Текст книги "Неопознанная педагогика. Адыгея. Черкесские сады, или Плач под лезгинку"

В нартском варианте злобный великан-иныж, воспользовавшись отсутствием мужчин, подкрался тёмной зимней ночью к домам, разорил очаги и похитил огонь. Вернувшись, нарты отправились на его поиски, но обыскав высокие горы и глубокие ущелья, скованные морозом, не нашли ни похитителя, ни огня. Богатыри загрустили, но увидев, что к ним приближается не раз находивший выход из сложных ситуаций Саусырыко, воспрянули духом.

Огня у него не было. Но поднявшись на горную вершину, он увидел подымающийся из ущелья дымок и иныжа, свернувшегося клубком вокруг костра. Как вынуть из костра головню, не разбудив коварного великана? Конь Тхожий предложил превратить свой топот в поступь собаки, потом кошки, чтобы наездник мог неслышно подобраться к костру. Но нарт оплошал, второпях схватил большую головню вместо маленькой, от неё отскочил раскалённый уголёк.

Великан взревел, проснулся, и между ним и Саусырыко начался длинный диалог. (Диалог я опущу. Главное в конце, который ассоциируется не с романтичным героем Данко, а с весьма практичным, прагматическим, я бы сказал, Котом в сапогах.)

Великан стал расспрашивать незнакомца про Саусырыко, о котором много слышал, – его интересовало, какие нартские игры тот любит. «Покажи их, тогда, может, и отпущу тебя». Саусырыко стал предлагать ему разные нартские игры, например, кидать с горы большой амбра-камень, а великан чтобы лбом отбивал, или глотал раскалённый лемех, охлаждал в чреве и выплёвывал. Великан попробовал, ему это понравилось, и он сказал: хорошая игра, а поинтересней нет?

«Есть… Но вряд ли ты это сможешь сделать». (Не правда ли, похоже на разговор людоеда с Котом в сапогах, когда тот предлагал людоеду то в в льва превратиться, то в маленькую мышь).

«Говори скорее!» – прохрипел великан. – «Саусырыко, – сказал незнакомец, – погружается в море, ногой дна не касаясь, рот водой не заливая. Семь ночей и семь дней его замораживают. Выходит из моря целым и невредимым, грудью взломав толщу льда».

Иныж зашёл в море. Семь дней и семь ночей крепчал вокруг него лёд. Крепчал, да потрескивал. Саусырыко для надёжности ещё подсыпал семь подвод соломы и семь раз подлил воду. На восьмой день крикнул: «Эй, иныж, выходи!»

Тогда только тот догадался, с кем имеет дело, да было поздно. А Саусырыко, захватив огонь, на своём верном коне вернулся к нартам. И как говорится в эпосе, «Нарт Саусырыко, славный сын Сэтэнай-гуащэ, в поднятой руке нёс людям мятущийся огонь, дающий тепло, свет, счастье, жизнь…»

Ну, это уже ближе к Данко.

* * *

Как уже говорилось, истории нартского эпоса отличаются от сказок тем, что имеют реальные, физически наблюдаемые следы.

В ауле Кунчухохабль за изгородью одного дома мне показали след от зарывавшегося в землю по пояс, плясавшего с кузницей на плечах нарта Худимиджа.

С черноморского побережья ясно видна красная от крови полоса, оставшаяся от прикованного к скале Прометея, грудь которого клевал орёл. То, что Прометей именуется по-адыгски Насрэн Жачэ, особого значения не имеет. Дело происходит всё равно в этих местах, в Колхиде, как называли Кавказ греки, плывшие сюда за Золотым Руном.

Ну, а уж легенда о трёх камнях точно принадлежит нартскому эпосу: в ней двое мужчин и женщина превратились в камни, чтобы не носить на себе бремя стыда – и это место, где разгорелся поединок, – я тоже видел, там стоят три огромных валуна.

И я не встречал ни одного человека в тех местах, который бы считал, что это – выдумка.

Ветви чести на древе человечности

Мастер по дереву, предприниматель, житель аула Джамбечий, смастерил для школьного музея скамейку. («У адыгов не было кроватей». – «Были до Кавказской войны… А в войну – какие кровати…»)

Мастер показал картину, на которой изображено реальное историческое событие. Его прадед Клише и ещё один человек были посланы на встречу с Александром II, прибывшим на Кавказ в 1861 году.

Они передали императору мнение народа: хватит воевать, мы сто лет воюем, устали. «Вы наши дети», – ответил царь.

Предок предпринимателя сказал: «Вы говорите: наши дети, – а что с детьми делаете?»

Император ответил: что ж, раз вы недовольны, будем воевать… Может быть, сказал и по-другому, но по действиям вышло так.

…Плакат в школьном вестибюле: древо человечности, от которого исходят ветви – честь, почтительность, разум, мужество. Кодекс адыгско-черкесской чести, а под ним: «Ими гордится наша школа».

Заметим: гордятся не отличниками и знаменитостями, а не уронившими честь и достоинство.

«Учись у жизни и для жизни» – написано на плакате.

Поговорил со школьниками: Хазрет, Адам, Ислам, Суанда, Саида… «Чем занимаетесь после школы?» Один хрупкий мальчик – тяжёлой атлетикой, берёт 75 кг в толчке, 55 кг – в рывке. Другой, крупный парень, берёт рывком 120 кг, толчком – 155. Третий вообще кандидат в мастера спорта, учится хорошо, собирается стать врачом.

Айфон у всех под боком, часа два в день в интернете.

Для девочек спортивных секций нет, только волейбол. Зато дома – овцы, индюшки, четырнадцать бычков, двенадцать коров, аппарат для доения. («Нет, доить не разрешают. По обычаю, нельзя до замужества».)

В семьях от двух до четырёх детей, отношения со старшими сёстрами и братьями как с родителями: прислуживаешь. С младшими играют, купают, в люльке качают, сказку рассказывают и каждое утро в садик провожают.

На окрики взрослых дети не отвечают. «Почему?» – «Это с материнским молоком, в генах», – сказала директор школы.

Русский язык с первого класса. Английский со второго.

История? Что самое радостное? «Царизм свергли. Началась новая жизнь, стали все равны». Гражданская… «Могли бы и без войны…» 1930-е годы – голодали, вымирали. «Почему?» – «Сильные засухи были» – «А про Гулаг что-нибудь слышали?» Не слышали. Репрессии? Не слышали. «Про лагеря слышали?» – Нет.

Солженицын – к концу 11-го класса.

* * *

В адыгском языке, рассказали мне ученики и учителя, – 66 букв, фонетика сложная.

Как по-адыгски учитель? – спрашиваю педагогов. – «Чэлэегадж». – А ученик?» – обращаюсь к детям. – «Чэлэеджаку».

Нан – мама. Тат – папа.

Тэтэж – дедушка, нэнэжъ – бабушка.

Тыгэ – солнце. Мазэ – луна.

«А любовь?» – «Шулэгу».

Ещё важно:

гухэгу – сострадание, жалость;

тхамычагу – трагедия.

Свет. Тьма. Сумерки. Надежда.

Чалэ – мальчик. Пшэшэ – девочка…

Тени прошлогоЯ дарю тебе эту птичку…

ШТЫКИ И НЕБО

…Ещё шли переговоры. Не раз и не два горцы посылали депутации. Русские генералы с вызовом вопрошали: «Разве вы не знаете, что если бы падало небо, то Россия достаточна могущественна, чтобы поддержать его своими штыками?!». Прибывавшим почтенным старейшинам упорно заявляли, что адыгские земли и они сами переданы турецким султаном России, и теперь все они подданные русского царя.

Один из депутатов на это ответил: «Теперь я понимаю!» И, указывая на птичку, сидевшую высоко на дереве, иронически добавил: «Генерал! Я дарю тебе эту птичку – возьми её!»

Казачий историк Ф. А. Щербина:

«Черкесы были так же свободны, как птицы небесные, и не могли даже допустить мысли о своём подчинении кому бы то ни было… России предстояло ещё завоевать уступленные ей Турцией черкесские земли и их вольных обитателей…»

Адыги не раз писали и передавали вслух русскому командованию, что хотят иметь добрососедские отношения с Россией. Однако при условии, что построенные на их земле крепости будут снесены, а русские войска уйдут за Кубань. В ответ агрессия нарастала.

* * *

В октябре 1853 года Турция, а в марте следующего года Англия и Франция объявили России войну, получившую название Крымской и завершившуюся в 1856 году поражением николаевской России.

Дореволюционный историк Ф. А. Щербина отмечал, что, казалось бы, «черкесы должны были воспользоваться подходящим моментом и отплатить соседям сторицей за те ужасные опустошения, которые проводили в черкесских аулах и на черкесских полях казаки и русские войска во время походов за Кубань».

Однако этого не случилось. Причины называются разные: разрозненность адыгов, их «племенная рознь», непомерное стремление к независимости, неспособность вступать в соглашения.

Турки, англичане, французы не раз предлагали адыгам военную помощь и покровительство союзников, но адыги под разными предлогами отказывались. И якобы, отвечали, что «против русских они собственно ничего не имеют, но воюют с ними потому, что они занимают их земли, и что если французы и англичане сделают то же, они будут с ними драться так же ожесточённо, как дрались с русскими».

Поэтому идея принять горцев под покровительство всей Европы или одной из её стран, и не допустить Россию завладеть Кавказом, не была реализована.

Союзники стремились не только «извлечь пользу из военных качеств адыгов». Англичане, например, по-мнению добровольца, воевавшего в рядах черкесов, полковника польской армии Лапинского, предполагали «дать адыгам через участие в войне против русских, при будущем заключении мира, право на какое-либо политическое значение».

Но народ, который на протяжении многих лет без всякой поддержки успешно сопротивлялся гигантской мощи России, во время всеобщей войны против последней не принял в ней никакого участия, остался в стороне. Загадка. Почему?

Быть может, сама идея вербовки и использования адыгов в Крыму была противна образу их мыслей и характеру? «Адыг, – писал в своих воспоминаниях Теофил Лапинский, – по натуре храбр, решителен, но не любит бесполезно проливать кровь и не жесток. Ему нравится подвижная жизнь, однако он неохотно остаётся долго вдали от своей родины».

В результате адыги оставались в стороне от военных действий. И когда в марте 1856 года Россия, потерпев поражение в Крымской войне, была вынуждена принять условия коалиции союзных держав, – адыги оказались не у дел. В мирном трактате, подписанном на конгрессе в Париже, не было ни слова о «черкесском вопросе».

Восточная война закончилась поражением России. Но свои владения на Кавказе она сохранила.

ПОД СЕНЬЮ СКИПЕТРА

И вскоре после подписания Парижского трактата и выведения войск союзников с Кавказа, Российская империя получила возможность продолжить дело, которым она занималась уже несколько десятилетий. (Из речи секретаря посольства Великобритании в Турции Дэвида Уркварта: «Настал 1856 год, год расправы с черкесами, изменившими присяге на верность царю, которой они никогда не давали»)[10]10
  «Черкесский мир», 1998, № 2


[Закрыть].

Одним из первых пострадал аул Энем на реке Супе; как сообщалось в журнале начальника штаба Черноморского казачьего войска, аул был истреблён 19 декабря 1856 года. «Мужчины заперлись в саклях и защищались там до тех пор, пока не погибли в пламени подожжённого аула», – писал историк Ф.А. Щербина.

Возле аулов Шам и Бад в окрестностях Анапы схватка переходила в рукопашный бой. После крепости в Анапе был Новороссийск, а по пути – все сожжённые и истребленные аулы. В докладных записках генералов, командующих, летописцев в военное министерство того времени, мы находим, отмечает Т.В. Половинкина, разные планы покорения народов Кавказа, жёстче или мягче, вплоть до изумляющих заявлений.

«…Государь не желает ни отнимать земли у туземцев, ни уничтожать их веру и обычаи…». Система ведения войны должна убедить горцев «как выгодно будет для них, взамен истребительной борьбы, бедной и кочевой жизни, найти спокойное и мирное существование под сенью русского скипетра». Вспоминается басня дедушки Крылова «Волк на псарне».

А в целом, вырисовывалась новая генеральная стратегия – теснить горцев, отвоёвывать пространство, сооружать передовые укрепления, а вместо сожжённых аулов строить кордоны и кубацкие станицы, заселять казаками.

Силы были неравные, поэтому постепенно мощная Империя вынуждала отдельные племена сдавать оружие и приносить присягу на верность. Осенью 1859 г., уже при Александре II, проживавшие между реками Лабой и Белой темиргойцы, махошевцы, нгерукайцы, бесленейцы, закубанские кабардинцы, шахгерейцы принесли присягу императору. Чуть позже под влиянием старшин, духовных лиц, убеждавших людей, что закон Магомета не препятствует мусульманам быть подданными христианского государя, вступили в подданство сто тысяч человек из сильного племени абадзехов, выговорив себе, как выразился один из генералов, неприкосновенность веры, народных прав и земли, отсутствие подати и обязанности военной службы.

Но уверенности в абсолютной покорности новых подданных у русской власти не было. Впрочем, генералы на это и не рассчитывали. Как сообщал в послании Александру II его наместник на Кавказе, главнокомандующий Кавказской армий в 1856–1862 годах князь А.И. Барятинский: «Моя цель в данном случае усыпить абадзехов, чтобы не дать им возможности в течение этого года предпринять враждебные действия против нас, и в то же время энергически продолжать военные действия против шапсугов…» (Для этого-то хитрая лиса Барятинский посылал депутацию абадзехов в Петербург к царю – для получения, наряду с присягой, всяческих наград, подарков, знаков императорской благосклонности – чтобы «усыпить»).

Усыпляли, впрочем, не только современников, но и потомков. Среди них оказался и пишущий эти строки.

КУЛЬТУРНЫЕ БЮРОКРАТЫ И ОСОБЫЙ КОМИТЕТ

Начальника штаба армии, будущего военного министра, фельд-маршала Д.А. Милютина, я, не зная кавказской истории, когда-то в перестроечные годы упорно и с гордостью за Отечество называл «культурным бюрократом». В русско-турецкую войну он выступил против «патриотических» предложений тогдашнего министра народного просвещения графа Д.А. Толстого урезать смету расходов по народному просвещению. Военный министр выступил против: «Нет, это моё дело, – заявил он. – Я, как военный министр, чувствую нужду в распространении образования, для нас, военных, это – первое, главнейшее дело!»

Милютин был ярким примером «культурного бюрократа», одним из тех высших должностных лиц, благодаря которым даже во время войн смета по расходам на народное просвещение порой сохранялась (а во время Первой мировой – трудно себе представить! – даже увеличилась на 20 миллионов рублей золотом), открывались новые типы учебных заведений – кадетские корпуса, высшие женские курсы, коммерческие училища…

Но как совместить две противоположности – созидание и разрушение?

Тот же Милютин в воспоминаниях отмечал: «Для довершения нашей исторической задачи на Кавказе оставалось покончить… с горским населением…».

В каком смысле, – физически уничтожить? Нет, отмечал «культурный бюрократ» Милютин, – мы же не завоеватели Америки, которые поголовно истребляют туземцев… «В наш век… обязанности к человеческому роду требуют, чтобы мы заблаговременно приняли меры для обеспечения существования даже и враждебных нам племен, которых по государственной надобности вытесняем из их земель».

За пределы Кавказа, а потом, выяснилось, и России.

Размышляли, куда бы их отправить. В Ставропольской губернии и так земли не хватает, свободных земель нет. В Сибирь на вечное поселение? В те времена как-то не решались. Ну, отдельных, обличенных в грабеже, убийстве, измене, а чтоб целые народы – не принято было.

Отправить на Дон для зачисления в казачье сословие тоже невозможно, добровольно не согласятся.

Куда же выселить непокорных горцев? «По мере стеснения враждебного нам населения, где приискать места вне Кавказа?» – размышлял высокообразованный Милютин, пытаясь решить эту заковыристую задачку.

В целях распространения, что ли, народного просвещения?

…Члены некогда существовавшего Особого Комитета, среди них были и генералы, заключали: «Припоминая глубокую привязанность горцев к родине, к своим урочищам и горным ущельям, к усвоенным ими обычаям и образу жизни и то, что они смотрят на всякое удаление из своих гор как на жестокую ссылку, нельзя сомневаться, что они предпочли бы смерть водворению на степях… Не только целые племена, но и одиночные семейства не решатся покориться на этих условиях, и что это повело бы не к покорности, а к их истреблению[11]11
  Ольшевский М. Кавказ с 1841-го по 1866 год. Записки. СПб., 2003.


[Закрыть]».

Вполне разумные люди сидели в Особом Комитете. Сдержанно, но ясно указывали коллегам на противоречия.

Куда же их? А может, в Турцию? Сейчас так сказать – всё равно что в Африку. Но тогда выглядело логично: близкая география, язык, вера… Решение было согласовано на очередном совещании высшего кавказского генералитета под Новый год, в декабре. А в феврале следующего года одобрено царём.

Глава 6
«Счастливый лес»

Рядом с местом, где Худимидж танцевал

Север – равнина, юг – горы, плато – Лаго-Наки… Границу Адыгеи чертили когда-то по линии компактного проживания адыгов. Потом меняли очертания. Очень странная получилась конфигурация…

Летом до 40 градусов, зимой – в предгорьях снег лежит недолго, в основном, слякоть. В 2013 году в декабре около Минсельхоза сирень расцвела. А ближе к водохранилищу – туманы…

Мы с водителем Владиславом отправляемся на северо-запад, в Теучежский сельский район. Места здесь плодородные. «Говорят, во время войны в Гиагинском районе немцы землю вагонами вывозили», – сообщает водитель.

Шаг в сторону – Краснодарский край, совсем другая стилистика. Сухой подсолнух, комбайны выбивают семечки.

Поля, окаймлённые лесополосами.

Кукурузное поле, золотистое. Чёрно-зелёное – подсолнечное.

«Бригада № 1» – метка колхозно-совхозного строя.

Рыночек с сыром, укрытым марлей. Это уже нырнули обратно – в Адыгею.

Подъезжаем к райцентру Понежукай. Дети в белых рубашках с ранцами за плечами.

ЧТО-ТО ЗАПОМНИТСЯ

Забираем школьного директора из аула Кунчукохабль Бориса Панеша и едем на туристический слёт. В районе стали сильно расти леса мягкой породы, верба, ива, осока, чертополох, ломимся через чащу. «Это я вас повёз по маршруту для соревнований по ориентированию, – поясняет Борис Мушриевич. – Не сразу сориентируешься…»

Поляна, палатки. Идёт конкурс юных краеведов: на верёвках развешены карточки с вопросами.

«Как женщина-черкешенка могла приостановить действия мужчин?» (это я уже знаю, подсказал, – «спасибо», – шепнул мальчишка).

Известные люди. Аулы. Памятники природы…

«Какое животное в Кавказском заповеднике было истреблено в гражданскую войну и позже восстановлено?»

«Может, человек?» – предположил я.

Парнишка поправил: зубр.

На уроке ничего не остаётся в голове, а здесь, говорят приехавшие с ребятами учителя, хочешь не хочешь – что-то запомнится.

«СЧАСТЛИВЫЙ ЛЕС»

Директор школы Борис Панеш много лет интересуется краеведением. «Как бы вам сказать, – объясняет свой интерес, – просто любознательность. Как можно жить и не знать, где ты живёшь?»

– Вот, – показывает Борис Мушриевич аул, – основан в 195-м году нашей эры. Называется Нешукай, по имени князя, который тут жил. Здесь старое русло реки Марта. И родниковая вода, холодная, «вытрезвиловка» называется.

Этот аул в зону затопления не попал. Но природа, ландшафт изменились, исчез уникальный мир…

Возит меня, показывает, что осталось.

Остановились у обелиска. «Это, – говорит, – в честь людей из аула Нешукай, в восемнадцатом году погибли от красного террора. За то, что перекрыли красным дорогу маслобойками».

Издалека посмотришь – чёрные, из чугуна, стоят пушки. «Но это не пушки, у них пушек не было. А у красных были. И в ауле Габукай, и в станице Вековечной – столько людей погибло…»

Его деда раскулачили. Пришли, а в доме железная кровать, – единоличник…

А в Тауйхабль (основан в первом веке нашей эры), – «аул князя», где жили мирно люди, овцы, индюки, – пушки не попали. Зато он попал в зону водохранилища. Мы подъезжаем к месту, где затопили Тауйхабль и другие. «Ну, – говорит Борис Мушриевич, – полного обзора не будет, но вот…»

Смотрю на мёртвую чашу водохранилища и слушаю.

Восточнее одного из аулов, в четырёх километрах от него был лес Мезмаф. Местные жители рассказывали, что однажды, во время нашествия врага, люди из аула ушли в лес, и долго скрывались в нём. Враг отступил, и население вышло из леса целым и невредимым. С тех пор люди стали называть лес – «Мезмаф», счастливый лес.

Он затоплен вместе с аулом. Как затоплены и другие – Шабанохабль, Шаханчериехабль, Эдепсукай, Казанукай, Лакшукай…

Имена некогда правивших здесь князей, старинные родовые фамилии.

Когда водохранилище отступает, видны фундаменты домов, бетонные плиты кладбищ (когда люди покидали родное место, монолитной плитой покрывали кладбище, чтобы не размывало могилы). «Не дай бог, – говорит он, – чтобы человек увидел: уезжаешь, а мать с отцом покрывает водой. И не знаешь, увидишь ли когда-нибудь».

Я фотографирую Бориса Мушриевича на фоне горькой воды.

Кажется, я начинаю понимать, что представляют собой это и другие водохранилища страны, где затонули тысячи и тысячи аулов и деревень, реликтовые рощи, каповые пещеры с рисунками первобытных людей, мифы и легенды, человеческие судьбы, счастливые леса и расстрелянные поголовно народы, – эти водохранилища – огромные кладбища памяти, в них пропадает память, чтобы мы не знали и не помнили. И только когда отходит вода, и показываются плиты, покрывшие отеческие гробы, смутное тревожное чувство будоражит человека, будоражит, сосёт что-то, а что – не помним.

ТАНЕЦ ХУДИМИДЖА

…Мы проезжаем хутор Городской. Так он прозван не потому, что выходит из города, – тут жили кубанские казаки, строя улицы строго с севера на юг и с запада на восток, наверное, поэтому, говорит Борис Мушриевич, городским и прозвали.

Русские хутора, в основном, возникли после русско-кавказской войны в 1860-е годы и поздней. Война кончилась в 1864-м. По мере того, как кончалась, хутора образовывались…

Мы останавливаемся. «А это мой родной аул Кунчухохабль, основан в 1692 году, а на самом деле, люди жили и раньше, здесь древнее городище раскопали…»

За изгородью жилого дома какое-то местечко. Яма, сверху уголок. Это, говорит, про ямку мой провожатый, – место, где Худимидж танцевал. «А кто это?» – «Нарт, – отвечает. – Из древнего эпоса».

И обыденным таким тоном, как о соседях, рассказывает историю из нартского эпоса.

…Это история о том, как два искусных кузнеца, Худимидж и Тлепш, жившие в разных аулах («На расстоянии 50–60 км», – уточнил школьный директор), ковали одним молотом, перебрасывая его друг другу.

Однажды Тлепш задержал молот. Другой кузнец, Худимидж, поскакал узнать, в чём дело, и оказался на пиру у нартов-великанов. А те попросили его станцевать очень быстрый адыгский народный танец «удж».

(«Слишком быстрый, – когда танцуешь, ноги мелькают. Не очень видны», – по свому пересказал случившуюся когда-то здесь историю житель аула Борис Панеш.)

Кузнец Худимидж согласился, но подумал, что слишком лёгок и может улететь на небо, если не положить на плечи что-нибудь тяжёлое.

Около кузницы стояли восемь быков, впряжённых в плуг. Худимидж загнал их вместе с плугом в кузницу, запер дверь, а потом приподнял кузницу вместе с быками и плугом и взвалил на плечи.

А плясал он так, будто на нём были только черкеска и ноговицы…

– И там, где он танцевал, земля, видите, просела, и в центре образовался бугорок, вот и прозвали «место, где танцевал Худимидж».

– Так это у вас? – удивился я.

Рассказчик пожал плечами.

– Интересно, – заметил он, – что в любую погоду – в дождь, снег, – вода здесь не застаивается. Вокруг огороды, сеют, пашут, но место это не трогают.

Я сфотографировал Бориса Мушриевича и здесь. Потому что это не гиблое водохранилище, а пятачок, просевшая земля с бугорком, где танцевал кузнец Худимидж – истинная метка места.

У НАС ВСЁ ЗАМАЛЧИВАЮТ

Мы едем дальше. «Вон, – говорит мой проводник, – и показывает за поле, – память красному террору. Жителей расстреляли здесь, около того леса… Когда пришли красные, стали истреблять всё мужское население из аулов. Кто попадался, старше четырнадцати лет, – поголовно».

На той стороне реки Пшиш – «Три князя». – «У вас много аулов с именами князей». – «Да…Князь считался элегантным мужчиной. Если встречал женщину, ссаживался, брал коня под уздцы и провожал до места, куда она шла. В середине девятнадцатого века дома князей окружили и подожгли. Тех, кто выскакивал, убили. Наш князь тоже погиб», – говорит он про человека, чьим именем назван его аул.

Сельский музей, который собрал Борис Мушриевич, – продолжение истории. Вот маслобойкой от купца Филиппова. А вот восемнадцатый год: шла армия, аульчан взяли в заложники в Майкопе, в хуторе Малоканском. Взяли, командир Гаркуша поставил взвод, триста сорок человек закололи. Всего восемьдесят осталось жителей. Переселили в аул казаков из станицы Рязанской…

– А про русско-кавказскую войну, – сказал про тему, которая возникает на каждом шагу, как только заговоришь с человеком, – у нас всё замалчивают. В открытую не говорят. Первую строчку закончат и так начинают вторую, что первая исчезает…

– …Вам надо поговорить с Арамбий Хапай, он интересуется этой темой, – сказал мне Борис и дал телефон. – Его портрет висит в картинной галерее аула Габукай, он многократный чемпион мира по самбо.

СКАЗКА ОБ АШУГЕ

В ауле Габукай есть музей имени народного поэта Цуга Чеучежа, который написал про Пушкина:

 
«Живи ты среди нас – тебе венок бы свил народ,
Удел твой не был бы суровым…»
 

Написано в 1939 году. Столетие смерти отмечали в 1937-м, бурно, под аплодисменты. Живи Пушкин в это время, – сгнил бы в ГУЛАГе…

Наивный поэт Цуг Чеучеж, всё у него светлое… Неужели не видел? Скорее всего, живя в своём старом ауле Габукай, – не видел.

Что у него было за спиной?

 
«Я родился в ненастное время,
Мать любила меня. Берегла
Принимая бедняцкое бремя,
Накормить и обуть не могла…»
 

…Любому захочется перемен.

 
«Эй, ветер! тебя я бранил много дней
В соломенной крыше, прогнившей, косматой
Ты рылся… Возьми всё, что спрятал под ней!
Навек отдаю тебе старую хату».
 

Поэтому в послереволюционной жизни народный поэт видел светлые тона. Именем первого ашуга-сказителя назван район, аул, рабоче-крестьянский национальный театр. Сам он писать не мог, неграмотный был. Диктовал секретарю. Тот стихи и песни записывал, и переводил.

Картины в музее аула, – по произведениям сказителя. Его младшая дочь живёт неподалёку… Директор музея прочёл написанное на стене, стихотворение называется «Родина».

 
«Посреди аула – тополь
Серебристый и ветвистый
Это в детстве, – вспоминаю, —
Посадил я черенок,
Он шумит листвой под ветром,
И поют на ветках птицы,
Детвора шумит кругом,
А в тени нетороплива
Старцев речь. А молодые
Перед ним справляют свадьбы,
И когда умру я – тополь
Будет жить…»
 

Осталась плеть ашуга – «золотое плетение». Старинный шичепшин, с двумя струнами. И древо жизни – сыновья, дочери, внуки, правнуки…

Картину, на которой крестьяне убивают князей, подарил музею местный художник. Работу о черкесах в изгнании прислал выпускник Гейдельбергского университета…

Мне рассказывали, что ашуг-сказитель, которому «всесоюзный староста» с козлиной бородкой вручил в Кремле орден Трудового Красного Знамени, – знал, якобы, Сталина. Мог заходить к нему. И когда депортировали чеченцев и другие народы, пришёл и сказал, что без адыгов Кавказа нет. И тот их не выселил.

Неужто правда?

«Сказка, но что плохого», – сказал мне один человек.

Вера в силу слова поэта…