Текст книги "Стратегия риска"

Глава 2

Любой пришедший в адвокатскую контору «Брест» мог заметить, что работа кипит. В огромной комнате находилось пятеро сотрудников и все при деле. Две женщины неопределенного возраста прилипли к телефонным трубкам и с деловым видом убеждали в чем-то своих собеседников. Еще двое, но уже мужского пола резво щелкали по клавиатуре компьютеров. Самый молодой из адвокатов тридцатилетний Роман Поспелов выглядел как стратег перед боем. Его стол в дальнем углу офиса был заполнен бумагами. На некоторых листочках были схемы, на других списки и тексты. Над всем этим была занесена рука с цветным карандашом, заточенным с обеих сторон. То там, то здесь появлялись красные или синие стрелочки, рамочки или простые линии. Сам же хозяин стола не сидел за ним, а нависал, обозревая все бумаги сразу. Полководец! Типичный вид штабного генерала перед битвой.

Но так все виделось только с порога и только человеку незнакомому с традициями «Бреста». На самом деле адвокатскими делами занимался лишь один – пенсионного вида мужчина в голубом пиджаке и с пышной еще более голубой бабочкой. Он набирал на экране текст своей заключительной речи на эпохальном процессе о разделе дачного дома. Его клиент хотел получить ту часть, в которой находился туалет. Обосновать это было просто, но противоположная сторона могла найти и свои аргументы. Точно такие же.

Другой адвокат с самого утра вывел на экран карточную игру и уже несколько часов с огромным удовольствием фиксировал все возрастающие суммы своих выигрышей.

Дамы бальзаковского возраста терзали телефон в разговорах со своими мужьями. Одна с бывшим, другая с будущим.

Стратег Поспелов готовился к свадьбе. К собственной! Он воевал на схеме ресторанных залов, пытаясь совместить свои финансовые возможности с желанием разместить максимальное число гостей.

Красным в списках отмечены родственники, чье присутствие на свадьбе вне обсуждений. Синим – друзья и коллеги. Это все гости первого уровня. Остальные – хорошие знакомые, соседи и прочие, весьма приятные люди.

Первыми синих отметок удостоились четверо сотрудников «Бреста», сидящих с Романом в одной комнате. Не пригласить их – форменное свинство. Обидятся. И правильно сделают… Не пригласить же начальника уже не свинство, а просто глупость. Михаил Абрамович Зарубин в свое время сам завлек Поспелова в свою адвокатскую контору и опекал его как отец родной.

Столь же многочисленной группой с синими отметинами оказались сотрудники детективного агентства «Сова». Их шеф Игорь Савенков – готовый тамада. И, вообще он человек хороший. А Олег Крылов – боевой товарищ…

Так, проходясь по списку, Роман убеждал себя, что нереально уложиться в установленный самому себе минимум в сорок человек. К середине дня «неосиненными» остались только двое: дачный сосед, намертво завязавший с алкоголем, и школьный товарищ, уж слишком отвязанный по этой части… Роман вздохнул и вычеркнул их из списка, философски заметив, что крайности плохо уживаются в мире. Все хорошо в меру.

Именно на этом трагическом моменте в комнате раздался звонок, короткой морзянкой возвестивший, что шеф требует Поспелова в свой кабинет.

Роман сгреб со стола секретные документы и спрятал их в свой сейф подальше от любопытных сослуживцев.

Адвокат Зарубин не любил современных офисов. Его передергивало от слов «жалюзи», а тем более «органайзер». На окнах у него были тяжелые темные шторы с легким рисунком, а под руками обычная записная книжка. В том же старомодном духе у него было все: и мебель, и одежда, и душа, и мысли. Сидел он тоже не на итальянском вертлявом кресле на колесиках, а на массивном сооружении из дуба с резьбой.

Михаил Абрамович был не так прост. В своем адвокатском деле он считал себя докой. Клиенту нужна уверенность. А основательность обстановки привлекает жаждущих защиты не меньше, чем его, Зарубина, отчество.

И имя для своей фирмы он выбирал с тем же прицелом. Не вычурное англоязычное, не «Пик энд Дрик» какой-нибудь. А наше, исконное, мощное как крепость на Буге. И клиенты понимали намек: защищая их, адвокаты будут стоять насмерть…

Очередной клиент понравился Зарубину сразу. Было видно, что за решение своего вопроса он готов платить любые деньги.

Михаил Абрамович умел и любил торговаться. На первых же минутах разговоры с клиентом он обычно сообщал возможную сумму гонорара. Это мягко сказано. Он заламывал эту сумму и делал паузу. Ждал реакции. В этот момент он был похож на охотничью собаку, замершую в стойке перед возможной добычей.

Оценив состояние клиента, Зарубин обычно выдавал: «Это наша стандартная ставка, но лично для вас мы можем ее снизить…» Чаще всего он уменьшал сумму в полтора раза. Иногда – в два, и даже в три. Назвав новую цифру, он опять замирал, вытянув вперед шею и поджав под себя переднюю лапу.

Сегодняшний же клиент озадачил Зарубина. Гонорар был назван заоблачный, но впервые Михаил Абрамович решил не спускаться на землю, а подняться еще выше:

– Это наша стандартная ставка, но лично для вас… Могут быть дополнительные затраты. Обычно мы привлекаем детективное агентство «Сова». Одним словом – все может возрасти в два или в три раза.

– Я согласен.

– А иногда и в четыре раза.

– Согласен.

– Отлично! Какова суть вашего дела? Начнем составлять договор.

– Никаких договоров, господин Зарубин. И о сути дела я вам ничего не скажу.

– Не понял.

– Я знаю, что у вас есть молодой толковый парень по имени Роман.

– Есть такой. Роман Поспелов. Это наша гордость.

– Так вот, я хочу, чтоб эта ваша гордость и вела мое дело. Я буду говорить только с Поспеловым.

– А я?

– А вы, господин Зарубин будете получать деньги. Чем плохой расклад?

Михаил Абрамович не долго терзался размышлениями. Только в первое мгновение он готов был возмутиться или обидеться за оказанное ему недоверие. Но расклад действительно был славный: Роман работает, знает все и за все отвечает, а он, Зарубин, ничего не знает, ни за что не отвечает, но получает от странного клиента большее деньги. И без договора. Стало быть – и без налогов.

Нетерпеливый клиент решил поторопить Зарубина. Он не стал много говорить, а вытащил из кейса и бросил на стол пухлую банковскую упаковку американских денег.

Михаил Абрамович всегда хвалил себя за осторожность. Вот и сейчас он не стал сразу хвататься за валюту и оставлять на ней свои отпечатки. Не стал он и громко выяснять: задаток ли это или что? Он просто сделал вид, что не заметил пачки. Вызывая Романа, Зарубин потянулся к кнопке звонка на дальнем углу стола, а обратным движением локтя придвинул доллары к себе. Пачка валюты покачалась на краю стола и сама упала в приоткрытый ящик стола.

Роман провел гостя а переговорную. Проходя мимо кофеварки, он включил ее даже не проверив ее заправку – в «Бресте» хватало беспорядка, но эту мелочь отслеживал сам Зарубин. Он был уверен – затраты на гостеприимство и на хороший кофе для клиентов окупятся многократно.

Нельзя сказать, что Роман обрадовался новому клиенту. Тем более, по словам Зарубина, работа будет большая, ответственная и конфиденциальная. Странно, но Михаил Абрамович так и сказал: «О сути дела не говори никому ни слова. Даже мне. Глеб Васильевич Славин будет работать только с тобой».

Доверие приятно, но перед свадьбой Роману не очень хотелось вешать на себя дела. Особенно ответственные.

Первые минуты Роман изучал гостя и вел светскую беседу как на английском приеме: погода, качество кофе, пробки на дорогах и прочее.

Обычный клиент, этот Глеб Славин. Лет ему около сорока пяти. Явно москвич. Богат, но за модой не гонится. Характер крепкий, закаленный в последних боях за место под рыночным солнцем. Глаза умные, но напряженные. В их глубине – страх.

– А теперь давайте о деле, Глеб Васильевич.

– Да, уже пора.

– Мне необходимо построить систему вашей защиты. Для этого надо знать все детали. По какой статье заведено на вас дело?

– Дело пока не заведено.

– Но в чем вас обвиняют?

– Еще ни в чем… Тут не совсем адвокатская работа, Роман. Судебного дела может и не быть вовсе. Но защищать меня надо.

– Вам угрожают?

– Формально, нет. Но я чувствую, Роман, что они хотят моей смерти.

– Кто?

– Все! Последний месяц они просто прилипли ко мне. Шагу не дают ступить самостоятельно. Ждут подходящего момента. Но не я им нужен. Им деньги мои нужны…

Роман почувствовал, что клиент сейчас может впасть в истерику. Надо успокаивать. И главное при этом понять – кто есть Глеб Славин? Шизик с манией преследования или бизнесмен, на которого наехали крутые ребята.

– Вы не волнуйтесь, Глеб Васильевич. Решим все ваши проблемы. И не с такими делами справлялись. Чего вам бояться? Вы же никого не убили, не зарезали.

– Убил… Я, Роман, человека убил. Застрелил из автомата.

В переговорной повисла тишина. Роман переваривал неожиданное признание клиента и пытался быстро наметить линию дальнейшей беседы. А Славин гордо молчал, считая, что он сказал самое главное, и добавлять уже нечего.

Роман готов был задать десятки вопросов, но понимал, что это не лучший вариант. Можно было скатиться к допросу: кого убили, когда, где, при каких обстоятельствах? А он адвокат, а не следователь… Надо дать возможность клиенту расслабиться, выложить все самому.

– Чувствую, Глеб Васильевич, что дело ваше действительно сложное. Будем работать. Помочь вам могу только зная все детали. Расскажите обо всем по порядку.

– С чего начинать?

– С самого начала… Вы правильно сказали, Глеб Васильевич, что главное здесь ваши деньги. Вот и начните с того момента, как у вас появились первые доходы.

– Хорошо. Только не перебивайте…

«Деньги я сейчас имею большие. Очень большие. Я владелец сети бензоколонок «Кондор». Девять штук в Москве и шестнадцать за окружной дорогой почти на всех трасах.

Началось все десять лет назад из ничего. Было нас трое друзей – Илья Бабкин, Вася Анохин и я. Вместе закончили автодорожный институт и протирали штаны в НИИ. А потом, когда замаячила свобода, нанялись в частный автосервис. С деньгами стало посвободней, а главное – появился азарт.

Следим мы однажды на пустыре за своими мастерскими, пьем пиво и обсуждаем очередное задание хозяина. Велено утилизировать старый бензовоз. И одновременно всем троим в голову приходит идея.

Следующим вечером бензовоз оказывается на даче у Василия, а мы начинаем бомбить ремонтирующиеся у нас на сервисе машины. Деталька к детальке – и через месяц мы имеем новенькую, сверкающую краской передвижную бензозаправку.

Дальше схема очень простая. Заправляемая на заводе за наличные и становимся рядом с государственной заправкой. Кладем ребятам по сто баксов и у них вдруг ломается оборудование. Всего на три – четыре часа.

У них бензин дешевле, но они не работают. У нас дороже и мы рядом. Расторопно и с улыбкой. Куда автомобилисту податься?

Через два месяца мы купили еще один бензовоз. Через год имели уже пять передвижных заправок. Сами со шлангами, естественно, не работали, нанимали ребят с Украины.

Веселое было время… Понятие «крыша» тогда только появилось. На первых порах нас опекали местные менты. Деньги брали исправно, но спасти могли только от хулиганов. Когда на нас наехала Никулинская группировка, то наша крыша в погонах прохудилась. Все разбежались – жизнь дороже.

Пришлось мне общаться с самим Доном. Смешная кличка. На первый взгляд нечто испанское. Синьор, кабальер, дон Педро. Оказалось, что в миру он Виктор Олегович Кошевой. Получалось, что отец его, понятно, однофамилец, но все-таки Олег Кошевой. А он – сын краснодонца. Сначала была такая длинная кличка, потом сократилась – «Донец», а в конце концов просто «Дон».

Так вот, Дон не был похож на бандитского авторитета. Мы их представляем вроде Кащеев бессмертных – сидят в своей паутине и зыркают злыми глазами. Нет, Дон добрейший мужик. Всегда все с улыбкой, с юмором.

В нашу первую встречу он мне растолковал, что значительно дешевле платить ему тридцать процентов от прибыли, чем потерять жизнь. Действительно, справедливо… Так мы и жили.

В девяносто пятом году денег у нас скопилось столько, что мы могли построить несколько стационарных заправок. Опять же, московские власти стали прижимать бродячие бензовозы.

Долго мы совещались и решили, что пришло время разбегаться. Вася Анохин открыл магазин «Бишоп» и стал торговать электроникой. Теперь в Москве уже три таких салона. А Илья Бабкин построил элитный оздоровительный центр. Маленькие бассейны с морской водой, сауны, массажные кабинеты, души Шарко и всякая такая ерунда… Только потом я понял, что Илья полез в это дело, свихнувшись на женском вопросе. Экзотики ему захотелось.

Строил он сам. Вернее – по его проекту и под его присмотром. Так в его Центре под названием «Аркадия» появились две секретные комнаты с зеркальными окошками во все стороны. Одним словом – сиди и любуйся натуральным видом знаменитостей женского пола… Правда, потом с помощью Дона он нашел другое применение своим развлекательным окошкам.

Я же строил и строил красивые стационарные заправки с мойками, магазинчиками и даже с туалетами. Все, как в Европе!

Неприятности начались три месяца назад. Заходят ко мне в кабинет трое крепких ребят и заявляют, что они от какого-то Хруща. Теперь я должен ходить под ними и платить шестьдесят процентов. Я даже не возмущаюсь такой наглости, а просто называю имя Дона и предлагаю разобраться с ним.

Я был уверен, что одно имя Виктора Олеговича остудит этих залетных хамов. Не их это территория! Не по понятиям этот базар! Но, нет. Это их только распалило. Они наперебой посылали Дона в разные неприличные места, называли его помойником, галахом и, что совершенно непонятно, шушарой. Я назвал их беспредельщиками и они ушли. А вечером в моей квартире на пятом этаже прострелили окна.

Я никогда раньше не видел Дона в таком состоянии. Он злился, бегал, кричал. Мне стало понятно, что Хрущ человек опасный и отвязанный. Без мозгов. Не признает ни законов, ни понятий. Воевать с ним будет сложно.

Мне усилили охрану, но мелкие пакости я получал почти каждый день. То пожар на моей заправке, то анонимные звонки жене. Не угрозы, а так, сведения о моем моральном облике.

Семью пришлось отправить на южный берег Франции, а самому жить в страхе, ожидая новых козней противника.

Наконец Дон сообщил, что ему удалось забить стрелку с ребятами Хруща. Разборка будет по полной форме, но требуется мое присутствие.

Обычно так не делают. Крыши сами должны между собой разбираться. Но эти же беспредельщики. Играют не по правилам. Захотел так Хрущ – приходится подчиняться.

Три недели назад мы встретились на пустыре за Востряковским кладбищем. У нас пять машин и у них пять. У нас взвод братков при оружии и у них.

Разборка началась вяло. Переговорщики сходились в центре круга и расходились.

Через час Дон шепнул: «Будем воевать» и сунул мне в руки автомат.

Через минуту раздался взрыв и понеслось. Стрельба, крики раненых, мат.

Я почти ничего не видел, потому что сразу бросился на землю и больно ударился грудью, навалившись на свой автомат.

Мне пришлось вскочить на ноги после крика Дона: «Окружают, Глеб! Вставай».

Я осмотрелся – и действительно, сбоку на нас бежали трое из группы Хруща. Дон стоял за моей спиной. Он поправил автомат в моих руках и заорал в самое ухо: «Стреляй! Кроши их, гадов».

Раньше я никогда не стрелял из автомата. Эта тяжелая штука начала дергаться в руках, плеваться огнем, а ствол занесло куда-то вверх и вправо. Я отбросил оружие и уставился на троицу нападавших. Двое в черных куртках упали сразу. Парень в светлой ветровке, тот, что был в центре, сделал ко мне несколько неуверенных шагов.

Никогда я не забуду его лицо с гримасой боли и упреком в мой адрес.

Не забуду я и клочки разорванной на груди ветровки и расплывающиеся вокруг них пятна крови.

Буду помнить и его руки перед падением. Он несколько раз очень странно взмахнул ими. Совсем как умирающий лебедь…»

Глава 3

Ракитский блаженствовал… Получилось все именно так, как он и хотел. Прежде всего, бандиты оказались очень милыми людьми и убивать его не собирались. Более того – их главный, которого все называли Доном, проявлял явное уважение к актеру как к творческой личности.

Начиналось, правда, все не самым лучшим образом.

Шкаф, чуть прихрамывая, подошел к Ракитскому, который стоял около своей машины в покорной позе «Руки вверх». Жестом ему было предложено поменять стойку и вытянуть руки перед собой. Актер моментально выполнил команду и в награду за сообразительность получил новенькие блестящие наручники, которые со звонким звуком открывающейся зажигалки «Зиппо» защелкнулись на его запястьях.

В придачу к браслетам Ракитский получил еще черную вязанную спецназовскую шапочку с прорезями для глаз. Шкаф лично натянул ее до самого актерского подбородка, но, очевидно, ошибся: прорези оказались на затылке.

Третья награда за покорность – мощный пинок в зад, который помог упаковать Ракитского на заднем сидении одной из машин. Потом была дальняя дорога и казенный дом – ночлег в подвале, обустроенном на манер камеры-одиночки: одинокий голый топчан, откидной столик, глазок в двери и параша в углу.

Но эти жизненные неудобства продлились для Ракитского всего несколько часов. Всего одну ночь. Он даже не успел испугаться.

Утром за ним пришли и повели… нет, вежливо попросили проследовать наверх к шефу.

Поднимаясь на второй этаж, Ракитский понял, что находится в шикарном загородном доме. За окном промелькнул сосновый лес, вдалеке высокий забор, а за ним просматривался соседний особняк из красного кирпича.

Перед дверью кабинета Ракитский представил, что сейчас он увидит нечто вроде Кащея в темной нише с тупыми охранниками по обе стороны и злыми собаками у ног.

Все предстало с точностью до наоборот.

Невысокий лысый симпатяга лет пятидесяти выкатился из-за письменного стола и, распахнув руки, бросился к актеру.

– Рад! Очень рад вас видеть, Сергей Олегович. Буквально вчера смотрел фильм с вашим участием и вдруг – такая удачная встреча… Вы хорошо переночевали?

– Сносно… В подвале.

– Как в подвале? Непорядок! Сейчас все исправим.

Хозяин оставил Ракитского стоять в центре кабинета и бросился к дверям, из-за которых выглядывал Шкаф. Разговор был тихим, но суровым. За исключением непечатной лексики Сергей услышал только две фразы: «самую лучшую комнату» и «подготовьте баньку по первому разряду».

Такое начало позволило Ракитскому приободриться. Он вошел в кабинет держа руки за спиной и стоял в центре комнаты столбом. При последних фразах шефа он принял стойку «вольно», гордо поднял голову, зафиксировал на лице легкую улыбку, а руки отправил в карманы мятых брюк.

Завершив «инструктаж» шеф плотно закрыл дверь и шустро побежал к серванту. Вначале он извлек два низких стакана с толстым дном. Потом на свет появилась нераспечатанная бутылка виски «Белая лошадь».

– Вы как предпочитаете, Сергей Олегович: чистенькую или со льдом и газировкой? Я лично – только чистую. Чудаки эти англичане. Такой чудесный напиток изобрели и сами же его придумали разбавлять. Виски с содовой, на мой вкус, это кошачья моча…

Говоря все это, шеф увлек Ракитского к окну, к мягким креслам по обе стороны от невысокого резного столика.

Перед первым тостом хозяин представился:

– Зовите меня Виктор Олегович. Если услышите кликуху «Дон» – так это тоже я. От отца она мне досталась. Он по паспорту – Олег Кошевой. Не тот, конечно. Тот не успел детей настрогать… Итак, за искусство!

Дон выпил свою порцию одним махом, налил еще и продолжил:

– С подвалом мы, Сергей, поторопились. Не сразу разобрались. Но ты и сам виноват. Зачем слежку за моими устроил? Ребята очень просто могли там на дороге кончить и в овражке прикопать.

– Я не следил, Виктор Олегович. Вернее, следил, но без злого умысла. Вроде – репетировал.

– Верно! Я так бойцам и сказал. Он, мол, артист. Мятущаяся душа. Нашло вдохновение – и поехал приятеля спасать. Кстати, этот пиротехник очень ершистый. Не соглашается с нами работать. Ты, Сережа, уговори его. Согласен?

Ракитский охотно кивнул и только потом сообразил, что почему-то пользуется доверием у явного бандита Дона, что получил от него задание и готов выполнять. Еще вчера такое показалось бы ему невероятным, но сейчас это было очевидным.

Долго размышлять Ракитскому не удалось. Дон налил по новому стаканчику и беседа покатилась дальше.

– Давай, Сергей, за театр выпьем. Я же не просто так. Не сбоку припеку. Я сам играл и в школе, и в институте. В самодеятельности. Главные роли исполнял. Не «Гамлет», конечно, но и не «кушать подано»… Столько у меня историй с театром связано. Я и невинность из-за театра потерял. Островского играл. Я в десятом классе, а моя партнерша на год старше. И надо было мне ее по ходу действия поцеловать. Я на репетициях имитирую, чмокаю губами, но ближе чем на пять сантиметров к ее лицу не приближаюсь… Она мне однажды говорит: «Не получается у нас сцена. Нет правды жизни. Приходи сегодня ко мне домой. Родителей нет. Порепетируем…» Дорепетировались! Пришлось мне через два месяца у отца деньги стащить и доставить девчонку к знакомой врачихе… Зато на премьере была полная правда жизни! Давай, Серега, за театр! За нас, за артистов!

Когда от «Белой лошади» остались одни копыта, Дон перешел к деловым вопросам.

Получалось, что он, Виктор Олегович Кошевой, меценат. И хочет он, как и граф Шереметьев, создать свой театр. А Ракитскому доверялась роль режиссера-постановщика.

– Ты, Сергей, не бойся. Платить буду столько, что и Станиславскому не снилось.

– А что будем ставить, Виктор Олегович? Может быть Шекспира?

– Нечто похожее. Море крови, гора трупов. Но это не Шекспир. Писать будешь ты. А я буду тебе сюжеты давать. Первый уже есть.

– А играть где будем? Сколько зрителей?

– Играть, Сережа, будем на пустыре, а зритель будет один. Он же и участник спектакля, только знать он об этом не будет.

– Но актеров же учить надо, Виктор Олегович. Сценическая пластика, мизансцены, речь.

– Не надо их учить. Пластика у них натуральная. И речь подходящая. А вот мизансцены – это загвоздка! Ты и должен моих долболобов обучить: где кому стоять, куда бежать и как умирать. Опять же и пиротехник должен обеспечить выстрелы, взрывы, кровь… Принимать спектакль буду я сам. Пока не скажу: «Верю», ни хрена ты денег не получишь.

Но Дон только на словах был скуп. Первый аванс он выдал Ракитскому сразу же. Такие деньги актер не получил бы и за год съемок при полной загрузке.

Это обстоятельство сразу разрешило все сомнения Ракитского, включая и моральные. Он решил, что не собирается никого убивать. И грабить не будет. А как творческая личность имеет право приобщать к искусству любой контингент. Для врага все люди делятся на больных и здоровых. А для режиссера – на актеров и зрителей. И никаких бандитов!

На этой логике и под бутылку «Белой лошади» Ракитский уговорил работать и Сизова. Пиротехник сопротивлялся только до второго стаканчика и до первого аванса: «Давай взорвем всю эту шушеру!». После третьей порции он промямлил: «Почему бы и нет. Возможно ты и прав, Ракитский». А пятый тост бравый пиротехник провозгласил сам: «За Дона! Хороший он человек…»

Первый сюжет, который предстояло поставить Ракитскому был по-шекспировски прост. Встречаются две группы людей на пустыре. Представители их ведут переговоры. Долго обсуждают. Нарастает напряжение. Кульминация. Взрыв. Стрельба. И тот единственный зритель, для кого весь этот спектакль, стреляет и убивает, якобы, сразу троих.

Сложность была в том, что в пьесе совершенно не было текста. Есть роли без слов, а это была бессловесная пьеса.

Текст для переговоров писать было бессмысленно, ибо единственный зритель их все равно не слышал бы.

Ракитский предложил переговорщикам старый сценический прием. Они должны были поочередно с разной интонацией произносить фразу: «Что говорить, когда говорить нечего». Так можно было беседовать не один час. Но хмурые братки выдерживали два-три цикла и впадали в безудержный хохот.

Тогда Ракитский предложил им поочередно материть друг друга. Да позаковыристей.

Пошло! Со зрительского места и Станиславский сказал бы: «Верю!» И как не поверить? Стоят вдалеке два нахохлившихся бугая и беседуют. Один выскажет свою мысль, а глаза другого наливаются кровью, он напряженно думает и выдает нечто, заставляющее первого вздрогнуть и искать свой аргумент, свое слово в переговорном процессе. Полная правда жизни!

Все остальное было делом техники – расставить людей по местам, научить их падать и красиво умирать, когда на их груди, повинуясь пульту пиротехника, взрывается таблетка с пакетиком вишневого компота.

И вот – премьера!

Главную роль Ракитский взял себе. Именно он под занавес спектакля побежал на Глеба Славина. Именно он получил в грудь сноп холостых зарядов и, взмахнув руками, упал почти у самых ног своего единственного зрителя.

* * *

После посещения адвокатской конторы «Брест» Славин успокоился. Это было странно. Ничего не изменилось. Роман Поспелов после первой встречи ограничился общими фразами: «Будем Вас активно защищать. Проверим, изучим…»

Все так, но Глеб Васильевич успокоился. Он был деловой человек и привык за хорошие деньги получать хороший товар. А то, что Поспелов не просто адвокат, не юрист-казуист, а мастер по нестандартным ситуациям, он знал точно. Романа именно в этом ключе Славину рекомендовали двое надежных людей. Друг друга они не знали и не очень распространялись о деталях своих дел, но оба произнесли почти одну и туже фразу и с одинаковой интонацией: «Ты не поверишь, Глеб. Но этот Поспелов из такой заморочки меня вытащил… Вспомнить страшно!»

Именно поэтому Славин и перестал нервничать. Договор у него с «Брестом» есть. Деньги он заплатил. Поспелов – отличный товар. Тех двоих из их заварушек вытащил, теперь пусть его спасает.

Каждый должен заниматься своим делом. И Глеб Славин опять окунулся в свои дела, в свои бензоколонки.

Единственное, что он еще сделал для своей безопасности – вызвал к себе в Москву своего брата.

Подполковник запаса Игорь Славин уже несколько месяцев маялся без дела в маленьком уральском поселке. Службу свою он закончил бесславно, так и не дождавшись желанного «полковника». Энергии у него было еще много, но раньше он с утра до вечера наводил порядок в своем подразделении, с азартом наставлял подчиненных на путь истинный. Теперь же под его началом остались лишь квартира и жена. И в семье начались постоянные «разборки полетов».

Стало быть, поездка в Москву была для Игоря Славина благом, а для его жены счастьем.

Кроме того, братья не виделись почти пятнадцать лет и подполковник не очень внятно представлял как это Глеб «в капиталисты заделался».

Игорь быстро вошел в роль родственника – охранника. Из дома почти не выходил – там брата опекали другие. А в квартире он был полным хозяином. Входную дверь открывал только сам с молотком в правой руке.

Через неделю после визита в «Брест» Глеб Славин начал уже и забывать свои неприятности. Наглецы, наехавшие на него несколько месяцев назад, затихли. Молчал и Дон. Может быть и правда – постреляли друг в друга и успокоились все. А возможно и Поспелов что-то уже предпринял, но и он молчал.

Славин уже начал размышлять о возвращении семьи в Москву, но он явно спешил…

В четверг уже в конце рабочего дня Славин инспектировал строительство своего нового шедевра. Рядом с Московской окружной дорогой строилась бензозаправка. Да не простая, а в комплекте с мойкой, супермаркетом, маленькой гостиницей, стоянкой для дальнобойщиков, ресторанчиком, банькой и прочими завлекательными вещами.

Звонок мобильного телефона не испугал Славина. Обычно он трезвонил не меньше тридцати раз в день. Но когда в трубке раздался голос…

Говорил Дон заикаясь, чего раньше не замечалось. Текст был простой: «Все в порядке, но надо, чтобы Славин срочно к нему приехал». И больше ничего, никакой информации.

Дон, он же Виктор Кошевой, не зря любил театр и с удовольствием вспоминал свои успехи в самодеятельности. В этот день он доказал, что в нем действительно умер великий актер.

Телефонный звонок был только увертюрой. Сам спектакль начался в кабинете Дона. По полной программе – три действия с завязкой, кульминацией и финалом. Были также два антракта и театральный буфет с коньяком и бутербродами.

Смутило только начало – Дон не распахнул занавес, а плотно задернул шторы на всех окнах.

Действие, как у модных режиссеров, началось с видеозаставки. Хмурый суетливый хозяин кабинета, нагнетая тревожную атмосферу, взмахнул видеокассетой и увлек Славина к телевизору. И все эти действия без слов. Только жесты и невнятные, но красноречивые междометия.

С первых кадров Славин узнал и время, и место действия документального фильма. Снимали в тот злополучный день на не менее злополучном пустыре.

Оператор на первых порах снимал общие планы с едва различимыми силуэтами. Крупно и четко камера выхватывала только его, Славина.

Вот он под звуки выстрелов лежит, врастая в землю. Вот вскакивает и палит из автомата длинными очередями… Камера перемещается вправо и выхватывает троих, бегущих прямо на Славина. В их руках нет оружия. И вид их не очень страшный. Бегут себе и бегут.

Сначала падают на землю крайние участники забега. Правый! Потом левый! И оба в легких черных куртках.

Средний парень в светлой футболке подбегает ближе. Вот он во весь экран. Молодое приветливое лицо.

И вдруг на его груди одна за одной три пули разрывают ткань футболки. Фонтанчики крови и расплывающиеся на их месте красные пятна… Парень замирает. Улыбка переходит в гримасу боли. Несколько лебединых взмахов руками и он падает. Замертво!

Камера делает левый поворот – в десяти метрах от свеженького трупа стоит ошалевший Славин. Он продолжает давить на спусковой крючок автомата, но патроны уже кончились. Видно, как дымится усталый перегретый ствол.

Через пару секунд Славин бросает ненавистное орудие убийства и бежит к машинам.

Крупным планом – лежащий на траве автомат. Это финальный кадр…

Дон нажал кнопку на пульте и экран погас.

Славин сидел и не шевелился. Не слушались не только ноги – руки, но и язык. Очень о многом хотелось спросить. Хотелось, но не моглось.

В театре труднее всего играть длинную паузу. Это могут только гениальные актеры. Дон это знал и именно сейчас очень пожалел, что бросил сцену… Он молчал две минуты и заговорил лишь почувствовав, что Славин способен слушать, отвечать и кое-как соображать.

– Беда, Глеб Васильевич. Беда! До сих пор не могу опомниться. Три часа назад они мне эту пленку прислали.

– Кто? Откуда прислали?

– Не с «Мосфильма» же! Ребята Хруща очень грамотно нас сделали. И где это они камеру спрятали? Красиво сработали… А ты, Глеб, ну прямо как герой-любовник. Все время в камеру лез. Никого больше из наших нет, а ты везде крупным планом.