Текст книги "Повести о совести"

– А вы ужинать будете? – робко спросил больничный начальник.

– Еще как будем, – взревел Корягин. – Ты молодой, традиций не знаешь, что ли? Казенку! Казенку на стол ставь. Его Величество товарищ Григорьев страсть как спирток уважают. Да закусон чтобы на столе достойный был, а то я без обеда совсем с лица спал. Да, гляди, казенку не разводи, это по моей части. Хорошо себя будешь вести, и тебя научу.

– Ваня, не болтай, буди пациента.

– Есть, шеф! Не успели вы подумать, уже все сделано. Все будет у полном у порядке!

Мальчик с подозрением на острый аппендицит весь горел, температура около сорока. Андрей Андреевич пальпировал мягкий животик малыша, он, действительно, был болезнен справа, но других симптомов хирургической болезни не было. Доктор попросил стетоскоп и стал тщательно слушать легкие, в нижних долях справа явно прослушивались хрипы, очень похоже на пневмонию, она скорее всего и провоцировала боли в животе.

– У вас есть педиатр? – спросил он главного врача.

– Есть. На год раньше меня приехала, неплохой доктор, Галина Алексеевна.

– Зови, пусть посмотрит, у дитяти, похоже пневмония. А мы пойдем, запишем все, что наделали в операционной да приступим к ужину, я голоден похлеще Ивана.

Григорьев запись в историю болезни и операционный журнал делал аккуратно, обтекаемо, дабы при прочтении ее прокурором не навлечь подозрение на виновность молодого доктора. Хотя вряд ли прокуратура заинтересуется этим случаем, больной постепенно пойдет на поправку, месяца через три срастутся переломы, встанет на ноги, в памяти людей сотрется все плохое, будут хвалить доктора. Скажут: «Ай да молодец! Такого тяжелого больного вылечил и врачей из области вовремя вызвал. Ай да молодец!»

Наконец-то доктора приземлились за столом, накрытым в большом кабинете главного врача, который одновременно был и ординаторской для трех врачей участковой больницы. Стол ломился от изобилия закусок:

сыры и колбасы, дефицитные в то время шпроты, салаты, овощи, среди которых большая миска с малосольными помидорами. Над столом колдовал Корягин, разводя спирт дистиллированной водой, степная вода с большой примесью солей могла только все испортить. Нужная пропорция достигнута, в сосуд добавлено несколько ампул концентрированного раствора глюкозы, напиток созрел, потребители тем более.

Первая рюмка покатилась в организм, как божий дар, за ней последовал сочный помидорчик, отменная шпротина, конская колбаска местного производства – все пошло, как водится. Под налитую вторую внесли большую сковороду, в которой шкварчало что-то мясное.

– Кавардак! – восторженно произнесла санитарка-казашка и тут же перевела: – Бараньи потроха на бараньем внутреннем жире.

– Мировой закусон! – смаковал Корягин, отправляя в рот то кусочек печени, то легкого или сердца.

– Иван, фигуру испортишь, разжевывай, не торопись.

– Так она же, скотина этакая, фигура, криком кричит, просит, чтоб я ее загрузил, а казенка ей помогает. Божественный напиток! Пища богов и докторов!

Все дружно расхохотались, само благолепие витало в воздухе, и Григорьев почувствовал, что к нему возвращается радостное ощущение выходных дней. В дверь ординаторской осторожно постучали, она слегка приоткрылась:

– Можно войти? – спросил нежный женский голосок.

– Заходите смелее, Галина Алексеевна, – пригласил главный врач.

Порог мягко перешагнули стройные ножки молодой женщины с высоким бюстом. На ней был приталенный белоснежный халатик выше колена. Каштановые волосы, подстриженные под Мирей Матье, обрамляли привлекательное личико со слегка вздернутым носиком и удивительно широкими глазами, которые несколько секунд в упор смотрели на Андрея, затем уголки рта шевельнулись и расцвели в солнечной улыбке:

– Пришла рассказать про мальчика. Справа в нижних долях легкого хрипы, у ребенка пневмония. Рентгеновские снимки делать не буду, наш аппарат настолько древний, потому зря деточку облучать не хочу. Больного госпитализировала, лечение назначила.

– Ну и правильно. Андрей Андреевич тоже слышал хрипы внизу справа. Так, доктор?

– Думаю, диагноз ваш точен, Галина Алексеевна, – заключил Григорьев, терзаемый мыслью, где он раньше видел эту улыбку…

– Ну, тогда до свидания. Приятного вам аппетита.

– Что значит, до свидания! – поднялся Корягин. – И когда это свидание состоится? К вам что каждый день прилетает Их Величество король областной урологии товарищ Григорьев? Прошу за стол. Казеночку пьете?

Галина Алексеевна смущенно пожала плечами и выбрала место рядом с Андреем Андреевичем.

– Однако вот и третий тост образовался! – не успокаивался Иван Васильевич, споро разливая по рюмочкам спирт. – За милых дам я жизнь отдам! За вас, наша прекрасная фея, внезапно залетевшая к нам, чтобы украсить нашу грубую мужскую компанию. За вас, Галочка! Мужики пьют стоя, а женщины до дна.

Корягин лихо, одним глотком направил напиток в желудок и стал строго наблюдать за тем, как выпьют остальные. Галина отпила полрюмки, слегка поморщилась и принялась за закуску.

– Ну-у, – протянул Иван, – я же сказал, до дна.

– Отстань от женщины и больше не приставай. Я беру ее под свою защиту. Лучше наливай, а то за тобой и слово молвить не успеешь. Следующий тост мой, – строго остановил Корягина Андрей Андреевич.

Снова появилась санитарка-казашка, в ее руках был большущий поднос с парящей отварной бараниной. Запах сразил еще не насытившихся сотрапезников.

Андрей встал, поднял рюмку:

– Дорогие мои коллеги, хочу выпить за вас, тех, кто стоит на передовых рубежах нашего родного советского здравоохранения, за людей готовых в любое время суток мчаться на помощь к людям, спасать их жизни, облегчать страдания, делать здоровыми. Судьба забросила вас в широкую безводную малонаселенную степь. Полагаю, вы не родились здесь, привыкаете жить в новых для себя условиях, но не сдаетесь, не бежите от трудностей. Честь вам и хвала, счастья и удач! За вас, врачи участковой больницы!

– А мы – за вас! – добавил Виктор Ермолаевич. – За ваше мастерство!

Дальше ужин протекал без напряжения, легко и вольно, выпивали, кто сколько хотел, закусывали бараниной, запивали анкалем – бараньим бульоном с полосками раскатанного теста, аппетитно приправленным луком и перцем. Вспоминали своих институтских преподавателей, профессоров, интересные эпизоды из студенческой жизни, и конечно, рассказывали анекдоты, коих в то время в народе ходило видимо-невидимо.

Все смеялись, шутили. Андрей нет-нет да ощущал на себе пронзающий взгляд Галины, взгляд куда-то манил, что-то просил и с каждым разом все сильнее и сильнее. В душе Григорьева уже горел фитилек, готовый вот-вот перерасти в пламя, но он делал вид, что ничего не замечает, упорно старался не смотреть в сторону обворожительной соседки. Веселое настроение не улетучивалось, Корягин был в своем репертуаре, после очередной рюмки, набив рот бараниной, он произнес фразу волка, обожравшегося на свадьбе, в украинском мультике:

– Щас спою!

– А почему бы и не спеть? – поддержал Виктор Ермолаевич.

– Э-э… друзья мои, вы не забыли, где мы водку кушаем? В больнице мы, а за стеной больные, им-то не до песен!

Главный врач опустил голову, Корягин молча жевал, вся его огромная стать горевала о прекращении веселья.

– Умеете вы, Ваше Величество, испортить праздничное настроение. Прям-таки настоящий король – паразит и эксплуататор.

Григорьев не успел парировать, как зазвучал приятный голосок Галины:

– А пошли ко мне чай пить. Там и петь, и плясать можно.

В глазах Корягина вновь вспыхнули шаловливые искорки, но Андрей Андреевич засомневался:

– А стоит ли домашних на ноги поднимать, гляньте на часы, время одиннадцатый час.

– А кого поднимать? Я одна живу. Квартира большая, варенья наварила на всю зиму и, кроме чая, найдем что-нибудь.

Фитилек огня в душе Андрея начал разгораться с новой силой, правда, это был не пожар, но уже приличный костер, на котором накалялись страсти.

– Тогда так. Мы глянем больного, вы – мальчика и – вперед. С удовольствием отведаю вашего варенья.

Больному Калиеву стало лучше, внешне это было не так заметно, но пульс и артериальное давление пришли к норме, живот стал спокойнее, пошли газы, по трубке из мочевого пузыря выделилось около двухсот граммов мочи, повязка была сухой. Все, докторам можно отбывать на отдых.

Педиатр Галина Алексеевна обитала в небольшом трехкомнатном коттедже одна-одинешенька. В гостиной недорогая мебель, все простенько, но чисто, уютно и ухожено, чувствовалась любовь к жилищу и налаженному быту. За всем этим было хорошо спрятано то ощущение, что хозяйка здесь пребывает временно. На столе уже стояла часть закусок из больничного кабинета.

«Любит персонал своих докторов», – отметил про себя Андрей.

Галина суетилась на кухне, заварила чай в большом фаянсовом чайнике и водрузила его на стол со словами:

– Баранина просит много чая. Казахи до двух литров во время трапезы выпивают.

– Чай не водка – много не выпьешь, – посетовал Иван Васильевич и сам потянулся за рюмками, стоящими в серванте.

Пили чай, пили водку, пели песни, но постепенно запал веселья затухал, а в душе Андрея горел пожар желания и страсти. Галина уже не ела, она пожирала глазами Григорьева, это не осталось незамеченным внимательным анестезиологом. Корягин пропустил еще рюмашку, запил чаем, положил руку на плечо Виктора Ермолаевича:

– Пойдем, покурим, товарищ главный врач.

– Я не курю, – ответил тот.

– Ничего, я тебя научу. Пошли!

Дверь за курильщиками закрылась, а двое за столом не знали с чего начать или о чем продолжить. Паузу прервала Галина:

– А вы меня не помните, Андрей Андреевич?

– Да я и сам не пойму. Вас вроде не помню, а улыбку на вашем лице где-то и когда-то видел.

– У меня есть документальное свидетельство нашей встречи.

Галина вскочила, быстро нашла альбом с фотографиями и стала их перебирать.

– Вот нашла!

Андрей взял в руки фотокарточку. Точно, он жмет руку совсем юной девушке Гале, стоящей в окружении таких же симпатичных девчат и ребят.

– Думаю, что это было в институте. Но когда?

– Недаром доктор Корягин вас величает Ваше Величество. Куда нам простым смертным, – с милой улыбкой на лице произнесла женщина. – На снимке апрель семидесятого года, заместитель секретаря институтского комитета комсомола шестикурсник Андрей Григорьев вручает диплом о сдаче Ленинского зачета в честь 100-летия со дня рождения Владимира Ильича студентке-первокурснице педиатрического факультета Гале Маркиной. Вот, видите, вокруг девчонки, да и тех, которых нет, вся женская половина нашего курса была влюблена в вас, Андрей Андреевич. В вас, отличника учебы, комсомольского активиста, лучшего солиста институтского вокально-инструментального ансамбля. Да что там наш курс, половина студенток мединститута считали за счастье пообщаться с вами, лишь бы вы удостоили своим вниманием.

– Ну, это уже перебор, преувеличение!

– Нет, мой милый доктор, сама до середины второго курса бегала смотреть, как вы из трамвая выходите, шла в толпе сотрудников областной больницы рядом, а вдруг да заметите, и я не одна такая была.

– Да, милая ты моя! – Андрей ласково обнял Галю за плечи и почувствовал необыкновенной силы взрыв энергии, влекущий к этой прекрасной женщине. – Ну что ты меня все на «вы» да на «вы»? Давай-ка выпьем на брудершафт.

– Прекрасная мысль! У меня для такого случая есть шампанское!

Открывая бутылку шипучего вина, Андрей Андреевич задал себе вопрос: «Что будет с твоей головой завтра, доктор»? Но черт, уже прочно поселившийся внутри, лукаво прошептал: «Черт с ней с этой головой! Такой момент!.. Такой момент! Неужели упустишь, Андрюша!»

Троекратного поцелуя после выпитого содержимого фужеров не получилось. Поцелуй был один, страстный, полный огня, нетерпения и жажды близости. Но Галя вдруг опомнилась:

– Они же сейчас вернутся.

– Нет! Не вернутся. Иван сроду не курил.

На пол полетели туфли, на диван приземлялись рубашки, брюки, юбка… Ночь была горяча. Ночь кипела, бурлила, взрывалась. Любовники кочевали по квартире – со скрипучей кровати на пол, с пола на диван, с дивана вновь на пол. Угомонились, когда во дворах степного поселка запели петухи. Обессилившие голубки улеглись рядышком, Галя положила голову на плечо Андрея и моментально заснула, да и он тут же погрузился с сон.

Многолетняя практика ночных дежурств делала свое, два часа крепкого сна, и доктор вскочил с постели. Молодому организму хватило времени сносно отдохнуть. Голова, на удивление, не болела, настроение было приподнятым. Осмотрелся, Гали рядом не было, нашел ее на кухне. В коротком домашнем халатике она стояла у плиты, кухню наполнял запах свежеиспеченных блинов. Андрей в упор смотрел на нее и думал: «Умница ты моя! Какая женщина! Огонь!» Галя повернулась:

– С добрым утром, мой милый доктор!

– С добрым утром, Галочка!

– На работу пора, мой хороший, скоро восемь часов.

– Какая работа? Сегодня же суббота.

– А мы и в субботу работаем, мы же все на две ставки.

Блины были отменными, со сметаной, с вареньем, крепким индийским чаем и ласковым солнышком, заглядывающим в окно. Галина, допивая чай, подняла счастливые глаза, одарила Андрея милым взглядом:

– Спасибо вам, доктор, вы не только прекрасный хирург, но и терапевт хороший, ваша ночная терапия вывела меня из депрессии последних дней и придала новый импульс жизни.

– Я рад, при желании можно повторить.

– Повторить то можно, а вот нужно ли?

Андрей удивленно поднял брови.

– Мне замуж пора, детей рожать. Ты же не бросишь семью ради меня.

Григорьев опустил голову, но в этот момент еще не покинувший душу черт поддернул: «Ты же мужик, Андрюша! Зачем женщине слабость показываешь. Не лукавь с ней, парень». Андрей Андреевич тряхнул головой:

– Ты права, Галя. Двое пацанов у меня растут.

– Вот потому и не надо больше твоей терапии. Ворованное счастье к хорошему не приводит.

Когда подходили к больнице, над головой, снижаясь, пролетел самолет.

– Ну, вот и слава богу! Долгого расставания не будет. Прощай, Андрей! Спасибо тебе, ты мне доставил много прекрасных мгновений и в юности, и сейчас. Будь счастлив, мой дорогой!

– И тебе счастья, Галочка!

На пороге больницы стоял разгоряченный доктор Корягин:

– Где тебя черти носят? Самолет уже прилетел, причем лично за вами, половой вы наш разбойник.

– Заканчивай шуточки, пойдем, глянем больного.

– Все в порядке с твоим больным, идет на поправку, медленно, но верно.

Самолет, говорю, прилетел.

– Ничего, летчикам не привыкать нас ожидать, а пять-десять минут не время…

Когда областные доктора садились с санитарную машину, Андрей почувствовал на себе взгляд, обернулся… Галина отошла от окна.

Рассказы доктора Седова

Знакомство

Хирургом я решил стать давно, еще в детстве. Было мне тогда шесть лет, и приключилась со мной напасть, откуда ни возьмись, пришла болезнь – по всему телу то тут, то там вскакивали большие фурункулы. Особенно невыносимо стало, когда эта пакость появилась на коже живота, повернуться было нельзя, дышать больно. Мама повела меня в поликлинику, хирург положил на стол, покрытый белой простыней, налил на живот какой-то парящей холодной жидкости, все онемело. Прошло несколько минут, и доктор полосонул меня скальпелем. Боль ударила в голову и пятки. Я заорал так, что задрожали занавески на окнах. Хирург поковырялся в ране, потом сделал перевязку. Когда я встал, боль не была такой сильной, как раньше. Дома ко мне быстро пришел сон, спал я долго. Проснулся, боли почти нет, и рана немного чешется.

– Мама! Мама! – закричал я. – Что со мной сделал этот дядя?! Куда он дел мою боль?

– Дядя-хирург вытащил ее из тебя, сынок. Разрезал болячку ножиком и вытащил. – Погладила меня по головке мама.

– Он что – волшебник?

– Ну, конечно, мой мальчик, он волшебник. Добрый волшебник.

Я долго лежал и думал: «Как это можно ножом, вытащить боль? Ножик сам делает больно. Да, он точно волшебник, раз ножом боль вытаскивает».

Вот тогда решил, что когда вырасту, тоже научусь этому волшебству, обязательно стану хирургом-волшебником.

В медицинский институт поступить было непросто, но я поступил. Три курса упорно штудировал науки, пытаясь понять, как работает нормальный человеческий организм, и понимание приходило. Летом у нас была так называемая медсестринская практика. Меня определили в одно из отделений клиники общей хирургии, где я весь предыдущий год занимался в студенческом научном кружке. Все студенты работали на совесть – ухаживали за больными, делали инъекции, перевязки, мыли полы, одним словом, дышали воздухом своей будущей профессии.

Еще тогда мое внимание привлек веселый стремительный доктор Седов. Глаза хирурга всегда улыбались, шутки сыпались налево и направо. Его любили даже угрюмые больные, ибо видом своим он был устремлен куда-то в светлое и радостное будущее, что и внушало хворым оптимизм. Ему верили, оттого и болезни уходили быстрее. А как Седов оперировал! Можно было только любоваться, скальпели, зажимы, иглодержатели летали между ним и операционной сестрой, как булавы между двумя хорошими жонглерами. Операция с виду шла гладко и картинно, и только внимательный глаз и острое ухо могли уловить, как Алексею Фёдоровичу бывало трудно. В такие моменты он подбадривался самокритичными замечаниями типа: «Но ты раззява-разумбай, достань, перевяжи сосуд, дальше поймешь, что нужно делать. Ишь, козлик бородатый, расслабился. Вперед и только вперед! Победа будет за нами!»

Как правило, у Седова все получалось и получалось хорошо.

Через год после окончания четвертого курса, будучи уже на врачебной практике, я убедился, что желание быть хирургом у меня не только не прошло, оно стало желанным и обдуманным. Для того, чтобы стать хорошим специалистом, нужно трудиться и начинать работать, чем раньше, тем лучше. Некоторые из наших студентов по ночам работали в больницах и учились у опытных хирургов. Я тоже решил последовать их примеру, но так как знал не многих, напросился в ученики к Алексею Фёдоровичу Седову – заведующему первым хирургическим отделением клиники общей хирургии.

Однажды вечером я постучал в дверь ординаторской.

– Да. Войдите, – ответил бодрый голос.

Я вошел, Седов сидел на диване в помятом халате, белая шапочка лихо сдвинута на затылок, на лоб свисал белобрысый с проседью чуб, в руках был журнал, а в глазах вопрос.

– Здравствуйте, Алексей Фёдорович. Я, Кумсков Сергей, студент пятого курса лечебного факультета, хочу быть хирургом, а потому желал бы у вас поучиться, подежурить с вами, если вы, конечно, не против.

– Ну, против я или не против, это время покажет, как говорят, поживем – увидим, а коли есть желание стать хирургом, садись и жди, а я статью дочитаю.

Ждать пришлось недолго, Седов отложил журнал:

– А теперь валяй, расскажи новый анекдот.

Я опешил от неожиданности, образовалась пауза.

– Что задумался, Серёга? Хирург должен быть сообразительным, на неожиданности реагировать мгновенно.

– Тогда, пожалуйста, – вышел я из ступора. – Идет Брежнев по коридору к своему кремлевскому кабинету. День светлый, весенний, солнце яркое. Русская православная церковь празднует Пасху. Навстречу Брежневу Косыгин. «Христос воскрес, Леонид Ильич!» – «Угу», – ответил Брежнев и пошел дальше.

Встречается с Андроповым. «Христос воскрес, Леонид Ильич!» – «Да, знаю я. Мне уже доложили».

Седов улыбнулся:

– Ничего анекдот, но я уже его слышал. Хорошо, что ты рассказывать анекдоты умеешь. Посмотрим, что дальше будет.

В это время зазвонил телефон, хирурга приглашали в приемный покой. Седов сорвался с места:

– А ты что сидишь, будущий хирург мой ненаглядный? Или вам отдельное приглашение нужно, сэр?

По дороге Алексей Фёдорович спросил, как мое отчество.

– Молод я еще для отчества.

– Ну, раз молод, я при больных тебя буду Серым называть. Примерно так: «Давай-ка, Серый, в натуре бабка, попальпируй пациентке живот, да побазарь за то, что там к чему у нее в брюхе».

– Иванович я, Сергей Иванович.

– Спасибо, Сергей Иванович, вы очень любезны, месье.

У больного в приемном покое были все признаки острого аппендицита, диагноз подтверждался анализами.

– Ваше мнение, коллега? – спросил Седов.

– Мне кажется, нужно госпитализировать и понаблюдать, – сделав умный вид, произнес я.

– А мне кажется, необходимо сразу в операционную, – сказал Алексей Фёдорович и повернулся к больному. – Операция вам необходима, голубчик. Аппендицит у вас.

– А может и правда, понаблюдаете, доктор? – с надеждой попросил больной.

– Вправду наблюдать будет молодой доктор. Внимательно и очень внимательно посмотрит, как я вам операцию делать буду. Тянуть дальше нельзя, не ровен час разорвется ваш воспаленный отросток, вот тогда беда будет, а сейчас так себе, легкий испуг. Я ясно объяснил? – Не оставил никаких шансов пациенту Седов. Потом повернулся к медсестрам приемного покоя: – Девочки, больного поднимайте сразу в операционный блок.

Пока шли в отделение, Седов поинтересовался, мылся ли я когда-нибудь на операцию. Я рассказал ему, что уже больше года занимаюсь в хирургическом кружке при клинике и уже пять раз ассистировал доценту Самохвалову при экспериментальных операциях на собаках. В ординаторской в ожидании сидел напарник Седова по дежурству доктор Корнеев.

– Привет тебе, Корнеев-Чуковский! Что это вам, сэр, не сидится в родной ординаторской? – весело спросил Алексей Фёдорович.

– Так, на операцию надо мыться!

– Отдыхайте, наш великий сказочник, отдыхайте. У меня тут новый напарник объявился. Вон, видишь, какой орел! Сергей Иванович! Он уже в свои юные годы насобачился на операциях ассистировать. Так что, если, сэр, вы не против, он мне поможет. Лады?

– Леди с дилижансу – пони легче! Ни пуха вам, ребятки. – Корнеев протянул мне руку. – Геннадий Николаевич. Увидимся. – И исчез за дверью.

Я был поражен таким стремительным началом моей хирургической карьеры. Сосредоточил свое внимание, запоминая все, что делал мой учитель: как обрабатывалось операционное поле, производился разрез, гемостаз, раздвигались мышцы, вскрывалась брюшина, перевязывалась аппендикулярная артерия, отсекался отросток, обрабатывалась и погружалась в кисетный шов культя, зашивалась рана. Хотя и был я весь в напряжении, сорок минут операции пролетели, как во сне.

– С крещением вас, сэр! – улыбнулся Седов, снимая хирургические перчатки. – Ида Ефимовна, надо бы нам с Серёженькой казеночки плеснуть. У молодого первое прикосновение к человеческим внутренностям.

– Еще чего!? Студента развращать начинаешь с первого раза, ишь, что захотел! – грубовато ответила старшая операционная сестра, начинавшая работать еще во фронтовых операционных.

– Да не себе прошу. Сергею глоток. Традиции забыла, старушенция ты моя?

– Ему глоток я давно приготовила. Помню, милый мой Лёшенька, как тебя причащала. – С этими словами Ида Ефимовна протянула мне мензурку со спиртом, – Давай, милый. Думаю, толк из тебя будет. Наперед не лезешь, но и не отстаешь.

Я «махнул» спирт разом, обжог глотку, но превозмог себя, не закашлял, не попросил воды.

– Ну, будь здоров, Сергей Иванович! Удачи тебе на нелегком хирургическом пути, – обнял меня Алексей Фёдорович.

На следующий день я думал, что все это мне приснилось. Ан нет, все было наяву. Рассказывать я об этом никому не стал, даже лучшему другу Володьке, все равно не поверят. Пришел, увидел, проассистировал на операции. Очень уж стремглав, очень.

И пошло-поехало… После второй ассистенции, бросив в таз хирургический халат, Седов приказал операционной сестре:

– Ида, дай пацану моток нестерильного хирургического шелка, – затем резко повернулся ко мне, глаза его сделались строгими. – Узлы ты вязать не умеешь, Серёга! Возьми шелк и учись. Учись везде, где бы ты ни был, зацепи нитку за спинку стула или еще за что-нибудь и вяжи. Вяжи днем и ночью, Вяжи с закрытыми глазами и утром вместо зарядки. Все должно быть отработано до автоматизма. Усек?

Прошло полгода, я не пропустил ни одного дежурства доктора Седова, мы подружились, немало узнали друг о друге, выпили на досуге не одну рюмку коньяка, коего у хирургов было в превеликом множестве, так больные в те времена благодарили врачей за хорошую работу. Я видел, как хирурги работали без страха и упрека, не считаясь со временем и здоровьем, иногда не выходя из больницы по нескольку суток подряд. Меня это не пугало, наоборот, прибавляло уверенности, что профессия мною выбрана правильно.

Однажды ночью привезли больного с прободной язвой желудка. Прободению было не больше часа, оно не было осложнено кровотечением, потому Алексей Фёдорович принял решение делать радикальную операцию – резекцию желудка. Для этого нужен был еще один ассистент. На операцию помылся второй дежурный врач.

– Не обидишься, Николай Александрович, если попрошу тебя на крючках постоять, а первым ассистентом поработает Серёжа?

– Как скажешь, Алексей Фёдорович, ты оперируешь, тебе виднее.

После операции я невольно подслушал разговор двух хирургов.

– А ничего парень! Руки не из задницы растут, и хватка есть, – похвалил меня Николай Александрович.

– Хреновых не держим, – ответил Седов.

В моей душе затрубили ангелы, я чуть было не подпрыгнул до потолка, однако быстро погасил в себе порыв тщеславия: «А что ты такого сделал? А? Ты еще сопливый помощник хирурга, не сделал ни одной самостоятельной операции».

Первую операцию я сделал сам, заканчивая пятый курс института. Это была распространенная в те времена аппендэктомия. Сделал хорошо, быстро, даже самому понравилось. Седов похвалил:

– Молодец! Могешь! С тебя причитается. Вот теперь я не против, чтобы ты со мной дежурил.

И я дежурил, больница стала моим домом, ибо здесь по ночам я бывал чаще, чем в родной постели. Приходило понимание профессии, совершенствовались знания в диагностике хирургических заболеваний, мне доверяли назначать больным консервативную и послеоперационную терапию, доверяли, но и проверяли.

Пришло время, и мною была выполнена сотая полостная операция. Когда все записи в историю болезни и операционный журнал были сделаны, Алексей Фёдорович устроился рядом со мной на диване, глянул на меня своими улыбающимися глазами, похлопал дружески по плечу: – Серёга, а ведь ты стал хирургом! Пока не мастером, но основа, чтобы им стать, сделана. Ремесло, друг мой, наше тяжелое, оплата за труд небогатая, мы не шикуем, но и не бедствуем, однако каждый день встречаемся с человеческой бедой, контактируем больше с отрицательной энергией, чем с положительной. С каждой смертью пациента уходит частичка нас, оттого-то некоторые хирурги впадают в уныние, озлобляются, а таким быть врачу негоже. Вот потому, Сергей Иванович, ты должен жить не только больницей, у тебя должны появиться радости в жизни, какие-то увлечения, как сейчас модно говорить, хобби. У тебя должна быть надежная и счастливая семья. Одним словом, все, что приносит положительные эмоции. И это все ты должен создавать себе сам не менее интенсивно, чем ты учишься хирургии. Ты хоть знаешь, что я не пропускаю ни одной премьеры в театрах города, в отпуск обязательно уезжаю за пределы области, с большим удовольствием езжу на учебу по повышению квалификации. Все это доставляет мне радость, потому как во всем этом есть отвлечение от того негатива, которым нас «ласкает» профессия. Ты парень умный, поймешь меня, а потому хочу рассказать тебе несколько, на мой взгляд, поучительных эпизодов из моей жизни. А уж выводы делать тебе самому.

На дежурствах не каждый вечер, не каждая ночь бывают напряженными, загруженными экстренными и тяжелобольными, случаются и продыхи. Вот в такие спокойные вечера и рассказывал мне Алексей Фёдорович Седов свои были-небыли.