Текст книги "В потоке поэзии – 3"

В потоке поэзии – 3
Собрание сочинений
Анатолий Арестов

© Анатолий Арестов, 2023

ISBN 978-5-0059-0518-5 (т. 3)

ISBN 978-5-4498-8541-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Престол

 
Корень не видит света,
корень питает ствол.
В почве теплом согретый
пьёт, не спеша, раствор
водный с солями жизни,
жизнь, направляя, в ствол —
это его Отчизна,
он для неё престол!
 

Крепкая дружба

 
Устали поля выдавать урожай,
пшеницы отвесили тридцать с гектара
рекордом прощальным.
– Крестьянин, сгружай
зерно дорогое! Работал не даром!
Меня ты кормил, подрыхлял и полол
от сорных растений, заботился нежно,
когда саранча налетела… Долой
страдания все! Отработали! Вешний
денёк далеко, крестьянин, пока!
Хороший ты друг и хозяин прилежный.
Погрею под солнцем осенним бока,
а там отдохну, одеялом я снежным
надеюсь укроюсь…
– Прощай! До весны!
За хлебушек, поле, спасибо большое!
Приятного отдыха. Добрые сны
тебе я желаю увидеть в покое.
 

Рубцовску

 
Проснулся город. Осень. Зябко.
Листва уже теряет цвет,
летит на площадь без порядка —
природа дарит свой букет
Рубцовску – городу мгновений,
Рубцовску – городу надежд,
«Рубцовка» – город поколений,
что тонет в яркости одежд.
Скажите всем – сегодня праздник,
Рубцовску сто плюс тридцать лет!
Он хулиган, бандит, проказник,
но дорог нам. Немало бед
скрывают улицы, площадки,
разруха есть, печаль дорог
и уезжают без оглядки,
бросая город, как порок…
Рубцовск – курорт для стойких духом,
где воды льёт степной Алей,
и кто-то скажет:
– Невезуха…
А я скажу:
– Рубцовск, смелей
дерзай, люби, трудись во благо,
рожай детей, стремись вперёд,
чиновник пишет пусть бумагу,
но за тобой, Рубцовск, народ!
 

Работяги

 
За бетонным забором завода
на машинах возили металл,
повседневная трудность – работа,
повседневная данность – забота,
для России ковал капитал
без сомнений и лишних вопросов
благородный рабочий мужик.
– Эй, Михалыч, уважь папиросой
и грязищу-то вымой под носом.
– Закоптился! Болгарочка – «вжик» —
разлетелся кружок на осколки.
Ты чего отдыхаешь?
– Курю!
– Приварил арматуру?
– А толку!
Отошла от жестянки. Недолго
всё держалось… Сейчас доварю.
За бетонным забором завода
на машинах возили металл,
повседневная трудность – работа,
повседневная данность – забота,
прибавлял для страны капитал
наш мужик…
 

Лекарство

 
Спутник в небе белой точкой
по прямой летит,
Мама лечит ухо дочке,
ушко вновь болит.
– Просквозило, ох, продуло,
милая, не плачь!
Заберись-ка и со стула
посмотри, не плачь.
Видишь, вон летит за тучкой,
он к тебе летит.
Помаши в окошко ручкой,
ушко исцелит.
…Спит дочурка крепко-крепко,
видит в добром сне —
спутник с мышкой тянут репку
на смешной Луне.
 

Ранняя роса

 
Поля разлеглись на просторах России
под небом осенним в дождливые дни…
Денно и нощно крестьяне косили,
грузных комбайнов горели огни
в мрачную полночь, шумящую ветром,
пыль уносящим в зовущую даль.
Скошено поле метры за метром!
– Слушай, Иваныч, домой не пора-ль?
Что-то роса увлажнила маленько.
Всё забивает. С зернишком аврал!
– Да уж! Сегодня чего-то раненько
росы упали. Ты бункер набрал?
– Полный!
– Дождёмся водилу иль ходом?
– Ходом давай! Разгружается MAN.
Скошено поле и грузным исходом
плыли комбайны в белёсый туман…
 

Суть

 
Быть простым – пробиться к сути,
гордым быть – не видеть сути,
жадным быть – легко по сути,
жизнь прожить – в одной минуте!
 

Природная печаль

 
Украина ненароком
мне привиделась в природе —
Тополь жёлтый в синем небе
плакал горько о народе,
О народе работящем,
без фашистского уклона,
Не вините тополь в этом!
У деревьев нет резона…
 

Семейное счастье

 
– Перестаньте! Не мучьте кота
и за хвост не тяните… Степан!!!
Расцарапает руки, тогда…
Да ты что же такой хулиган!
Быстро слез и заправил кровать!
Почему ты бесстыдник такой?
– Ты не слышишь – ругается мать!
– вдруг отец погрозил им рукой.
– Так, Иришка, иди убирай,
раскидала игрушки свои.
Я смотрю разбалованы вкрай…
Приберёшься, меня позови,
я проверю! – прикрикнула мать.
А в кастрюле почмокивал борщ
– раскипелся вовсю.
– Наливать?
– Наливай! Вкуснотища-то! Мощь!
 

Заманчивые предложения

 
Телефон опять звонит:
– Вам одобрили кредит
без процентов, без рассрочки,
без какой-то заморочки! —
словом барышня буравит
с придыханьем, душу травит
меркантильной болтовнёй.
– Нет! – кричу в ответ девице. —
Хорошо мне ночью спится.
Вы страдаете фигнёй!
Не звоните мне. Не нужно!
И займитесь лучше дружно
всею братией кредитной
вы работой безобидной
и полезной для людей!
– Поняла вас… На три года
без процентов, без похода
в отделение…
– Достала!
Бросил трубку. Видно мало
потрепала мне нейронов,
вновь звонят:
– Сергей Миронов.
Добрый день! Для вас кредит…
Чёрный список весь забит
номерами адской кухни.
Хоть ты тресни, хоть ты ухни
надоел мне их подряд!
«Динь-динь-динь» – опять звонят…
 

Книжная плотина

 
Книжный шкаф немой плотиной
задержал словес поток,
многотомной и единой
возвышалась. В потолок
упиралась. Прибывали
книги – стройматериал!
– Прочитать бы всё! Едва ли!
Книжный шкаф в углу стоял…
 

Осень жизни

 
Потерянный ветер затих у забора
с листами горящими тонких рябин,
растущих поодаль у мрачного бора,
где рядышком поле – посеян люпин
крестьянином утром весенним задорным,
прошли быстротечно и летние дни…
И всё в нашей жизни окажется вздорным,
и вся наша жизнь, как листья-огни…
 

Связь

 
Жизнь Вселенной – звёзд движение,
звёзд движенье – жизнь Земли,
жизнь Земли – под Солнца жжение
человеку дать движение,
накормить, согреть с решением
в том, что он слепым служением
будет с должным уважением
сыном матери-Земли!
 

Забытая деревня

 
Просторы родные: кружит вороньё,
ругаясь над жнивой пшеничной,
поодаль деревня – разрушил её
не голод, а блеск заграничный!
Распалась страна, потянула на дно
народ невиновный с собою.
Осталось открытым в избушке окно,
где ветер играет с судьбою…
 

Божья воля

 
Бурьян степной скрывал коня
от глаз врагов, уставший всадник
смотрел на степь в закате дня,
увидел степь последний ратник!
Из битвы выжил он один
каким-то чудом, видно Богом
меж ним и смертью вбитый клин
молитвой «Отче наш» залогом
предстал за душу – жив боец
и видит степь в невинных травах.
Твоё есть Царствие, Отец!
Твоя же воля – воля правых.
 

Перемены

 
Меняются лица в изменчивом мире,
меняют обои в уютной квартире,
меняют идеи, меняют места,
меняют пернатые ветки гнезда,
а там водород превращается в гелий
(меняются атомы, впрочем, на деле!)
Меняется мир безмятежно всегда,
одно не меняется – слово «Когда».
 

Подготовка к зиме

 
Прошли стороной облака,
протяжно зевнули поля,
зима до сих пор далека,
но слышно её – «Вуаля!» —
в снежинках. Отдельный момент —
знакомая пыль у дорог —
России раскрученный бренд,
замёрзший в слоистый пирог.
 

Американская демократия

 
Мечтой вдохновлённый, отнюдь не гуманной,
правитель один престарелый и странный
над картою мира в раздумьях потел,
иметь подконтрольные земли хотел…
Сулил демократию честно построить,
пустого коня, как разрушенной Трое
в подарок от сердца правителям нёс!
Не знали правители будущих слёз.
С широкой улыбкой заморского брата
встречали, как друга простые ребята…
Военные базы развёрнуты в поле,
теперь не мечтайте, ребята, о воле!
Подарок от сердца вы приняли сами,
и как в поговорке – остались с носами.
 

Звёздное время

 
На вечернем небосводе
звёзды плавят мрак,
разгораясь на свободе
неба, просто так!
Без намёка и причины
льют тревожный свет
через тёмную трясину
сотен тысяч лет.
 

Злопыхателям

 
Ты, Россия моя, ты немного больна
беспробудной тоской о прошедшем —
было всё, но прошло, и теперь ты вольна
в ритме времени быть сумасшедшей!
Разношёрстная мразь европейских племён
не насытится болью твоею.
Усмехаются? Пусть! Кто с клеймом – заклеймён
принадлежностью полной Бродвею…
 

Утренняя тишина

 
Благосклонная тишь, охранявшая сон,
расплескалась луной по воде
задремавших озёр. Золотистый сезон
заколдованно плавал в бадье —
обронила листы под вчерашний закат
белоствольная поля княжна,
поглотил громовой предпоследний раскат
тишину, что сегодня нежна.
 

Судьбоносное

 
Родился я в Алтайском крае
в грозу июньскую. Роддом
дожди три дня уже стирали,
блестела молния, потом
вдруг прекратились муки мамы
без двадцати четыре. Ночь.
Пошли мне мерить килограммы.
– У вас сынишка! Нет, не дочь.
Не плакал я, но врач старался!
Быть может, там, на небесах
решили вдруг и я остался
признаться вам в своих стихах,
что будет дальше… В том роддоме
под аппаратом ИВЛ
лежали люди (те, что в коме)
«короной» кто тогда болел.
На жизнь раздали всем талоны,
но рок назначил выкуп мне —
я кислородные баллоны
включал для тех, кто был вполне
на волоске… Цена страданья —
одно из двух. Велась борьба…
Моё пред Богом оправданье
иль предначертана судьба
за то, что жизнь дана мне свыше?
Родился я под сильный гром,
когда бежали в лужи с крыши
косые струи, где роддом…
 

Тропа в небо

 
В промокшем мире осень правит,
владеет мокрою тропой,
ведущей в небо против правил
по каплям, к туче дождевой.
Разбито небо на осколки,
лучи забрызганы водой,
дождей втыкаются иголки
в живую ткань степи немой.
Как сталь блестящие прожилки
сбегают струи тихо вниз
по стеблям, словно по развилке
дорог растительных. Каприз
погоды в том, что вновь лучами
в степную даль вольёт тепло —
хотя бы так! Зима снегами
накроет скоро. Замело…
 

Грибное

 
В ясный осенний день
тень
разглядеть листа,
проста
человека лень —
на пень.
Красота хвоста —
застал
я за пнём лису.
Несу
вот последний гриб.
Скрип
сапогов в росу.
Осу
придавил. Влип!
Всхлип
и в грязи сапог.
Чмок!
Он совсем увяз!
Вяз
заслонил грибок,
Бог
помогал мне. Глаз
враз
разглядел пень.
Лень
разлилась. Домой!
Мой
уходящий день
в тень
тишины грибной…
 

Фотография

 
Годы проходят… В альбоме на фото
время студенческой дружной поры
так и осталось. Безумное что-то
нас увлекало, манило в миры
новых открытий, желание боя
здесь и сейчас – предъявляли мы иск
к жизни своей без цены и покоя,
снова «Benassi» поставили диск —
так до утра. Сокровенные пары.
Кухня в общаге. Кастрюлю на газ.
В супе ещё не случилось навара,
мигом сбежались!
– Много же вас!
– Мы пару ложек!
– Ага, не оттянешь
за уши только.
– Пойду в институт,
вы мне оставьте…
В кастрюлю заглянешь:
«Ну, вы и сволочи!» Чистенько тут!
Ложка в кармане – всегда под руками!
– Что там готовите? Мясо поди?
– Да макароны сварили со щами.
– Можно я с вами?
– Давай, заходи!
Годы проходят… В альбоме на фото
время студенческой дружной поры
так и осталось. Безумное что-то
нас увлекало в другие миры…
 

К юбилею «Скорой помощи»

 
Скорая помощь – Рубцовска защита!
Едет «Газель» в заметённую даль.
Что-то случилось… Воет сердито
яростный ветер – гремящая сталь.
Вновь на работе. Режим ожиданья…
Экстренный вызов. В машину. Вперёд!
Опыт водителя – без опозданья
к месту домчатся, фельдшер спасёт!
Множество раз выезжает бригада,
сутки дежурят, ночи не спят.
Что пожелать вам хотелось, ребята?
Станции «скорой» уже шестьдесят,
сколько спасённых людей от страданья!
Фельдшер, водитель – «Спасибо!» Вдвойне
счастья, удачи, любви, процветанья,
быть вам героями в нашей стране!
 

Несущий крест

 
Священный долг, благая цель —
спасать людей от мук болезни,
сказать страданию: «Исчезни!
Покинь немедленно постель!»
Несущий крест на униформе
приложит душу, силы, ум,
откинет тягость тёмных дум,
и дело сделает по форме!
Всего лишь дело? Подвиг вечный!
Не думал фельдшер впредь о званьях,
когда спасти одно желанье
и миг настолько быстротечный.
Несущий крест в священном долге,
как воин света гонит тьму
и жизнь продлить дано ему
и путь его счастливо-долгий…
 

Конфликт

 
С небес вода капелью вниз
на снег размокший и размякший…
– Зима? Родная, поклянись,
что впредь не будет точно так же
и в декабре, и в январе?
Должна ты быть сама собою
с морозом колким на дворе!
Зима? Родная, будь зимою.
– Ты, человек, как смеешь мне
давать советы, словно главный
на всей планете? Ты во сне?
Иль бредишь вовсе? Строишь планы
мою природу отобрать,
себя поставив выше Бога?
Да я тебя теперь карать
нещадно буду, ты убогий,
зловредный, алчный человек!
Песчинка в каменном массиве!
Прожить не можешь даже век —
сто лет каких-то, но мессией
провозглашает предо мной…
– Зима, родная, успокойся!
Твоё решенье за тобой…
Буянил ветер: «Бойся, бойся!»
 

Дровосек

 
– Пожарь мне, милая, картошки,
дрова рубить пойду,
лежат у самого окошка,
мешают на беду…
Колун впивается мгновенно
блестящим остриём
в сырое дерево, полено
летит с размаха в дом!
Стекло разбито на осколки,
картошка на стене,
полено стукнуло о полку
в зловещей тишине…
Стекло жена ему простит,
но только не фарфор!
Сервиз французский не блестит,
не греет больше взор
работой мастера ручной.
С улыбкой муж шутил:
– На счастье, милая!
– Родной,
какой же ты…
Ходил,
осколки счастья убирал,
боясь ненужных слов,
слова жены, как ветра шквал
летели в кучу дров…
 

Приключение

 
– А помельче нет купюры?
Разменяй, Танюша, «пять»…
Не пробился хлеб «От Нюры».
– Значит я не буду брать!
Два пакета!
– С чашкой чая?
– Нет с рисунком. Да. Они…
Не порвутся?
– Я не знаю!
Все берут, не вы одни…
– Сигареты мне.
– Какие?
– В красной пачке. Нет, другой!
Справа третьи… Дорогие!!!
– Весь товар у нас такой.
Пять рублей должны остались —
занесёте?
– Занесу!
Извините, вы мне дали
и пробили колбасу,
я не брал её!
– Мужчина,
с вами вечная беда,
ну купите, в чём причина?
Это тоже ведь еда…
Магазин «Душа колхоза»
– я бы так его назвал —
миру явная угроза,
знайте, где любой вокзал!
Почему-то здесь не ценят
покупателей своих
и накручивают цены,
не стесняясь, «на двоих»!
Пересчитываю сдачу:
сто, пятьсот, шестьсот один…
Не хватает «сотни». Значит,
возвращусь я в магазин…
 

Русская тройка

 
Тройка летит в безымянное поле,
тонет в просторах былинных степей,
грянет извозчик куплетом о воле:
«Иней, укрась неприглядность бровей!»
Тройка рысачит, сани утюжат
белую скатерть землицы родной,
ветер танцует, но к ночи завьюжит,
к ночи завьюжит ветер степной!
Сани срезают ковыльные кочки,
кони помчались на сильных ногах…
На горизонте виднеется точка —
русская тройка несётся в снегах!
 

Нетерпение

 
Горечь степной полыни
вновь замели снега,
колкость небесной стыни
там, где бежит река
в несколько раз сильнее,
нежели днём в степи!
Лунка. Рыбак над нею.
Нравится холод? Терпи!
Щёки растёр перчаткой,
носом зашмыгал дед,
рядом речною взяткой
в ком ледяной одет
окунь со взглядом щуки
и с приоткрытым ртом —
смерти подобна разлука
с милым, но илистым дном.
Окунь хотел поживиться,
окунь терпеть не хотел
голод. Голодному снится
только одно – как поел!
Щёки растёр перчаткой,
носом зашмыгал дед,
рядом речною взяткой
окунь лежит на обед…
 

Не раскаявшийся

 
На спине купола, на груди – Иосиф.
Он сидел и курил, вспоминая слова
из Завета… Не вспомнил. Плюнул и, бросив
«Беломор» недокуренный, крикнул: «Братва!»
– по привычке из зоны… Гнилая больница,
где «тубик» не лечат, но держат, как дань
смерти, мечтающей лезвием впиться
в полуживую некрозную ткань
лёгких, поверженных палочкой Коха.
Эта больница – последний приют
для понимающих ценности вдоха
полною грудью на пару минут!
Он вспоминал пролетевшие годы:
брошенных жён и забытых детей,
лица, забитых на стрелках, пустоты
зимних могил – «Ну и что? Хоть убей,
не было жалости, нет покаяния…
Сделано? Сделано! Кровь на руках.
Там разберутся… Не дам я признания.
Там разберётся начальник в грехах…»
Тёмные стены. Каталка из морга.
Красным пятном расплывается рот.
– Долго он мучился?
– Знаешь, недолго.
Умер сегодня… Замучил, урод…
Два санитара в тиши коридора
тихо смеялись и шли не спеша,
а над каталкой, не видная взору,
рядом летела шальная душа.
 

Забытые традиции

 
Просторы российские небом обласканы,
солнечным небом холодной зимой,
жгучим морозом на крышах рассказаны
сотни историй про ветреный вой.
Трубы печные томились вниманием,
трубы печные коптили дымком,
словно усвоили тайное знание
и сохранили его под замком
в русской печи в котелочке бурлящем,
паром объятым, где свежие щи.
Что же мы вечного нынче обрящем?
Что же упустим в тревожной ночи?
Просторы российские духом пронизаны,
духом свободы степного орла,
вольно летящего в небе, подписанном
золотом веры. Впились купола
в новое время, гранённое злобой,
в новое время страданий сердец,
где научились ходить по особой
лестнице жизни, где каждый боец
лишь за своё… Догорают просторы
солнечным небом холодной зимой.
Луч уходящего солнца укором
ярко блеснёт и погаснет: «Постой!»
 

Шум весны

 
Нагрелась асфальтная корка,
разбужены почки дерев,
растаяла снежная горка,
забрав ледяных королев,
что с крыши свисали, блистая
рубином, сапфиром, стеклом.
Воронья крикливая стая
с утра защищала диплом
по громкости пакостной «кара»
у корпуса номер сто пять,
где шла филологии пара.
Ну что с недоучек-то взять?
Не ведомы птицам науки,
не писан воронам закон!
Летают под вешние звуки
у чисто намытых окон…
 

Литургия метели

 
В сибирской таёжной деревне
метели молитвы полны,
псалом распевается древний
под сводами хилой Луны,
и крестится ветром стихия
и шепчет хвалу небесам.
Повергнуты силы лихие
и слышится с неба: «Воздам!»
Окно проливается светом,
встречая сугробный рассвет.
Ночная молитва допета
и новый дарован завет.
 

Ограниченный вид с балкона

 
Город грёз и царь Сибири —
старый добрый Новосиб,
где квартира на квартире,
где построен вновь массив
на задворках с видом в вечность
с заводской трубой вблизи,
закоптившей быстротечность
человеческой стези.
Там Бугринский мост размечен
аркой красной, словно он,
водрузивший груз на плечи,
вдруг мутировавший слон!
Город грёз и царь Сибири —
добрый старый Новосиб,
где квартира на квартире,
где построен вновь массив.
 

Окопное

 
Пушки плюют, ядовито вздыхая,
небом угрюмым застелется луг,
гром канонады, в секунду стихая,
голос бойцов донесёт до подруг —
видео с фронта запишут ребята.
Много не скажут – не нужно пока!
Кто-то отшутится: «Камера, снято!»
Кто-то в тревоге поправит бока —
складки бушлата ровняя рукою,
третий решит протереть автомат:
– Суки сидят в блиндаже за рекою…
– Что ты городишь? Он «Градами» смят!
Всё. Никого… Доигрались в героев…
– Сам-то откуда?
– Город Ревда,
что на Урале.
– Наших здесь трое,
что из Рубцовска.
– Алтайские?
– Да.
– Слышал завод у вас… Тракторный что ли?
– Был да закрыли. Не нужен завод.
Взрыв разрезает молчание поля…
– Блин, миномёты… Давайте, народ,
позже ещё побеседуем.
– Ладно!
Чёрные комья – землица войны
падает снова. В окопе прохладном
русской Отчизны герои-сыны!
 

Испорченный момент

 
Гильермо дель Торо решает вопросы,
специфика фильма – побольше чудес:
и Хоббит доходит до точки угрозы,
и Хоббит проходит таинственный лес.
На паузе кадры бежать перестали,
мерцающий свет отразил потолок.
Фантазия бурная жёстких ристалищ
застыла мгновеньем на кухонный срок,
пока не схожу за заваренным чаем,
конфетой и булкой с хрустящим бочком.
Присел на диван, без сомненья включаю,
но свет погасили в подъезде молчком.
Гильермо дель Торо закрыл все вопросы,
остались вопросы теперь у меня.
Решать их сейчас же с обсценной угрозой
иль просто дождаться мне судного дня?
 

Участь

 
На погосте роса не скрывает слезинки
о родных, о друзьях, о хороших и нет.
Землекопы пройдут и промочат ботинки,
и слеза пропадёт, и размоется след.
Человеку дано совершить омовенье
в быстротечной реке, уносящей в века.
И земные тела попадают в забвенье,
и слеза на погосте не так уж горька…
 

Весна для каждого своя

 
Наморозило льда, заморозило.
Эх, погодка! Весна – не фонтан!
Снеговая сугробов эрозия
проливается в ямный стакан,
поворот отшлифован покрышками,
пешеход практикует брейк-данс,
и стеклянными смотрят ледышками
окна дома. Потерянный шанс
у кота пообедать синицей
превратился поистине в фарс —
поскользнулся хвостатый, и птица
полетела как дротик из «Дартс»
в чёрно-белую даль новостроек.
Разрыдался мяуканьем кот,
знать момент так неистово горек.
Добрый школьник несёт бутерброд
злой судьбой обделённому зверю:
«Птицы нет. Посмотри, колбаса!»
Человеку хвостатый поверил
и с урчанием щурит глаза…
 

В тишине

 
На печи пропекает бока,
а метель завывает в трубу,
забелив сединой облака,
раскидает по крыше крупу.
На полене оттаявший жук
проверяет работу крыла.
Полетел, но ударился – «стук»
и свалился на скатерть стола.
Шебуршит вверх ногами жучок,
полоская воздушный гипюр,
а метели безумный волчок
распевает по нотам ноктюрн.
На печи пропекает бока,
во дворе покидаю снежок.
Посадил на полено жука:
«Без меня не шуми-ка, дружок!»
 

Дом

 
Скрипит калитка вечным скрипом
под вечным ветром в вечный день,
зелёный клён раздастся хрипом,
корой упёршись в дряхлый пень.
На сером шифере из трещин
плетётся сеть времён былых,
и старый дом опять беспечен
и ждёт родителей седых…
 

Люди

 
Люди на троне —
люди в почёте,
люди под троном —
люди в работе,
люди с патроном —
люди в заботе,
люди под дроном —
люди из плоти.
 

Другие

 
Под солнцем весенним стоял человек
на тополь смотрел, что заканчивал век.
Вгрызалась пила беспощадно зубами,
смотрел человек, вспоминая о БАМе:
хвойных и смешанных много пород
свалено, спилено было в тот год!
Сталин чернильный отцвёл на груди —
время летит…
– Ну, куда? Отойди!
Лезешь под брёвна! Убьёт, идиот!
Солнце весеннее голову рвёт? —
крикнул другой человек, что с пилой,
слово ядрёное вниз, где другой
шёл и не видел смертельной угрозы.
Мальчику, льющему горькие слёзы,
мама сказала: «Не плачь, дорогой,
все одинаковы – ты же другой!»
…Из одинаково-разного хлама,
что в голове, состоим из бедлама
мыслей, идей, но конечно других,
может быть, даже немного благих…