Текст книги "Студенты. Книга 1"

Анатолий Аргунов
Студенты. Книга 1

Сереже Козлову – моему однокурснику посвящаю

Глава 1. Сиреневый туман

* * *

Савва стоял и плакал. Слёзы сами текли по его гладко выбритым щекам, оставляя на них тонкие, блестящие на осеннем солнце влажные полоски, и капали на белоснежный воротничок рубашки. Но Савва не замечал ни своих слёз, ни редких прохожих, оглядывающихся на хорошо одетого плачущего мужчину. Одна сердобольная женщина остановилась:

– Вам чем-нибудь помочь?

Савва покачал головой:

– Нет, не надо.

Женщина пожала плечами и пошла дальше.

Со стороны это действительно могло показаться странным: около старинного строения с большущими полукруглыми окнами стоял солидный мужчина в дорогом светлом костюме с бледно-розовым галстуком и плакал. Посвященные знали, что в этом доме находится институтская библиотека. Однако никаких памятных досок или особых знаков отличия, которые могли бы служить причиной и объяснением грустных воспоминаний Саввы, на стенах здания не было. Поэтому всем было странно видеть одинокого плачущего человека возле окон обычной библиотеки.

«Чудит народ», – подумал пробегающий мимо Саввы молодой парень, только что сдавший вступительные экзамены в институт и превратившийся из абитуриента в полноправного студента. На радостях ему казалось, что все должны разделять его счастье, а тут прямо по курсу плачущий истукан.

Но Савва не чудил. Он плакал от нахлынувших на него чувств и просто не замечал своих слёз. Сорок пять лет назад он вот таким же счастливым пареньком бежал по той же дорожке к зданию, где было студенческое общежитие. Что там было сейчас он не знал, а тогда общежитие занимало первый этаж огромной исторической постройки, которая располагалась прямо на территории института, справа от центрального входа. Такое же по архитектурной форме, но небольшое, в два этажа с колоннами, зданьице ректората располагалось напротив их общежития с другой стороны дороги. Окна обоих строений выходили на густой, заросший деревьями, кустами сирени и акации институтский сад.

«Ничего не изменилось, – подумал Савва, оглядывая сад и здания. – Разве что асфальт новый положили да покрасили корпуса в ярко-кирпичный цвет, а проёмы окон выбелили белоснежной известью». «Наша десятая комната была угловая», – вспомнил Савва, внимательно всматриваясь в окна. – «Да, вот те два самых больших окна – это и есть наша бывшая комната. Сколько же нас там было? Кажется, тринадцать… Да, точно, тринадцать гавриков», – констатировал Савва мысленно. И волна памяти откинула его ровно на сорок пять лет назад.

* * *

Все они поступили в один из лучших медицинских институтов страны – во Второй Ленинградский. Тайная мечта Саввы стала явью. Он ещё не верил, что стал студентом, что будет жить в большом красивом городе, учиться у самых знаменитых профессоров и даже жить на территории института. «Невероятно, но факт», – как сказал бы его учитель физики Исаак Моисеевич Ройтман по прозвищу Дизель. Не любил он Савву. Но не считаться с талантами этого голубоглазого нахального парня Дизель не мог: школьные олимпиады мальчишка выигрывал, как орехи щёлкал, а на физкультуре в длину сиганул аж на пять метров, оставив позади всех именитых спортсменов школы. Да что там прыжки! При его-то росте – 174 см – заиграл в баскетбол, да так, что двухметровый гигант из параллельного девятого «А» класса Сашка Матюхин прохрипел, в изнеможении падая на скамейку: «Дьяволенок, а не парень! Смотрит мне в глаза и обводит, словно всю жизнь учился этому. А кидает по кольцу, подлец, почти не целясь. Странно припрыгнет, будто не мяч у него, а тяжёлый булыжник, и прямо в корзину. И без промахов, будто заговоренный у него мяч…»

Дизель смотрел со стороны и хлопал глазами: не мог понять, откуда у этого худощавого белобрысого паренька столько энергии и удачи. Сам по себе, как говорится, никто и звать никак. Родители простые работяги. Отец, правда, железнодорожник, составы поездов водил; мать работала на местной фабрике разнорабочей. Один брат инвалид детства, второй учился у Ройтмана с четвёртого по седьмой класс – по два захода на каждый, едва семилетку одолел. Говорят, где-то в Питере в ФЭЗ(у) пристроился, окончил, а теперь в армии служит. Сестра ещё чище: кое-как окончила несколько классов и из школы ушла, не захотела больше учиться и всё тут. Как родители ни уговаривали – ответ один: не даётся мне учеба. Так и решили, что пусть она дома сидит, хозяйством занимается.

А этот Савёнок тихой сапой окончил восемь классов, без шума и апломба поступил в Волховский алюминиевый техникум. Говорят, все экзамены сдал на отлично, но учиться не захотел: понял – не его это дело, и вернулся обратно в родные пенаты. Решил учиться до конца в школе и подал документы в девятый класс, но не поселковой школы, где он учился до этого, а железнодорожной. Отец был железнодорожником, и Савва имел преимущественное право здесь учиться. Но он припозднился, пока забирал документы из техникума. Школа оказалась переполненной. Учащихся в ней было больше тысячи вместо семисот положенных. Школа работала в две смены; одних девятых классов оказалось три, по сорок человек в каждом. Исаак Моисеевич был завучем и не согласился принять опоздавшего к началу учебного года нового ученика. Пусть, мол, идет в поселковую школу, там некомплект, а мы переполнены.

Но паренёк оказался настойчивым: «У меня отец железнодорожник, имею право учиться в этой школе! Да и ближе мне сюда, чем в поселковую топать». Дело дошло до директора. Лев Абрамович, мудрый человек, посмотрел на отметки за экзамены в техникуме, покачал головой:

– Да ты, я смотрю, не в брата своего? Это хорошо. Учиться, значит, у нас хочешь?

– Хочу, Лев Абрамович, – ответил паренек уверенно.

– Зачисляйте, Исаак Моисеевич.

– Куда?

– В девятый «В».

– Да там уже больше сорока человек, сорок два, если точно.

– Значит, будет сорок третьим, – ответил с улыбкой директор. – Кто знает, может он – Савва Мартынов – будет когда-нибудь гордостью нашей школы.

И не слушая возражений завуча, тяжёлой походкой немолодого и грузного человека зашагал к себе в кабинет.

Так Савва оказался в школе, где когда-то учились его старший брат и сестра. Но несмотря на их невысокий рейтинг популярности среди преподавателей, Савва быстро всем доказал, что он есть он, а не они, пусть даже близкие ему люди, и словно попросил никогда больше к этой теме не возвращаться.

Учился он легко, но всем казалось, как-то неосновательно. Учителя, видя его способности, ставили хорошие отметки, непременно добавляя – мог бы на пятёрки заниматься, побольше бы тебе, Савва, внимания и старания. Но Савва был доволен собой: не отличник и не троечник, крепкий середняк. И этим гордился. Никто не пристаёт – ни учителя, ни ребята. В таком виде он всех устраивал. К тому же оставалось время для спорта. Не было ни одной секции в школе, куда бы он не записался. И все ему давалось легко: будь то бег или лыжи, прыжки или баскетбол. Не хуже других он играл в волейбол, а в футболе ему не было равных среди нападающих. Как ни матч – гол в ворота обязательно забьёт.

Девчонки влюблялись в него за спортивность, целеустремленность, умение непринужденно учиться и не встревать ни в какие тусовки. Савва был сам по себе, с ребятами не ссорился, поддерживал ровные отношения со всеми. Но в душе оставался человеком легко ранимым, чувствительным и очень обидчивым. Любое не только слово, но и недобрый взгляд в его сторону он воспринимал как унижение, оскорблялся и сразу же замыкался в себе. Но вида не показывал. Он ещё с раннего детства получил прививку против взрослой несправедливости и детской жестокости. Его, как самого младшего в семье Мартыновых, соотносили с братьями и сестрой. Так и говорили: «Этот Савва беленький тоже “того”, как и его родня», – и крутили пальцем у виска.

Сначала Савва сильно нервничал, даже пытался драться с обидчиками. Но потом понял, что лучший вариант – доказать всем, как они неправы. А для этого надо хорошо учиться, закончить институт и стать знаменитым, чтобы тебя все зауважали. Не знал он тогда, что быть знаменитым не очень красиво, но мечта детства была его путеводной звездой долгие годы жизни.

Тогда же он просто был мальчишкой, который поставил себе цель доказать всем, что он не тот, как о нем думают и как его видят. Со стороны это могло показаться бахвальством и раздражало многих взрослых, которые не могли взять в толк, чем берет этот паренек. Почему за ним всегда тянулся ореол таинственности и каких-то неординарных поступков – они не понимали, завидовали, а при случае мстили.

Добавила славы Савве стычка с самим Русаном – великовозрастным верзилой и местным авторитетом. Русана давно исключили из школы; он попал в колонию для несовершеннолетних за воровство. И вот теперь, вернувшись из зоны, стал он править местной молодежью. И если в школе были свои немногочисленные вожаки, то в вечернем посёлке бал правил Русан и его команда таких же, как он, хулиганистых ребят. На каждой улице свой «бугор», старший.

Савва жил не в самом посёлке, и даже не на станции, а чуть подальше – в нескольких километрах от неё, на небольшом полустанке с названием «207-й километр». Поэтому он ни в какие группировки не входил и считал себя свободным от всяких разборок между ними. И ребята до поры до времени его не трогали: парень не лезет на рожон, спортсмен, за девиц не цепляется. Пусть себе летает. Нас не трогает, и мы его не будем. Но жизнь – она всегда гораздо сложнее и оказывается разнообразнее, чем мы её себе представляем или видим каждый день перед собственными глазами.

Всё случилось как-то вдруг. На одном из школьных вечеров Савва познакомился с очень милой, одетой в аккуратно подогнанную форму с белым воротничком девушкой из восьмого класса. Знакомые и друзья звали её Никой, хотя полное имя было Вероника – Вероника Смолина. Фамилия и имя как нарочно соответствовали её внешним данным: тёмно-рыжие вьющиеся волосы копной спадали до самых плеч и на концах были собраны в небольшие косички с бантиками, едва заметными из-за густоты волос и их завитушек. Смуглое от природы лицо, большие болотного цвета глаза, прямой носик и пухлые яркие губы на гордо посаженной голове и не по-девичьи слегка пышноватый торс. Вся её стройная фигура в скромной школьной коричневой форме с чёрным передником и вязаным белым воротничком свидетельствовала о её независимом характере.

Савва, когда увидел Нику, стоящую с подружками у стены актового зала, где проходил «Осенний бал» для старшеклассников, сначала не поверил, что бывает в реальной жизни такая красота. Он на минуту даже закрыл глаза от удивления, а когда открыл, увидел, что Ника обратила внимание на него; их взгляды пересеклись. Этого было достаточно, чтобы вспыхнула искра нового для них чувства, молниеносная волна из мелких частиц материи, именуемых материалистами электронами, а идеалистами и безбожниками – чувством, пронзающим сердца.

Улыбнувшись в ответ её взгляду, Савва сделал шаг вперёд и галантно пригласил девушку на танец. Ника словно всю жизнь ждала этого момента. Она тоже улыбнулась и шагнула ему навстречу. Волна новых ощущений захлестнула Савву. Он не помнил, как танцевал, хорошо или плохо, запомнил лишь лёгкое прикосновение её тела и нежный девичий запах. Ему показалось, что танец длился целую вечность, а он молчал, трепетно вдыхая терпкий запах её волос от слегка склонённой к его плечу головы.

Наконец танец закончился. Савва подвёл Нику к подружкам и едва слышно прошептал: «Спасибо». И когда Савва словно во сне подошёл к своей компании, за спиной он услышал хриплый прокуренный голос Женьки Жуковой из его класса:

– Вишь, каким робким прикидывается, прямо ангелок! Да не верь ему, Ника, он всех девок на своём 207-м километре перещупал, теперь до нас добирается.

Савва резко повернулся, чтобы дать отпор, но увидел только удаляющуюся спину Женьки и, встретившись с весёлым взглядом Ники, ничего не ответил, махнул рукой и ушёл из зала. Больше в тот вечер они не танцевали.

Савва, обидевшись на Жукову, весь вечер провел в своём классе, с такими же, как он, парнями без девушек. Они играли в шахматы, дурачились, скакали через скамейки от парт. В общем, делали вид, что им весело и девушки им нипочем не нужны. В класс вошёл Дизель. И язвительно заметил:

– На школьном балу нужно танцевать, а не мозги заряжать, – и многозначительно прошествовал от двери класса к своей комнатке, расположенной за столиком учителя и служащей лаборантской.

По дороге, остановившись у играющих в шахматы Саввы с Лёхой, Дизель хмыкнул, посмотрев на позицию чёрных:

– Проигрываем?

На что Савва ответил:

– Не думаю.

– Ну-ну, – опять хмыкнул Дизель и, зайдя за стол, хлопнул дверью лаборантской.

Ребята тихо вздохнули: чего бродит, чего вынюхивает? Кто-то из ребят подскочил к двери, за которой скрылся завуч, и, приложив ухо к двери, радостно прошептал:

– Ушёл через запасную дверь.

Савва, не отрывая глаз от шахматной доски, спросил:

– А чего шепотом-то?

В классе дружно загоготали, непринуждённая атмосфера снова завладела всеми. Несколько раз в класс заглядывали девчонки, как бы невзначай.

– Ребята, чего здесь сидите? Шли бы танцевать!

На что Колька Лукин, матершинник и хулиган, метко замечал:

– С кем танцевать? Не с вами же, кикиморами!

– Фи, – кричали те в ответ. – Кавалеры нашлись! В рваных носках! – больно уколов Кольку, вечно ходившего в заштопанных носках.

Заскочила и Женька Жукова с подругой Настей Волохиной. Та была жгучей брюнеткой с яркими выразительными глазами, похожими на чёрные оливки. Подойдя к своей парте, они уселись, словно не замечая ребят, и о чём-то стали шептаться. При этом обе дружно «взрывались» гомерическим смехом через каждые две-три фразы, сказанные друг другу на ушко.

– Нельзя ли потише? – недовольно спросил Лёшка Гринин, усиленно обдумывая вдруг осложнившуюся партию с Саввой.

– Класс не купленный тобой, а наш. Что хотим, то и делаем, – не прерывая своего шептания ответила Женька. – Ехали бы к себе на 207-й и играли бы там под стук колес, – добавила она, и обе подружки снова залились смехом.

Савва поморщился и предложил ничью. Лёшка посмотрел на него:

– Ты же выигрываешь?!

– Да ладно, все равно не дадут спокойно доиграть.

– Ладно, – согласился Лёха. – Ничья меня устраивает.

И пожал Савве руку. Но Женька словно ждала этого момента. Она вдруг повернулась всем корпусом, и её красивое личико скривилось в гримасе:

– Не радуйся, Гриня, это он со страху проиграть ничью предложил. Он всегда так – где трудно, оттуда бежит.

Савва аж весь изменился в лице. Он побледнел, голубые глаза сделались тёмно-синими. С ним всегда так бывает, когда нужно что-то решительное сделать. Но Лёшка схватил его за руку:

– Савва, да брось ты её, дуру! Она ничего другого и не умеет, кроме как пакости говорить, – и, взяв Савву под руку, потащил его к двери. – Пойдём, подышим свежим воздухом.

– Давайте, дуйте! – послышался за их спинами голос Жени Жуковой и смех Настасьи Волохиной.

Выйдя на крыльцо школы и вдохнув свежего октябрьского воздуха, Савва успокоился. Посмотрел на часы – без четверти девять. «Поезд ушел, – подумал он. – Придётся пешком, по шпалам. А так не хотелось бы. Да ладно, не привыкать». Он накинул взятую в гардеробе курточку, пошёл в школьный парк и по тускло освещённой дорожке направился к выходу.

Уже у выхода Савва услышал за спиной какой-то странный звук, словно кто-то с придыханием бежал за ним. Резко развернувшись, он сделал шаг в сторону правой ногой, инстинктивно защищая себя. В ту же секунду он увидел летящую на него тень человека. И только стремительный разворот тела спас Савву. Чёрная тень всей массой пролетела мимо, лишь зацепив руками шею Саввы. Но Савва, наученный опытом, не мешкая, решительно ударил свободной рукой повисшее на его шее тело, стараясь попасть в поддых. Удар пришёлся в цель. Человек-тень охнул, опустился на колени, разжав руки на Саввиной шее. Этого было достаточно, чтобы Савва пришёл в себя и приготовился к очередной атаке. Мрачная тень человека поднялась с колен и вскинула руку, в которой блеснула яркая полоска металла.

«Нож!» – жгучая мысль пронзила Савву. Он сотни раз отбивал атаки своих сверстников, дерущихся с ним на деревянных самодельных мечах и ножах. Однако тут другое дело. Страха не было, лишь какой-то внутренний голос ему внушал: «Не спеши! Внимательно следи за этой полоской металла».

Чёрный человек, не говоря ни слова, медленно пошёл на Савву. Нож снова явственно заблестел в луче света от фонаря. Сдвинутая на глаза кепка и падающая от козырька тень скрывали лицо нападавшего. Теперь, оправившись от удара, человек-тень сделал резкий выпад вперёд и взмахнул ножом, целясь прямо в шею Саввы. Внутренний голос подсказал Савве: «Бей ногой!» И Савва, не задумываясь ни секунды, резко и сильно ударил ногой по руке с ножом, падая на спину, как при игре в футбол, когда он забивал голы «через себя». При падении Савва успел заметить, что выбил своим мощным ударом нож и тот, описав дугу, упал где-то далеко. Человек-тень, вскрикнув от боли, всей массой упал на лежащего Савву. Мальчишку снова спас футбольный опыт. Сделав кульбит, Савва со всей силой врезал головой в лицо нападавшего на него человека. Тот, отлетев метра на два, дал Савве возможность вскочить на ноги, и он, не вдаваясь в детали происходящей борьбы, бросился бежать со всех ног…

Убегая в темноту промозглой осенней ночи, Савва ни о чём не думал – не было ни мыслей, ни чувств. Ноги несли его сами по себе. Стремглав пролетев школьный сад, он выскочил на слабоосвещённую улицу поселка и бросился вдоль нее. Единственное, чего он хотел – поскорее скрыться с того места, где произошла стычка. Наученный горьким опытом мальчишеских драк, он прекрасно знал, что все шишки достаются тому, кого застукают на месте драки. Никто не будет разбираться, прав ты или нет. Участвовал, застали – значит, виноват, со всеми вытекающими последствиями. Приглашение родителей в школу, объяснительная директору, разговоры и осуждение соседей… Ничего этого Савве никак не хотелось. Он подумал, что нападение на него было случайным. Кто-то, находясь не в духе, решил припугнуть первого встречного и при удаче отнять кошелёк, но просчитался. Савва оказался крепким орешком. К утру это недоразумение рассосётся и никто больше, кроме него самого, не будет об этом знать.

Но не тут-то было. Когда Савва сбавил скорость, мелкой трусцой засеменил вдоль улицы и оглянулся, он заметил, что чёрная тень человека преследует его вновь. Она значительно отстала, но двигалась по его следу.

«Ничего себе, – подумал Савва, – крепкий парень, раз смог меня догнать. Нужно предпринять что-то неординарное. Судя по всему, сил у него побольше будет, чем у меня».

Савва прибавил в скорости, чёрная тень тоже. И тут Савва применил свой излюбленный приём, которым пользовался, играя в детстве в прятки: спрятаться не далеко, а просто, чтобы искавшему и в голову не пришло, что здесь можно спрятаться. Савва поравнялся со столбом, на котором не горел фонарь и, оказавшись в полной темноте, нырнул в калитку палисадника жилого дома, стоящего напротив. В тени кустов, росших около дома, Савва остановился и перевёл дух. Сердце отчаянно трепетало от бешеного бега; дышал Савва, как загнанная собака, мелкими-мелкими движениями грудной клетки, полуоткрыв рот. Пытаясь наладить дыхание, Савва сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, немного успокоился, и шум в ушах постепенно стал стихать.

В это время на улице мелькнула чёрная тень преследователя. Он пробежал до следующего столба, где горел свет, и, не увидев впереди тени своего соперника, остановился, матерно выругался и вернулся обратно, остановившись около калитки. Савва понял, что попал в западню. Палисадник был огорожен толстыми и, главное, высокими рейками. Конечно, в обычной ситуации перемахнуть через них Савве не составило бы никакого труда; однако он устал от короткой, но жестокой схватки около школы и стремительного бега. Савва понял: чёрный преследователь догадался, что он где-то рядом. Поэтому Савва не стал больше дожидаться, как развернутся события, а решил действовать опережая их, тем самым сохраняя шанс на победу над соперником.

Тихо пройдя вдоль густых кустов, Савва заметил высокое крыльцо и приоткрытую дверь, ведущую в дом. Решение возникло быстро. Савва, бесшумно скользнув по ступенькам вверх, оказался на тесной верандочке. На удивление, дверь даже не скрипнула, когда Савва её слегка приоткрыл, чтобы проникнуть внутрь. Сердце вновь заколотилось, но уже не от нагрузки, а от неизвестности, которая ждала его вперёди. Мгновенно оценив ситуацию и сообразив, что на веранде ему не укрыться, Савва нащупал рукой скобу двери, решительно дернул её на себя и оказался в ярко освещённой прихожей. Желтовато-лимонного цвета абажур под потолком, слева вдоль стены вешалка, справа стол со стульями. Кажется, его прихода никто и не заметил. Савва остался стоять около двери, не зная что делать дальше. Но в прихожую вдруг заглянул кучерявый паренёк лет семи и удивлённо, не моргая, уставился своими большими глазами на Савву:

– Ты кто? – спросил он наконец.

– Да так, знакомый, – не зная что сказать, ответил тихо, почти шёпотом, Савва.

– Ага, понятно. Ты – Никин жених, – и весело засмеялся. – Чего стоишь? Проходи, – предложил мальчишка, беря Савву за руку. – Телевизор смотреть будем. Кино про разведчиков идёт. Сила!

– А ты что, один?

– Ага, родичи пошли к соседям, они скоро вернутся. Но ты не дрейфь, они с понятием. Нике, конечно, достанется потом.

Тут только до Саввы дошло, что речь, видимо, идет о Веронике Смолиной, той девчонке, с которой он сегодня познакомился и которая ему так понравилась. Он даже ущипнул себя за ногу: не может быть! «Одна случайность приносит другую», – вспомнил он свою математичку Изольду Михайловну по прозвищу Костыль: она ходила с костылем из-за болезни правой ноги, которая слегка приволакивалась при ходьбе.

– А где же Ника? – вдруг спросил малыш. – Она, кажется, на школьный вечер собиралась. Уж так наряжалась, так расфуфырилась, словно русалка, – опять засмеялся мальчишка. – Ну, пойдём, что стоять-то будешь. В ногах правды нет!

– Да ты извини, я только на минутку. За мной гонятся, и я сюда случайно забежал. Верно, верно! – поспешил добавить Савва, видя, что мальчик не очень-то поверил в это.

– А кто гонится?

– Не знаю, около школы на меня напали с ножом. Я отбился – и вот, бегу. А тут у вас калитка открыта и дверь. Решил у вас отсидеться, если не выгоните.

Лицо мальчишки сделалось серьезным.

– Да ты, я смотрю, не шутишь. Вон и рубаха порвана.

Савва только сейчас обратил внимание, что красивая в разноцветную клетку рубашка действительно разорвана около ворота.

– Вот что. Ты давай проходи, а я сейчас дверь на крючок – и отсидимся, пока родители не придут.

Он оттолкнул Савву и защёлкнул крючок на двери.

– Проходи, не стой истуканом.

Савва отошёл от двери, подошёл к столику и сел на табурет.

– Как зовут-то тебя? – спросил любопытный мальчишка.

– Саввой.

– Ого! – не то одобряя, не то удивляясь произнёс мальчишка. – А меня – Костя. Все, правда, Котькой зовут, но я не обижаюсь. Хоть горшком назови, только в печку не ставь! – добавил он совсем уж серьезно, по-взрослому. – Давай так: я тебе сейчас найду отцовский кастет, он у каких-то ребят в ДОСААФе отнял. Дам тебе на всякий случай. И дождемся батю: он посмотрит, кто там есть. А я тебя потом через соседку тетю Грушу выведу на соседнюю улицу, через лаз в заборе. А там прямиком по переулку будешь на вокзале. Ну, а там всегда милиция дежурит.

– Идёт, идёт, Костя. Только давай родителей не будем ждать, а я сразу с тобой через забор уйду. Ты только покажи, я сам найду, как уйти.

– Ладно, не дрейфь. Я сейчас выйду, посмотрю, что во дворе, а потом мы с тобой пойдём.

– Нет, не так. А если он на тебя накинется? Может, это маньяк какой, я ж не знаю, что за человек за мной гнался.

– Да ты, Савва, меня не знаешь. Я ведь не просто так – возьму кочергу. Батя всегда с ней выходит, когда кто к нам ночью постучится. Да и потом, я же маленький, незаметный. Посмотрю и вернусь.

Пока Савва обдумывал, как поступить, Костя откинул крючок и выскочил на веранду. Савва кинулся было за ним, но остановился – не навредить бы мальчишке. Минут через пять Котька вернулся.

– Никого рядом, правда, у соседкиного дома кто-то на лавочке сидит. Мне не видно, кто, но огонёк от папиросы я заметил. Может, тот, кто за тобой гнался? Так что если не хочешь у нас оставаться, идём, провожу, пока тот сидит…

Через полчаса Савва уже ходил по перрону вокзала, не заходя в зал. Он рассудил, что если его будут искать, то наверняка заглянут и туда. Заметив отходящий в нужном ему направлении товарный поезд, Савва быстро зашагал вдоль насыпи и, улучив момент, запрыгнул на площадку пульман-вагона, гружёного дровами. Ещё через десять минут перед самым его родным разъездом, 207-м километром, где поезда всегда сбавляли скорость, Савва, легко оттолкнувшись от подножки вагона, спрыгнул на насыпь и пробежал несколько метров вслед за уходящим поездом. Он был почти дома. Савва оправил куртку и зашагал в сторону светящихся тусклым светом окошечек казарменных домов железнодорожных рабочих. Разъезд и ночью жил своей неторопливой, но полной достоинства трудовой жизнью.

* * *

Савве казалось, что инцидент был исчерпан. Но не тут-то было. Уже утром следующего дня его встретил на вокзале какой-то вёрткий паренёк и спросил:

– Ты Савва Мартынов?

– Я, – ответил он.

– С тобой наш бугор хочет поговорить.

– А где он? – оглядываясь вокруг на идущих на работу взрослых и спешащих в школу учеников, спросил теперь уже Савва.

– Пойдём со мной. Тут недалеко, прямо за гайкой, – ответил паренек и побежал в сторону магазинчика, стоявшего чуть поодаль перрона и по форме действительно напоминавшего шестигранную крупную гайку.

Савва молча следовал за ним.

– Ты куда? – спросил приятеля Лёшка Гринин.

– Да на минутку отойду, дело ко мне есть у местных горилл. Да ты иди, я тебя догоню. Только узнаю, в чём дело, и следом.

– Ладно, только ты не задавайся, один-то, – крикнул вслед Савве Лёшка и, взяв под мышку брезентовую сумку с книгами, пошёл в сторону школы.

За магазином одиноко стоял огромный и лохматый Алька Русан. Большое чёрное родимое пятно на его щеке выглядело как клеймо. Посмотрев на довольно щупленького, в легкой спортивной курточке Савву, Русан скривил губы и спросил:

– Ты, что ли, Мартынов?

Савва ничего не ответил, лишь кивнул головой.

– Что, язык проглотил? – опять скривился в ухмылке Алик.

– Да нет. Говори, что надо, а то я спешу.

– Спешишь? – удивился Русан. – Со мной многие хотят поговорить по душам, но я не хочу. А ты говоришь – спешишь. Куда, если не секрет?

– Да ладно тебе задаваться. О деле толкуй и разойдёмся, – как можно независимее ответил Савва.

На его удивление Русан не обиделся, а лишь примирительно хмыкнул:

– Не лезь в бутылку-то. Значит, так. Ты вчера моего кореша сильно обидел, – прохрипел почти в упор Алик.

– Какого? – удивился Савва.

– Витьку Дидю…

– Я такого не знаю, – искренне удивился Савва.

– Зато он тебя знает. Короче… Ты отбил у него девчонку, но мало того – морду ногой разворотил, он два зуба выплюнул. А за телесные повреждения, сам знаешь, по ментовским законам и нашим ответ полагается. Чуешь, о чём я? – опять криво усмехнулся Алик.

И тут Савва всё понял: «Значит, человек, который на него напал в школьном парке, и есть Витька Дидя, а напал он на меня из-за танца с Никой».

– Послушай, Алик. Ты, конечно, парень не дурак, в авторитете. Твои друзья под твоей защитой, так?

– Ну-у, – лениво выдавил из себя Русан.

– Гну, – по инерции съязвил Савва.

– Ты полегче на виражах! – недовольно буркнул Алик. – В чём суть-то? Говори яснее.

– А в том, – продолжил уже серьёзно Савва, – что я, зная об этом, стал бы на твоих корешей первым нападать? Не резон мне, как ни крути – не резон. Я человек для вас новый, езжу сюда каждый день и буду тебе пакостить? Не имея надёжного прикрытия? Согласись, нет логики…

– Ты парень ловкий, хорошо калякаешь. Но пыль в глаза мне не пускай. Все видели, что ты девчонку Дидину лапал на школьном вечере. А потом на законное возмущение пацана морду ему набил.

– Ничего я ему не бил. Он на меня с ножом сзади напал. Я чудом увернулся, а нож выбил ногой и морду ему расквасил, когда он на меня снова накинулся, как дикий кабан. Тут, наверное, я ему и врезал головой, что зубы вылетели. Но я не хотел этого делать.

Алик удивлённо смотрел на худенькую, но плотно сбитую фигуру Саввы и никак не мог понять: неужели Дидя, здоровый пацан, прошедший с Русаном вместе по зоне, не мог с ножом одолеть его? Не верилось. Хотя он вспомнил подобный случай в лагере. Один такой же на вид доходяга отделал, как повар котлету, их смотрящего по зоне по кличке Фиксаж, здоровенного, выше и толще, чем он, Русан. Каким-то не то китайским, не то японским приёмчикам был обучен этот доходяга. Фиксаж его два раза кидал через себя, повертев предварительно на могучих руках, как пропеллер. Но тот, подлец, падал прямо на ноги и как ни в чём не бывало танцевал вокруг тучного смотрящего. А потом как-то смешно подскочил петухом и тихо так ударил противника в шею пяткой. После этого Фиксаж отключился и пришёл в себя только в лазарете. Но тот парень был из Питера, там научат чему надо и не надо. А этот где нахватался?

Так думал про себя Алька Русан, не зная, что делать с Саввой – наказать или миловать.

– Шабаш, – пробасил он. – Дело требует доработки, а разборку проведём в ближайшие дни. Тебе сообщат.

И, развернувшись и опустив голову, тяжёлой походкой пошёл вдоль перрона.

В школе Савву ждал ещё один сюрприз. Завуч и классный руководитель одновременно, Исаак Моисеевич, уже знал о драке. Кто и когда сообщил ему об этом – осталось тайной до сих пор.

Он пригласил Савву к себе в лаборантскую и важно вышагивал вдоль всевозможных приборов со стрелками. Задрав нос, расправив плечи, с горящими глазами, чёрными как смоль волосами, гладко зачёсанными назад, он походил на Мефистофеля. Казалось, он знал или по крайней мере предвидел развитие многих событий и вещей. Что будет завтра, чего нельзя делать сегодня, о чём можно думать сейчас и о чём никогда нельзя даже помыслить. И хотя прошли уже времена хрущёвской «оттепели», но и до них, и после у него в кабинете висел небольшой портретик Сталина в кителе генералиссимуса. Все знали об этой его любви к вождю всех народов, но никто никогда не осуждал его за это публично.

Находившись, Дизель наконец-то сел на высокий вертящийся стул около какого-то физического прибора и начал разговор.