Текст книги "Восемь-восемь"

3

На следующий день я решил побить свой рекорд.

Ворон я уже не считал, ввязавшись в борьбу за клиентов с самой первой минуты. К трем часам пополудни я сделал десять заявок, начав строить весьма амбициозные планы. Я прикинул, что, если дела пойдут так и дальше, я смогу перекрыть прошлый заработок минимум в полтора раза. Перед моим мысленным взором светились, словно неоновые, астрономические цифры будущих выручек. Полторы тысячи, две, две с половиной. Наконец я увидел буквально сиявшую, подобно названию казино в залитом электрическим светом Лас-Вегасе, сумму в три с половиной тысячи рублей. Это сколько же в месяц? Даже с двадцатью рабочими сменами я рисковал перекрыть заработок учителя средней школы минимум в три раза. А если поднапрячься и отработать двадцать пять смен, то каждые полгода я мог совершенно спокойно летать в Паттайю на двенадцать ночей. Я бессовестно грезил, как со мной часто случалось, искренне веря в свои безумные планы.

А потом мне прилетела заявка до Минусинска. Двадцать пять километров пути и пятьсот пятьдесят рублей чистой прибыли. Похоже, мне действительно сегодня везло. И это уже были никакие не выдумки.

На адрес я летел как полоумный. Все казалось, что диспетчер скажет сейчас: «Восемь-восемь, отбой. Клиент уехал с другим, слишком ты долго». Такого фиаско я бы себе не простил. Поэтому еще за два перекрестка до въезда во двор прокричал в рацию:

– Восемь-восемь на месте.

– Звоню, – спокойно произнес диспетчер в ответ.

«Успел», – решил я. И хотя клиент мог запросто уехать без предупреждения, на душе мне сделалось легче. Когда же, подрулив к дому, я увидел у одного из подъездов парня, нетерпеливо поглядывавшего по сторонам, меня вовсе поправило. Захотелось выпрыгнуть из машины и расцеловать пассажира. В том, что это мой пассажир, я не сомневался. Двадцатичасовой опыт работы в такси безошибочно мне говорил, что все подпирающие подъезд люди только и мечтают о том, чтобы куда-нибудь скорее свалить.

– До Минусинска? – спросил он, открыв дверь машины.

– Поехали-поехали, – скороговоркой произнес я, словно мы были на фронте и по нашему квадрату во всю била союзная артиллерия.

После спринтерской гонки со временем я чувствовал себя все равно что под энергетиком. Стоило клиенту усесться в машину, как я бешено рванул с места, выбросив из-под колес шквал мелких камешек.

– Боже, ну и переворачивает меня, – произнес пассажир.

– Гулял вчера, что ли? – спросил я, стараясь взять себя в руки.

Это было непросто. Со двора я вылетел, как снаряд из Т-34, и, подрезав тихоходную легковушку, неспешно катящую в сторону готового вот-вот заморгать светофора, выскочил на дорогу, безбашенный и агрессивный.

– Не то слово. Пять лет не виделся с другом.

– Пять лет? Был в отъезде?

– В Москве. Сегодня улетаю обратно.

Я присвистнул.

– Далеко тебя занесло.

– Кстати, если подождешь, поедем обратно. Мне только сумку забрать – и в аэропорт.

– Без проблем, – сказал я, заложив широкий вираж на перекрестке.

– Сколько возьмешь?

– Косарь туда и обратно.

– Вот что мне у вас нравится, так это расценки в такси. В Москве бы за такое взяли тысячи три в лучшем случае.

– Ну так столица! – произнес в ответ я.

То, что творилось у меня на душе, было неописуемо. Бог мой – косарь! Выполнив этот заказ, я мог сразу ехать домой. И будьте уверены, я бы нашел чем занять свободное время.

– Один московский таксист мне как-то рассказывал, – произнес пассажир. – Подобрал он приезжих на Курском вокзале. «Куда?», – спрашивает. «До Ярославского», – отвечают они. А Ярославский вокзал находится сразу через дорогу, – рассмеялся парень. – Посещал когда-нибудь Москву? Приходилось бывать на площади Трех вокзалов?

– Не бывал. Но представление имею.

– Так вот, таксист включил счетчик и давай катать пассажиров по городу. Провез по Третьему транспортному, по Садовому, прокатил по Набережной мимо Кремля. В общем, устроил экскурсию. В итоге, когда он остановился у Ярославского, счетчик накрутил семь рублей.

– И они заплатили?

– Заплатили. А куда денешься?

Я представил себе этих людей. Должно быть пожилые супруги. Мужчина худой, с желтым от никотина лицом, в старой истрепанной кепке из кожзаменителя. Женщина полная, в свободном, черного цвета, платье с выцветшими аппликациями. И у них были большущие сумки. Не пластмассовые с колесиками и выдвижными ручками, какие вошли сейчас в моду, а клеенчатые в разноцветную клеточку. Приезжие так испугались города, что не нашли в себе сил возразить бессовестному бомбиле. Возможно, эти семь тысяч были их последними деньгами и, прежде чем расплатиться, женщина долго держала купюры в руке, не решаясь с ними расстаться.

Я даже перестал гнать, так меня возмутила эта история.

– Да ладно, – угадав мое настроение, произнес пассажир, – ему вернется все бумерангом.

Я немного остыл. И попытался припомнить, когда кому-нибудь из знакомых прилетал бумеранг. Сразу же вспомнился случай, когда Серега не вернул продавцу лишние пятьдесят рублей сдачи и тем же вечером его обсчитали в пивной. Выходит, схема и вправду работала. В моем воображении сразу же закрутилась картинка, как московский таксист разбивает машину. Но сначала его грабят преступники. А перед этим изменяет жена. Сурово, конечно. Но подобные люди заслуживают судьбы Иова.

Тем временем я вырулил из Абакана. Провел машину по мосту через одноименную реку, спустился к Подсиненским дачам и снова пересек мост, на этот раз через реку Енисей. Теперь мы с пассажиром катили по Красноярскому краю. Кругом тянулись холмы с одинокими соснами. Постепенно сосны собрались в небольшой бор, но лишь для того, чтобы минуту спустя расступиться, открыв широкий простор, подернутый вдалеке синей дымкой.

Минусинск был прямо по курсу. Старинный и живописный. Новая его часть, с панельными пятиэтажками торговыми центрами и металлическими гаражами сменялась старым кварталом, где местами встречались вполне колоритные здания. Я не бывал в Питере, но почему-то всякий раз, когда проезжал Минусинск, на ум приходил именно этот город. Единственное, чего ему не хватало, – так это лоска. Старинные здания выглядели заброшенными и нежилыми. Казалось, они вот-вот рухнут, подняв в воздух такую древнюю пыль, что от нее у жителей города начнется эпидемия бубонной чумы, осложненной китайским гриппом.

Всю дорогу клиент, не умолкая, рассказывал про Москву. Он жил на Садовом, по соседству с Меладзе. Его квартира стоила пятнадцать миллионов рублей, и каждые полгода он летал за границу. Побывал в Египте, Турции, Испании и Франции. Я верил ему и не верил. И в конце пришел к выводу, что даже если это вранье, то красивое, а значит, безвредное. Все равно что фильм про любовь, где в конце все живут долго и счастливо.

– Ну, я пошел, – сказал клиент, когда мы остановились на адресе. – Возьму сумку и сразу же выйду. А ты пока развернись.

Я включил радио и принялся ждать, напевая под нос сладкие, как варенье, слова популярных хитов. Я и не заметил, как прошло десять минут, а пассажир так и не появился.

Наконец я занервничал.

– Маша, у меня клиент ушел за деньгами, – пробубнил я. – И не возвращается. Набери его номер.

– Клиент недоступен, – ответила Маша минуту спустя.

– Набери еще раз, пожалуйста.

– А какой смысл? Я уже раз семь набирала.

Я запомнил, в какой подъезд он зашел, но что толку? Пять этажей, на каждом пролете минимум по три двери. Не буду же я долбиться во все квартиры подряд, как член избиркома?

Сукин сын так хорошо меня обработал, что я не потребовал денег. Побоялся обидеть столичного гостя. А тот, возможно, с детства жил в какой-нибудь Селиванихе и сейчас умирал со смеху, рассказывая корешам, как обвел меня вокруг пальца.

– С почином тебя, восемь-восемь, – грустно сказал по рации один из таксистов.

4

– Скорей на железнодорожный вокзал. Я опаздываю, – крикнула женщина, запрыгнув в машину.

Я тронулся с места с таким прошлифоном, будто вознамерился побить рекорд ускорения до сотни. Пассажирка чуть было не кувыркнулась в багажник. По Озерной, изогнутой, как неправильный вопросительный знак, я выжал восемьдесят, выбив днищем сноп искр о лежачего полицейского. Свернув же на Тараса Шевченко, переключился на пятую, принявшись планомерно укладывать стрелку спидометра.

Три дня я мечтал о клиенте, который куда-нибудь бы торопился. До этого я был единственным, кто спешил в этой машине. А это, сами понимаете, попахивает принадлежностью, хоть и не к сексуальным, но все же меньшинствам. Ты не мчишься на пределе возможностей. Тебя сдерживает отсутствие благой цели и гнетущая атмосфера молчаливого неодобрения. Клиент, возможно, только отужинал или провел приятный вечер с милою девочкой. Он умиротворен и вызывает такси, чтобы, погрузившись в приятный мысли, насладиться картиной вечернего города. А потом спокойно лечь спать. И тут он попадает в настоящий парк аттракционов. «Пристегнитесь, пожалуйста! Вы купили билет на американские горки».

Нет, торопиться в одиночку – все равно что идти на рыбалку с человеком, который видел природу в гробу. Удовольствия никакого. Но когда твой клиент и вправду опаздывает, тут твои навыки управления автомобилем развиваются до восьмидесятого уровня. Чувства обостряются тысячекратно. Глаза фиксируют каждую тень, мелькнувшую на обочине, каждый ухаб впереди. Мозг с компьютерной точностью высчитывает расстояние до светофоров, чтобы, ни дай Бог, не остановиться на красном. Проносишься сквозь перекрестки, будто ты одно целое с городом, его кровь или лимфа, и зеленый, мигающий подобно сокращениям сердечной мышцы, с устрашающей силой выталкивает тебя в очередную аорту проспектов и улиц. Твои руки становятся придатком автомобиля, его неотъемлемым механизмом, как коленчатый вал или помпа. Левая вцепилась в руль управления, правая в шаманском экстазе кружит над рычагом. Четвертая, пятая, нейтралка, четвертая, пятая. Замысловатому танцу рук вторят ноги, выжимая педали. Все чаще стрелка тахометра подползает к четырем тысячам. Мотор надсадно ревет, содрогаясь в экстазе газораспределительных взрывов. И каждый из них через ладони, через ступни ног передается твоему телу, вибрирующему, как струна, в один такт с машинным.

Я мчался по городу, как доставщик суши восьмого марта, и женщина на заднем сидение притихла. Она сама была уже, верно, не рада, что попросила меня поспешить. Но поезд не ждал ее на перроне, и остановить она меня не решилась. Похоже, на вокзал ей нужно было кровь из носу. Какой-то вопрос жизни и смерти. Как это часто бывает.

С Тараса Шевченко я залетел на улицу Пушкина. Здесь меня вовсе ничто не держало. Дорога прямая, точно ее укладывали по компасной стрелке, и светофоры настроены таким образом, что, угадав с одним перекрестком, остальные ты получал в качестве бонуса. По ночам машины летали по Пушкина как по автобану. И сейчас, выжав сто десять, я с удивлением обнаружил, что кто-то обошел меня как стоячего. Я зацепился за гонщиком, но мне катастрофически не хватало мощности. Мотор соперника гудел, как у реактивного самолета. Казалось, он и вправду решил взлететь в небо. Я гнался за ним, набирая стремительно скорость, но гонщик все равно от меня уходил. «Чайзер» с трехлитровым движком. Против него у меня не было шансов.

– Идет сто пятьдесят, – сказал я пассажирке.

В ответ она только прокашлялась. Тихонько, как мышка.

Я оставил позади улицу Вяткина и Щетинкина, пересек Карла Маркса и, заложив тошнотворный вираж, выехал на Привокзальную площадь. Пролетев сквер с памятником павшим солдатам, я ткнулся в бордюр. Да так сильно, что из-под правого колеса послышался хруст.

– Спасибо, – прохрипела женщина, выскочив из машины.

До чего же эпично она бежала. В одной руке два огромных пакета, во второй – сумка. И все это лихорадочно билось о ноги, норовя свалить ее на тротуар. Вот бы мне хоть раз в жизни захотелось так куда-нибудь попасть.

Я зажег свет в салоне. На переднем пассажирском сидение лежала тысячная купюра. Ни одной складки, словно появилась тут по волшебству. Такую не грех положить под стекло, на долгую память.

5

– Сит даун, плиз, леди.

– Спасибо, вы так любезны, мой герцог, – сказала жена.

– Ну что вы, мадам, это лишь малая толика того, что я действительно хотел бы сделать для вас.

Мы стояли возле машины и несли эту чушь. Я держал дверь а-ля столичный франт образца одна тысяча восемьсот двадцать первого года, пока жена устраивалась на переднем сиденье. Живот у нее был размером с баскетбольный мяч. Словно его надували шесть месяцев и скоро должны были забросить в кольцо. С таким обременением даже обычные вещи, как, например, посадка в машину, делались трудновыполнимыми миссиями, по которым прямо сейчас снимай голливудские блокбастеры с Брюсом Уиллисом и Джоном Траволтой в главных ролях.

– Подарите мне тогда бриллиантовое ожерелье.

– Бриллиант – это камень. А их носили неандертальцы во времена динозавров. Закажите лучше себе украшение из зубов льва, чтобы совсем походить на пещерного человека.

– Фу-у. Я думала, вы настоящий герцог.

– Я и есть герцог, мадам. С прогрессивными взглядами.

– Вы просто нищий, вот кто.

– Увы, мадам. Но именно нищета и ниспосылает нам мудрость.

Несусветная глупость, конечно. Но мы так придуривались. Брачные игры и все в этом духе. Жена у меня юморная. Причем ей было не обязательно что-нибудь говорить, чтобы я вдруг расхохотался, как умалишенный. Умилительная. Пожалуй, лучше про нее и не скажешь. Этакий маленький лесной зверек с гладкой шерсткой и большими глазами-прожекторами, которыми она светила во тьме. Ничего не поделаешь, жизнь в лесу – сложная штука, и ночью нужно видеть как днем. Эволюция в чистом виде.

Стоило просто приметить, до чего потешно у нее округлялись глаза, когда она удивлялась или была чем-то захвачена, и двадцатиминутный приступ хохота вам обеспечен. За это я прозвал ее Лупоглазом. Каждый месяц я давал жене в среднем по одному прозвищу. Со временем многие из них выходили из обихода, другие привязывались надолго. Никаких зайчиков, кисок, собачек и прочей вызывающей аллергию живности. До такой посредственности я никогда не позволил бы себе опуститься. Киска! Какая вульгарность… Сколько кисок обитает на улицах Абакана – не сосчитаешь. Это как если бы женщины всего мира ходили в одинаковых платьях. Из-за этого можно и устроить скандал. За киску – неделя без секса, за зайца – развод. Ну а за крокодила и вовсе смертная казнь, без права помилования.

В общем, мы с женой сели в машину. В свой выходной я решил свозить ее в кинотеатр. Я сразу почувствовал что-то неладное, когда опустился на кресло. Из-под правого колеса послышался враждебный металлический хруст. А когда, прогрев двигатель, я тронулся с места, этот хруст стал повторяться при каждом повороте руля. Все внутри меня обмерло. Сломался не автомобиль, а я сам, и Бог его знает насколько серьезно.

– Милый, что это за звуки? – спросила жена.

– Не знаю! – произнес мрачно я.

С герцогом было покончено. И судя по всему – навсегда. За один краткий миг я миновал декабристов, Октябрьскую революцию, нашествие немцев и кукурузу Хрущева.

– Будто вот-вот отлетит колесо.

– Не думаю, что это действительно может случиться.

– И тем не менее по звуку очень на это похоже.

День был безвозвратно испорчен. Фильм я смотрел с каменным выражением лица, не следя за сюжетом. А после сеанса отвез жену к дому и покатил в мастерскую.

– Капец правой шаровой, – произнес мастер.

– Много с ремонтом возни?

– Да нет, минут двадцать, не больше, – произнес беззаботно мужчина, вылезая из ямы, на которую я, как на операционный стол, загнал свои «Жигули».

Для него это было плевое дело. Он был привыкшим, ясное дело. Как хирург, каждый день отрезающий людям кучу конечностей.

– Сходи в магазин за запчастью. А я пока сниму неисправную.

– Хорошо, – сказал я.

Вечно я говорил «хорошо», когда хорошего ничего не было.

6

– Вот бабы дуры.

– С подружкой, что ли, поссорился? – спросил я пассажира.

– Причем тут подружка? Я вообще говорю. Видел бы ты, сколько к нам приходит баб за обналичкой маткапитала? Каждый день по двадцать—тридцать мамаш. Знаешь же фирму «Женское счастье»?

– Не знаю. Но продолжай.

– Да оно и не важно. Главное, что обналичивается лишь часть суммы. Но это никого не останавливает. Бабам позарез нужны бабки. И куда они их, по-твоему, тратят? Все до последней копейки спускают на водку. Еще мамашами называются, курицы. Что за больное поколение, а?

При этих словах он достал телефон и принялся фотографировать все, что попадалось ему на глаза. Мой бардачок с иконками православных святых, гипермаркет, который мы проезжали, припаркованные у тротуара машины. Когда же его фантазия иссякла он принялся крутить телефон в руках, как игрушку. Казалось, он просто не может сидеть спокойно на месте.

– «Сони Эриксон». Старенький, но камера охрененная. Шесть мегапикселей. Есть стабилизатор, вспышка и все дела. Фотает лучше профессионального оборудования. Вот, зацени.

Телефон был безбожно затертым, словно по десять раз на дню кочевал из кармана джинсовых брюк в ломбард и обратно. На крохотном экране фотографии выглядели как иконки на рабочем столе Windows XP. Но мой пассажир с невозмутимым видом листал их одну за другой. Вот кто-то жарил шашлык на берегу озера, потом возник некто в кепке с золотыми зубами, и, наконец, моему вниманию предстал групповой снимок: ребята в спортивной одежде обнимали друг друга на фоне железнодорожного вокзала.

– Чисто из-за камеры его и держу. Иначе бы давно поменял. Постоянно по работе гоняют: сними то, сними это. Сегодня отправили заснять дом. Клиенты отдают его нам в залог.

– Вам в «Женское счастье»? – спросил я.

– А чему ты удивляешься? Нужно же как-то крутиться.

Вскоре мы были на адресе. Дом оказался старым покосившимся зданием с облупившейся краской. Завалившийся на бок забор подпирало несколько прогнивших брусков. Дунь в его сторону – и вся постройка завалится к чертовой матери. Но пассажир, выбравшись из автомобиля, принялся деловито фотографировать ветхую собственность, то приближаясь к дому, то отходя от него на почтительное расстояние для лучшего ракурса. Сделав несколько снимков, он уверенно залез рукой в разбитую форточку. По всей видимости, с той стороны, на подоконнике что-то лежало. Спрятав находку в карман, клиент скорым шагом направился в мою сторону.

– Двигаем, – сказал он, оказавшись в машине.

Я тут же дал по газам, а клиент продолжил упражняться в своем ремесле. Он снимал пешеходов, снимал голубей и перистые облака. На одном из светофоров возле нас остановился «Марк II». Из открытых окон била громкая музыка. Что-то про стрельбу на ночных улицах и продажных ментов. Водитель, молодой парень в балахоне, слушал трек с окаменевшим лицом вождя североамериканских индейцев. Было впечатление, что буквально минуту назад он выкопал из земли топорик войны.

– Какой серьезный молодой человек, – произнес пассажир.

И сфотографировал его на свой телефон.

Несколько минут спустя мы подкатили к строящейся многоэтажке. У забора из рифленого металла гнил древний «Скайлайн». Со спущенными колесами и разбитыми фарами. Пассажир принялся фотографировать и его. Он обошел машину несколько раз, щелкая ее с разных углов, будто хотел выставить на продажу. Потом дернул переднюю дверь и, забравшись внутрь, зашарил по салону руками. Да он затаривался на неделю, не меньше. Видимо, хотел устроить себе праздник души, обкурившись до поросячьего визга.

– Тачка – просто огонь, – вернувшись, заговорил он, пока я выруливал на проезжую часть. – У меня самого когда-то такая была. Двести пятьдесят на ней шлепал по трассе – и хоть бы хны.

– Да, жаль «Скайлик».

– Руки бы оторвал людям, которые…

В следующий миг пассажир выскочил из машины. Скорость была небольшая, я как раз притормаживал у светофора. Он выскочил и побежал что было дури. С прямой, словно доска, спиной и методично работающими в такт друг другу конечностями. Каждый шаг переносил его сразу на три метра вперед. Не бег, а прыжки в длину, как на соревнованиях по легкой атлетике. Через металлическое ограждение тротуара высотой с третьеклассника-переростка он перепорхнул, даже не шаркнув ногами перил. Лишь чуть-чуть покачнулся при приземлении, но, элегантно поймав равновесие, ринулся во дворы еще непринужденнее, чем прежде. Если бы он не торчал мне три сотки, я б на него засмотрелся. Честное слово.

Воткнув машину в ближайший карман, я побежал следом. Но мои мышцы занемели от долгого сидения за рулем. Через ограждение тротуара, которое у пассажира не вызвало никаких трудностей, я перевалился словно мешок с картошкой и, тяжело плюхнувшись на асфальт, захромал дальше.

Клиент тем временем уже сворачивал за угол.

– Стой, стреляю! – прокричал я в отчаянии.

Когда я забежал во двор, там уже никого не было. Я рванул по пешеходной дорожке между домами, еще смутно надеясь поймать беглеца, но то ли он скрылся в одном из подъездов, то ли знал тайную лазейку на улицу. Во всяком случае, когда я выбежал на проезжую часть с противоположной стороны жилой зоны, след пассажира простыл.

Я лихорадочно крутил головой во все стороны. Улица шла с юга на север, ни где не сворачивая, и просматривалась, наверное, на километр в обе стороны. Я упустил его, это понятно. И никому вокруг не было до этого дела. Никто не кричал: «Я его видел, он побежал направо. За ним». Всем было плевать на меня и мои деньги.

– А я думала, таксисты уже на развалюхах не ездят, – заявила богатая дамочка, усевшись в машину.

На ней было платье из фирменного бутика и прическа, напоминавшая Пизанскую башню, вокруг которой выросли Альпийские горы. Надушена, как сам дьявол из ночного кошмара Кристиана Диора.

– А я думал, у британской королевы есть свой личный водитель.

– Безобразие, – не оценив юмора, продолжала она. – Едешь словно в консервной банке. И бензином воняет, как на заправке. Мы хоть до места доедем или развалимся по дороге?

– Доедем. Терпеть ваше общество, пока вас заберет другая машина, я не собираюсь.

На какое-то время женщина замолчала. Но я слышал, как она вздыхала на заднем сидение. Это было ужасно. Она вздыхала на каждой кочке, на каждом светофоре, где мы останавливались. На нервы это действовало просто убийственно. Понятное дело, я пропустил поворот. Когда ты везешь нервную бабу, у тебя обязательно пойдет что-то не так.

– Куда вы меня повезли? Вот же был перекресток, – еле сдерживая себя, чтобы не перейти на крик, зашипела фригидина. Видимо, она только и ждала чего-то подобного.

– Там сейчас пробки. На следующей улице будет быстрей.

– Послушайте, я всегда езжу этой дорогой, и никаких пробок на ней никогда не бывает.

– Это потому, что вы не ездили другой улицей.

– Что же вы мне говорите такое? Да я город, лучше вас знаю. Всего три светофора – и мы были б на месте. А теперь придется толкаться по переулкам. Там же сейчас не продохнуть. Время обеденного перерыва.

Спорить с ней желания не было. Но, видит Бог, не я начал первым.

– Я проезжаю этой улицей раз двадцать на дню и знаю, что делаю. Вы бы сначала доехали, прежде чем говорить.

– Зачем мне доезжать? Я и так знаю, что на этой улице пробки.

– Ну и где же они? – воскликнул я. – Где?

Этот последний мой довод несколько выбил женщину из колеи. Ибо улица, по которой мы ехали, против обыкновения действительно была абсолютно свободной. Однако вместо того, чтобы заткнуться, пассажирка снова принялась обсуждать техническое состояние моего автомобиля.

– Понаберут развалюх и идут работать в такси, лишь бы сэкономить на комфорте клиентов. Ведь явно передвигаться на этой машине опасно. Вспыхнет того и гляди, или колесо оторвет. Вы хотя бы показывали свой автомобиль, когда устраивались на работу?

– Дамочка, звоните в такси премиум-класса, раз так заботитесь о своей безопасности? У них одни иномарки.

– Безобразие. Работает в одной фирме, а рекомендует другую.

– Рекомендую, потому что знаю: вы скорее удавитесь, чем поедете по их ценнику. Не жгите мне нервные окончания. За семьдесят рублей вам «Мерседес» никто не подгонит.

Не знаю, вцепилась бы она мне через пару минут в волосы или нет, но, слава богам, мы были на адресе. Дамочка молча протянула мне сторублевку. Но если вы думаете, что ее молчание было золотом, вы ошибаетесь. Даже с закрытым ртом она действовала мне на нервы. Воздух вокруг нее вибрировал, как вблизи трансформаторной будки. Честное слово, я никогда так не радовался, что у меня есть мелочь на сдачу.

– Что я вам говорила? – победоносно сказала она, подойдя к моей двери. – У вас заднее колесо спущено. Просто чудо, что мы доехали до сюда живыми и невредимыми.

Нет, видно, наш мир окончательно погряз во зле и несправедливости, раз подобные этой женщине люди в конце концов всегда побеждают. Колесо было действительно спущено. Не знаю, быть может, моя машина готовила идеальное убийство. Что-нибудь в духе фильма ужасов «Пункт назначения». Шина спускалась, автомобиль накренялся, женщина вываливалась из неожиданно открывшейся двери, и тут по ней на всей скорости проезжал многотонный Белаз. Но дамочка вышла быстрей, чем цепочка коварных случайностей успела оформиться в смертоносный финал. Мне же теперь, ко всем бедам, предстояло менять покрышку. На тридцатиградусном солнцепеке, под раздирающий душу аккомпанемент диктуемых диспетчером заказов.

– Мальчики, Тельмана, сто восемьдесят пять.

– Черт, это же совсем рядом, – матерился я, остервенело срывая баллонником гайки.

– Некрасова, тридцать один «А».

– Шесть два заберет.

– Шесть два. Принято. Крылова, семьдесят девять.

– Оставляй за два восемь, красавица.

– Два восемь, заказ за тобой.

Она словно играла в морской бой, обстреливая соседние клетки.

Наконец, она жахнула прямо по тому место города, где я менял шину.

– Ивана Ярыгина, пятьдесят восемь.

– Да что же это такое? – подскочил я, буквально вырвав с проржавевшего барабана спущенное колесо. Да так, что машина грозно качнулась, едва не свалившись с домкрата.

Оставалось прикрутить лишь запаску. Я орудовал баллонником быстрей, чем вращался электрический гайковерт. Даже пыль поднялась с асфальта. Закрутившись воронкой, она полетела куда-то в сторону Соединенных Штатов Америки. Вот они удивятся, когда через два дня ни с того ни с сего над их западным побережьем разразится торнадо.

– Щетинкина, сорок восемь, – послышался голос диспетчера.

Я запрыгнул в машину и нажал на гашетку.

Из подъезда, перекрывая певшего по радио Шевчука, послышался душераздирающий вопль. Таким воплем, наверное, еще первобытные люди отпугивали от своих пещер саблезубых медведей. Меня продрало морозом по коже от одной мысли, что это кричит пассажир.

И как в стельку пьяным людям удавалось только вызвать такси? Ведь это достаточно трудоемкая операция. Если не верите, я мог бы вам рассказать обо всех тех клиентах, которые отправляли машины к соседним домам или подъездам, путали пункт назначения с адресом, откуда их нужно забрать. Некоторые ошибались городами. Один раз, например, я битый час искал пассажиров, которые заказали такси из Нижнего Новгорода. И все это трезвые люди. Пьяные до белой горячки, к сожалению, ошибались критически редко.

Вопль повторился опять, на этот раз ближе. Кто бы не подавал эти страшные звуки, он целенаправленно спускался по лестнице, явно намереваясь выйти на улицу. Я неотрывно следил за металлической дверью подъезда. Какое-то время стояла зловещая тишина. Потом раздался удар. Что-то бахнуло в дверь с другой стороны, как таран. Удар был внушительной силы. Дверь широко растворилась и тут же, увлекаемая пружинами, возвратилась обратно, со звоном церковного колокола стукнувшись о косяк.

– А-а-а, – закричал кто-то с той стороны.

Очередной мощный удар распахнул дверь настежь, и я смог разглядеть вопящего человека. Им оказался лысый мужик в серых трико и майке. Он стоял на четвереньках, крепко вцепившись жилистыми руками в бетонный порог. По его голове текли струйки крови.

– Еб твою мать, – проорал он, пока дверь, исчерпав сообщенное ей ускорение, совершала движение в обратную сторону. – Порву на ремни, суки. Отвечаю, ебана в рот.

Выставив левую руку вперед, мужик остановил дверь. Затем, опираясь на три конечности, принялся пролазить наружу, выполняя какие-то скачкообразные движения телом. Выглядело это все как новая Олимпийская дисциплина, крайне зрелищная и экзотическая.

Оказавшись наполовину на улице, мужик расставил широко ноги и начал подтягиваться на ручке двери. Но дверь была ненадежной опорой. Она норовила отстраниться все время в сторону, опрокинув мужика на асфальт. Однако тот, видимо, был подготовлен. Он балансировал на ногах, упорно держа равновесие. Иной раз дверь распахивалась так широко, что мужик вытягивался по струнке в попытке ее удержать. В конечном счете он прижал дверь к стене дома и, огласив окрестности своим невменяемым воплем, с усилием поднялся на ноги.

– Т-А-К-С-И! Т-А-К-С-И! – проорал он, не отпуская дверь, как спасательный круг.

Повернув ключ в замке зажигания, я выжал сцепление.

Из подъезда тем временем вышли еще двое пьяных типов. Таких же красивых, как первый. Один – с огромным, в половину лица, синяком, второй – в разодранной на лоскутки летней рубашке.

– Эй, подожди, а! – промычал избитый мужик.

– Плывите дальше, – сказал я, дав по газам.

Справа от меня стояли припаркованные автомобили, слева тянулись клумбы с геранями и отцветшей сиренью, прямо по курсе же, еле передвигая ногами, шлепала древняя бабка в разноцветном халате. Вокруг нее разыгрывалась еще никем неизданная драму Шекспира, а она этого не осознавала, погруженная в свои мысли.

Я засигналил, но она даже не вздрогнула.

Я ехал, буквально наступая старухе на пятки, а за мной гнались трое разъяренных типов. Укради у них деньги, попользуй их женщину, отбери выпивку – они бы пришли в куда меньшее негодование, чем сейчас. От них уезжало такси! Еще никто так не гадил им в душу.

Они бежали, спотыкаясь на каждом шагу. Редкое зрелище. Бег через препятствия на сто метров, воспроизведенный в замедленной съемке. Был момент, когда тип с синяком на лице чуть было не забрался в машину. Он уже открыл заднюю дверь, приготовившись нырнуть внутрь, но тут, видимо, не совладав с настигшим его головокружением, резко изменил направление движения, как подбитый зенитным огнем самолет, и, отбежав в сторону, грохнулся в клумбу с цветами. Вскоре с дистанции сошел и тип с окровавленной рожей. Споткнувшись о высокий бордюр, он плюхнулся задом в желоб сточной канавы, да так и остался в ней с задранными кверху ногами.

Теперь за мной гнался только мужик в драной рубахе. Приблизившись к машине вплотную, он принялся требовательно бить рукой по багажнику, надеясь, по всей вероятности, достучаться до моего здравого смысла.