Текст книги "Университет имени Конкордии Непобедимой. Маскарад"

Они чернеют по волоскам, складываются в целые пряди. Это уже не остановить, однако паника сменяется интересом: всякий раз, прикончив очередное невинное существо, Флос бежит к зеркалу и любуется собою, выискивает отличия.

Теперь всем известно, что происходит.

Один черный волосок – одно убийство.

Высшие сущности будто предупреждают ее о чем-то, однако Флос веселится, чувствуя нарастающую тревогу матери. Теперь Конкордия подолгу сидит с нею, уделяет ей внимание, беседует. Флос ощущает себя нужной, и ей так приятно, так весело, так легко. Мир вокруг удивительно красивый, ажурный и сказочный, а из окошка покоев открывается чудесный вид на личный сад и неописуемо воздушную Премеру: лучшее место во всех Двенадцати Державах, а возможно, и в целой Мультивселенной.

Она по-прежнему увлечена венками и носит их почти всегда. Мама создает для нее все новые и новые цветы по словесным описаниям – розовые, красные, с острыми шипами, способными поранить человека, и ядовитым соком – а Флос изучает, препарирует, экспериментирует. Цветы и растения для нее интереснее эгрегиусов, животных и птиц: они не будут кричать или молить о пощаде, не будут вопить или каркать, царапаться, кусаться и вырываться.

Если раньше она просила маму создавать для нее все новых и новых существ, которые впоследствии отправлялись за пределы миров (их доставляли в сад или личные покои для экспериментов, а затем уводили или выносили прочь), то теперь Флос интересовала исключительно флора.

– Вот бы на свете существовал кто-то, способный сносить боль так же легко, как цветок, – вздыхала она. – Возможно, такое твое создание я бы искренне полюбила.

Формидот приблизился к ней и слабо затормошил, его пальцы неприятно впились в кожу, слово крохотные иголки. Пуэлла дернулась на троне и выпрямилась, чувствуя странный восторг: эти создания вокруг следили за каждым ее словом и жестом, жаждали впитать любой взгляд. Это было так уморительно, что девушка на мгновение позволила себе удивиться: а чего она, собственно, боялась раньше? Помнится, сидела здесь, на этом троне, плакала в три ручья…

«Ах, точно. Я ведь скована по рукам и ногам, да еще и заперта!»

Но разве это имело хоть какое-нибудь значение? Пуэлла коснулась сознанием своей Сахасрары, и та засияла насыщенным фиолетовым цветом; это было давно забытое, но знакомое и приятное чувство. Внутри оказалось спрятано столько энергии, что захотелось смеяться – теперь-то она могла сделать все, что придет в голову!

Наручники, звеня, упали на пол, цепи на ногах расслабились и осели, с громким щелчком выпустив щиколотки на свободу. Пуэлла склонила голову набок, будто оценивая результаты своей работы, а затем с исследовательским интересом воззрилась на собравшихся. Эгрегиусы стояли, будто истуканы. Никто не вымолвил и слова. Даже Сомнус, презрительный, холодный, забился куда-то в угол, исходясь сильнейшей энергией страха.

– Здравствуйте, декурсии! – воскликнула Пуэлла. Голос выходил странным, визглявым, слишком громким и уверенным; его звучание непривычно звенело в ушах. – Вот и настала Священная Ночь, которую мы все так долго ждали! Эй, Формидот, скажи-ка: что у нас в планах?

Черноволосый юноша со странной спешкой схватил близнеца за горло и едва заметно зашевелил губами. Вермис неуверенно забормотал.

– Х-хозяин говорит, что сейчас начнется Ритуал Слияния. Эгрегиусы и все, кто предпочел оказаться на стороне победителя, сейчас находятся здесь. Мы с радостью примем твое к-командование…

– «Твое»? – изумленно спросила Пуэлла. – Почему не «Ваше»? Разве вы мне фамильяры или друзья, чтобы обращаться так снисходительно?

Вермис побледнел еще сильнее, и даже с лица Формидота слезло то злобное и самодовольное выражение, что красовалось там всегда, еще со дня их первой встречи. Кажется, они начинали понимать, с кем имеют дело – а они имели дело с Пуэллой Лакрим, дочерью Миросоздательницы и Первой из Демиургов, которая не слишком-то любила, когда ее используют или сковывают по рукам и ногам.

– Хозяин говорит… – Юноша сглотнул; его губы дрожали. – Он г-говорит мне, что обращение на «ты» является знаком высшего уважения среди эгрегиусов. К тем, кто неуважаем, эгрегиус не будет взывать вовсе.

– Как интересно! – Девушка хлопнула в ладоши, словно ребенок, услышавший смешную шутку. – Ну хорошо. Давайте начинать!

Те трое, что встретили ее по пробуждении, находились в зале и стояли поодаль, с презрением косясь на Корвуса. Первый – мужчина средних лет с торчащими во все стороны красными волосами – поправлял на носу круглые очки и супился, второй – уродливый толстячок со свиным пятачком (его звали Поркус – Пуэлла это помнила) – чесал лысину и бормотал что-то себе под нос, а третий – миниатюрный и низкорослый юноша с витыми рогами, узкими щелочками глаз и огромным зубастым ртом – жутковато косился на Корвуса, который, в свою очередь, глядел на хозяйку, задержав дыхание.

Пуэлла знала, что тот худой эгрегиус с рогами жаждет занять место ее фамильяра; он ведь с такой эмоциональностью говорил об этом, считая, что девушка спит и ничего не слышит! Помимо восхитительных рогов, с которых свисали переливчатые золотистые украшения, у создания были красивые белые зубы, большие, острые.

«Из них получилось бы отличное ожерелье».

– Хозяин говорит: гляди на то, как происходит поклонение!

Пуэлла кивнула. Ей хотелось, чтобы ей поклонялись; пока она была главной, пока на нее обращали внимание, все шло хорошо, и ее кровожадность сменялась праздным спокойствием. Она ощущала себя правильной, уместной, нужной. Вот как сейчас: в темную залу под храмом элегантно вошел молодой мужчина с острыми ушами, свисающими изо рта клыками и длинным хвостом с кисточкой на конце. В когтистых руках он нес пустой чан, начищенный до зеркального блеска.

– Что будет происходить? – спросила Пуэлла, подавшись вперед на своем троне.

Формидот и Вермис переглянулись, и глаза их наполнились тягучим волнением. Должно быть, они не ожидали от своей хозяйки столь разительных перемен. Наблюдать за ними было настолько забавно, что девушка зажала рот рукою, дабы не рассмеяться и не прервать торжественной тишины. Не хотелось портить, понимаете ли, прекрасную и таинственную атмосферу.

– Хозяин говорит… – выдавил из себя Вермис; смотрел он в пол, и слова срывались с уст измученными, дисгармоничными нотами расстроенного фортепиано. – Сейчас Воины Истины прольют свою кровь в чан, и ты выпьешь его содержимое. Они передадут тебе частицы своей силы, которую специально накапливали ради этого дня.

– Накапливали? Это как? – капризно потребовала разъяснений Пуэлла.

– Хозяин говорит: они не нападали, когда в этом не было нужды. Не охотились ради развлечений, действовали осторожно.

Какая-то струна души дернулась, затрепетала внутри. Нечто давно забытое (бессмысленное сочувствие? Слабохарактерная боль?) зашевелилось, дало о себе знать, но Пуэлла задушила эмоцию в зародыше. Она не любила грустить или переживать, особенно безо всякой причины.

– Так выходит, Демиурги никогда не защищали Двенадцать Держав своими медитациями? Это декурсии просто не охотились в полную силу, копя лишнюю энергию для меня на протяжении веков?

– Хозяин говорит: ты не совсем права. Да, мы не слишком тревожили людей, однако лишь Воины Истины, сильнейшие из нас, могли пройти сквозь защитный барьер Жнецов прежде, и мы же чествуем тебя сегодня. Поверь, хозяйка – у нас есть достаточно сил, чтобы сделать тебя новой богиней, да такой могущественной, что Конкордии и не приснится. Когда же ты наконец станешь тем, кем должна быть… – Вермис невольно вздрогнул. – …мы выпустим остальных. Тех, кто так и не научился противиться медитациям Дайры Смерть и ее приспешников.

– Так значит, барьер ставила не Конкордия? Как здорово, я и не знала! – Пуэлла расцвела. Ей нравилось, когда вокруг толпилось много почитателей и приспешников, работавших над ее просвещением. – А почему именно я удостоюсь чести стать вашей эрусой?

– Потому что, дочь моя, – вымолвил Дилектус, внезапно появляясь на ступенях у трона, – только ты способна нанести смертельный удар Конкордии не дрогнув, и только у твоей души для этого достаточно сил. Именно потому я и мой друг Корвус так сильно стремились отыскать тебя – ведь твои силы воистину незаменимы.

Слова отца были приятными, но какими-то солеными на вкус. Пуэлла произнесла их про себя несколько раз, стараясь осознать, что же не так.

«Только ты способна нанести смертельный удар Конкордии не дрогнув…»

Корвус стоял поодаль и глядел на нее с каким-то странным, осоловелым выражением лица. В сумрачной зале, по периметру которой тянули свои руки к собравшимся жуткие статуи, а стены украшала аркатура, молчаливые Воины Истины – древние твари, зовущиеся декурсиями в кругах человеческих аристократов – делали надрезы на своих ладонях ритуальным ножичком, и кровь капала в чан.

«Только у твоей души для этого достаточно сил…»

Пуэлла закрыла глаза и поняла, что способна увидеть любую комнату этого громадного подземного замка, даже не выходя за пределы несовершенного физического тела. Она видела залу, напичканную безвкусными гермами (и каменные лица были искажены отчаянием да болью), она видела крохотные комнатки, уставленные магическими шарами, небольшие залы с липкими порталами и крутящимися воронками, засасывающими в себя пыль.

Все комнаты были мертвы, в них не было никакой энергии, никакой сути – и только одна из них словно звала Пуэллу, манила взглянуть на себя.

Могучее сознание легко скользнуло за запертую и заколоченную досками дверь, где, прижавшись к поросшей мхом и паутинами стене, замерла древняя эдикула. Девушка скользнула ей навстречу, чтобы рассмотреть, и ощутила на себе пристальный взгляд двух пар пустых каменных глазниц: мускулистая молодая женщина с округлыми щеками и коротко стриженными волосами да медведь, чья голова выглядывала из-за ее плеча, выглядели такими реалистичными и живыми, что захватывало дух.

Пуэлла обратила к ним свое сознание, и эдикула слегка покачнулась; по одной из декоративных колонн пошла глубокая трещина. Она продолжала и продолжала звать женщину и медведицу (скорее из интереса, чем из сочувствия), но затем вдруг вспомнила, что думала о чем-то еще – и покинула странную запертую забегаловку.

Вздрогнув, открыла глаза. Медленное, торжественное ритуальное действо продолжалось.

«О чем же я думала? Ах да, о Корвусе и отце».

Альбинос стоял неподалеку, осклабившись, и вид у него был испуганный и напряженный. Пуэлла видела его насквозь, как облупленного. Отец, скрестив руки на груди, наблюдал недвижными кукольными глазами за тем, как Воины Истины отдают накопленные силы в жертву новой верховной богине.

«Именно потому я и мой друг Корвус так сильно стремились отыскать тебя – ведь твои силы воистину незаменимы».

Да, так он и сказал.

Девушка почувствовала, как к глазам подступили слезы, как беспомощный крик замер в глотке. Так значит, они собирались использовать ее как орудие мести против Конкордии? Никто здесь не любил ее, никто не хотел уделять искреннее внимание?

Она вспомнила мать, вспомнила ее редкие объятия, ради которых было не жалко даже совершить преступление. Вспомнила, как жертвовала своей безопасностью, только бы вечно занятая богиня с сияющей улыбкой и мягкими руками посмотрела на нее, прижала к груди, сказала пару ласковых слов.

«Эгрегиусы с самого начала были такими же, как мама. Они только притворяются, что уважают меня. На самом же деле…»

Чан был полон. Гордо подняв его над головой, остроухий юноша направлялся к трону, пытаясь улыбаться через силу. В его глазах плескался страх.

«…я для них оружие».

Чувство вседозволенности и абсолютной власти захлестнуло ее с головой, едва девушка коснулась губами влажной крови декурсий. Юноша придерживал чан обеими руками, однако Пуэлла так крепко впилась в его край своими зубами, что в этом, казалось, не было никакой нужды. С каждой каплей этого восхитительного эликсира девушка ощущала себя все лучше; ее зубы становились крепче и прочнее любого металла, зоркость делалась болезненной, ногти твердели и удлиннялись, по телу разливалась изумительная легкость, что всегда свойственна физически сильным существам на пике своей мощи.

Пуэлла глотала громко и жадно, кровь стекала по ее подбородку и капала на грудь, а вместе с нею внутри все росла и росла безумная обида, возрожденная случайно сказанными отцом словами.

В зале активно шептались, и, хотя делалось это изумительно тихо, девушка, обретя совершенный слух, могла разобрать каждое слово. Она вслушивалась в речь декурсий, в ее чудесные переливы – и вдруг поняла, что способна говорить на любом языке, когда-либо созданном в Двенадцати Державах.

Ее сознание расширилось, сделалось невесомым и могучим, как сам воздух.

– Я добавил туда своей крови, моя дайра, – скромно сказал Сомнус, не то скловнишись над ее ухом, не то оставаясь в своем сумрачном углу. Он говорил у нее в голове с такой же легкостью и быстротой, как это, бывало, делал Корвус, когда передавал хозяйке ментальные сообщения. У Пуэллы не было сил, чтобы противостоять напитку, и она не могла отвести глаз от расплывающейся бордовой субстанции перед носом. – Думаю, способности сна тебе не повредят.

«Ну разумеется».

Девушка расслабилась лишь тогда, когда последние капли были жадно слизаны со стенок чана. Откинувшись назад, она облокотилась о спинку своего трона и снова закрыла глаза. Теперь гнев не был болезненным – он отрезвлял, напоминал Пуэлле, что она не нужна никому в этом мире, что ее пригласили сюда лишь для того, чтобы быть полезной.

Где-то на задворках сознания слабо мелькнули чужеродные мыслеобразы: светлые занавески, аромат булочек, морщинистые руки и рыжие волосы, что отчего-то вызвали ассоциацию со вкусным и рассыпчатым печеньем. Пуэлла не помнила, откуда взялись эти странные обрывки чужого восприятия, как они оказались в ее сознании. Должно быть, они принадлежали кому-то из декурсий, чья кровь была пожертвована для распития во время Ритуала.

– Как чувствуешь себя? – спросил Корвус, протягивая руку. Все это время он находился рядом, стоял подле, проницательно разглядывая Пуэллу. Оскал давно сошел с его лица, которое теперь выглядело белым холстом с двумя розовыми пятнами испуганных глаз. – Ощущаешь прилив силы?

Он коснулся костлявыми белыми пальцами ее запястья, запачканного в крови: кажется, она утерла им рот, не заметив. Это прикосновение заставило сердце забиться чаще; сначала – от легкого, как сон, воспоминания о койке в лазарете и витражах, падавших на белые волосы и мягкую мраморную кожу, затем – от яростного презрения.

– Ты изобрел Антарс, чтобы сделать меня полноценным Демиургом, – процедила Пуэлла. – Но вовсе не из-за любви ко мне ты отказался скармливать ему мою душу.

Корвус испуганно свел брови к переносице. Кажется, Пуэлла уже видела его таким беспомощным и жалким – вот только когда? По-моему, это было очень и очень давно, во времена, когда волосы у нее были чернее обсидиана, а душа – темнее беззвездной ночи.

– Ты с самого начала служил декурсиям. Посадив меня на трон, ты хотел отомстить Конкордии, которая отвергла тебя и унизила, заставив страдать бессчетное множество веков кряду!

Альбинос отпрянул назад с непритворным удивлением, так ничего и не сказав, но Пуэлла продолжала, и, пока она говорила, чакры сами собой зажигались в ее теле, излучая ослепительный свет и грея кожу изнутри. Она ощущала себя факелом, поднесенным к вражескому лицу – и ликовала, сливаясь с энергией собственной боли.

– Годами ты пытался создать ту, что противостояла бы Конкордии, ту, что вознесла бы тебя на то место, к которому ты стремился с самого начала, но раз за разом терпел неудачу – какая печаль! Хорошо, что твоя настойчивость убедила мою матушку продать меня тебе, словно рабыню, в проклятое Задымье! Она всегда решала проблемы путем наименьшего сопротивления – запиралась, прятала, в ужасе отказывалась от собственных детищ. Может быть, таинственные высшие силы просто смеются над нами, делая всех подряд глупцов избранными да Демиургами?

Она горела ослепительным сиянием – переливался каждый участок ее тела, включая даже те из них, где в принципе не должны были располагаться чакры. Тело, легкое, как перышко, поднялось в воздух, к пыльному сводчатому потолку, и Пуэлла яростно закричала, разинув рот – наружу вырвался отчаянный писк, высокий настолько, что декурсии, прижав ладони к ушам, повалились на пол.

Она множилась, стреляла шаровыми молниями из глазниц, настигала бегущих и добивала их, отрывая фибулы от роскошных одежд, крича неведомые проклятия на давно забытых языках. Эти существа, сковавшие ее по рукам и ногам, посадившие на трон ради собственной выгоды и наивной детской мести – разве заслуживали они хоть какого-нибудь прощения?

«Заслуживает ли прощения хоть кто-нибудь в этом отвратительном и насквозь прогнившем мире?»

Поркус упал, перевернулся на спину и выставил руки перед собою, бессвязно что-то вопя, однако через мгновение его глаза уже безвольно таращились прямо перед собою; Пуэлла чувствовала, как гнев спадает, и тяжелая усталость закономерно встает на его место. Она несла бремя своего могущества одна, окруженная лизоблюдами и лицемерами, что никогда не интересовались ею по-настоящему. И так, наверное, будет всегда.

Она пришла в себя, когда зала была пуста, и лишь тела усеивали пол. Покачнувшись на усталых ногах, обернулась назад – и увидела черноволосого юношу, прижавшегося к боковой части трона, будто к щиту. Сурьма была размазана и стекала по щекам, смешиваясь со слезами, узкие темные глаза глядели на нее со страхом и неверием.

«Я знаю его?»

От юноши исходили приятные воспоминания; он был полон знаний и энтузиазма, хотел учиться, но обладал озорным нравом человека, все еще любящего отступаться от общепринятых норм и плевать на правила. Он любил неуместно шутить, пугать свою возлюбленную и подкалывать остальных, когда они этого не хотели.

Но в опасный момент он оставался рядом до последнего и даже был готов пожертвовать собой во имя справедливости – во имя того, что считал правильным.

– Кто ты такой? – спросила девушка, приближаясь к нему и опускаясь на колени. Юноша глядел на нее затравленными глазами маленького зверька. – Мы виделись раньше?

– П-пуэлла… – прошептал тот, всхлипывая. – Пуэлла, что ты натворила…

Она слабо поднялась на ноги, опираясь о трон из костей, и обернулась назад. Дилектус лежал на ступенях и таращился перед собою двумя кукольными глазами – глазами, которые она подарила ему когда-то, вырвав старые. По телу пробежала дрожь, жуткое осознание накатило тошнотворной волною.

Корвус лежал рядом, свернувшись калачиком у ног. Он не пытался укрыться от ударов и даже не решился бежать: просто принял удар хозяйки, словно нечто заслуженное. Девушка опустилась перед ним на колени, не сделав больше ни шага. Ее трясло, руки отчаянно дрожали, а из глаз наконец потекли слезы.

Старые воспоминания, старые чувства, старое видение мира – все это вернулось вместе с новой порцией отчаянной боли, и Пуэлла согнулась в три погибели, силясь не завопить снова. Кажется, она слегка посадила голос. Дышать получалось только с хрипом.

Как же она могла забыть всех своих друзей и решить, что никому не нужна?!

Лица бабушки и Амики, Авроры и Ангуиса, Вина и Рин-Тадд заскользили перед глазами, такие знакомые, родные и любимые. Пуэлла ухватилась за них в отчаянном страхе снова потерять.

– Эй, Эл, – тихо позвал Вин, поглаживая ее по спине. – Что произошло? Ты в порядке?

Девушка покачала головой. Она ненавидела себя – ненавидела за то, что только что совершила.

– Я стала Флос…

– Стала Флос? В каком это смысле?

– Воспоминания из прошлой жизни… Они настигли меня, и на время я стала…

«Стала тем, кем была изначально. Кровожадной убийцей и преступницей, истеричной сумасбродкой, что истязала все живое лишь из собственного эгоизма и жажды внимания».

– Кем ты стала, Эл?

– Своим прошлым воплощением.

Пуэлла обернулась к Вину, надеясь не увидеть в его глазах презрения, но нашла там животный страх и ощутила себя еще хуже. Она потянулась к нему, пытаясь обнять, но юноша слабо отполз назад, прижимая к груди скованные кандалами запястья.

– Да, я действительно была такой. Я мучила живых существ, мучила сны, мучила самого Корвуса, потому что получала от этого удовольствие. Но я изменилась, посмотри!

Вин взглянул на замерший за ее спиною хаос. Девушка опустила голову на грудь, чувствуя, как сердце разбивается на тысячу осколков, которые впиваются в кожу изнутри, ранят, заставляют задыхаться от печали.

«Нужно было сразу рассказать им все и не слушать Корвуса, – подумала она. – Возможно, честность спасла бы нашу дружбу».

А потом легла на холодный пол и беззвучно заплакала, глядя на неподвижного Корвуса, чьи белые волосы падали на худое мраморное лицо. Ей так хотелось обнять его, так хотелось напомнить о том прекрасном дне в тени навесов, когда всюду носились студенты, а в воздухе пахло специями и духами.

Она была равнодушной к успеху и славе особой, которая училась ради гордости бабушки и подруги.

Она любила булочки, теплые объятия и посиделки до утра, сопровождающиеся веселыми историями или страшными байками, придуманными на ходу.

Она хотела на Первый Маскарад со своим парнем, хотела обнять Аврору, сказать, что дорожит ею, и увидеть, как Ангуис закатывает глаза в приступе притворного недовольства.

«Почему все это происходит именно со мной? Почему кошмары преследуют меня?»

Когда Пуэлла закрыла глаза, она ощущала бурление силы внутри. И все, чего желала эта сила – разрушение в любом возможном виде.

Глава вторая, в которой Пуэлла видит чужое прошлое.

– Эл? Ты там жива?

Все ее члены – руки, ноги, каждый пальчик – сводило от ноющей боли. Магия чакр, потраченная впустую, оставила после себя энергетическую рану: Пуэлла тяжело села на полу и часто заморгала, пытаясь согнать черные точки, мечущиеся туда-сюда перед глазами. Сколько она пролежала здесь? Минуту, час – а может быть, несколько лет?

Рядом по-прежнему находился Вин. Кандалы успели натереть его запястья – вокруг сияющих браслетов образовались красноватые разводы. Девушка закрыла глаза, наугад взывая к случайной чакре, и в то же мгновение ее друг освободился, а отвратительные цепи с громким лязгом отлетели в сторону, ударившись о стену.

Кандалы были зачарованы особым образом – Пуэлла помнила это, однако сейчас такие глупости имели мало значения. Она была сильнее, чем Флос, ибо теперь совмещала в себе божественную энергию матери и многовековое могущество декурсий. Так могли ли жалкие железяки сковывать ее теперь?

Вин тяжело поднялся; девушка слышала, как тяжело он дышал, как сдерживал всхлипы. Должно быть, зрелище, как она разбрасывает Воинов Истины, словно жалких марионеток после неудачного театрального представления, сильно его напугало.

– Слушай, Вин, – сказала Пуэлла, приближаясь к нему и помогая опереться на свое плечо; тело по-прежнему ныло, однако изможденность проходила необычайно быстро, словно нападение на декурсий состоялось несколько дней, а то и недель назад. – Я и сама себя боюсь.

Юноша взглянул на нее: пристально, изучающе, как делал всегда, когда хотел в чем-нибудь разобрался. Однажды Пуэлла доверилась ему, показав кьярта-ваддскую надпись на своей руке, и тот привел их в это место, расшифровав замаскированные координаты. Однажды Пуэлла доверилась ему, и он помог ее друзьям сбежать, взяв удар на себя и Рин-Тадд.

– Вин, я очень сильно тобой дорожу. Пожалуйста, не отворачивайся от меня сейчас.

Это звучало как-то странно и наигранно, однако Пуэлла не находила слова лучше: начиналась война, где у нее не было ни врагов, ни сторонников, где обе стороны казались одинаково жуткими и опасными, а полагаться оставалось только на себя и своих друзей.

«У нас будет свой тыл, – подумала она, – и я сделаю все возможное, чтобы защитить вас. Защитить от мира, от декурсий, от Оракула – возможно, даже от Флос».

Вин игриво сощурился. И расхохотался, утирая слезы.

– Ну и видон у тебя, черная богиня смерти, – выдал он. – Давай-ка убираться отсюда. В Университете нас наверняка обыскались.

– И как, по-твоему, нам туда попасть? В прошлый раз мгновенное перемещение в пространстве нам обеспечил Корвус.

Вин многозначительно посмотрел на разбросанных по полу эгрегиусов, большинство из которых – если не все – были мертвы.

– Прошу прощения, Эл. Ты у нас такая хрупкая и беспомощная, что с ума сойти можно, куда уж тебе перемещаться в пространстве.

– Ох… – Пуэлла вздохнула. – Знаешь, ты прав, я действительно должна попробовать. Возможно, мои способности откроют мне двери, найти ключ к которым я даже не рассчитывала.

Они медленно спустились со ступеней, в шоке и растерянности прижимаясь друг к другу. Дыхание Вина было поверхностным и частым; Пуэлла тревожилась за него. В конце концов, пережить такой кошмар в столь юном возрасте – значит, перенести страшнейший удар. Даже она сама, будучи причиной этого кровавого хаоса, чувствовала себя просто ужасно. Не сказать, чтобы ей было так уж стыдно за убийство декурсий и близнецов, однако…

– Не могу поверить, что Корвус подстроил все это.

– Выходит, он руководил близнецами и Аминием, – ответил Вин, слабо дернув плечами. – Это и неудивительно: по словам Корвуса, паук-библиотекарь был одним из его же созданий. К тому же, что может быть удобнее позиции пленника в библиотеке, когда рядом с тобою на регулярной основе находятся почитатели? Ты защищен со всех сторон.

– Даже дайра Кунктия вряд ли подозревала, что ее драгоценный паучок, студенты факультета косте-знания и их пленник заодно, – выдохнула Пуэлла. – А я, выходит, повелась на элементарную провокацию и устроила самый настоящий цирк с пафосным освобождением и беготней туда-сюда.

Они вышли в длинный темный коридор, не освещенный ни единой свечой; Пуэлла легко активировала Манипуру, и та осветила его ярким золотым свечением.

– Вот уж не думал, что когда-нибудь увижу, как чакру используют в качестве фонарика, – дрожащим голосом пошутил Вин, и Пуэлла попыталась улыбнуться (из вежливости). – Ты имеешь хоть какое-то представление о том, куда мы идем?

Девушка кивнула.

– Есть одна комнатка, в которую я хочу попасть, прежде чем мы покинем это место. Какая-то странная внутренняя сила манит меня к спрятанному там предмету, и мне кажется, что это неспроста.

– В прошлый раз, когда мы слышали это от тебя, речь шла о Боне Фидес, – поддел Вин, и на этот раз Пуэлла рассмеялась уже искренне, хоть и слегка нервно; тело ее тряслось от напряжения. – Знаешь, я бы не советовал такой дайре, как ты, следовать своей интуиции. Это как совет всем главным героям кьярта-ваддских сказок, только наоборот: не «следуй за своим сердцем», а «забей на него».

С каждой секундой Вин выдыхался все сильнее; на него было больно смотреть. Пуэлла, чувствуя, как его тело повисает на ней, наконец остановилась и крепко сжала друга за плечи, прижавшись губами к его горячему лбу. Все, что происходило дальше, она делала по наитию – будто сама Флос шептала за нее эти странные, неведомые слова на давно забытом (или никогда не существовавшем?) языке. Манипура продолжала слабо сиять внутри живота, будто проглоченная звезда, однако Пуэлла знала, что чакра не имеет никакого отношения к той магии, что происходит сейчас.

Это была врожденная сила Флос – сила богини природы и всего живого, что ее населяет. Энергия, по крошечным капелькам взятая у растений, животных и людей, бродящих наверху и вне храма, собралась в невидимый сгусток и скользнула прямо в переносицу Вина, туда, где губы Пуэллы касались его соленой от пота кожи. Юноша вздрогнул и попятился: вид у него был здоровый и бодрый, как обычно, глаза загорелись и посветлели, на коже снова выступил легчайший румянец.

– А знаешь, – проговорил он завороженно, – такой ты даже начинаешь мне нравиться.

– Может быть, тебе следует вернуться в Университет прямо сейчас? – спросила Пуэлла. – Скажи ректору, что мы отлучились по желанию Тринадцатого Демиурга. Возможно, он не станет задавать лишних вопросов – к богам в Двенадцати Державах до сих пор относятся с уважением. Даже к тем из них, что долгое время считались проклятыми.

– Главное, ни слова про декурсий и эту резню, да? – улыбнулся Вин. – Не думаю, что кому-либо стоит знать про Флос и ее божественные силы.

Пуэлла кивнула.

– Им и без того известно слишком многое – один лишь тот факт, что моим фамильяром является Корвус, делает мое имя заглавной строкой всех университетских газет.

– Да уж, с фамильяром тебе повезло.

Девушка посмотрела на Вина, запомнила его улыбающееся бодрое лицо, посмотрела в глаза, все еще влажные от недавно пролитых слез ужаса, а затем сжала его предплечья. Ее зрение и слух обострились до предела, странное чувство власти захлестнуло разум; легким мыслеобразом она коснулась Университета, его хрустальных и блестящих стен, парящих в воздухе башенок, нервюрных сводов в Зале Тринадцати Лучей, полигона в закрытом внутреннем дворе и, наконец, длинных коридоров, ведущих в спальни студентов.

– Пуэлла, мне точно не стоит о тебе беспокоиться? – спросил Вин.

– Точно, – ответила девушка. – Я скоро вернусь. Просто предупреди преподавателей, ладно? И передай Авроре с Ангуисом, что я в порядке.

– Что насчет Флос?

Девушка сглотнула. Она знала, что ее подруга ненавидит, когда лукавят и недоговаривают, а потому не сможет простить очередной скрытности и наверняка серьезно обидится, когда все раскроется. Сейчас им нужно было держаться вместе и доверять друг другу – в конце концов, они были третьей стороной, отдельным тылом, который и сам не знает, к кому примыкать и за кого воевать.

– Расскажи ребятам все, что случилось здесь, под храмом, – решилась она. – И передай привет. Я уверена, они меня поймут.

– Мы вроде как друзья, – ответил Вин. – Конечно, знаем мы друг друга без году неделя, но в таких экстремальных условиях породнишься даже со случайным знакомым.

Они слабо посмеялись, и Пуэлла наконец поняла, что готова. Все чакры на ее теле хаотично замигали, она закрыла глаза, а когда открыла, кьярта-ваддского юноши уже не было рядом. Она стояла одна в черном коридоре, что полнился тенями и ужасом недавно случившейся здесь бойни.

Манипура разом потухла: девушка поняла, что может видеть в абсолютной тьме без каких-либо проблем – а при желании и с закрытыми глазами. Новообретенные способности были странными и чужеродными, однако с каждой секундой Пуэлла все больше примирялась со своей судьбой. В конце концов, будем честны с собою: быть изрядно могущественной, пусть даже в страшнейшие из времен, гораздо лучше, чем оставаться беспомощной и слабой, доверяя свою жизнь другим.