Текст книги "Любовin"

Курт порывисто встал, осененный внезапной догадкой. Вот надо что сделать! Свою картину повесить в надежное место, в ту большую округлую комнату на вершине башни. На место дедовского портрета! Туда вряд ли добираются крысы!

Наследник вспомнил толстые каменные стены и тяжелую дверь, обитую металлом, которая плотно, без единой щели прилегала к черной раме из железа. А старую картину оттуда снять, и быть может, попробовать ее продать за хорошую цену? Интересно, кто писал этот портрет? – так думал Курт, убирая свою постель.

Бремер спустился вниз, в столовую и скромно позавтракал остатками своей вечерней трапезы. Нужно было опять идти в город, чтобы что-то купить себе из съестного. Курт печально вздохнул. И хотя он экономил на всем, запас денег стремительно таял.

«Неужели придется искать себе здесь работу? Это так нелегко, меня мало кто знает… – невесело думал художник, доедая рыбную похлебку, – и насколько далеко отодвинулась от меня мечта об учебе в Кёльне. Попробую снова нарисовать пейзаж этого замка вместе с видом города и продать его за столько, сколько дадут. Но сначала надо убрать мою любимую картину в надежное место».

Слегка утолив голод, Бремер поднялся наверх. Он тщательно осмотрел круглую комнату, на коленках прополз по всем ее углам и не нашел ничего того, что отдаленно напоминало бы о маленьком отверстии, ведущим наружу.

– Отлично! – воскликнул повеселевший Курт. – Сюда даже и муха не пролетит, не говоря уже о крысе!

Он опять вспомнил эту мерзкую тварь и вздрогнул, словно вновь почувствовав спиной раскрывающуюся бездну падения. Художник никогда в жизни не испытывал подобного состояния – причастности к какой-то сверхъестественной тайне, которая избрала именно его, Курта Бремера, под свет своей звезды, и неуловимое шестое чувство подсказывало нашему герою, что разгадка бродит совсем рядом, близко и она необыкновенна по своей сути и величию.

Курт подошел к большой шторе и отдернул ее. Предок сурово смотрел на наследника недвижимым взглядом, словно укоряя его в чем-то неуловимо понятном только ему одному. Сходство двух владельцев замка: нынешнего и бывшего было несомненным; те же волосы, лоб, скулы, характерная линия носа, и только выражение глаз было разным: мягкое у Курта и холодное, презрительное гроссфатера заметно отличались друг от друга.

Снять картину без лестницы было делом невозможным, и художник спустился опять в свою спальню. Там он осторожно поднялся к окну и бережно опустил «Руку Марии» вниз, поставив ее у изголовья кровати. С трудом протащив деревянную лестницу по каменным ступенькам замка, Бремер, запыхавшись, занес ее в округлую комнату. Портрет деда висел на вбитом крюке метрах в трех от пола. Курт приставил лестницу и осторожно полез наверх. Как только он взялся широко расставленными руками за края картины, так внезапно ощутил явственный толчок в грудь. Последнее, что увидел молодой Бремер в этот памятный день, так это глаза своего гроссфатера, не холодно неподвижные, а злорадно улыбающиеся, словно именно он своей застывшей в Вечности рукой толкнул наследника с лестницы. На этот раз Курта не поддержала невидимая длань Святой Марии. Он упал навзничь с двухметровой высоты, ударился затылком об отполированные плиты каменного пола и потерял сознание.

Когда художник открыл глаза, он ничего не увидел, кроме сплошной темноты. Рука непроизвольно скользнула к затылку, и пальцы ощутили липкие волосы, смоченные собственной кровью.

«Где я? Неужели уже в другом мире? Именно так выглядит смерть – темнота и боль? Кто меня толкнул в грудь?»

Курт ощупал свое тело. Все на месте: одежда, башмаки и холодный пол под ним. Он повернул голову и вдруг увидел светящийся предмет. Он маленьким серебристым пятном резко выделялся на фоне сплошной черноты. Художник оперся на руку и поднялся. Он сделал два шага к направлению предмета и наткнулся на низ деревянной лестницы.

«Так… Значит, я по-прежнему нахожусь в круглой комнате… Но что же это так сильно светит в темноте?»

Он протянул руку к загадочному предмету и не достал до него.

«Надо опять лезть наверх… А, быть может, уйти отсюда? Из этой зловещей комнаты, вообще из моего наследного замка? Не нравиться мне все это… не нравится».

Но любопытство взяло вверх. Курт поднялся на несколько ступенек и дотронулся до света. И тут его осенило: это же на портрете предка так горит какой-то предмет на кисти левой руки! Молодой наследник провел ладонью по холсту и ощутил явственный бугорок именно в этом светящемся месте…

– Здесь что-то замуровано на картине! – вслух произнес Бремер, и его слова эхом разнеслись по комнате. – И это что-то светится!

Боль опять молнией пронзила голову Курта, и он застонал. Это придало решительности художнику. Он быстрым движением вытащил из бокового кармана куртки складной нож, и, расправив его, с треском полоснул лезвием по холсту. Светящийся предмет закачался на разрезанной картине. Курт опять резанул ножом чуть выше его, и что-то со стуком упало на каменный пол. Художник быстро слез вниз и, взяв в руку загадочный предмет, поднес его к своим глазам.

Это был большой старинный перстень серебристого цвета с каким-то непонятным светящимся знаком в центре. Курт несколько минут вертел его перед собой, внимательно рассматривая находку с разных сторон. Затем, положив перстень в карман, открыл массивную дверь округлой комнаты и медленно спустился по ступенькам в свою спальню.

Курт Бремер смочил водой чистую тряпку и приложил ее к голове. Он омыл болезненную рану, потом смазал её специальным лекарством, которое еще давно научила его делать мать и ему стало полегче. Художник прилег на кровать и закрыл глаза. Происшедшее не давало ему покоя.

«Почему я упал там, в башне?» – думал он, вспоминая все подробности дня, – как будто с портрета гроссфатер толкнул меня рукой… Но как? Этого же не может быть! Или опять крыса? Ведь я ее не видел! Загадка…»

Мысли Курта опять вернулись к таинственному завещанию.

– Про какой отпечаток там могла идти речь? – громко воскликнул наследник, в уже следующую секунду ощущая молнией пронзившую его догадку. – Неужели про тот, в самом низу бумаги, где вместе с четкими контурами фамильного герба дед оставил круглый отпечаток пальца, но явно не большого, а скорее – среднего! Так! А на каком пальце у портрета я нашел перстень? На среднем, левой руки… И что же? Это совпадение? Не знаю…

Курт повернул голову и увидел рядом с собой мягкую улыбку Мадонны. Святая Мария кротко смотрела на него, и куда бы ни отошел любующийся полотном человек, взгляд Божьей Матери все равно, как будто сопровождал его. Художник с любовью погладил рукой рамку своего творения.

«Трудно простому смертному докопаться до тайн бытия. Воображение наше ограничено, и мы лишь отдаленно можем догадываться о великих возможностях Вечности. Вот Ты, Божья Мать, конечно, знаешь разгадку завещания деда и странностей последних дней, мой ангел, вероятно, тоже все видит с Небес. Но как теперь поступить мне? Где правильный путь? Уехать отсюда навсегда или остаться? Я не знаю… Как увидеть знак свыше, подсказывающий верное решение?»

Мария молчала. В спальне было тихо и лишь едва слышное потрескивание свечей нарушало этот покой. Курт машинально вытащил перстень из кармана и опять стал вертеть его перед глазами. Он внимательнее всмотрелся в светящийся знак и теперь отчетливо увидел две большие буквы на нем: I и Q. Между ними стояла едва заметная крохотная точка.

– I. Q – это не инициалы моего деда. Что же тогда значат эти две буквы? – прошептал Бремер.

Размышления его прервал характерный звук в углу комнаты.

«Опять эта серая тварь сюда лезет… Как же мне избавиться от крысы?» —

Он стал бояться ее. После неожиданной атаки с подоконника художник со страхом вспоминал свое падение на пол. И вот теперь она снова упорно рвется в спальню хозяина замка. Курт, замерев, прислушивался к скрежету зубов незваной гостьи. Сверлящий звук проникал в самую душу, отзываясь там почти что зубной болью, горестным бессилием перед серой тварью, передвигающейся с огромной скоростью по замку. Через несколько минут скрежет прекратился, и Курт в звенящей тишине услышал шелест крысиных лапок по поверхности пола. Он машинально подобрал ноги вверх на постель и, решив освободить руки для того, чтобы поднять картину с пола на кровать, машинально надел перстень на средний палец левой руки…

Чудовищная перемена за доли секунды захлестнула его сущность. Курт ощутил такой дикий прилив ярости и ненависти к серому зверьку, что его кровь как будто закипела внутри вен, так, как бурлит вода в котле над сильным пламенем костра. Художник стремительно соскочил с кровати и тотчас заметил крысу, с любопытством поднявшую свою мордочку с двумя бусинками глаз в сторону человека. Молниеносным, невероятным прыжком Курт в мгновение ока оказался рядом с крысой и схватил ее руками. В следующую секунду Бремер с яростью ударил незваную гостью о каменный пол с такой огромной силой, что тело животного было буквально расплющено пополам. Брызнула кровь, и крыса отчаянно завизжала. Курт бил по отполированной плитке серенькое тело и с силой вдавливал при этом его, поворачивая в разные стороны. Через полминуты внутренности крысы стали разлетаться в разные стороны. Пол окрасился кровью, и руки Бремера по локоть были тоже красного цвета. Он остановился, увидев перед собой бесформенный, безжизненный кусок мяса. Внезапно в голову молодого человека пришла дикая мысль – слизать языком всю кровь с пола и с рук. Усилием воли Курт подавил это чудовищное для него желание и тут же, обернувшись на картину «Рука Марии», стал бороться с другим нестерпимым зудом. Как будто кто-то толкал его вперед, шепча на ухо: «Разорви и это полотно! Убей ЕЁ! Поломай ногами эти рамы! Смешай с кровью крысы изображение Мадонны!»

Курт уже было, сделал два шага к своему творению, как поскользнулся о разбросанные внутренности крысы и снова упал на холодный пол, в который уже раз за сутки. На этот раз художник не потерял сознание, хотя снова больно ударился всем телом. Словно брошенный ниоткуда, невидимый импульс, исходящий из глаз Святой Марии прямо к его сердцу в мгновенье подсказал шестому чувству Курта правильное решение. Он потянулся рукой к перстню, резким движением сорвал серебряное украшение со среднего пальца и бросил его на пол.

Курт полубезумным взглядом обвел свою спальню. Он как будто бы очнулся от кошмарного сна, его тотчас затошнило. Бремер вскочил на ноги и, зажав рот тыльной стороной ладони, бросился из комнаты вниз. Едва успев выскочить из каминного зала на улицу, художник скорчился в рвотных судорогах перед небольшой ямой за кустами. Его выворачивало наизнанку, и он несколько минут не мог остановить это ужасное извержение организма.

Отдышавшись, Курт медленно отошел в сторону и припал на коленях перед аккуратным прудиком с чистой водой. Он протянул вперед руки, чтобы зачерпнуть из него и умыться, как вдруг в зеркальной глади перед ним возникло его отражение. Ночная луна светила настолько сильно, что Бремер явственно увидел свое осунувшееся лицо, растрепанные волосы, глаза, пугающе незнакомые, ставшие как будто больше и темнее обычного. Внезапно где-то неподалеку раздался знакомый Курту ужасный вой. Даже в воде было заметно, как мгновенно побледнело лицо художника. Бремер вскочил на ноги и побежал обратно в замок. Он отчетливо слышал сзади треск деревьев и стремительно приближающееся завывание. Страх накрывал спину Курта липкой пеленой пота, ему казалось, что вот вот, еще секунда и страшные клыки зверя, чем-то похожего на волка, вопьются ему в спину. Молодой человек прыжками долетел до заветной двери и быстро скользнул внутрь.

Обернувшись, он резко задвинул железный засов и, тяжело дыша, с облегчением прислонился к спасительной преграде.

Это уже было слишком для впечатлительной натуры художника. Курт с трудом добрел до винного подвала и, вытащив из стройного ряда дедовых запасов большую бутылку крепкого бургундского, за несколько минут осушил её содержимое. Страх немного отступил за мягкую, приятную стену ощущения веселой расслабленности. Курт сидел за столом и с пьяной улыбкой смотрел в одну точку.

– Ну и что произошло страшного!? – воскликнул он с тем неповторимым пафосом, который свойственен людям в средней стадии опьянения. – Да ничего! Крыса убита – это раз! – Бремер загнул большой палец левой руки. – Картина спасена – это два! – указательный палец. – От волка мы убежали! – Курт задвинул средний палец вниз и внезапно остановился, открыв рот.

Спустя секунду он с силой ударил себя по лбу.

– Ах! Вот дурак же я! Перстень! Перстень!! Когда я его одел на средний палец, точь-в-точь как у гроссфатера на картине, все страхи перед этой серой гадиной пропали, я ее уничтожил за полминуты! Вот она разгадка тайны: «Отпечаток в темноте дает»! Ах – какой я болван! Отпечаток – это средний палец левой руки деда! Тот самый, на котором перстень был спрятан…»

– Значит – он как будто талисман?? – последние слова Курт произнес громким шепотом и оглянулся по сторонам, словно боясь, что его кто-то услышит. Но в каминном зале висела мертвая тишина. Художник обхватил руками голову и задумался.

«Но почему же у меня было столь сильное желание уничтожить свою любимую картину? Как наваждение, какое! И я бы порвал в клочья „Руку Марии“, не поскользнись на останках крысы».

Курт поморщился, вспомнив ужасный вид своей спальни.

«Завтра придется все убирать там… противно… Переберусь лучше я в другую комнату, благо их здесь так много…»

Усталость волнами накатывала на измученное переживаниями тело художника. Он вытянулся на длинной широкой скамье и через несколько минут сладко заснул. Сквозь сон до него смутными, зыбкими видениями долетали: то боль в голове через липкие от крови волосы, то отчаянный визг погибающей крысы, то зловещий вой неизвестного зверя. Как будто прошедшее возвращалось назад в своем желании унести душу спящего человека через неосязаемые барьеры пространства и времени…

Глава 4

Утром Курт поднялся разбитый. Болела голова, и внутри как будто невидимые кошки острыми ногтями царапали желудок. Покосившись на огромную пустую бутылку, валявшуюся под столом, художник тяжело вздохнул.

Есть не хотелось. Курт снова побрел в винный погреб, повинуясь неосознанному желанию немного утопить страх в алкогольном полузабытьи. Там, выбрав бутылку поменьше, откупорил горлышко и, запрокинув голову, сделал несколько освежающих глотков. Сразу заметно полегчало. Курт вытер рукавом губы и прошел по коридору в хозяйственный блок. Здесь, на кухне, он набрал воды из большой бочки и умылся. Потом налил полное ведро, взял швабру, пустую корзину и уже было, хотел направиться в спальню, чтобы убрать останки вчерашнего побоища, как в дверь негромко постучали.

Курт быстро поставил все на пол и, тихо ступая по полу, подошел к двери. Он остановился перед ней и прислушался. Снаружи было тихо.

«Может, показалось?» – подумал художник и повернулся, было назад, как стук повторился.

– Кто там? – выкрикнул Бремер через дверь.

– Вы хотели продать замок? – раздался с улицы шелестящий женский голос.

Курт резко дернул засов, открыл тяжелую дверь и замер в изумлении. Перед ним стояла молодая женщина. Сказать, что она была красива – значит, ничего не сказать. Она была просто прекрасна.

Пышные каштановые волосы слегка теребил свежий ветер, и они развевались под элегантной черной шляпой. Огромные зеленые глаза с едва заметной усмешкой смотрели на растерявшегося художника. Тонкие черты лица, горделивая осанка, уверенный взгляд сразу свидетельствовали об аристократическом происхождении гостьи. Она была одета в дорогое платье черного цвета, подчеркивающее все прелести ее фигуры. В руках, которые до локтя покрывали длинные полупрозрачные темные перчатки из легкой ткани, женщина держала небольшую сумочку. Элегантный перстень с внушительного вида большим бриллиантом украшал указательный палец ее правой руки.

– Ну, так… молодой человек? – женщина слегка улыбнулась. – Что же вы молчите?

– Да, да, – быстро проговорил Курт, немного выходя из состояния столбняка, – продаю, конечно!

– Тогда, быть может, вы, наконец, пригласите меня внутрь, чтобы я смогла осмотреть замок?

– Конечно, входите, будьте так добры… простите мою неучтивость, но…

– Что, но? – слегка приподняла бровь гостья.

– Просто я хочу сказать, что никогда в жизни не видел такой красивой женщины, как вы… фрау…

– Фроляйн Берта Раум, – снисходительно усмехнулась красавица.

– О! Простите меня! – воскликнул Курт Бремер. – Разрешите представиться!

– Не надо, я знаю ваше имя, – мягко ответила Берта.

– Да? Откуда? – недоуменно спросил художник.

– Не задавайте лишних вопросов, Курт, – мягко парировала фроляйн, и чуть помолчав, спросила:

– Ну? Вы будете моим экскурсоводом по владениям?

– Да, естественно, проходите! – и Бремер посторонился, пропуская нежданную гостью внутрь.

Она вошла, шелестя дорогой тканью платья и обдав Курта запахом французского парфюма.

Художник заволновался. Он представил, какой великолепный портрет мог бы получится, согласись Берта позировать ему. Профессиональное чутье подсказывало Бремеру, что более идеального варианта для картины под названием «Красавица» подыскать было практически невозможно. Он шел рядом с гостьей, откровенно любуясь точеным профилем ее лица, иногда его взгляд украдкой опускался ниже, и тотчас невидимая жаркая волна проносилась по его груди.

Курт показывал Берте одну комнату за другой, она, не спеша, осматривала их, отпуская короткие комментарии, судя по которым можно было предположить, что замок ей нравился. Молодой человек уже прикидывал, какую сумму следовало бы объявить по окончании осмотра, как его размышления прервал странный звук, донесшийся из той части замка, где располагалась его спальня.

– Здесь еще кто-то есть? – фроляйн бросила заинтересованный взгляд на хозяина.

– Да нет, я один… – чуть холодея, произнес Курт.

– Странно. А мне показалось, будто я слышала чей-то голос, – улыбнулась Берта.

– Наверное, это эхо так вычурно играет! – тотчас нашелся художник.

– А… – понимающе кивнула гостья и направилась в сторону спальни наследника.

Курт тотчас догнал ее и преградил путь в эту ужасную комнату.

– Простите меня, фройляйн! – взволнованно проговорил он. – Но сейчас туда, к сожалению, нельзя.

– Почему? – удивленно подняла брови Берта.

– Вы знаете, там еще мне нужно убраться, эту комнату я покажу вам потом, хорошо?

– Какие пустяки! Пыль и мелкий мусор и так везде придется убирать! – вежливо проговорила красавица. – Пустите меня, я хочу посмотреть эту комнату.

– Нет! – воскликнул художник. – Нельзя сейчас туда!

Берта испытующе взглянула на молодого человека и произнесла:

– Вы меня интригуете, Курт… В чем дело? Расскажите мне! Я люблю тайны! – она заговорщицки наклонилась к щеке художника, и тот ощутил на секунду волнующий бархат ее кожи.

– Хорошо! Я покажу вам эту комнату, но примерно через полчаса… – ответил Бремер, – а вы тем временем ознакомьтесь с документами.

– Отлично, мой таинственный друг! – мило улыбнулась Берта и прошла в гостиную. Курт усадил ее за стол, спустя минуту принес бумаги. Гостья углубилась в чтение, а хозяин быстро помчался за ведром с водой, шваброй и корзиной.

Художник с некоторой опаской открыл дверь спальной. Внутри ничего не изменилось. Только перстень, как показалось Бремеру, лежал не там, куда он его бросил в неосознанном порыве. Курт наклонился и, осторожно взяв его двумя пальцами, положил в карман. Потом, преодолевая отвращение, собрал останки крысы в корзину и тщательно вымыл пол. Незаметно для гостьи выбравшись на улицу, выкопал небольшую яму и похоронил в ней содержимое корзины. Тщательно умывшись в прудике, Бремер вернулся в гостиную.

Она была пуста.

Художник в панике бросился к столу. Увиденное чуть успокоило его – все бумаги по наследству лежали на месте. Курт схватил самый важный листок, и в который раз поднес его к глазам. Ему не давали покоя загадочное изречение гроссфатера, а также странная надпись на латыни. Но в данную минуту было не до расшифровки таинств.

– Фроляйн Берта! Где вы? – громко выкрикнул Курт и гулкое эхо прокатилось по высоким сводам замка: вы… вы… вы… ы…ы…ы…

Бремер прислушался. Тихо. Художник медленно, озираясь по сторонам на каждом шагу, пошел в сторону хозяйственного блока. Там, вооружившись внушительного вида тесаком, он продолжил обход своих владений. Тихое шарканье собственных ног отзывались в воспаленном мозгу как шум горных лавин. Курт интуитивно чувствовал – исчезновение красавицы не может быть случайным и как-то связано с таинственными явлениями, происходящими в замке в последнее время. Молодой человек обходил одну комнату за другой – никого. Спустившись в винный погреб, в очередной раз откупорил небольшую бутылку красного вина и выпил для храбрости. Взбодрившись, Курт продолжил перемещение по своим владениям.

«Куда же делась Берта? Не могла же она взять и просто покинуть замок? Что случилось с нею? Неужели я снова не продам это чертово наследство?»

Бремер обошел почти всё и уже собирался выходить на улицу, как внезапно услышал где-то наверху звук, похожий на тихий вздох женщины. Художник, по-прежнему сжимая в руке тесак, помчался в круглую башенную комнату, перепрыгивая через две ступеньки. Вон она. Загадочная комната, при воспоминании о случившемся в которой у молодого человека неприятно сосало под ложечкой. Немного отдышавшись после бега по лестнице, Курт резким рывком открыл дверь и замер в изумлении. Берта Раум неподвижно лежала на каменном полу. Её каштановые волосы в беспорядке были разбросаны вокруг побледневшего лица, красивые руки раскинуты в стороны, а высокая грудь, казалось бы, не дышала. Молодой человек бросился вперед и опустился на колени перед своей гостьей.

– Что с вами, фроляйн? – испуганным шепотом проговорил он. В мозгу стремительно пронеслись нелицеприятные картинки последствий гибели аристократки в его замке: полиция, расследование, пересуды горожан и, возможно, тюрьма.

Курт наклонился и приложил ухо к левой стороне груди женщины. Худшие опасения подтверждались: биение сердца не прослушивалось. Бремер вскочил и заметался по комнате. Случайно взгляд его упал на приоткрытую штору. Курт остановился. Его гроссфатер по-прежнему сурово смотрел из Вечности на происходящее в своих бывших владениях. Однако не лицо на портрете привлекло внимание художника. Профессиональным взглядом Бремер сразу почувствовал, что в картине произошли какие-то изменения.

Наследник обмер. Место разреза, который он сделал накануне, исчезло. На картине в прежнем виде была изображена рука деда с тем же нарисованным перстнем. Курт провел рукой по холсту. Гладко. Ничего нет. Он отступил назад на два шага и вскрикнул. На картине отсутствовала та гончая собака, которая преданно смотрела вверх на своего хозяина. Вместо нее на полу около сапог гроссфатера виднелось красное пятно, похожее на следы крови…

Художник в изумлении попятился назад и наткнулся на распростертое тело красавицы. Он взмахнул руками, теряя равновесие, но, изогнувшись, чудом удержался на ногах.

«Собака! Она же приснилась мне в виде крысы! Неужели?» – догадка молнией блеснула в мозгу Курта…

Он снова перевел взгляд на левую руку бывшего хозяина замка.

«Перстень опять на его пальце! Что это значит? Может, и мне его надо надеть на средний палец? Как и у деда?»

Курт лихорадочно зашарил по карманам. Извлек перстень и надел на средней палец левой руки. Художник смертельно побледнел и тотчас взмок от холодного пота, стремительно выступившего из миллионов пор его тела. Он готов был поклясться на Библии, что в эту секунду на лице гроссфатера мелькнула удовлетворенная улыбка. Внезапно Курт почувствовал предательскую слабость в ногах и медленно опустился на пол рядом с женщиной. Он отвел глаза от картины и вдруг его левая рука, как будто помимо воли хозяина потянулась к высокой груди Берты Раум. Ладонь ощутила волнующую упругость, и Курт почувствовал прилив необыкновенного желания.

«Что это со мной? Как я могу такое думать? Она лежит здесь, на холодном полу, бездыханная, а у меня появилось желание снять с неё одежду…»

В эту секунду молодой человек увидел, как ресницы женщины вздрогнули.

– Берта! Вы живы? – вскричал он и близко наклонил свое лицо к таинственной гостье.

Курт почувствовал, что она задышала. Грудь красавицы после прикосновения мужской руки словно проснулась после летаргического сна и теперь заметно вздымалась под черным платьем. Глаза Берты все еще были закрыты, но по дрожанию ресниц художник понял, что вот вот, и она приподнимет веки. Бремер подхватил гостью на руки и осторожно понес в спальню. Перед самой дверью он почувствовал, как правая рука красавицы обвила его шею, и в эту секунду Берта открыла глаза:

– Ох… что со мною? – тихо прошелестел ее вопрос.

– Я не знаю, фроляйн! – в возбуждении ответил Курт.

Все его тело горело лихорадкой неуёмного желания, словно дремавший долгое время внутренний вулкан проснулся и теперь заливает своей горячей лавой все существо с ног до головы. Он бережно положил гостью на свою кровать и сел рядом, прижавшись телом к ее бедру. Берта сладко потянулась и с иронией посмотрела на мужчину.

– А вы, Курт, наглец, однако… Воспользовались состоянием невинной девушки и пытаетесь меня соблазнить?

– Не думать о желании обладать вами может только законченный глупец или евнух! – с юношеским пылом воскликнул художник.

– Да? – игриво проговорила гостья. – И почему же?

Курт придвинулся ближе к ее губам.

– Ваше тело совершенно! Я хотел бы написать картину под названием «Красавица»! И был бы счастлив, согласись вы позировать мне…

Берта рассмеялась.

– Какая милая непосредственность, юноша! Но, – она снизила тембр голоса. – Вы мне нравитесь! И я, пожалуй, выполню вашу просьбу…

– Правда!? – Курт поднялся в возбуждении. – Тогда я сейчас быстро принесу все необходимое для живописи!

– Уж постарайтесь, мой юный друг, побыстрее… – загадочно улыбнулась гостья, – и, пожалуй, прихватите бутылочку хорошего бургундского из вашего винного погреба.

– Бегу! – Курт быстрым шагом пошел к двери, но вдруг остановился и, обернувшись, спросил:

– Так что же произошло с вами в башенной комнате, фроляйн?

Берта, немного нахмурившись, сухо рассмеялась.

– Я не помню… возможно, потеряла сознание от переутомления, да и не будем об этом сейчас… хорошо, Курт?

– Да, да, потом… потом, – пробормотал Бремер и закрыл за собою дверь.

Когда через десять минут он вернулся в спальню, его взору предстала неожиданная картина: Берта, грациозно подогнув ноги, обнаженная лежала на постели художника. Без черного платья она была еще красивее…

Курт остановился как вкопанный. Он не мог отвести глаз от великолепия женского тела, взгляд его лихорадочно скользил сверху вниз и обратно: длинные точеные ноги, плавно расширяясь в бедрах, переходили в волнующие округлости таза, затем прелестным водопадом спадали в тонкую талию и опять, совершенные линии, увеличиваясь, открывали взору прекрасную грудь; длинная лебединая шея держала на плечах очаровательную головку, где явно выделялись огромные карие глаза, прямой римский носик и элегантный узор чувственных губ.

Берта тихо засмеялась:

– Ну что же, мой юный художник? Неужели вам никогда не позировала обнаженная женщина?

– Позировала… – Курт сглотнул слюну, – но не столь красивая, как вы!

– Ха-ха-ха-ха! – нежно прошелестело в ответ. – Значит вам сегодня несказанно везет!

В этот момент в мозгу художника промелькнули неожиданные мысли.

«Странный оборот принимает этот визит… Она пришла вроде бы посмотреть замок и, возможно, купить его, а вот всё как повернулось. Внезапное исчезновение Берты из гостиного зала, потом – словно воскрешение из мертвых в башенной комнате. И сейчас опять резкая метаморфоза. Кто она? Здесь явно что-то не так! Неужели она из богатых аристократок? Не похоже… А, впрочем, всё может быть, их капризы непредсказуемы.»

И тут же словно чей-то голос ниоткуда шепнул Курту.

«Что ты растерялся, дурачок?! Перед тобой лежит голая женщина, просто чудо! Пользуйся моментом – возьми её и не думай ни о чём! Она ждет этого!»

– Что вы никак не выйдете из столбняка? – по-прежнему смеялась красавица. – И шевелите губами, словно немой?

– Я поражен вашей красотой, фроляйн, и никогда не мог надеяться, что вы станете позировать мне в таком виде.

– Так женщина прекрасна именно в таком виде, мой юный друг. Не так ли? – она кокетливо наклонила голову и чуть переместила положение ног.

Перед глазами молодого человека соблазнительно промелькнул темный, аккуратно очерченный треугольник в низу ее живота. Курт почувствовал, как краска свинцовой волной прилила к его голове и кровь бешеным фонтаном забушевала в самом важном для мужчин месте. Он в растерянности закрылся мольбертом, чтобы гостья не увидела происшедших в его облике перемен.

– Ха-ха-ха-ха-ха! – еще более развеселилась Берта Раум. – А, быть может, вам будет мешать в работе мой обнаженный вид?

– Нет, нисколько! Наоборот, только вдохновлять! – смело возразил Курт, взбодренный нашептывающим ему внутренним голосом азбучные истины взаимоотношений полов.

– Да, кстати! – со смехом продолжала гостья. – А я еще не знаю, насколько вы хороший художник. Быть может, я позирую напрасно? И картина «Красавица» будет сомнительного качества?

Курт гордо выпрямился.

– Не сомневайтесь, фроляйн! Еще никто не жаловался на мою работу! Я вам сейчас покажу свою любимую картину, которую многие хотели купить за большие деньги, но мне она столь дорога, что я оставил ее себе.

В глазах женщины мелькнуло любопытство.

– Вот и прекрасно! Я с удовольствием взгляну на образец вашего творчества!

Художник прошел к столу в углу спальной, поставил там все принесенное с собой, (гостья провожала его внимательным взглядом, и Курт, чувствуя это, старался не смотреть в её сторону), потом быстро подошел к кровати и, перегнувшись через изголовье её, достал картину «Рука Марии».

Он, неся ее тыльной стороной к застывшей в любопытном ожидании Берте, отошел к противоположному углу спальни и, перевернув свое творение, с улыбкой поставил картину к стене. Художник, в который раз, ласковым взглядом окинул свое любимое полотно, и Святая Мадонна снова улыбалась ему своим Божественным ликом.

Курт, налюбовавшись вдоволь своей лучшей работой, перевел взгляд на красавицу, дабы убедиться в том, что та тоже восхищена его творением. Увиденное повергло его в сильнейшее недоумение. Берта Раум, тяжело дыша, сидела на кровати. Весь облик женщины изменился в одно мгновение. Глаза потемнели и сверкали странным огнем, как будто бы внутри ежесекундно бушевали ночные молнии, дыхание участилось, и её высокая грудь быстро вздымалась и опускалась, словно в лихорадке. Кожа прекрасного тела покрылась заметными крупными пупырышками и иногда вздрагивала, как это бывает при сильном ознобе.