Текст книги "Русская Атлантида"

За Полярным кругом

Я не раз бывал на Кольском полуострове, который представляется мне волшебным ларцом, набитым до краев драгоценными каменьями.

Хочется переосмыслить еще раз увиденное и собранное в поездках, и написать о Заполярье книгу путешествий.

И вот только теперь понимаешь, как мало у нас времени, чтобы исполнить все задуманное и предписанное.

Мне кажется, что каждый, кто размышляет о времени, о себе, о месте, которое нам отведено на Земле, о бездне вечности, тот непременно должен побывать там.

Однажды дороги привели меня на знаменитую Семерку – геофизическую станцию на озере Поповском. Это озеро соединяется с большим Ловозером.

На Ловозере стоит Ловозерск, районный центр, являющийся столицей саамов, маленького загадочного народа оленеводов, который, как говорят специалисты, не относится ни к одной известной группе народов.

Я был у них в тундре, встречался с саамскими шаманами, которые едва не отправили мою душу в бездонные космические пространства. Саамы крайне простодушны и добры, капитализм, обогащающийся любыми средствами, буквально сводит на нет этот народ.

Дело в том, что в организме саамов нет ферментов, расщепляющих алкоголь, и достаточно сааму выпить несколько раз, как в организме запускается механизм зависимости от спиртного. Паленая водка с северного Кавказа свела на кладбище многие тысячи крайне малочисленных оленеводов саамов.

А за Поповским озером через перевал будет священное озеро саамов – Сейдозеро, на которое еще в двадцатых годах отправилась экспедиция ученых исследователей Александра Барченко искать осколки древней цивилизации – Гипербореи. Все члены экспедиции в 37 году были арестованы и расстреляны. Самого Барченко расстреляли уже перед войной.

Говорят, что ждали, когда он закончит отчеты по экспедиции.

Действительно, не простое место. Чего только нам только не рассказывали об этом озере. В то время на озере работала экспедиция В. Демина. Журналисты и писатели жаждали сногсшибательных открытий. Писали, что будто бы в каньоне озере существует переход в иное измерение, что там чаще всего встречается Афоня – снежный гигант, что отпечаток на скале, похожий на человека, с ладони которого прыгает олень – это тень сожженного верховным шаманом саамов атомным лучом Куйво, вождя племени из Скандинавии, пришедшего покорить маленьких людей.

Мы спускались в чашу Сейдозера, в которой был свой микроклимат. Озеро окружала настоящая тайга, тогда как за хребтом была тундра. Мне сказали, что в каньоне озера растет даже дикий виноград. И что озеро имеет подземные протоки, соединяясь с другими озерами, потому что часто в нем рыбы не бывает вовсе, а то вдруг появляется столько ее, что весло, опущенное в воду, буквально стоит…

Мы ездили сюда с местным учителем-краеведом искать следы снежного человека. Он сам вместе с учениками видел его, они даже преследовали этого Афоню, находили следы лёжек, помёт, в котором была шерсть съеденных им зайцев…

Афоня, которого в Ловозере встречают чаще, чем у нас депутатов в деревнях, меня не так удивил. Да мы его и не нашли, и не сожалеем об этом.

Но «семерка», геофизическая станция, меня потрясла. Трудно сказать, как выживали здесь ученые, оставшиеся без государственной поддержки. Практически без зарплаты они служили в этой тундре Родине и будущему человечества, проводя уникальные исследования ионосферы и космоса. Мало того, эти брошенные правительством люди спасали не только себя, но и культуру. Он и ставили спектакли и ездили в свободное время с ними по селениям Кольского полуострова. Безо всякой оплаты… А в это время в Москве грабили Россию и ввергали страну в хаос.

А ученые слушали космос. День и ночь слушали через огромные чуткие антенны наш бездонный космос. Холодный, бездушный. Я тоже надел наушники и был потрясен. Космос оказался наполненным самыми разнообразными, невероятными звуками. Он свистел, шелестел, скрежетал, поскрипывал, постанывал, похрустывал и подвывал…

Но, есть ли все-таки вселенские струны гармонии, о которых говорят все самые древние сказания этого мира?

Ой, ты, Воже

Старый капитан Андреев, открывший для меня Чаронду, прислал телеграмму: «Приезжай срочно. Написал песню о Родине». И я поехал. Как не поехать, если человек песню написал о родине.

Я тоже родину люблю, а песни у меня не пишутся. Может, люблю недостаточно…

А вот и вы не каждый песни пишет о своей родине? Тем более исторические вальсы в 28 куплетов с припевом у каждого куплета:

«Ой, ты Воже, Воже, Воже…

Воже – родина моя.

И Кириллов город древний,

Там живет моя родня…»

Сидим мы с Андреевым на крыльце, напротив у забора сложены стопочкой еловые мощные плахи, полы, видимо, решил менять….

– Видишь, плахи? – спрашивает он меня. – Каждая более центнера потянет. Можешь, такую плаху на плече унести?

– Зачем?

– Вот и ты, зачем? А просто так. Себя испытать. Я по весне их потаскал и сердце надсадил. Месяц в больнице лежал…

Я посмотрел на него с сомнением. Маленький, тщедушный…

Он взгляд мой перехватил.

– Что не веришь, что я такие плахи таскал? А хочешь, я их снова все обратно к сараю стаскаю?

– Верю, – остановил я его, – хотя и сомневаюсь…

– Это я сейчас такой хилый стал. А прежде… Я на Мариинке начинал грузчиком работать. Грузчики на реке в почете были и зарабатывали много. Так я на горбу своем по 200 – 300 килограммов таскал… – ударился Андреев в воспоминания. – У меня хорошая наставница была. Маруська.

…Вечер догорает в зареченских лугах. Пахнет сенокосом и некошеной медовой таволгой.

– Так ты мне песню-то сыграешь? Споешь?

– Рано еще. Вот завтра на Модлону съездим, на озеро Воже – оно же Чарондское, вот тогда и спою… Чтобы ты глазами увидел, о чем песня…

Олютинская стояла на берегу маленькой речушки, которая в тот год была настолько мелководна, что песчаные косы то и дело поднимались со дня и преграждали нам путь. Мы брали в руки весла и упирались ими в дно, чтобы преодолеть очередную преграду.

Мы отправились с моим самодеятельным композитором, прежде речным капитаном Анатолием Андреевичем Андреевым, смотреть его родину. Потому что песню, по его мнению, нужно было сначала увидеть. И вот мы плывем, как много столетий назад плавали наши предки, упираясь шестами-веслами в дно.

Дорогами для наших предков до недавнего времени были водные пути. Отсюда и слово «путешествие». Путь с шестом. Плывет лодочка неспешно меж крутых бережков, вместо весел – шесты. Упирается лодочник этим шестом в дно и перебирается по нему руками. И так, порой, сотни, километров скользит суденышко по воде, пока река не закончится. Дальше – волок.

Отсюда и слово – Заволочье. За волоками, значит

…Скоро мы выбрались с Андреевым в реку Модлону. Она была не широка, но вода ее была темна и глубока. Поразив меня новыми познаниями, Андреев запустил наш, отечественный «Вихрь».

Дальше мы пошли на моторе. Кругом были топкие берега, заросшие камышом и кустарниками. Невеселый, надо сказать, пейзаж. Но для птицы, зверя, эти камышовые джунгли могли быть раем.

Однажды мне подарили спил такого можжевелового дерева и сказали, что ему тысяча лет. В поперечнике спил был около тридцати-сорока сантиметров, но на нем ясно видно было бессчетное количество годовых колец.

…Модлона петляла, временами распадаясь на рукава, то снова соединяясь. Местность была совершенно дикой. На несколько часов пути мы не увидели ни одного человека на ее берегах, ни одной встречной лодки.

Я представил, что в древности здесь был оживленный торговый путь: из Белого озера через реку Ухтомицу до Волоцкого озера, далее лодки и суда перетаскивали в озеро Долгое, а из него попадали в реку Модлону, по которой мы плывем сейчас. Из нее в путь шел в озеро Воже, бывшее в те поры озером Чарондским., а уж из этого озера через реку Свить торговые караваны шестались в озеро Лаче, из него в реку Онегу и так до Беломорья…

Уже в сумерках достигли мы места, где стояла Андреевская избушка.

Левый берег Модлоны был низок и зарос камышом. Какой-то ручей или малая речушка впадали в реку тут, слышно было сонное крякание уток, плеск воды в камышах. Река кипела жизнью.

В потемках я распустил леску короткой удочки, наживил червяка и опустил удочку за борт. Наверное, насадка не достигла и дна, как я почувствовал, что на мой крючок попала большая рыба. Я подсек и вытащил в лодку крупного леща. Я забросил снасть снова. И снова крупный лещ оказался у меня на крючке.

– Достаточно, – сказал Андреев. Уха будет знатная.

Мы спали на еловом лапнике. Под бок мне забралась андреевская лайка и посапывала в ухо, и сам капитан тоже похрапывал. Я проснулся часа в три от криков совы.

Спать уже не хотелось. Я вышел на волю. Огромная красная луна зависала между сосен и казалось, что можно подойти к ней и потрогать рукою. Летучие мыши черными тенями метались по лунному диску, потом, как в замедленной съемке пролетела сова.

Удивительно было, как луна оказалась в лесу? Рядом с избушкой…

Я пошел к ней. Но через несколько шагов загадка открылась. Избушка стояла на высокой песчаной гриве, поросшей сосняком.

Грива закончилась, передо мной внизу текла река, видимо, это был рукав Модлоны. А дальше шла низина, заросшая осокой и камышом. Луна, все такая же багровая и огромная все так же зависала над миром.

Я вернулся к другому краю нашего соснового пристанища. Занимался неуверенный рассвет, отблески его играли в темных водах реки. В том месте, где я вчера ловил лещей, в устье ручья шла какая-то неустанная работа. На воде плавились круги жирующей рыбы, тростник, хотя ветра не было, волновался.

О Чаронде я не только слыхал, но даже летал над нею, когда мы снимали с Сашей Сидельниковым фильм о судьбе крестьянства в 20 веке. Кто не поленится может найти в интернете фильм «Преображение». Селение это в два десятка домов, с церковью на берегу гигантского озера Воже, с огородами с другой, зажатое болотами и отрезанноеый от мира реками, поражало своей отрешенностью от мира.

Считается, что это селение было организовано в 13 веке на торговом пути из Волги в Беломорье Скорее всего рыбацкая деревня была здесь всегда. Чего ж не жить здесь человеку, коль рыбы полно, зверя в лесу хватает, и даже землицы клочок есть, чтобы наростить овса да репы… Но вот с развитием торгового пути, а это был кратчайший путь на Север с выходом на заграницу, Чаронда стала быстро развиваться.

На этом пути стояло два селения, жизнь которым дала эта удивительная дорога. Самый известное – Каргополь. Но трехсот километровый участок от Белого озера до Каргополя был пустынным. Единственная рыбацкая деревня -Чаронда, отвоевавшая на топких берегах озера Воже песчаный уголок, стала опорным, перевалочным пунктом этого пути. Ее жители промышляли рыбой, проводили караваны по Модлоне и Свити, занимались торговлей.

Такое положение обеспечило Чаронде развитие. Ее расцвет пришелся на XVIII век – в 1708 она получила статус города, став центром Чарондской области, которая была включена в состав Архангелогородской губернии. В те времена здесь было более 1000 дворов, около 10 000 населения.

Но XVIII век стал концом водно-волоковых путей. Была построена Мариинка, потом Северо-Двинский канал герцога Александра Вюртембергского. Сухопутные дороги стали достаточно совершенными, чтобы доставлять грузы.

Городом Чаронда была всего пол века – в 1770-х годах она снова стала селом, а к революции 1917 года здесь жило уже менее 1000 человек. Город, ставший «неперспективной деревней», постепенно умирал.

…Андреев завел мотор, и мы снова поплыли по Модлоне, пугая уток и петляя средь бескрайних просторов осоки и камыша… Часам к десяти Модлона распустила многочисленные свои рукава и мы вышли в озеро. Просторы его поражали. Шестьдесят километров в длину, до восемнадцати в ширину. Где-то справа в озеро впадала самая крупная река – Вожега, на которой километрах в десяти от Устья начинались деревни.

И мне казалось, что она повторяет и повторяет раз за разом одну фразу:

– Не – Во – же – я —а– а… Не – Во-же – я– а– а.

Наконец. я встал и пошел на берег. Волны бежали под моими ногами, словно озеро пыталось дотянуться до меня…

– Ну, хоть ты-то скажи людям: «Не Воже – я– а, не Воже-э-э», – шептало оно устало.

– А как? Как зовут тебя, водяное ты, чудо?

Озеро снова вздохнуло, откуда издалека набежал белый барашек волны, обдавший меня фонтаном брызг:

– Ча-ро-ндское я, Ча-ро-ндское… – Услышал я.

Андреев даже разомлел от воспоминаний. Только я никак не мог представить целующихся грузчиков, которые перетаскивают на себе по 400 килограммов каждый.

– Да, что там Маруська! – Разошелся Андреев. – У нас на Мариинке был грузчик Ваня Угольский. Так он на спор на пристани «Устье —Угольское» вынес бочку вина в 600 килограммов весом…

– А на что спорили?

– На бутылку водки…

Вечер догорает в зареченских лугах. Пахнет сенокосом и некошеной медовой таволгой.

– Так ты мне песню-то сыграешь? Споешь?

В доме зажигается свет. Выходит на крыльцо жена Андреева.

– Веди гостя-то в дом, чай пить. Композитор…

Рыбацкая слобода

Такие поселения– слободы, специализировавшиеся на ловле рыбы и поставках ее, были характерны для древних городов, стоявших на реках.

Например, во времена Ивана Грозного такой Слободой было село Ехалово на Москве-реке.

Царским двором было прописано, сколько и какой рыбы должно было поставить село. Только пескарей нужно было словить и доставить ко двору 10 000 штук. Но главная рыба поставок – налим или мень.

Мней или налимов рыбаки из села Ехалово (отсюда пошло название Богоявленского Елоховского собора, который прежде был Ехаловским), нужно было поставить тоже около 10 000 тысяч.

Далее село Ехалово получило дополнительное налимье название – Мневники. Сегодня это Мневники на Хорошевском шоссе.

Рыбацкие слободы были и на Сухоне пригородах Тотьме и Великом Устюге, у Белозерска на реке Маэксе. Со временем эта специализация стала утрачиваться, рыболовством стали заниматься повсеместно. Знаменитый художник Владимир Стожаров хорошо передал поэзию этих поселений на воде.

Онего

Среди темных замшелых скал, овеянное легендами и преданиями лежит одно из самых крупных и рыбных озер России древнее озеро Онего.

И характер у него не простой: то ласковый и теплый, то холодный и грозный. В пучине его много погребено людских трагедий и бед.

Одна из здешних легенд гласит, что во времена польско-литовского нашествия приблизились опасно враги к Муромскому монастырю,

и монахи.

Спасая святые реликвии, положили их в колокола, залили из досками, залили воском и спустили на дно озера. Забурлило озеро, поднялись со дна его ключи и ушли колокола в пучину из глаз людских. Монастырь был разрушен и сожжен врагом. Но рассказывают, что каждый год под пасху со дна озера раздавался колокольный звон и торжественно и непобедимо разливался он по окрестностям Прионежья.

Рассказывают легенды о царе Петре Первом, одержимом идеей строительства внутреннего водного пути, названного в последствии Маринкой. О том как пробирался он со свитой своей лесами да болотами. Как несли его онежские рыбаки на жердях, поскольку грузен был царь и гать его не держала. Как радовался он, когда нашли они пуповину земли, где-то посредине между Белым и Онежским озером, с которой реки текли в сразу в три направления: одни несли свои воду в Атлантический океан, другие в Ледовитый, а третьи в Каспий… Потому и о назвали это место Атлека.

Много легенд хранит Прионежье о разбойниках, живших в глухих дебрях и грабивших купцов на торговых путях, о кладах, укрытых в прионежских болотах.. Есть даже описание этих кладов. «Под той елью до ключа положено в котел под голенище семь тысяч рублев.

Клад заложен бревнами и засыпан песком. И на ключе том ива растет…»

Однако главное богатство края – это озеро с его путями-выходами в теплые и студеные моря, древностями, рыбами, обитающими в его просторах, лесами по берега…

Двадцать лет назад

Это путешествие «Вниз по Сухоне – в глубину веков», было организованно мною 20 лет назад. За десять дней мы прошли огромное расстояние на плотах от Набережной 6 Армии до Великого Устюга.

Нас было 25 человек, совершенно разных не чем не объединенных, работавших в разных сферах, десять человек представляли разные СМИ и конкурировали друг с другом. Казалось, что в Тотьме уже наш коллектив распадется, люди начали ссориться, но все завершилось иначе.

В последнюю ночь перед окончанием путешествия сидя у костра в Опоках все поняли, что нас связывает глубокое родство, что расставаться не хочется, что эти десять дней неожиданно развернулись в целую жизнь и для многих стали поворотным моментом в жизни.

Наука говорит, что время материально, что оно имеет свойство как ускорять, так и замедлять свой бег, останавливаться и даже течь вспять.

Я знаю несколько аномалий времени на территории нашей области. Одна из них в Чушевицах, где еще в 1912 году экспедиций Александра Лоидиса по заданию императорской академии наук зарегистрировала аномалию времени. В Чущевицах на той стороне Ваги, в сосновом бору, где растут странные искореженные деревья, есть место, где время течет медленнее.

Я организовал экспедицию с учеными политехнического университета и она подтвердила этот феномен. Там мощнейший разлом земной коры и восходящие потоки энергии вносят свои коррективы.

Сухона сама по себе мощнейший источник энергии. И поэтому всегда большая вода несет в себе эти ощущения, а водные путешествия по ощущениям превращаются в целую жизнь.

Когда я готовил эту экспедицию наткнулся на интересный факт: В материалах горной инспекции Вологодской. области свидетельствуют, что в конце 19 века местные крестьяне на реках Юг и Кузюг успешно мыли золото. Я рассказал об этом своему соседу в деревне, братьям Битюковым. Про которых их мать говаривала: « У меня ребята не пьют ни курят, а иное хуже, чем пьяные…»

Идея скоробогатства. военному пенсионеру, который не знал, куда девать свои силы и время. Через неделю, я обнаружил со свои домом на берегу реки Леденьги, впадающей в Сухону, огромную гору кварцевого песка. И понял, что сосед предпринял попытку мыть песок в Леденьги. О результатах мне не доложили, но на следующий год уже шесть мужиков мыли в Леденьге золото. Но видимо, кроме занесенных песком бревен прошлых лесосплавов они ничего не нашли.

Но найти в наших северных реках можно много чего. Я, например, нашел за баней бивень мамонта. Сосед пошел дальше: нашел кости шерстистого носорога и гигансткие зубы какого-то доисторического чудовища изъеденные кариесом и производящие совсем не возвышенные чувства. Положил их в сервант и едва не свел с ума жену, которая все порывалась выкинуть эту палеонтологическую мерзость – зубы на помойку.

В 1898 году на Сухоне и Малой Двине в очередной раз ждали конца света. Было доподлинно известно, что оно совершиться 1 ноября. Светопреставление должно было сопровождаться прежде появлением Антихриста. Многие в страхе ожидали этого события.

И тут в деревне Пороги, ныне Опоки объявился странный человек интеллегентного вида в очках, с бородкой в сопровождении миловидной женщины. Они купили в деревне лодку, наняли двух гребцов и стали кататься по реке и вели себя чрезвычайно странно: ночевали под лодкой, ели скудно, наравне с мужиками кормили комаров. Самые худшие ожидания оправдались. Человек тот на Малой Двине ниже Устюга, но выше Котласа приказал разбить лагерь, нанял работника и приказал вскрывать берег. И началось.

Скоро на Божий свет рабочие стали извлекать диковинно огромные кости, черепа, зубы… Пошел слух, что кости он складывает для отвлечения внимания, а сам роет золото. Первыми соблазнились рабочие, решившие, что золото в костях. Они стали по ночам тырить эти кости, раскалывать их, переплавлять на кострах, и даже ковать.

Увы. Тогда поползли слухи, что этот очкастый чародей, и есть тот самый Антихрист. Разрывший могильник, собирающий из костей огромных ящеров. Что он станет кропить их сначала мертвой водой, потом живой и что скоро чудовища побегут по земле

Русская Атлантида

…Как скоротечна человеческая память.

Мы идем на катере по некогда густо населенной Молого-Шекснинской низменности, знаменитой житнице Севера.

Гигантские просторы Рыбинского водохранилища. Тихи и зеркальны его воды. Лишь изредка жирующая рыба нарушит их спокойствие, белый теплоход проплывет в тумане или огромное нефтеналивное судно пройдет неслышно, и снова тишина.

Но вот налетают чайки, и резкие крики их будят сонные просторы.

Многие ли из жителей этих мест сегодня знают, что в двадцати девяти километрах от Череповца под толщей воды погребена в сороковых годах одна из самых знаменитых православных святынь – Иоанно-Предтеченский женский монастырь, с которым связана самая жгучая тайна России – тайна ее падения и, даст Бог, грядущего подъема и расцвета…

Имя Марии Васильевны Солоповой было хорошо известно в русской поэзии девятнадцатого века. Да и по сей день песни и романсы на стихи поэтессы Солоповой, родственницы Пушкина по материнской линии, звучат в России.

Но поэтическая стезя привела Марию Солопову к духовной прозе, более того, скоро она приняла монашеский постриг и имя Таисья.

С тех пор это имя неразрывно связано с Леушинской православной обителью – самым крупным в России женским монастырем, в котором на 1917 год подвизалось около 700 насельниц.

Становление и расцвет монастыря пришелся на годы управлением им игуменьей Таисьей, которую позднее стали величать «игуменьей всея Руси».

Матушка Таисья причастна к созданию еще 10 женских монастырей и, можно сказать, основанию целой школы женского монашества в России. Еще при жизни почитали ее святой. Она была духовной дочерью святого преподобного Иоанна Кронштадского, отмечавшего Леушино особой любовью и постоянно посещавшего его.

В начале лета 1903 года о. Иоанн на пароходе прибыл в Леушино, вернее, на монастырскую пристань в деревне Борок. Но во всей этой местности распространилась тогда страшная болезнь скота – сибирская язва. Со всех сторон стояли карантины, и полевые работы не проводились. Вот что пишет по этому поводу игуменья Таисья: « Утром я отправилась навстречу Батюшке и еще на пароходе рассказала ему все. Выслушав меня молча, Батюшка встал со своего места и начал ходить по трапу парохода и молиться. Через полчаса времени сел возле меня и сказал: «Какое сокровище – молитва!»

…На пристани собралась не одна сотня домохозяев и хозяек, намеревавшихся просить Батюшку об избавлении их от такого тяжелого наказания, как потеря скота.

– За грехи ваши Господь попустил на вас такую беду: вот, например, праздники вам даны, чтобы в церковь сходить, Богу помолиться, а вы пьянствуете. А уж при пьянстве чего хорошего, сами знаете! – наставлял их священник.

– Вестимо, Батюшка, кормилец, чего уж в пьянстве хорошего, одно зло!

– Так вы сознаете, друзья мои, что по грехам получаете возмездие?

– Как же не сознавать, кормилец! Помолись за нас, грешных!

Батюшка приказал принести ушат и тут же из реки почерпнуть воды. Совершив краткое водоосвящение, он сказал:

– Возьмите каждый этой воды, покропите ею скотинку и с Богом работайте. Господь помиловал вас!

…В тот же день все мужички поехали куда кому надо было, все карантины были сняты, о язве осталось лишь одно воспоминание, соединенное с благоговейным удивлением к великому молитвеннику земли Русской.

…Затерянная в дремучих лесах Леушинская обитель, не имевшая ни средств, ни настоящих дорог, за годы правления игуменьи Таисьи превратилась в явленное чудо – «большую свечу» Богородицы, ее Дом. За пять лет ее неустанных трудов в Леушинской обители был построен пятикупольный храм Похвалы Божьей Матери, главный храм монастыря, поражавший всех своим величием и красотой.

Надо сказать, что сестры возили сюда камни для строительства лишь во время половодья, а зимним путем на лошадях доставляли за полтораста верст из Ферапонтова монастыря известь.

«Все храмы обители пропитаны моими слезами, – писала в дневниках игуменья Таисья. – Я в буквальном смысле изведала весь труд нищей храмосоздательницы монастыря.» В Похвальском соборе были собраны списки всех явленных икон Богородицы и учрежден Чин Чтения Неусыпаемого Акафиста…», где в течение десяти лет изо дня в день, из ночи в ночь не прекращалось ни на минуту чтение Канонов и Акафиста Богоматери.…

Однажды игуменье Таисье было видение Богородицы, и это видение стало основой для написания монахиней Алипией иконы Леушинской Божьей Матери «Аз есмь с вами и никто же на Вы». Впоследствии Иоанн Кронштадский назовет эту икону Спасительницей России и благословит ею местного купца

Василия Муравьева, только что побывавшего паломником на Афоне, на старчество и молитвенный подвиг. При этом Иоанн Кронштадский предсказал грядущие на Россию бедствия, падение империи, разрушение монастырей и храмов, появление множества святых исповедников и мучеников… Оба они при этом горько плакали.

Но предсказал святой праведник хотя и нескорое, но возрождение России и православия. Василий Муравьев принял постриг и стал еще одним великим молитвенником России – Серафимом Вырицким, повторившим дважды молитвенный подвиг Серафима Саровского. Он молился о спасении России, стоя на камне перед Леушинской иконой Божьей Матери тысячу дней и ночей, накануне и во время Великой Отечественной войны.

Сегодня эта икона « Аз есмь с вами, и никто же на вы» находится в Черниговской епархии в Свято-Георгиевском монастыре и источает многие чудеса и исцеления.

А теперь мы подходим еще к одной тайне Леушинской обители. Игуменья Таисья записала в дневниках свой сон – видение, оказавшийся пророчеством русской Атлантиды.

Однажды ей приснилось, что идет она к монастырю полем, и вдруг все окружающее начинает покрывать прибылая, несамородная вода.

Скоро вода эта покрыла и монастырь, и все окружающее его пространство. А игуменья шла и шла по воде как посуху. И долго так шла, пока, наконец, вода не стала убывать, и монастырь вновь не открылся Божьему свету. Игуменья Таисья закончила земную жизнь через шесть лет после кончины своего духовного отца Иоанна Кронштадского и была погребена в построенном ею Похвальском соборе монастыря.

Через два года Россию накрыл девятый вал революционных потрясений. Леушинский монастырь был закрыт властями в тридцатых годах, насельницы разошлись, монашествуя в миру, по окрестным деревням, осели в большом селе Мякса, что на противоположном берегу реки Шексны, и в городе Череповце.

Монастырь был отдан под колонию беспризорников. Немного осталось живых свидетелей того времени. Серафим Павлович Тяпин, пенсионер из Мяксы, вырос в деревне Леушино.

– Замечательная была деревня, – рассказывал он мне. – Столько лет прошло, а все еще снится. 250 домов было. Четыре улицы. И монастырь. В праздники колокольный звон покрывал всю округу. А какие были леса, сколько грибов, ягод, – Серафим Павлович вздыхает и закрывает глаза, словно вглядывается в невидимые нам картины прошлого. – Когда беспризорников поселили в монастыре, они надругались над святынями. Многие иконы были сожжены и растащены.

Я сам не видел, но однажды вечером к матери пришли бывшие служительницы монастыря и стали рассказывать ужасные вещи, будто бы беспризорники вскрыли гробницу матушки Таисьи, вытащили мощи и даже играли ее головой в футбол. Ночью старицы тайно пробрались в монастырь и вынесли мощи игуменьи.

Где она вновь была перезахоронена, Серафим Павлович не знает. Но по некоторым сведениям мощи Таисьи предавались земле не раз. Были слухи, что монахини захоронили ее в сухом подвале одной из деревень, не попавших под затопление, и якобы по церковным праздникам мощи ими извлекались, обтирались святой водой и переоблачались.

…Колония беспризорников недолго просуществовала в стенах монастыря. С середины тридцатых в эти места пошли эшелоны с заключенными, которых гнали этапами в леса. В Леушинском монастыре был организован один из концентрационных лагерей. Заключенные начали валить лес и углублять русло Шексны. Большая часть леса сжигалась, и над огромными пространствами висела дымовая завеса.

По деревням поползли тревожные разговоры о грядущем выселении и затоплении, под которое попадало более шестисот деревень, города Молога, Весьегонск, Мышкин, Углич, Калязин… Скоро волей-неволей пришлось покидать родные места. Жить в зоне затопления от горевших лесов стало невозможно. Весной сорок первого года были опущены затворы Рыбинской плотины, и вода пошла в наступление. К сорок седьмому году самое крупное рукотворное море протяженностью в 256 и шириною до 60 километров было заполнено до краев.

Молого-Шекснинское междуречье ушло под воду. «Несамородная» вода скрыла и Леушинскую обитель, предварительно взорванную строителями светлого будущего. И только колокольня ее еще долго возвышалась над просторами новоявленного моря, но и она рухнула, когда вода подточила ее фундамент. Пророчества Иоанна Кронштадского и игуменьи Таисьи в первой своей части, можно сказать, сбылись. И вот, кажется, начала сбываться вторая часть вещего сна игуменьи.

В 2003 году на свет Божий показались остатки превращенной в горы щебня и битого кирпича Леушинской святыни. Мы бродили по хрустевшим остаткам кирпича и плитки – былому духовному величию Пустыни, и я подумал, что пророческому сну Матушки не суждено было исполниться.

Возрождение Леушинской святыни началось с ее сохранившегося в Санкт-Петербурге подворья да инициативы священника Иоанно-Богословского храма о. Геннадия Беловолова. Ежегодно в устье реки Мяксы, что впадает в Рыбинское море, 7 июля проводится Леушинское стояние, на которое собираются паломники со всей России с явленными иконами Богородицы. Здесь, напротив скрывшегося под водами Леушина, был поставлен крест из прибившегося к берегу плавника, а в самой Мяксе жителями села был поставлен храм, в котором один из его приделов станет именоваться Похвальским.

Вечерами на водохранилище, там, где поднимаются год от года из воды останки Леушинского монастыря, поднимается в сумеречное небо светящийся столб, по которому словно сама Богородица сходит к людям. «Аз есмь с Вами, и никто же на Вы».

В восьмидесятых и девяностых годах по поводу создания Рыбинского водохранилища возникли жестокие споры. На страницах газет и журналов, в документальном кино многочисленные критики называли трагической ошибкой строительство ГЭС, канала и водохранилища… Неоправданными затратами человеческих ресурсов, затопление плодороднейших земель… Были даже предложения поднять затворы плотин и осушить затопленные территории, чтобы ввести их снова в сельскохозяйственный оборот.

Если бы это произошло, обнажившееся ложе водохранилища в десятки тысяч квадратных километров принесло бы новые беды краю: пыльные бури, эрозию почв, нарушило циркуляцию грунтовых вод, вновь изменило ландшафт и биосферу…