. Ну конечно, заперто, а ключ, скорее всего, у директора – Дедуля разгильдяй тот еще. Да и вообще, похоже, этой дверью давно не пользовались, вон как ручка грязью заросла.

Пришлось идти обратно, к воротам. Сторож отпер калитку, и Лео, балансируя подносом, выбрался на улицу.

Тускло горели фонари на растяжках – над воротами и у поворота в переулок, – их окружали рыжеватые кольца сияния, хорошо видимые в перенасыщенном влагой воздухе. От дыхания шел пар. Запоздавшие пешеходы спешили в сторону трамвайной остановки, час пик давно закончился.

Школу окружали по большей части конторы, казармы, мастерские и магазинчики. Дальше, за дугой нового бульвара, начинался фабричный район. Когда-то он был самой окраиной Венеты, а теперь, когда центр переместился на несколько десятков километров южнее, стал окраиной Артемизии, только с другой стороны.

Лео свернул с Лавровой улицы в Караульный переулок. Длинное здание школьной прачечной и примыкавшая к ней котельная имели отдельные выходы прямо в переулок: прачечная обслуживала не только школу. Лео споткнулся о деревянный щит, прикрывающий люк в угольный подвал, едва не выплеснул на землю содержимое подноса. Помянул тоху и боху, прикусил язык и старательно чертыхнулся по-простецки.

Постучал в дверь котельной. Дедуля не ответил, но под рукой она подалась и, скрипнув, распахнулась.

– Господин Бакер! – крикнул Лео, перешагивая порог.

Дверь открывалась на лестничную площадку. С одной стороны ступеньки вели вверх, с другой – вниз, в полуподвал. И наверху, и внизу было темно.

– Господин Бакер! Вы спите? Это Лео Грис, учитель истории.

Никакого ответа. Лео чертыхнулся еще раз, стукаясь подносом обо все подряд, вытащил из кармана зажигалку. Освещая себе путь дрожащим огоньком, поднялся по тесной лестнице. На следующей площадке обнаружилась всего одна дверь, а сбоку – железные перекладины вертикальной лестницы на чердак.

Лео пнул дверь ногой и вошел в комнату. Здесь было совсем тесно, прямо у входа стоял стол, заставленный какими-то коробками, пустыми бутылками, заваленный газетами. Лео сунул на стол поднос – и бутылки со звоном раскатились, попадав на пол. Поднял зажигалку повыше, освещая топчан под окном без занавесок, скомканное тряпье, маленькую темную цилиндрическую печку, и – в узком промежутке между столом и топчаном, на полу – вытянутые ноги в стоптанных бесформенных башмаках.

Почему-то Лео сразу, даже не попытавшись посмотреть ауру, понял, что хозяин башмаков мертв. Что он не лежит тут, мертвецки пьяный, а именно мертв. Может, из-за неестественной тишины в комнате. Очень холодно. К кислому душку нестиранного тряпья и машинного масла добавлялся едва уловимый запах – неприятный, острый, раздражающий. Так пахнет уже свернувшаяся, подсохшая кровь.

Лео обошел стол, нагнулся, рассматривая мертвеца. Голова и плечи его скрывались под доской, опрокинутым ящиком с какими-то железками и заскорузлой ветошью, осколками стекла и перевернутой керосиновой лампой. Лео сразу отступил – не хватало еще поджечь тут все к самым нижним демонам.

Похоже, Дедуля ударился о полку, и та сорвалась, прихлопнув его сверху и засыпав барахлом.

Надо вызвать полицейских. Но сперва вернуться в школу и «обрадовать» коллег.

Глава 2

Когда полицейские уехали, закончив все формальности и забрав тело, было уже около одиннадцати часов вечера. Несчастный случай, как и предполагал Лео. Полицейский сержант сразу определил, что Дедуля был сильно пьян, потерял равновесие и ударился о полку.

Однако Лео как нашедшего труп не отпускали до самого конца и потребовали подписать протокол. Все это было очень неприятно и некстати, но Лео подавил острое желание потихонечку затеряться в толпе взволнованных коллег и сбежать. Поэтому он как законопослушный гражданин делал все, что от него требовали: все рассказал, показал и подписал.

Ехать домой было поздно, трамваи уже не ходили. Можно пройти дальше, к бульвару – там часто стояли извозчики, ожидая поздних пассажиров, – но Лео, обладая весьма скудными средствами, решил остаться в школе. Падре охотно вошел в его положение, и они поменялись в графике дежурств с Отто Нойманном, трудовиком, и его женой Кларой, обучающей девочек кройке и шитью.

Слабенький луч артефактного фонарика едва освещал широкий темный коридор на третьем этаже. Сквозь незанавешенные высокие окна пробивался свет уличных фонарей, узкими длинными квадратами ложился на истертый кафель пола.

Лео, борясь с сонным ознобом, снова повел фонариком – тишина, пустота. Гулкие шаги отдавались эхом под потолком, щеки горели, словно наждаком натертые – он выпил перед началом дежурства лишний стакан чаю с крупинками сахарина, но жидкая заварка не бодрила, а заменитель сахара не придавал сил, только оставлял привкус металла во рту.

И дневных проблем хватало, теперь еще и это! Ну как искать этого ребенка, маленького гражданина будущего Магистерия? Среди почти полутора сотен учеников. Если бы мага можно было легко определить, не нужны бы были Дефиниции.

Церковь рассказывает, что у магов – простите, малефиков – свищ в душе, пробоина в высшие миры, из которой хлещет – или сочится, у кого как – божественная благодать, энергия творения, истинная форма абсолюта[8]8
  Абсолют – спонтанно воплощенный структурированный канденций. Образуется на краях крупных разломов.


[Закрыть], канденций[9]9
  Канде́нций – мезла, изливающаяся из Средней Реальности в Младшую.


[Закрыть], мезла – его по-разному называют. Церковь рассказывает, что вместо того, чтобы двигаться положенными путями, от сефиры к сефире, постепенно реализуя свой потенциал и материализуясь в предназначенные формы, канде́нций попадает в плен злой воли малефиков, и те воплощают его к своей корысти во что заблагорассудится. И тем препятствуют исполнению божественного замысла и извращают его.

А изготовление артефактов божественному замыслу не препятствует и ничего не извращает, так как в артефактах используется конечный продукт, овеществленный абсолют.

Теоретически мага распознать очень просто, и любой, обученный видеть ауры, заметит и эмана́ции избыточного канде́нция, потому что избыток, у кого больше, у кого меньше, есть всегда. А обучить распознаванию ауры можно даже простеца. Но это в теории. На практике редко когда маг допускает бессмысленное расточение канденция вовне, позволяя случаю играть с ним. Это не только глупо, но и опасно. Даже маленькие дети интуитивно научаются так или иначе использовать канденций своим желанием улучшить или изменить что-то. Очень, очень часто канденций питает простенький шарм или харизму – любой ребенок жаждет, чтобы его любили и хвалили.

Спонтанные неуправляемые выбросы случаются у простецовых детей, рожденных с разломом, но только потому, что, во-первых, разлом частенько проявляет себя неожиданно и резко в период созревания, а во-вторых, ни сами дети, ни их родители знать не знают, что делать с открывшимся даром. Для них это не дар, а проклятие, ставящее крест на всей дальнейшей жизни.

Но даже простецовые дети умеют освоить подтекающий из разлома избыток. Так что следует не ауры учеников рассматривать – это и так ничего не выявило, – а проверить сперва лидеров и любимцев.

Ну или искать осведомителя среди взрослых. А также помнить, что осведомитель мог ошибиться и никакого маленького малефика в школе нет.

И не забывать, что Беласко может быть прав и пришедшее по старым каналам письмо – просто крючок с наживкой, на который невозможно не клюнуть.

Лео помотал головой. Прекрати сам себя накручивать, Цинис. Делай дело, за которым пришел. Если оно для тебя слишком сложное, то нечего было и начинать. Можешь прямо сейчас все бросить и отправляться к Ястребу.

Хотя нет, до дома Беласко, где находится портал в долину, без денег среди ночи не добраться. Так что дежурь, как велено, а дальше посмотрим.

Падре Кресенте обходил жилой корпус, а Лео – учебный, и в галерейке, соединявшей два здания на уровне третьего этажа, они должны пересечься и поменяться местами.

В учебном корпусе было тихо, по ногам сквозило, пахло сыростью, пылью и мастикой, которой натирали полы прямо поверх въевшейся грязи. Только ветер тряс стекла и сонно гудели еле теплые батареи: кого-то директор нашел на замену Дедуле. Днем здесь царил шум, в коридорах звучали голоса, поэтому Лео казалось, что ночное пространство продолжает полниться отзвуками.

Тонкие волоски на шее встали дыбом, а по загривку и рукам побежали мурашки. Он услышал голоса наяву.

Прислушался. Два голоса – сдержанный юношеский баритон и тоненький, мяукающий шепоток, то ли девчоночий, то ли вообще детский, доносились как раз со стороны перехода в жилой корпус. Говорили невнятно и приглушенно, но эхо летело далеко по коридорам.

Верный учительскому долгу, Лео шел в направлении голосов. Он уже представлял, где полуночники притулились. В самом начале галерейки стояла огромная драцена в квадратной кадке, которую поколения учительниц закормили чайными спивками до размеров средней финиковой пальмы. Цветок располагался в кадке рядом с ребристой батареей, и можно было прижаться к ней спиной и устроиться с комфортом – он так и слышал на днях, кто-то из девочек-первогодок уговаривал подруг пойти посплетничать «под пальму».

Подойдя поближе к галерее, Лео покашлял в надежде согнать полуночников с нагретого места. Послышались: шорох, сдавленное чертыхание и поспешный удаляющийся топоток. Лео свернул в галерейку и постоял, опустив руку с фонариком и дожидаясь, пока все затихнет. Если беглецы не наткнутся на падре, то уйдут от расправы.

В галерее и без фонаря оказалось достаточно светло – череда не прикрытых шторами больших окон по обе стороны коридора, стекла до половины закрашены белой краской, на белом – отсветы далеких огней. Впереди, за полуколоннами, разделяющими окна, что-то пошевелилось. Падре Кресенте?

Лео поднял фонарь, но тут от подоконника, не замеченная прежде, отделилась высокая фигура.

– Доброй ночи, господин учитель! Что это вы бродите тут в одиночестве?

Нагловатый юношеский баритон, высокий рост, широкие плечи и вспыхнувшие в луче фонарика рыжие волосы – это же Кассий Хольцер, ученик из третьей старшей группы. Лео хорошо его запомнил, потому что тот неуместно возвышался за казавшейся крошечной партой и постоянно задавал вопросы – иногда идиотские, чтобы потянуть время и повеселить класс, а иногда интересные и весьма острые.

– В школе ввели ночные дежурства, разве вы не знаете? – невольно ответил Лео и сразу же разозлился. Это ученик должен перед ним отчитываться, а не наоборот. – В любом случае, Кассий, находиться ночью вне спален запрещено. Отправляйтесь в кровать немедленно. И ваша спутница тоже зря надеется, что я уйду. Сейчас не время для свиданий.

– Не было никакого свидания, – бессовестно соврал Хольцер, дернув плечом, – я просто вышел… воздухом подышать.

– А разговаривали с кем? – Лео поднял бровь. – С воздухом?

– С котом, – ляпнул Хольцер.

– Кассий, перестаньте валять дурака. В школе нет кошек.

– Есть.

– И спорить со мной прекратите. Бродить ночью по школе запрещено. Пойдемте, я провожу вас в вашу спальню.

– Да я сам дойду, не заблужусь небось. Тюрьма она и есть тюрьма, где тут блудить. Я, знаете, больше года за ворота не выходил, зато внутри все закоулки изучил, с закрытыми глазами дойду.

Кассий повернулся было уходить, но не выдержал и бросил через плечо, передразнивая:

– Идите, Хольцер! В камеру, Хольцер! Немедленно, Хольцер! Или я буду вынужден… кстати, – он повернулся к Лео лицом, раздумав уходить, – что вы сделаете, если я не пойду?

– Давайте не будем доводить до крайностей, – нахмурился Лео, – просто выполняйте школьные правила, они не слишком сложны.

Хольцер фыркнул:

– Куда как проще! Ходить строем, дышать в такт, ночью спать солдатиком и не двигаться. Кто двигается, того на выволочку! Два наряда вне очереди! Драить сортиры! Шарк-шарк! – Парень сгорбился и принялся размахивать рукой, имитируя чистящие движения. – Шарк-шарк зубной щеткой!

– Прекратите паясничать, Кассий.

– Шарк-шарк! И еще хлорки насыпем! А то ведь известно, среди нас зараза малефикарская затаилась, хлоркой ее, хлоркой! Дустом!

– Хольцер! – Лео сжал кулаки. – Заткнитесь немедленно.

– А то что? Отведете к директору?

Лео мучительно хотелось спать, он был раздосадован всеми этими нелепыми обязанностями и, что уж говорить, окончательно разъярился.

– Директор спит. Я отведу вас в карцер. Извольте следовать за мной, господин Хольцер.

– Спешу, роняя тапки. Вы что, правда думаете, что я пойду за вами, как собачка?

Вспомнилось напутствие директора школы: «Вы с ними построже, если слабину почуют – потом дисциплины не ждите. Любыми способами не допускайте панибратства, господин Грис».

Надо было закрыть глаза на нарушение, но это же подростки. Хольцер уже не слушается и не уходит, когда его отпускают. Прямо-таки нарывается на наказание. Лео, ненавидя все сущее, протянул руку и схватил Кассия за рукав болтающейся куртки.

Хольцер отступил, и школьная форма слетела с его плеч. Лео отшвырнул куртку и попытался перехватить запястье наглеца, но куда там! Ловкий простец уклонился и оказался у Лео за спиной. Спеленать бы его винкулюмом[10]10
  Винкулюм – заклинание магических уз.


[Закрыть] – пошел бы как миленький. Побежал бы!

– Ну хорошо, – сквозь зубы выговорил Лео, не желая играть в эти игры, – если вы не пойдете, пойдет ваша подружка.

Он резво повернулся и шагнул туда, где все это время за полуколонной что-то шевелилось и мелькало светлым… ночной рубашкой, что ли?

– Эй, эй…

Сбоку, словно черт из табакерки, возник Хольцер. Лео отшатнулся, споткнулся и налетел на выброшенную вперед руку. В глазах вспыхнул яркий свет, Лео схватился за лицо. По губам потекло что-то теплое, пол под ногами закачался.

– Ой, ё-о-о! – ахнул подросток. – Господин Грис, я не нарочно! Господин Грис!

Лео попытался выпрямится, но пол все качался, а в глазах теперь было темно.

– Господа, господа! – По коридору к ним спешил падре Кресенте, тоже с фонариком. – Что у вас тут происходит! Лео, вы весь в крови. Кассий, что ты тут делаешь?

– Недоразумение, – буркнул Лео, вытирая нос рукавом. Потекло сильнее. – Я споткнулся.

Хольцер покаянно топтался рядом, опустив руки и зачем-то повернув их ладонями вперед.

– Лео, идемте в туалет, умоетесь. Да что ж вы рукавом, вот, возьмите платок. Кассий, немедленно отправляйся в спальню!

Юноша, подхватив куртку, испарился. Девушки в ночной рубашке тоже видно не было, как сквозь землю провалилась. А ведь падре шел ей навстречу.

Падре взял Лео под локоть и повел в учебный корпус, в туалетную комнату, по дороге встревоженно расспрашивая. Пришлось сознаться в полном педагогическом провале. Капеллан вздохнул, потом ободряюще похлопал по плечу.

– Вы еще очень молоды, господин Грис. Если уж выбрали педагогическую стезю, то ждут вас самые разные случаи, будьте готовы. Я от этих деточек иногда волком выть готов, хотя назначение свое ни на какое другое не променяю. Умывайтесь, давайте я вам посвечу.

– А лампы включить нельзя?

– Нет, учебное здание на ночь полностью отключено. Хорошо, что воду не отключают.

Вода из проржавевшего крана текла ледяная, свет фонарика выхватывал то окровавленные пальцы, в полутьме казавшиеся черными, то облупленный эмалированный край раковины. Нос распух и начал отвратительно ныть, в голове гудело.

Замечательно, и как теперь его лечить? Магию использовать нельзя. Что же, ждать, пока само пройдет?

– Мда, завтра у вас будет приличный синяк. Почему-то если удариться носом, то синяк получается под глазом. Я в юности играл в мяч за семинарскую команду, имею представление.

Ударился носом о ладонь Кассия, действительно. Но выдавать парня не хотелось – тот, похоже, напугался и раскаялся. Падре Кресенте смотрел на Лео черными иберийскими глазами и, кажется, видел его насквозь. И даже сочувствовал.

– На уроке тоже не справился: дети увидели в окно, как преподаватель физкультуры спиливает ветку дерева во дворе, вскочили с мест, поднялся шум. Маттео Маллан немедленно завел россказни о привидении с завязанными глазами. Пришлось на них рявкнуть, – сознался Лео.

– Привидение?

– Ну да, говорит, показало ему выход наружу. Ерунда какая-то. Это как с историями Бьянки Луизы – напридумывают, а потом по ночам спать не могут.

Священник не отвечал и молча разглядывал Лео, очень внимательно. Тот запнулся. Они находились в пустой и гулкой комнате, тьму разгонял лишь слабый лучик. Остро пахло хлоркой и кровью.

– Знаете, про призрак может быть и не россказни, – холодно подметил падре. – Я недавно видел… в школьной церкви.

– Что? Девочку?

– Я не рассмотрел, было очень темно. Задержался в ризнице допоздна, потом услышал какое-то звяканье, стук. Вышел посмотреть… оно бросилось прочь, маленький силуэт. Похоже на ребенка. Я окликнул – оно на мгновение обернулось, и… у него и правда была повязка на глазах. Словно в жмурки играло. Но, знаете, бегало оно шустрее зрячего.

Спустя полчаса Лео устало тащился на четвертый этаж. Падре вручил ему ключ от двери в холл и решительно отослал спать, сказав, что завершит дежурство сам. Лео не хватило духа отказаться, чувствовал он себя так, как будто его не один раз в нос ударили, а били долго и со вкусом, причем ногами. Болело все, а от холода и недосыпа мир вокруг подрагивал и подозрительно расплывался.

Дома все эти невзгоды можно было бы исцелить движением пальцев. Как? Как простецы выдерживают подобное существование даже не годами – десятилетиями? Постоянный холод, дрянную еду, болезни?

Комната, которую ему предлагали, все еще пустовала. Капеллан сказал, что дверь не заперта – на четвертом этаже располагались только комнаты учителей и обслуживающего персонала. Вряд ли там оставались вещи предыдущего постояльца, скорее всего, на кровати и матраса не было, но Лео это нисколько не волновало. Упасть бы на горизонтальную поверхность и закрыть глаза.

Он нашел нужную дверь, толкнул, шагнул в темноту. Слева кровать, справа письменный стол, посередине окно – это он помнил. В комнате тоскливо пахло – сыростью, затхлостью. И… еще чем-то, от чего все волоски на теле встали дыбом. Лео задержал дыхание, всматриваясь в темноту.

Синие с багровыми всполохами лохмотья ауры, как пламя газовой горелки, то вспыхивали, то угасали. Аура мертвого тела – умершего в мучениях и отчаянии.

Кто-то совсем недавно страдал в этом помещении, страдал физически, невыносимо, и умер так, как не пожелаешь и врагу.

Лео вздохнул, крепко зажмурился, потом с трудом открыл глаза и посветил фонариком влево.

На кровати, прямо на голой сетке, темной глыбой лежал на спине Рональд Далтон, физрук, Большой Ро, как он предпочитал, чтоб его называли, или Мордач, как его привыкли звать ученики. Стрелявший у Лео вишневые сигариллы и посмеивавшийся над его «бабскими привычками».

Глаза физрука были широко раскрыты, рот разинут, лицо почернело и страшно распухло, а огромные ручищи намертво сжались в кулаки.

Лео сглотнул, постоял, опираясь спиной о косяк, закусил губу и вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.

– Лео Грис. – Инспектор полиции откинулся на спинку директорского кресла и ослабил воротничок. – Второй труп меньше чем за сутки. Интересненько. Чем объясните?

Инспектор носил штатское – мятый коричневый костюм из той же ужасной колючей ткани, что и пиджак Лео. Мягкая серая шляпа лежала на директорском столе.

– Удача моя такая, – буркнул Лео.

Это, похоже, и правда была работа кисмет – фоновой удачи. Найти кошелек или труп – какая разница? И то и другое на дороге… бывает, что и валяется. Однако кошелек найти все же было бы приятнее.

– Интересная у вас удача. Два трупа, у одного размозжена голова, другой умер от асфиксии. Оба случайно найдены вами. А у вас самого перелом носа.

Нос болел и сильно распух. Перелома не было, но дышалось с трудом. Лео скомкал мокрый платок. Раньше ему никогда не приходилось так долго терпеть боль.

– Я же рассказывал. На дежурстве, в темноте, споткнулся на лестнице и налетел на перила.

– Ну конечно. У перил неплохо поставлен удар справа. Ладно, продолжим. Как долго вы тут работаете?

– Меньше двух недель. Заменяю учителя истории.

– Может, свежим взглядом что-то видели, краем уха слышали? У погибших были какие-нибудь конфликты с другими учителями, персоналом школы? С учениками?

– Да, – вспомнил Лео, – были, точно. Друг с другом. Вчера утром. Падре Кресенте тоже видел.

– В чем состоял конфликт?

– Дедуля… я хотел сказать, Ко́нрад Ба́кер обвинял Ро́нальда Да́лтона в краже какого-то украшения. «Выворачивай карманы» кричал. Далтон убеждал его, что ничего не крал. Все решили, что Бакер пьян, падре уговаривал его идти домой.

– Понятно. И чем закончился конфликт?

– Не знаю. Мы с падре ушли в школу.

– Хорошо. Господин Грис, посидите, пожалуйста, в соседней комнате, вы мне еще понадобитесь.

Лео вышел из кабинета директора в учительскую, сел там на стул и принялся ждать. Мимо, сопровождаемые полицейским, из кабинета и в кабинет проходили коллеги, обслуживающий персонал: комендант с кастеляншей и даже кухарка с посудомойкой.

Лео ерзал на стуле и нервничал. Как не вовремя все эти убийства, полицейские, бродящие по школе, допросы и подозрения. Пока не найдут убийцу, придется сидеть тише воды, ниже травы.

На теле физрука не обнаружили никаких следов, руки-ноги ему не связывали, горло тоже чистое. Однако Большой Ро умер от остановки дыхания. Инспектор сказал, что его могли задушить подушкой. Интересно, у кого бы хватило на это сил? Куда дели подушку?

О том, что Рональд Далтон мучился перед смертью, Лео не сказал ни слова. Откуда это знать простому историку?

Из долетавших обрывков разговоров – все сотрудники школы после допроса задерживались в учительской и взволнованно делились впечатлениями – Лео узнал, что у Дедули нашли кучу газет, где красным карандашом были обведены объявления от комиссионных и антикварных магазинов, ломбардов и ювелирных мастерских. А отец покойного физкультурника, оказывается, как раз владел ломбардом на Чистопольской. Похоже, и правда существовала какая-то «цацка», которую истопник и физкультурник не поделили. Но убил-то обоих кто-то третий?

Беласко обещал, что у Лео будет достаточно времени, чтобы выполнить задуманное, но школа второй ступени – это школа второй ступени, то есть закрытая система, находящаяся под неусыпным оком Надзора. Чем скорее Лео найдет искомое дитя и уберется отсюда, тем лучше.

Привидение еще это с завязанными глазами. Почему привидение, откуда? Падре Кресенте слышал звяканье – значит, это не привидение. Они не звякают. Полтергейст, вероятно. Что вполне может указывать на ребенка с даром. Правда, с каких пор полтергейсты стали видимыми? Кто-то из маленького народца? Но они побаиваются появляться в церкви.

Лео прислушивался к голосам, доносящимся из кабинета. Сейчас там, кроме инспектора, находились сам директор, падре и географичка. Ну и всевидящее око Надзора Юлио Дюбо, который сидел с инспектором с самого начала допроса. Время подходило к полудню.

Лео встал, постучал по косяку, сунулся в дверь:

– Господин инспектор, сколько мне еще сидеть? Через десять минут мой урок.

Инспектор – плотный коротконогий мужчина с представительными усами – стоял у маленького столика с писчей машинкой и проглядывал пачку бумаг – протоколы допросов. За машинкой сидел падре и тер ладонями лицо. Глаза у него были красные, как у кролика, а всегда гладкие щеки покрыла синева.

– С вами я еще не разобрался, Грис, – сказал инспектор. – Садитесь здесь, чтобы я вас видел.

Он указал на стул у стены.

– Но я уже пропустил урок утром, – обеспокоился Лео, – и сейчас будет звонок на следующий.

– Сколько господину инспектору понадобится, столько и будете тут сидеть, – буркнул угрюмый директор Фоули. – Хоть до Второго пришествия. Пока не вычислит этого паскудца, который подставил всю школу. И без вас сегодня весь день насмарку, Грис.

Фоули торчал у окна, тяжело опираясь на трость, но садиться не желал – его кресло занял инспектор, а стулья, очевидно, были не достойны поддерживать директорский тыл.

– Тогда давайте я помогу следствию и буду печатать, чтобы без дела не сидеть, – предложил Лео, – я умею быстро печатать. А падре хорошо бы выспаться.

– Я вполне способен продолжать, – слабо возразил падре Кресенте, но было видно, что он утомлен сверх меры.

– Меня все равно не отпускают, падре, – сказал Лео, – я что, буду тут сидеть и на вас любоваться? К тому же вы меня отпустили ночью поспать.

– И чем это закончилось? – Падре покачал головой, но поднялся, уступая место.

У Лео имелись свои причины. После допроса взрослых инспектор взялся допрашивать учеников. Допрос – ситуация неординарная, подростки будут нервничать, и есть шанс заметить что-нибудь, какую-нибудь зацепку, которая поможет напасть на след.

На лбу у ребенка не написано «малефик», и он ничем не отличается от ста девятнадцати обыкновенных детей. Конечно, Дефиниции еще не скоро, и Лео находится в школе меньше двух недель, и потому надеяться решить эту загадку немедленно по меньшей мере глупо. Но чем быстрее он вычислит ребенка, тем лучше. Ребенок может сам не знать, кто он такой, и случайно обнаружить себя. Юлио усердием не отличается, но если произойдет что-то непозволительное… хм, если уже не произошло.

Подростков по одному вызывали в кабинет директора, где допрашивали по всем правилам – при наблюдателе Надзора Юлио Дюбо и представителях учеников: директоре и географичке.

Вопросы были стандартные: где кто был сегодня ночью, когда и где в последний раз видели физкультурника и истопника, говорили ли с ними, видели ли кого-то или что-то необычное, обычно или необычно вели себя погибшие, были ли конфликты, слышали ли что-то о происшествии?

Из ребят последний раз Большого Ро видели ученики первой младшей группы, после их урока Мордач был свободен. Сам Лео, как и многие преподаватели, видели Рональда в столовой на ужине, а потом Мордач, между прочим, бегал в полицейский участок, и его видел сержант и полицейские, забравшие тело Дедули. Так что спать физрук пошел вместе со всеми. Убийство случилось уже после отбоя, когда Лео и падре ушли на дежурство.

Винсент Газенклевер, долговязый парень из второй старшей группы с лицом, изъеденным прыщами – и ведь никто, даже медсестра, не пытался их вылечить, никого вообще не беспокоило, что у парня язвы на лице, – на вопрос о конфликте неожиданно начал мычать и путаться, и инспектор ловко припер его в угол.