Текст книги "В поисках забытых ремесел"

Глава 7. Лесное многоделье

Поутру воодушевленный дед Маркел пришел будить нас чуть свет.

– Здравствуйте! Самовар на столе, – сказал он, загадочно напирая на слово «здравствуйте».

– Доброе утро! – Отвечали мы.

– А я вам еще раз говорю, здравствуйте! И говорю это не просто так, а со смыслом.

Мы с интересом посмотрели на деда Маркела.

– Прошу вас, почувствуйте: слова «здравствуйте», «здоровье», «дерево», «древесина», «деревня», «древний» – имеют один корень и один смысл.

– А при чем тут наше здоровье и деревья, при чем лес? – Спросил с недоумением Санька.

– Все просто, – дед Маркел разливал чай и одновременно размышлял о природе слов. – Лес, ребята, для русского человека – дом родной. Это его защита, его место обитания и пропитания.

И для древнего нашего предка благополучие, здоровье, долголетие, безопасность, уверенность в будущем связано было с пребыванием в лесу, под кронами дерев.

В лесу он прятал разделанные поля с посевами хлеба. В лесу он спасался от набегов кочевников, в лесу он добывал пропитание, охотился, собирал ягоды, грибы…

Когда убрали со стола чашки, дед Маркел принес толстую тетрадь в кожаном переплете, часть страниц в которой были заполнены карандашными зарисовками и исписаны мелким убористым почерком.

– Вот, ребята, это мои поиски забытых ремесел. Теперь я вам вверяю заботу о ее наполнении. И я предлагаю начать эту работу, как вы правильно догадались, с леса, с дерева.

– Нет, дед, – возразил я. – Мы уже начали эту работу с крицы, с кузни, с твоего нового топора.

– Возражения принимаются. Ты, Миша, будешь сегодня за капитана. Тебе и заполнять наш бортжурнал. А курс, который мы определяем нашему кораблю, давайте назовем так – «Лесное многоделье». А сам лес будет для нас океаном. В России, братцы мои, находится почти треть всех лесов мира. Непостижимое богатство!

– Ура! Курс на лесной океан! – крикнул Санька.

– Отдать швартовы! – Скомандовал решительно дед. – Экспедиция начинается!

Я открыл тетрадь и занес ремесла, о которых мы узнали раньше: рудознатец, тот, кто ищет руду; кричник, который железо выплавляет из руды; кузнец, который оружие делает из железа; молотобоец, подсобник кузнеца; пушкарь или литейщик, который пушки льет.

Глава 8. Плотницкая артель

Мы не пошли на Мологу купаться.

– Я предлагаю для начала поехать в соседнюю деревню, где знакомая мне плотницкая артель строит дом. – Сказал решительно дед Маркел.

Он выдал нам небольшие ловкие, остро наточенные топоры, мы с Санькой сели в дедовы «Жигули» и поехали.

– Плотники на Руси всегда артелями работали, – рассказывал дорогой дед Маркел. – Да и вообще на Руси прежде всего ценились артельность, заединщина, соборность…

– Почему так?

– Помните, о чем говорит пословица: «Дружно – не грузно, а врозь, хоть брось!».

В прежние-то времена плотницкие артели по всей России ходили. Москва на половину деревянной была. Плотницким ремеслом жили владимирцы, рязанцы. Недаром за рязанцами по сей день прозвище держится – «Рязань косопузая». Это потому, что трудно было встретить рязанского мужика без топора за поясом.

Петербург наши северные мужики строили. Он хоть и каменный, но и там без плотников не обошлось. А флот Петра первого кто строил? Наш вологодский мужик.

Русский исследователь деревянного зодчества академик Игорь Грабарь называл Россию страной зодчих.

…В деревне звонко переговаривались топоры. Плотники поднимали на сруб желтые тесаные бревна, примеряли их, чертили и тут же принимались рубить чаши.

Через несколько минут бревно уже укладывалось в стену.

Дружная, слаженная работа завораживала, и мы засмотрелись на артель плотников, поднимавшую будущий дом.

Но тут из-под навеса вышел человек, видимо, исполнявший роль повара, и стукнул поварешкой в пустую кастрюлю. Плотники тотчас оставили работу и спустились вниз на обед.

– Хлеб да соль! – Поприветствовал дед Маркел плотников.

– Едим да свой! – Отвечали они. – Садитесь с нами отобедать.

– Артельная каша гуще кипит, – отвечал дедушка. – Грех отказаться.

Артельная каша была не только густа, но и необычайно вкусна.

– У меня и дед, и прадед плотниками были. – Стал рассказывать дед Маркел. – Подрядились они артелью рубить дом одному купчине за два пуда соли. Заложили дом девять метров на двенадцать. Срубили три венца, тут заказчик подходит.

– Чего-то, ребята, многовато запросили за работу. Надо бы поубавить на полпудика.

– Хорошо, – говорит прадед. Он в артели за старшего был. – Поубавим.

Следующие три венца срубили уже девять на девять.

Опять купец приходит, жадность одолела.

– Надо бы ребята еще на полпудика убавить. Соль-то нынче больно дорога.

– Хорошо, – отвечает прадед. – Поубавим.

Следующие три венца уже девять на шесть рубят…

Дед Маркел рассказ закончил, ложку отложил.

– Плотников обижать – последнее дело, – засмеялись артельщики. – Себе дороже!

– Вот молодежь к вам привел, – сказал дедушка. – Может, возьмете в подмастерья, хотя бы на половину дня, покажете, как дома у нас на Севере рубят. Да и мне вспомнить старое мастерство не грех…

Плотники заулыбались.

– Подмастерья – это хорошо. Надо наше ремесло обязательно перенимать и сохранять. Ему, этому мастерству уже не одно тысячелетие…

– Северные плотники, согласно преданиям, – поддержал их дед Маркел, – когда ледник наступал, ушли в Индию и мастерство свое туда принесли. Говорят, индийские храмы сохранили в себе черты нашей северной деревянной архитектуры. Недаром главного индийского бога зовут Кришной. По-нашему это будет Крыша…

…Весь день мы с дедом и Санькой провели в плотницкой артели, которая успела за это время подвести сруб под крышу. Поняли, как надо пазить бревна, рубить чашу, узнали, какие еще бывают углы у северных домов. Что такое «обло», «лапа», «прямая и косая зарубы»? Что такое «матица», «перевод», «воронец», «стропила», «повальная слега», «обрешетка», «конек», «причелина»…

В нашей книге появилось еще одно ремесло, очень существенное: «плотник».

Глава 9. Тайны Барсучьего бора

Утро выдалось теплым с мелким дождиком и туманом.

Дед Маркел сам собирал на стол завтрак.

– Я теперь в доме за большуху, отвечаю за ухваты и чугуны. Бабушка Платонида уехала на недельку в большой город погостить.

Пока мы соображали, хорошо это или не очень, дед принял решение.

– Собирайтесь! – Скомандовал он. – Едем на Барсучий бор. Покажу вам настоящий рост белых грибов.

Накануне тоже шел мелкий грибной дождь, и дед, стоя у окна, хмурил брови.

– Ты чего, дед, печалишься? Подумаешь – дождь, – сказал я.

– Для нас дождь даже хорошо, грибов нарастет много. Для крестьянина – беда. Дождь сеногной. Скот может без кормов остаться на зиму.

И вот мы едем на Барсучий бор. В берестяных коробах хлеб, заварка, сахар, картошка, несколько луковиц, котелок.

Полевой дорогой въехали в светлый березняк. Белоствольные березы были как на подбор, высоки, полнотелы. Но дальше я заметил, что многие березы были грубо ободраны и непривычно чернели стволами. Поначалу я думал, что березы болеют какой-то странной болезнью, однако кроны деревьев были зелены и, казалось, не были угнетены никакой болезнью.

Я спросил деда про березы.

– Это бересту заготовляли на поделки. Раньше смолокуры обдирали их. Деготь гнали из бересты.

– Но это ж варварство! Сколько лесу погублено, – возмутился Санька.

– Но вы не расстраивайтесь. Это ремесло урона лесу не наносит. Через год – другой на стволах появится новая береста.

Скоро дорога привела нас в низину. Колея исчезала в зарослях мха. Дед остановил машину, и мы вышли на волю.

Дед первым вступил на мох прошелся по нему. Под ногами выступала вода, но сапоги не скрывало.

– Ясно, – сказал он, возвращаясь. – Лесозаготовители прокладывали к делянкам временную дорогу и перерезали водную жилу. Теперь в этом месте случился застой, скопилась вода и низина заболачивается.

– Что делать? Возвращаться? – Спросил нетерпеливый Санька.

– Я предлагаю оставить машину и идти пешком. – Предложил дед. – Тут всего километров пять. Ночевать можем в лесной избушке. Нет возражений?

Мы жаждали приключений и горячо поддержали деда.

Скоро мы уже преодолели моховое болото и зашагали бодро по вновь обозначившейся колее. Туман все еще не покидал лесных пределов, и от этого лесной мир казался уютным и даже домашним.

Через час мы вышли к берегу лесной речушки, заросшей ивняком. В одном месте на речке был устроен заезок, древний способ рыбной ловли. Речка была перегорожена частоколом и еловым лапником. В середине частокола была поставлена верша, сплетенная из ивовых виц. В верше трепыхалось несколько рыбешек. По частоколу был проложен переход и мы довольно легко перешли на ту сторону речки.

Как не торопились мы поскорее попасть на грибные места Барсучьего бора, но перейдя речку, надолго затормозили.

За прибрежными кустами стояла низенькая избушка, крытая еловым корьем. Рядом с ней было устроено некое подобие печки под открытым небом с топкой, с каменкой, с глиняным котлом, наглухо закрытым, из которого выходили две трубы.

Все вокруг хрустело углем, рядом с печкой валялись старые сосновые пни, выкорчеванные зачем-то вместе с корневищами.

– Это, ребята, – сказал нам дед Маркел, – лесной смолокуренный заводик. Вот из этих сосновых пней, из спрессованной в пачки бересты выгоняли смолу, деготь, делали сапожный и корабельный вар, получали скипидар. Вар этот делает обувь недоступной для воды и предотвращает гниение ниток.

Деревянные лодки и корабли тоже смолят перед спуском на воду, чтобы они служили как можно дольше.

Русский крестьянин широко использовал деготь. Он смазывал дегтем сапоги, чтобы не текли, смазывал оси телеги, чтобы на них легче крутились колеса, столбы, чтобы не гнили, лечил дегтем всевозможные кожные болезни, даже делал дегтярное мыло, чтобы избавляться от паразитов.

…Дверь избушки была открыта. Мы зашли вовнутрь. До сих пор в избушке пахло дегтем и дымом. Небольшая железная печка, сооруженная из бочки, обложенная камнями, стол, сколоченный из не строганных досок, такая же лавка у стены, нары. На столе стоял фонарь «летучая мышь», лежали большие кривые ножи и металлические воронки. В углу стояла бочка с железными обручами.

– Это инструменты вздымщиков. Этот промысел до сих пор теплится. Вздымщики собирают в сосновых борах смолу или живицу, которая потом идет на приготовление ценного сырья в радиоэлектронике и химии – канифоли и скипидара.

Вот этими косарями на длинных палках вздымщик наносит на кору сосны косые надрезы, по которым стекает смола в воронку и далее в емкость. Вздымщики за сезон собирают тонны смолы и отправляют ее на лесохимические заводы.

Мы вышли на улицу. Туман покидал низины и быстро растворялся в вершинах сосен и берез.

– А вот, обратите внимание, – дед Маркел подвел нас к ямам, полным головешек. – Это угольные ямы, в которых готовили березовый уголь для кузнечного промысла. Уголь получали при сжигании березовых дров при малом доступе воздуха…

– В молодости до армии я на таком лесном заводике работал вздымщиком. Собирал живицу. – Сказал с грустью дед Маркел. – Бывало за день по лесу так набегаешься, что еле на ногах стоишь, а придешь к избушке, напьешься чаю, и бежишь в деревню на беседу. А чуть свет уже снова в лесу, снова по делянкам. Откуда только силы брались? А, Мишка?

Я не ответил деду. Я не знал, откуда дед черпал силы. Я подчитывал ремесла, которые открылись нам возле этой лесной избушки.

– Так сколько ты насчитал здесь лесных промыслов? – Спросил дед.

– Дегтярный, смолокуренный, живичный, угольный. Четыре! – Бодро сказал я.

– Приплюсуй еще один, – Сказал дед. – Поташный. На таких кустарных заводиках получали из древесной золы методом выпаривания щелочь.

Теперь в этом нужды нет, химическая промышленность нашла более дешевые способы. А вот берестяной промысел и сегодня имеет большой смысл.

– Это как? —Спросил я.

– Дело в том, что смолокуры и углежоги заготовляли еще бересту для поделок. Лапти плести, березовую посуду делать, короба… Береста материал уникальный. Я вам про него потом на досуге расскажу.

Тут дед Маркел взял с лавки берестяной туес, в котором лежали ровные обгорелые камушки.

– Что это такое? Сможете догадаться? Это, ребята, берестяной самовар.

– Ничего себе, самовар? – Удивились мы.

– Представьте себе, самый настоящий самовар! – Подтвердил дед. – Наливаешь в туес воды, нагреваешь на костре камни и вот этими деревянными щипцами бросаешь камни в туес. Вода тут же закипает. Заваривай и пей. Я предлагаю вам почаевничать после дороги.

Мы запалили костерок, напились чаю из берестяного самовара и отправились в лес.

– Лес может дать человеку все необходимое для жизни.

Видите, вон у той огромной березы в метре от земли остался с весны кран, – показал дед на вставленную в березовый ствол палочку. – А вон еще кран, еще… Кто-то здесь в апреле собирал березовый сок. Очень полезный и вкусный напиток. Я его тоже в больших количествах заготовляю, разливаю в пластиковые бутылки и закладываю в морозильную камеру. Квас из березового сока – отличнейший!

Дед оказался прав. Белых грибов на Барсучьем бору было столько, что корзины наши заполнились в полчаса.

– Мотайте на ус, – сказал дед Маркел. – Еще один крестьянский промысел, связанный с лесом. Грибной. Или грибовареный.

Крестьянин обычно ездил по грибы всей семьей на лошади. В телеге стояли пестери, сенные кузова под грибы. Маленькие и взрослые наполняли эти емкости легко. Дома грибы солили и сушили. А дети еще носили грибы на грибоварку, зарабатывая копеечку в семейный бюджет.

А в другой раз семья приезжала уже за ягодами. То ли за клюквой, то ли за брусникой. Это уже другой промысел… Клюковный.

Зимой приедет крестьянин в город с мороженой клюквой в пестерях и начнет зазывать покупателя: «По ягоду клюкву, подснежную крупну, по свежую, манежную, холодную, студеную, ядреную, по устюженскую клюкву.»

Дед так разошелся, войдя в образ крестьянина, что мы с Санькой рассмеялись. Но дед Маркел продолжал голосить на весь лес:

– Эх-ва, клюква бабашка, брали Наташки, брали-побирали, с кочки на кочку скакали, лапотки потоптали, ушиницы ободрали, в реку покидали… А река не принимает, к берегу прижимает… ко берегу-бережку ко зеленому лужку…»

Глава 10. Ночные гости

К избушке мы вернулись уже к вечеру.

– Будем ночевать, – сказал дед. – Надо грибы прибрать. Тут я видел, у смолокуров сушилка для грибов сделана. Печку натопим, комаров выкурим, свежего лапника наломаем, перекусим и будем спать, как баре.

Мы почистили грибы, разложили их на проволочной сушилке и затопили печь, прибрались в избушке. Дед сходил к верше, принес забежавших в нее плотвиц, окуньков и хариусов, заварил уху.

В деревянном фонаре был огарок свечи, мы зажгли ее и поставили на стол. Души наши ликовали, так волнующе пахла хвойная постель, белые грибы, сохнущие у печки, поспевающая уха с лавровым листом.

– Э-э, да похоже сюда кто-то заглядывает и кроме нас, – сказал дед Маркел, переступая порог. – В сенцах под крышей в мешочке продукты подвешены, чтобы мышки не достали.

Тепло и сытный ужин сморили нас, и мы с Санькой уснули без задних ног.

И мы не слышали, как в темноте за бревенчатой стенкой послышался собачий лай, как дед Маркел вышел с фонарем на волю и встретил ночных гостей.

Я проснулся от того, что кто-то горячо целовал меня в ухо и нос. Мне показалось, что я на Белом озере, и ко мне навстречу бежит по песку Лена Софронова – Золотая рыбка. Сердце мое гулко забилось. Я открыл глаза и в полумраке избушки разглядел рядом с собою лохматую собаку, которая восторженно повизгивая, лизала меня шершавым языком.

Дед сидел за столом с двумя мужиками, хлебавшими уху. По разговору я понял, что это вздымщики, которые только что вернулись с делянок.

– У нас несколько участков и несколько избушек. Мы тут не каждую ночь ночуем. У нас гости редки. Медведь вот приходил не раз в прошлом году, – рассказывали мужики. – Оставим радио, уйдем на делянки, а приемник на весь лес вещает. Вечером приходим, окошко разбито, и кто-то приемник со стола сбросил. Да так несколько раз приходил выключать радио.

В один день остались, решили проучить нахала. А медведь-то в окошко и лезет, лапой шурудит, радио пытается нащупать. Пришлось шугануть его. Федя вон, кочергой по лапе огрел, да как рявкнет… Мишка от испуга чуть избушку не повалил, как бросился когти рвать… Пришлось вот собаку в лес брать.

– С медведем, в лесу дружба худая. – Сказал второй вздымщик. – Прежде мужики на медведя с рогатиной ходили без всякого оружия. Бодцами звали таких промысловиков. Вот это, Иван, охота, так охота, а с лабазов завалить медведя не велик подвиг.

– У меня прадед бортничал. – Поддержал его первый вздымщик. – Наделает в деревьях дупел, приманит пчел и собирает в конце лета мед. Опасный это, надо сказать, промысел. Борти высоко, пчелы злющи, так жиганут, что летишь с дерева и радуешься, что жив пока.

Да и медведи не упустят случая борти разорить. Так прадед наш чего делал. Подвесит на веревке тяжелую чурку вдоль ствола пониже борти, вобьет в нее гвоздей да заточит их. Мишка на дерево полезет, махнет лапой по чурке, чтобы не мешала, поранится, заревет… А меда все – равно охота, только бы ему дальше лезть, а чурка возвращается и в бок его гвоздями. Он еще пуще бьет, а чурка все сильнее раскачивается и все сильнее ответно бьет медведя.

Поревит, поревит от обиды, да так ни с чем и уйдет косолапый.

– Однажды зимой лесорубы тут вот на Барсучьем бору, – заговорил второй вздымщик Федя, – потревожили в берлоге огромного медведя. И пошел тот шататься, добывая себе пропитание. Среди бела дня на лесной дороге напал на учительницу и убил ее.

– Ох, ты беда какая! – вздохнул дед Маркел.

– Уж, куда хуже. – Согласился Федя. – В окрестных деревнях началась паника. Послали гонцов к старому охотнику Сивире. Был у нас тут такой медвежатник. Ему уже за семьдесят было. Вот приходят к нему посыльные: спасай!

Сивиря не заставил ждать. Скоро собрался в путь, взял с собой из съестных припасов только мешочек присоленых сухарей. От растерзанной учительницы следы уходили в чащобу. И Сивиря встал на след, и пошел распутывать медвежью грамоту. Скоро зверь почуял охотника.

Наверное, понял, что идет его смерть. И стал уходить. Он был в сто раз сильнее и сноровистее старого охотника, но охотник шел за ним, не оступаясь, день и ночь, второй день и вторую ночь, ни на минуту не давая отдыха, ни себе, ни зверю. Только сухарик за сухариком бросал в рот.

И, наконец, медведя охватил ужас, и начал он метаться, терять силы и к концу третьих суток пал без движения. Сивире даже стрелять не пришлось.

Тут за окном избушки яркой вспышкой ударила молния, и следом над крышей так грохнуло, что казалось, мир раскололся пополам. Сверканье молний и грохот слились воедино, но скоро гроза откатилась в дальние пределы леса, а на крышу нашего пристанища обрушился ливень. Под шум его я сладко уснул, согреваемый горячим собачьим телом.

Утром мы выскочили с Санькой на речку умыться. Промытый грозовым ливнем лесной мир сиял мириадами капель, вода в речке вспухла и несла на себе невесть откуда взявшиеся по – осеннему золотые листья берез.

В верше билась какая-то большая рыбина, так что заезок сотрясался. Пришел дед, поднял вершу и вытряхнул на берег большущую щуку, гневно открывающую зубастую пасть.

Через час мы уже сидели за столом вместе со вздымщиками и наслаждались щукой горячего копчения.

Когда перешли к чаю, я достал экспедиционную тетрадь, чтобы записать открытые здесь лесные ремесла.

– Ночью вы про охотников говорили, – спросил я деловито наших старших товарищей. – Надо ли заносить в наш журнал ремесло охотника или отнести охоту к забаве?

– Это, сейчас, охота стала отдыхом, развлечением, – горячо откликнулся дед Маркел. – А еще лет двести назад – это был настоящий промысел, сравнить его можно разве что со старательским промыслом, на котором добывали золото.

Наших предков расстояния не страшили. Известно, что еще в 11 веке русские проторили дорогу в Сибирь. А скорей всего и раньше эти пути были изведаны.

Главный интерес для европейцев в Сибири представляли меха. Поэтому и промысловик, и купец часто был в одном лице.

На охоту в Сибирь уходили ватагами. В ватаге человек тридцать, сорок. Главная цель – соболь.

Местное население било соболей стрелами, русские ловили их в клепи. За сезон можно было добыть 10—20 соболей. И только особенно удачливые добывали до сотни.

Соболь стоил в Москве бешеные деньги – от двадцати до двухсот рублей. Промысловик получал – полтора-два рубля. Надо учесть, что казак в Сибири получал годовое жалованье из царской казны в пять рублей.

Когда охотник менялся с местными вогулами, то за железный топор ему давали двух-трех соболей. Это был выгодный обмен для обеих сторон. А на Чукотке казаки меняли медный котел на такое количество шкурок соболя, какое входило в котел. При этом чукчи смеялись над глупыми русскими, которые совершают такой невыгодный обмен.

Сибирь в 17 – 18 веке была для России тем же самым богатством, что для Америки – Клондайк.

Сохранилась государственная статистика: в семнадцатом столетии в Сибири было добыто и вывезено около 10 миллионов соболей.

А по мере оскудения угодий охотник продвигался все дальше и дальше, освоил Восточную Сибирь и в восемнадцатом веке уже добрался до Тихого океана, а скоро и переплыл его.

Вот такая краткая история вологодского охотничьего промысла. Именно вологодского, тотемского, устюгского, потому что они первыми ушли осваивать Сибирь.

…Вздымщиков ремесленная тема очень заинтересовала. И они наперебой стали вспоминать истории, связанные с лесными промыслами.