Текст книги "Студенты. Книга 1"

– Мартынов, скажи: что движет тобой, когда ты совершаешь тот или иной поступок?

Савва, стоящий у захлопнутой тяжёлой двери, молча пожал плечами. Он, зная привычку Дизеля, без приглашения не садился.

– Между нами, давай на чистоту поговорим. Мне вот лично ничего не понятно в твоих поступках.

– А чего тут непонятного? – ответил вопросом Савва. – Действую строго по обстоятельствам.

– Какая такая нужда была у тебя ввязываться в драку с Витькой Дидей, хулиганом и бандитом?

– А я не ввязывался ни во что и не дрался с ним.

– Неправда! У меня точные сведения. Вчера после школьного бала ты подрался с Дидей, разбил ему лицо и выбил два зуба.

– Мне сегодня тоже об этом сказал один человек. Я не знал, кто это был, кто нападал на меня. Может, и Дидя, может, кто другой. Но я защищался, а не нападал…

– А у меня другие сведения на этот счёт.

– Я сказал вам правду. Я не видел лица нападавшего на меня человека. Может, я и нанёс ему травму, может, действительно выбил зубы, но он напал на меня с ножом!

– Ну уж и с ножом? Это тебе от страха показалось.

– Если бы не нож, я, может, и драться не стал бы, просто убежал и всё. Но когда на меня с ножом в руке идут, тут не до любезностей. Я оборонялся как мог…

– Эта драка тебе может боком выйти. Если узнает милиция и сообщат в школу – сам понимаешь… Ту-ту из школы, а может, и дело заведут. Тогда ещё хуже, в колонии можешь оказаться, и не надсмотрщиком, – зло добавил Дизель.

– Пусть доказывают, что это я его поранил. Свидетели где?

– Это самый весомый аргумент. Тут ты, Мартынов, прав, без свидетелей доказать будет трудно. Но это забота пострадавшего. Сам-то понимаешь, в какую грязь ты вляпался? Или так и не дошло?

– Ну почему, всё до меня дошло. Вляпался не я, а они, те, кто организовал нападение. Мне с милицией дéла иметь, конечно, не хочется, но я не боюсь: я ни в чем не виноват!

Дизель сморщился и остановил разошедшегося Савву:

– А ты хоть понимаешь, зачем я тебя сюда пригласил? – и не дожидаясь ответа продолжил. – Чтобы тебя предупредить. Веди себя корректно, иначе твоя учеба у нас закончится тюрьмой. А мне честь школы дорога. Понял!

– Исаак Моисеевич, а чего вы меня тюрьмой-то пугаете? Что я вам-то лично плохого сделал?

– А то, что если не бросишь свои заморочки да ухаживания за девушками, занятыми другими, дело этим и кончится. Да, кстати, Вероника, то есть Ника, дочка моего хорошего приятеля, замечательного человека. И я не позволю тебе морочить ей голову. Понятно выражаюсь?

– Ах, вот оно что, – помолчал Савва полминуты, собираясь с мыслями. – Понял, Исаак Моисеевич. Вы собираетесь мстить мне, если я буду дружить с Никой? Только мы в другое время живем, не в сталинское, – кивнув на портрет вождя всех народов, продолжил Савва. – Можно идти?

Дизель встал со стула, бледный, с ходящими желваками на лице, подошёл и прямо и зло посмотрел в глаза Савве:

– Ну ты и фрукт! А характеристику я тебе напишу такую, что даже в колонии будешь меня вспоминать. Иди и помни о нашем разговоре.

Савва молча вышёл из лаборантской завуча и пошёл на урок.

Вечером того же дня, когда Савва обедал в железнодорожной столовой, к нему подошёл тот же пацан, что и утром, и передал бумажку, сложенную в четыре раза.

– От кого? – спросил Савва.

– Сам узнаешь, – ответил паренёк и убежал, не дожидаясь других вопросов.

Савва развернул мятую бумагу и прочитал: «Ждём тебя завтра после обеда, в четыре, около головного буфета. Алик».

«Кажется, конец подходит, – невесело усмехнулся про себя Савва. – Что же делать?» Он стал лихорадочно перебирать возможности: «Не ходить, сослаться на болезнь? Не пройдет. Скажут струсил, а потом всё равно когда-то нужно будет поговорить. Уехать срочно в гости, скажем, к тёте в Питер? Тоже не очень. С какой стати так вдруг понадобилось? Нет, не то. Нужно пойти на разговор. Но как? И, главное, с кем? Стоп!» Тут поподробнее стал заставлять себя думать Савва. «Значит, так: собрать ребят, желательно старших и опытных. Можно попросить друзей брата Леонида. Они, кажется, у родителей ошиваются сейчас. Взять трёх надежных парней – Мишку Резунова, Пашку Пронина да и Вальку Зверева. Ребята вместе с братом выросли, в Питере учились, потом кто в десанте, кто на Кубе служил, умеют за себя постоять, да и закалка питерская. Так, это хорошо».

А в том, что они поедут, у Саввы сомнений не было. Побузить да ещё за правду, за своего парня, за свой родной разъезд – дело чести. Тут они не струсят, с кем угодно в драку полезут.

«Ладно, хорошо. Что ещё? «Вальтер» достать, который ещё брат Лёшка спрятал? Это тоже надёжный аргумент, особенно когда «тет-а-тет» разговор пойдёт. Тут терять нечего: или ты их, или они тебя».

Вечером, выпросив с трудом у матери десять рублей якобы на учебники, Савва пошёл собирать компанию. Долго уговаривать скучающих без дела здоровенных молодых мужиков не пришлось.

– О чём разговор? Брату Лёхи мы всегда поможем. Только обрисуй картину: что к чему?

Савва как мог всё рассказал.

– Хорошо. Подытожим. Дело ясное: тебе нужно форт показать, а нам тебя поддержать. Идёт! Пиво будет?

Савва вынул червонец:

– Конечно, сразу же там в главном буфете и отоваримся.

– Договорились, – за всех ответил Мишка Резунов.

* * *

Следующий вечер встречи Саввы с Русаном выдался почти по-летнему тёплым. Хотя половина листвы тополей пожухла и опала от первых заморозков, но трава сочно зеленела под деревьями. А в воздухе замельтешили густые кучи комаров – верный признак тепла.

Поезд подъехал к перрону почти по расписанию, без десяти четыре. На задней площадке последнего вагона вся их бригада из пяти человек была наготове. Пятым в последнюю минуту присоединился Юрка Андреюшкин, здоровенный парень, немного заикающийся, но неимоверной силы: мог одними руками гружёную машину сдвинуть. Он недавно вернулся из армии и работал на путях молотобойцем, вколачивал в деревянные шпалы костыли. Один удар – один костыль. На спор мог выпить десять кружек пива одну за другой, не отрываясь, и ещё много чего…

Самый интеллигентный из них – Пашка Пронин – весело пошутил:

– Звёздный состав 207-го разъезда в сборе!

– Значит, так, – начал Мишка Резунов, обращаясь к Савве. – Ты идёшь к ним, мы сзади за тобой, чуть поодаль. Так, невзначай приехали парни пивка попить. И к головному буфету пойдем. Там около него остановимся покурить, обстановку оценим. Ты начинаешь разговор, и если что, даёшь знать. Ну, хоть рукой почеши затылок – это значит наша подмога нужна. Мы в один миг будем там. Понял?

– Хорошо, – согласился Савва.

Все замолчали. Поезд мягко подошёл к перрону и остановился.

– Ты сходи один, а то за тобой наверняка следят. А мы чуток попозже, – хлопнул Мишка Савву. – Удачи тебе!

– К чёрту! – бросил в ответ Савва и соскочил на перрон.

Последний вагон остановился почти напротив места встречи. Длинное одноэтажное здание, обшитое вагонкой и выкрашенное охрой в тёмно-коричневый цвет, как и все железнодорожные сооружения тех лет, носило странное название «головной буфет» скорее из-за своих размеров: по сравнению с другими такими железнодорожными строениями ОРСа оно выглядело флагманом на фоне мелких магазинчиков и ларёчков. Савва, не оборачиваясь, быстрой походкой спортивного парня направился к зданию буфета. Подойдя к высокому крыльцу, остановился и осмотрелся. Кроме двух подвыпивших и обнимающихся друг с другом мужиков поблизости никого не было. Савва взглянул на часы: ровно четыре. «Где-то тут, видимо, наблюдают», – сделал вывод Савва и неторопливо стал подниматься на крыльцо. В это время раздался свист – так свистят, когда хотят себя обозначить. Савва на минуту замер и обернулся. Свист повторился. Свистели из-за разросшихся кустов акации привокзального палисадника, заканчивавшихся как раз напротив буфета.

Палисадник был со всех сторон по периметру обсажен акацией и считался святым местом для работников станции. Чужаков туда не пускали: железнодорожники отдыхали в тени во время летней жары, располагаясь вокруг небольшого фонтанчика. В любое время года после получки или аванса они «вспрыскивали» эти события стаканчиком водки и кружкой пива. Савва раза два бывал там с отцом ещё ребёнком, а просто так ходить туда не рекомендовали никому. За это можно было по шапке получить, да и относились в то время к железнодорожникам с почтением: полувоенная форма с нашивками, фуражки, кители, да и заработок выше, чем везде. Создавали тем самым своеобразный ореол рабочей элиты.

Савва оглянулся и увидев, что его группа поддержки, болтая и смеясь, подходит к буфету, смело шагнул вперёд, перепрыгнул через невысокий штакетник и нырнул в кусты. За кустами около уже не работающего фонтанчика его ждали трое, знакомым был один – Алик Русан. Он был в чёрной кожаной куртке с поднятым воротником и в больших чёрных очках. Других парней Савва никогда не видел. Тот, что стоял слева от Алика, был невысоким крепышом, губы у него были разбиты и припухли. «Дидя», – догадался Савва. А третий, высокий тощий мужик с узким и злым лицом, был в сером красивом костюме в полоску.

Начал разговор Алик Русан:

– Пришёл, значит, не струсил? Хорошо. Один?

– Пока один, – ответил спокойно Савва, хотя сердце его трепетало так же часто, как строчил пулемёт.

– Ты должен возместить ущерб Витюхе пятьсот рябчиков, и ещё пятьсот нам, за урегулирование конфликта. В общем, штука с тебя, парень, – перешёл к делу Русан.

– За что? – вырвалось у Саввы.

– Было бы за что, мы бы тебя уже давно прикончили, – ответил с ухмылкой Алик.

Дидя тоже осклабился лишь губами. Лицо третьего оставалось абсолютно застывшим, со злым выражением чёрных колючих глаз.

– Ах да, я тебя не познакомил. Это, – Алик показал на парня с разбитыми губами, – как ты, наверное, догадался, Витёк. А этот, – он кивнул на высокого худого мужика, – наш кореш Вагоб из Питера. Сюда приехал по делам, но специально пришёл посмотреть на фраера, который лучшего спортсмена зоны разделал под орех.

И он басисто рассмеялся.

– Да ладно ты, Русан, зубы-то скалить, – прошипел со злостью Дидя. – Если бы не ты, пришил бы его, сучонка, на следующее утро.

Он матерно выругался, хотел ещё что-то добавить, но Алик резко одёрнул его:

– Цыц! Не тебе меня учить, как правёж вести. Сказано – замётано, – продолжил уже спокойно Алик.

– Да откуда у меня такие деньги? – ответил, сохраняя спокойствие, Савва.

– Это не наше дело. Ты ввязался во взрослые игры – плати по счетам, – как бы подытоживая встречу, хрипло проговорил Русан. – Даём тебе три дня. Чтобы через три дня к семи вечера вот так же, здесь, передал моему человеку штуку. Кто будет деньги брать – сообщу накануне. Свободен.

– Нет, погоди! Погоди! – вдруг снова вскипел Дидя. – И уговор насчет бабы!

Алик поморщился:

– Да, чуть не забыл. Ты девку оставь, не по себе сук рубишь. Усёк? Ну, покедова.

И Русан повернулся спиной к Савве, приглашая своих друзей идти с ним. Но в это время Савва вдруг решительно схватил Алика за плечо:

– Погоди!

– Что так?

Резко и пружинисто Алик сбросил руку Саввы с плеча, и в левом рукаве куртки что-то щёлкнуло. Савва опустил глаза и увидел лезвие ножа, выскочившее из чёрной рукоятки. Алик поднял нож, поднес к лицу Саввы и тихо, но твёрдо произнёс:

– Я не Дидя. Шутить не привык, – и снова защёлкнул лезвие в рукоятку. – Что хотел? Говори!

Савва судорожно сглотнул слюну.

– Вероника сама решит, с кем ей дружить. А во-вторых, я же сказал – нет у меня тысячи рублей, и взять негде.

– А корова в доме есть? – спросил опять с ухмылкой Алик.

Видно, нравился ему этот ершистый парень: вот бы себе в помощники такого.

– Корова? – удивлённо переспросил Савва. – Есть.

– Пусть родичи продадут. Вот и деньги, – уже со смехом прибавил Алик.

Что-то напоминающее улыбку появилось даже на лице Вагоба, гостя из Питера.

– Корову они не продадут, – уверенно парировал Савва. – Родители за детей не отвечают. Так ведь по закону, и вашему, и нашему, – добавил он. – Заработаю – отдам, только время нужно.

– Сколько же тебе его дать? – опять со смехом спросил Алик.

– Летом на каникулах буду на путях работать. Там хорошо платят. И зимой подработать можно на расчистке снега. Соберу за год.

Тут уж рассмеялись все трое.

– Молодец! – вдруг заговорил длинный приятель Алика. – Слушай, Русан! Отдай его мне на неделю. Возьму с собой в Питер. Там дело серьезное намечается, человек со стороны нужен.

Русан пожал плечами:

– Бери. Только задаток оставь.

– Поедешь со мной? – спросил Вагоб Савву, не отвечая Русану.

– А зачем?

– Деньги заработать.

– Как?

– Как-как? Заквакал! – засмеялся Дидя. – Воровать будешь. Понял? И чтоб через неделю пятьсот рябчиков мне выложил, а не то каюк тебе.

– Не пугай парня! Он и так, видно, не из пугливых, – заступился неожиданно за Савву Вагоб. – Ну что, поедешь? – уже более приветливо спросил Вагоб.

– Нет, не поеду, – уверенно и твёрдо ответил Савва. – Воровать не буду.

– Дело хозяйское, – как-то с сожалением проговорил Вагоб. – Тогда разбирайся с долгами сам, – и он отвернулся.

Алик снял очки, посмотрел на Савву и как-то спокойно и безучастно пробасил:

– Ну и дурак!

Потом подумал о чём-то и добавил:

– Мне будет жаль тебя, если через три дня не будет денег. Понял? Хороший малыш!

И он хотел было похлопать Савву по щеке своей огромной ручищей с большим золотым перстнем на пальце.

– Не понял! И понимать мне нечего, – так же спокойно, но категорично ответил Савва, отдергиваясь от руки Алика.

И тут он сделал шаг в сторону, выхватил из-под ремня свой главный аргумент – «Вальтер» – и навёл ствол в лоб Алику.

– Стоять всем! Иначе выстрелю!

– Это меняет дело, малыш, – прохрипел Русан, также делая шаг в сторону и пытаясь достать нож.

Но Савва упорно держал его под прицелом и звонко выкрикнул:

– Не делай глупостей, Алик! Ты не успеешь! Я выстрелю быстрее.

Русан опустил руки:

– Ну! Пошутил и хватит! Опусти пушку.

– Стойте на месте, иначе выстрелю, – повторил команду Савва и пронзительно свистнул.

Из кустов, ломая ветки, с двух сторон выскочили приятели Саввы. Оценив ситуацию, Мишка Резунов покачал головой.

– Ай-ай-ай! Не получилось, значит, разговора. Теперь слушайте меня внимательно. Ты у них за пахана? – обратился Мишка к Алику.

Тот ничего не ответил.

– Да ладно, мне всё равно кто. Слушайте тогда все. Этот парень… – он взял Савву за плечо и, видя, что Савва не опускает пистолет, кинул ему: – Да убери ты свою зажигалку, – и снова обратился к Алику. – Так вот. Вот этот парень – наш земляк, брат Лёшки Би. Слыхал о таком?

– Да был какой-то фраерок с такой кликухой, – произнес было Русан.

Но Мишка поднял указательный палец вверх, и Алик замолчал.

– Лёшка Би не фраерок и никогда им не был. Он настоящий уркаган и таких питерских, как ты, – Мишка повернулся к Вагобу, – ставил на четвереньки вдоль Лиговки. И не одного хмыря вроде тебя, – Мишка ткнул пальцем в Русана, – шлёпнул. Сам свидетель. Всем всё ясно? И все в Питере знали Лёшку Би и уважали за честность и порядочность. А пока вы зону по малолетке топтали, Лёха на Кубе страну защищал, в Карибском кризисе. Фидель лично наградил Лёху орденом. И в довесок получил Лёха малярию… Сейчас Лёха ушёл от старых дел, но порох в пороховницах сохранил сухим. Помните об этом, урки! Мы, друзья Лёхи, не дадим в обиду его братана, вот этого парня.

Он снова обнял Савву за плечи и продолжил:

– Кто будет мешать ему ходить свободно и везде, где он пожелает – будет иметь дело с нами… Мне ваше согласие не нужно. Я лишь предупредил, чтобы вы не делали глупостей. Усекли? Впрочем, он и сам может за себя постоять.

Мишка закончил свою короткую речь и посмотрел на Савву, мол, давай командуй. Савве ничего не оставалось, как пригласить всех в буфет:

– Айда в головной, угощаю пивом.

Мишка заулыбался и неожиданно, как всегда, выдал:

– Кто не с нами, тот против нас, – и направился в сторону головного буфета. К удивлению Саввы, все остальные пошли за ним.

В буфете, сев в зале под огромной репродукцией с картины Шишкина «Утро в сосновом лесу», Савва заказал шестнадцать кружек пива, по две на брата, восемь бутербродов с колбасой и бутылку водки. Ровно на десятку, как он и рассчитывал. Удобно усевшись за столами, ребята с удовольствием потягивали пивко. Мишка быстрым движением плеснул всем в кружки по пятьдесят граммов водки, оставив себе чуть побольше. Только Савва закрыл ладонью свою кружку, и Мишка понимающе обошёл его.

– За примирение! – предложил тост Мишка, видя, что братва расслабилась и спало недавнее напряжение.

– Да чего базарить? Дело в прошлом, замётано! – поддержал Русан.

– Вот и ладненько, – заулыбался Мишка, показывая золотую фиксу на зубе.

После второй кружки пива беседа перешла в шумный разговор и воспоминания обычных знакомых. Русан неожиданно подошёл к Савве.

– Лёху-то, твоего братана, я, оказывается, знал. Ещё по школе. Парень свойский был, нормальный пацан. Ты пойми меня правильно: на воле каждый сам за себя, а в кодле каждый друг за друга.

– Да я не в претензии к тебе, Алик, – ответил миролюбиво Савва. – Слава богу, всё выяснилось.

– Ты это, того… Если что – мне дай знать. Никто тебя не тронет. И с девкой своей гуляй где хочешь. А этому, – Русан кивнул на Дидю, который сидел с распухшими губами и цедил пиво одной половиной рта, – я уже всё сказал. Он тебя не тронет. А девка действительно хороша. И если бы не моя любовь к Валюхе, занялся бы ей сам.

Русан засмеялся, но, видя что Савва настороженно поднял на него глаза, успокоил:

– Ну, ну… Пошутил я, пошутил. Ладно, давай пять.

Он протянул свою огромную ладонь. Савва протянул свою, и они обменялись крепким рукопожатием.

Глава 2. Утраченные иллюзии

Господи! Неужели это было на самом деле? Со мной? Неужели сорок пять лет пролетели как один день? Мысли Саввы наконец-то прояснились, отошли от школьных воспоминаний, и он вновь увидел перед собой здание библиотеки, у которого стоял и плакал. Найдя платок, он вытер слёзы и медленно стал ходить вперёд-назад по дорожке около здания ректората. Собственно, здесь Савва Николаевич оказался неспроста. Его привела сюда забота о судьбе внука – младшего Мартынова, Дениса. Он в этом году окончил школу и, к удивлению деда, решил пойти в медицину. Ни сын, ни дочка медиками не стали, а тут внук решил осчастливить – стать врачом. Из разговора с внуком Савва Николаевич понял, что Дениска хотел бы учиться в том же институте, что и дед. Савва Николаевич, к этому времени известный в стране учёный, мог бы без труда пристроить внука куда-нибудь поближе к себе: в свой университет, например, где он заведовал кафедрой. Но внук решил иначе.

– Хочу учиться и жить в Питере. Хочу как ты – всё сам.

Дед, конечно, обрадовался, но решил всё же подстраховать Дениса. И вот он здесь, около своей alma mater, ждёт прихода ректора Широкова Владимира Александровича, с которым по телефону была согласована встреча.

Ректор появился неожиданно. Они обнялись и поздоровались.

– Здравствуйте, Владимир Александрович.

– Здравствуйте, Савва Николаевич. Какими судьбами? – спросил ректор.

Немолодой седовласый мужчина, немного старше Саввы Николаевича, пригласил его к себе в ректорат.

– Да вот, решил вас, Владимир Александрович, и alma mater навестить, – отшутился Савва Николаевич.

На звонок ректора двери открылись и охранник, строгий человек с выправкой бывшего военного, чётко доложил:

– Никаких происшествий за время моего дежурства не замечено.

И тут же встал в сторону, пропуская ректора с гостем.

– Ладно, ладно тебе со своим официозом, – поморщился ректор, здороваясь за руку с охранником. – Знакомься и запомни. Это мой старый и добрый знакомый, Савва Николаевич Мартынов. Пропускай всегда и без доклада. Понял?

– Так точно, – по-военному ответил охранник.

– Ну вот и ладненько.

Савва Николаевич также поздоровался за руку с охранником и ещё раз представился:

– Савва Николаевич.

– Рудольф Оскарович Шварц, – ответил охранник, пропуская шефа и его товарища вперёд.

По широкой мраморной лестнице с витиеватыми чугунными перилами они поднялись на второй этаж и оказались в небольшой, но уютной приёмной ректората. Справа дверь ректора, слева – его заместителя. Тут же стол секретаря и чуть поодаль, за перегородкой пост дежурного охранника.

– Вообще-то охрана вся по периметру академии, здесь только старший охранник. Он оперативно решает все проблемы, возникшие у наружной охраны, – пояснил ректор, пропуская Савву Николаевича к себе в кабинет. – Человек он надёжный, воевал в горячих точках, несколько раз был ранен, имеет награды. В звании полковника вышел в отставку. Без работы маялся год-другой, потом как-то попался мне на глаза, разговорились и я пригласил его к себе. Вот уже пятый год работает. А у меня гора с плеч свалилась. Сами понимаете: тысячи студентов, тысячи больных, сотни преподавателей. Получается целая армия.

Владимир Александрович рассказывал все это Савве Николаевичу, чтобы хоть как-то заполнить паузу между моментом встречи и деловым разговором. В том, что Савва Николаевич приехал не просто так, сомнений у ректора даже не возникало. Но он никак не мог догадаться, что же именно привело сюда уважаемого им ученого, крупного руководителя целой службы здравоохранения одной из северных областей России.

– Да, забот у вас хватает, – согласился Савва Николаевич. – Когда я учился здесь, не думал об этом. Считал, что всё идёт само по себе.

– Как? – удивился Владимир Александрович, усаживаясь в кресло около длинного стола, заваленного книгами и журналами. – Вы учились здесь?

– Да. И я не только учился, но и жил здесь рядом, напротив вас, в нынешней библиотеке, целый год. Там тогда было общежитие для старшекурсников на пятьдесят или шестьдесят мест. Вот там нам, первокурсникам, выделили одну комнату на чёртову дюжину.

– Вот не знал, Савва Николаевич, что вы выпускник нашей Академии и тем более что жили на её территории.

– Да… Было дело, – со вздохом подтвердил слова ректора Савва Николаевич. – Правда, тогда это был институт, а не академия.

– А чего такие тяжкие вздохи?

– Да время летит, словно секундная стрелка на циферблате, круг за кругом. Вроде бы и не замечаешь, а потом бах! Смотришь, а время-то твоё подходит к концу.

– Савва Николаевич, давайте не будем о грустном. Я сейчас кофейку соображу. Или вам лучше чаю? – чтобы хоть как-то отвлечь гостя от грустных мыслей предложил ректор.

Он позвонил охраннику, попросил помочь с посудой.

– Секретаря сегодня нет – выходной день. Вот с Рудольфом Оскаровичем и хозяйствуем в её отсутствие, – пошутил Владимир Александрович.

На столе перед Саввой Николаевичем появились большая конфетница, чашки из старого китайского фарфора, заварник, чай в пакетиках, а также две или три банки редких сортов кофе.

Садясь напротив, Владимир Александрович показал на выставленные приборы и радушно улыбнулся:

– Выбирайте, что подходит. Извините, что без должного порядка. Алла Христофоровна, мой секретарь, сделала бы лучше. Но что есть – от всей души.

Щёлкнул выключатель электрочайника.

– Ну вот, и чай вскипел. С чего начнём? С кофе или чая? – спросил Владимир Александрович, подняв глаза на Савву Николаевича.

– Да всё равно. Что нальёте, то и буду пить.

– А тогда начнём, пожалуй, с коньячка. Не возражаете?

– Нет, конечно. За встречу не грех и коньячком побаловаться.

– Вот и чудненько. У меня где-то бутылочка настоящего французского завалялась.

И Владимир Александрович, несмотря на свой внушительный вес и возраст, легко поднялся и подошёл к двери шкафчика, достал пузатую бутылку и пару хрустальных бокалов. Затем сел на место, разлил ароматный напиток. Чокнулись.

– Ну, за встречу, – произнес Владимир Александрович традиционный в таких случаях тост.

– За встречу, – согласился Савва Николаевич.

Они оба разом выпили, смакуя аромат напитка из лучших сортов винограда, отжатого на Лазурном Берегу Франции и пролежавшего в дубовых бочках с десяток лет, а потом разлитого в пузатые бутылки под всемирно известной маркой «Наполеон».

– Да!.. Напиток богов, – отметил Савва Николаевич, наслаждаясь букетом вкуса и запаха.

Выпив, оба с удовольствием закусили ломтиками лимона, заботливо нарезанного охранником.

– Савва Николаевич, что же вас всё-таки привело сюда? Не только же ностальгия? – спросил как можно мягче, чтобы ненароком не обидеть собеседника, Владимир Александрович.

– Вы правы.

Савва Николаевич ослабил узел галстука, расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке и, как бы почувствовав свободу, просто ответил:

– Внук хочет учиться в вашем, то есть нашем, институте.

– Хочет – значит будет, – просто и без всяких лишних расспросов ответил Владимир Александрович.

Савва Николаевич удовлетворенно мотнул головой. Другого ответа он и не ожидал.

– Вы знаете, Владимир Александрович, Денис, мой старший внук, парень неплохой. Звёзд с неба не хватает, учился в школе стабильно. Хорошист, как сейчас говорят. В медицину вроде не собирался, играл себе на скрипочке, конкурсы серьёзные выигрывал. И тут на тебе, как снег на голову: хочу, дед, в твоём институте учиться. Врачом хочу быть! Понимаете, Владимир Александрович? Никто из детей не захотел в медицину идти – ни сын, ни дочка. Я уж и мечтать бросил, особенно когда и внук другим занялся: музыкой, пением… А тут, весной, уже в апреле где-то, и огорошил меня.

Владимир Александрович разлил коньяк по бокалам.

– Ну что ж. За продолжение династии Мартыновых! – предложил он новый тост и, подняв бокал, чокнулся с Саввой Николаевичем.

– Хорошо бы, Владимир Александрович, чтобы ваши слова да Богу в уши.

– Давайте-давайте, первый шаг сделан. Главное – желание, всё остальное приложится, – засмеялся Владимир Александрович, с удовольствием выпивая терпкий коньяк.

Савва Николаевич на этот раз опрокинул всю рюмку в рот, не раздумывая.

– Не скажите, Владимир Александрович. Сейчас высшее образование не такое уж доступное, как в наши годы, – продолжил мысль Савва Николаевич.

– Это верно. Но кто хочет, тот своего добьётся. Так всегда было и всегда будет, – ответил ректор, откинувшись на спинку кресла. – Вот у нас: конкурс огромный, четыре-пять человек на место. Кажется, и гранит науки твёрдый, и почти в каждом областном городе теперь свой медицинский факультет или институт есть, а едут всё равно к нам. Спросил абитуриентов – почему? Знаете, что они мне ответили? – и, не дожидаясь реплики Саввы Николаевича, Владимир Александрович с удовольствием ответил себе сам: – Знаний хотим и перспективы! Это раньше наше поколение по призванию в вузы шло, а теперь не только за знаниями, но и за хорошей перспективой на будущее. Жизнь, Савва Николаевич, меняется. Не знаю, к лучшему ли, но меняется всё на глазах. Рыночные отношения, как сейчас принято говорить, вытесняют иногда здравый смысл.

И он стал задумчиво смотреть в окно, как будто там, за окном, кто-то мог дать ему ответ «почему так?».

Савва Николаевич осторожно поставил бокал на стол и тоже на какое-то время затих, внимательно рассматривая лицо Владимира Александровича. Ему показалось, что тот сейчас находится в своих мыслях где-то далеко-далеко, в их тяжёлой, но такой прекрасной юности. Тогда они оба были полны сил и энергии и их не смущали проблемы перестройки, смена идеалов. Главное – не менялось направление их жизни. Перспективы были вполне предсказуемы: институт, женитьба, семья, работа, дом, машина, а если кому-то повезёт – учёная степень и почёт. А если ты ещё был награждён от природы талантом, то всенародная любовь была обеспечена, и неважно, жил ли ты в крупном городе или маленьком районном центре.

Владимир Александрович наконец выпрямился и как-то грустно сказал:

– Мой сын тоже не захотел в медицину, а внуков Бог пока не дал.

Савва Николаевич тактично промолчал, зная по себе, что любое бестактное вмешательство в личные проблемы чревато если и не разрывом отношений, то, по крайней мере, холодок в них обязательно появится.

– Вы знаете, Савва Николаевич, у меня один сын. Юрист, тридцать пять лет. Сын долгожданный, можно сказать выстраданный. Жене поставили диагноз: «бесплодие», и она пять-семь лет безуспешно лечилась. Потом случайно пошла в институт Отто, там консультировал известный вам профессор Аничков Викентий Леонидович. Он диагноз безошибочно поставил. Пролечилась и через год родила. Сын рос нормальным парнем, в школе отличник, любил математику, физмат закончил. Ну, а тут, сами знаете, нагрянула перестройка. Понятно, что жить так было больше нельзя, но то, что взамен появилось – абсурд. Ларёчники и лавочники к власти пришли, и идеология лавочников насаждаться стала. Секс, порнография, наркотики… Гитлер не смог нас одолеть в войну, а тут без боя почти что сдались. Сын попал в плохую компанию. Да что говорить…

Тут Владимир Александрович тяжело вздохнул, словно груз скинул с плеч.

– Было дело. Едва спасли парня. Слава Богу, всё уже позади. Сейчас он у меня бизнесмен.

Савва Николаевич во время монолога не проронил ни слова. Да, собственно, и что было говорить? Всё и так до боли ему было знакомо. Собственный сын рос в то же время и с лихвой хватил трудностей переходного периода. Когда в обществе деньги значили больше, чем жизнь. Слава богу, ему повезло – сын удержался, не угодил в трясину. И удержала его, как ни странно, ранняя любовь. Савва Николаевич, даже сам не замечая того, невольно улыбнулся.

Владимир Александрович, заметив улыбку на лице гостя, понял её по-своему – мол, подбодряет.

– Не будем о грустном. Давайте-ка ещё по рюмочке, и поедем ко мне обедать домой.

В это время зазвонил мобильный телефон. Владимир Александрович посмотрел на собеседника:

– Ваш или мой?

– Кажется, ваш, – ответил Савва Николаевич, шаря по карманам в поисках телефона.

– Алло, алло! – уже заговорил Владимир Александрович. – А… Это ты, Люсёк. А мы тут в кабинете чаёвничаем… Ну конечно, без женской помощи… Как дела? Чего звонишь?.. А, понятно, понятно, – и Владимир Александрович на целых пять минут замолчал, слушая, что говорит ему Люсёк, лишь иногда вставляя односложно, – понятно… Понятно… Хорошо Люсёк, я понял. Ты возьми, набери телефон Игоря Петровича Сорокина – он должен будет подъехать к трём часам с бригадой грузчиков. Пусть всё потихонечку переносят, перевозят – вещи, холодильник, технику, а потом всё остальное. В общем, командуйте без меня. Пока. Извините, Савва Николаевич, переезжаем, – как бы прояснил ситуацию Владимир Александрович. – Всю жизнь прожил на Марата, в центре города, но дом поставили на капремонт, вот мы и решили перебраться. Не знаю, вернёмся ли на старое место. Скорее всего, нет. Привлёк знакомых, подобрали подходящую квартиру на Петроградской. Вот теперь вещи перевозим. Хотел сам, но не могу оторваться от дел – самое горячее время: приём документов, потом экзамены, слёзы и просьбы родителей, жалобы. С работы иногда ухожу после восьми вечера. Раньше не получается.