Текст книги "Заложник должен молчать"

Анатолий Гончар
Заложник должен молчать

Пролог

Эта командировка началась для Ефимова весьма неожиданно. И даже в какой-то мере приятно (если, конечно, можно назвать приятным отъезд на очередную войну). Ведь на этот раз не было нудных, бесконечно повторяющихся тренировок боевого слаживания. Так что в данном вопросе Сергею, можно сказать, повезло, его просто вызвали в штаб и без обиняков предложили:

– В Чечне должность командира группы – вакант. Едешь? – Командир бригады, как всегда, оказался прямолинеен.

Ефимову можно было посетовать на то, что, в конце концов, он по должности заместитель, а не командир группы, и отказаться, но он, почти не раздумывая, согласился. Не то чтобы Сергей снова рвался на войну, нет, на этот раз действительно нет. На какое-то время его страсть к приключениям слегка остыла, а совесть казалась умиротворенной от осознания выполненного еще в предыдущую командировку. Но все же и отказаться не смог, так как хорошо знал, что на данный момент в части наблюдалась хроническая нехватка групперов. Одни были в командировке, другие готовились к ней, третьи находились в отпуске после нее. Не поехать и тем самым подставить кого-либо из офицеров, которого в таком случае непременно отзовут из отпуска, Ефимов считал неправильным.

– Да, товарищ полковник, еду, – озвучил свое решение Сергей.

– Тогда пять часов на сборы, – тут же расплылся в одобряющей улыбке полковник Шогинов.

Сказать, что Ефимов оказался удивлен такой поспешностью, значит, не сказать ничего.

– С тобой едет старший лейтенант Котов и трое контрактников. – Комбриг словно не заметил удивления, написанного на лице Сергея. – Времени у тебя немного, так что можешь отправляться к себе… – Шогинов чуть было не сказал домой, но, вспомнив, что Ефимов живет в общежитии, сдержался. Назвать домом офицерскую общагу язык не повернулся даже у него. – В девять ноль-ноль сбор у автопарка. Все понял?

– Так точно, – довольно небрежно отозвался Сергей, так как в мыслях уже укладывал вещи.

– Тогда ступай, – разрешил Шогинов.

– Есть! – ответил слегка ошарашенный темпом происходящего Ефимов и, неловко развернувшись, поспешил покинуть кабинет бригадира. Тот посмотрел ему вслед и невесело усмехнулся. Боевики активизировали свою деятельность, отряд нес одну потерю за другой, и сколько еще таких сборных команд пополнения предстояло отправить до осени – не знал никто. Оставалось только надеяться и верить в лучшее. Дождавшись, когда дверь за старшим прапорщиком закроется, Шогинов открыл один из ящиков стола и с задумчивым видом вытащил оттуда книгу Волкова «Волшебник Изумрудного города».

– Я уезжаю в командировку, – прямо с порога заявил Сергей.

– Опять? – Супруга Ефимова сделала шаг назад и опустилась на стоявшую за спиной кровать.

– Олесь, я… – Он виновато пожал плечами и, чтобы избежать взгляда жены, нагнулся и начал расшнуровывать запыленные берцы.

– Пап… – появилась из соседней комнаты недовольно хмурившаяся дочь Ефимова Юля.

– Да, я, – не отрывая взгляда от пола, отозвался Сергей и внутренне сжался – чувство вины перед женой и детьми стало заползать в его и без того мятущееся сознание.

– Пап, у нас каникулы. Мы же к бабушке собирались! – обиженно напомнила Юля.

– Так и поедете, – постарался придать голосу нарочитую небрежность Сергей, но подступивший к горлу ком не дал добавить «без меня».

– А что, по-другому никак нельзя? – без особой надежды поинтересовалась Олеся у супруга, закончившего наконец возиться с обувью.

– Мне предложили, я… – беспомощно развел руками Сергей. – Откажусь – кого-то из отпуска выдернут или дурака какого пошлют… Меня комбриг вызывал…

– Так и скажи: сам напросился! – Олеся вздохнула и подумала: «Тоже ведь сказал – дурака, вот ты тот дурак и есть», но вслух произнесла другое: – Если бы не захотел ехать, то и не поехал бы.

– Как я мог отказаться? Другие что подумали бы? Что… – предприняв попытку оправдаться, Сергей тем не менее понял, что городит чушь, и замолчал.

– Тебе уж точно никто и слова не сказал бы! – качнула головой Олеся и уже совсем тихо добавила: – Сереж, ну куда ж ты все лезешь, а? – В глазах у нее заблестели слезы.

– Олесь… я… ты же знаешь, я аккуратно, как всегда…

– Пап, – напомнила о своем присутствии дочь, строго насупив брови, – обещай…

– Обещаю! – безропотно согласился Сергей.

– …что вот съездишь в этот раз и больше никуда никогда не поедешь. Обещаешь?

– Обещаю, никуда и никогда. Это крайняя командировка.

– Смотри! – Девочка сжала губы.

В этот момент входная дверь распахнулась, и в помещение ворвался разгоряченный ходьбой Коля – сын Ефимовых.

– А что у вас тут стряслось? – По выражениям лиц он сразу заметил, что в семье что-то произошло.

– Наш папа в командировку собрался! – Похоже, Олеся все еще тешила себя надеждой, что эта поездка не состоится.

– Пап, – губы сына дрогнули, – ну зачем?

– Да я не сам, меня вызвали, предложили…

– Пап, откажись, а? – Ефимов-младший бросил пакет, с которым ходил в магазин, на пол. – Или совсем никак?

– Я же уже согласился… – виновато развел руками Сергей и почувствовал, как появившийся в душе ком начал подступать к самому горлу.

– Пусть едет… – опустошенно махнула рукой Олеся.

– Папа мне обещал, что это в крайний раз! – гордо объявила Юля.

– Когда? – Коля нагнулся и подобрал брошенный пакет.

– Сегодня, – ответил Сергей и по тому, как застыли лица окружающих, понял, что к такому повороту не был готов никто…

Сборы прошли, как обычно, в тоскливом молчании. Все понимали – одно лишнее слово может вызвать поток неконтролируемых слез и еще больших переживаний. Если и говорили, то по большей части о ничего не значащих вещах.

Вечер наступил быстро…

Когда Сергей подошел к парку, «пазик» уже стоял возле курилки в ожидании пассажиров. Контрачи курили, Котова еще не было. Водитель «пазика», увидев бредущего по аллее Ефимова, спрыгнул на асфальт и пошел ему навстречу.

– Это ты, что ли, уезжаешь? – спросил он вместо приветствия. – А то мне сказали прапорщик, а кто…

– Здорово, Володь! – Ефимов перебросил сумку в левую руку и улыбнулся. – Да, я, я.

– О блин! – с ошеломленным видом протянул ему руку водитель. Рукопожатие его шершавой ладони было крепким. – А помоложе никого не нашлось?

– Да мне, вообще-то, едва-едва восемнадцать стукнуло! – широко улыбнулся Сергей.

– А мне тогда – двадцать. – Водитель, который был старше Ефимова лет на восемь, тоже улыбнулся, затем улыбка сползла с его лица, и он, уже став совершенно серьезным, покосившись на висевший за плечами Сергея рюкзак, полюбопытствовал: – Не надоело?

– Все, крайний раз. – Ефимов почувствовал, как в душе вновь нарастает жгучая боль расставания, и, увидев появившуюся на лице водителя тень сомнения, пояснил: – Я дочке пообещал.

– Да блин, – непонятно покачал головой Владимир, хотел что-то добавить, но, увидев бегущего в их сторону майора Ивлева, удивленно приподнял брови и решил не продолжать.

– Уф, думал, не успею, – Ивлев выглядел слегка запыхавшимся, – от самого общежития летел. И ты ничего не сказал! – упрекнул он отчего-то вновь заулыбавшегося Сергея.

– Леш, ей-богу, у меня времени с гулькин нос было. Да если бы и было, мне что, бегать по всем и звенеть: «Меня в армию забирают»?

– Ладно, Серег, хрен с тобой, извинение принято. – Майор хитро улыбнулся: – Ты лучше скажи: у тебя мелочь есть?

Сергей удивленно вытаращился на Ивлева, но тем не менее, ничего не сказав, полез проверять собственные карманы и, обнаружив там потрепанную десятку, протянул ее Ивлеву:

– А тебе зачем?

– Да вот… – Майор вытащил из пакета, который держал в руках, нож. – Ножи не дарят, так что, давай, расплачивайся…

Сергей глянул и невольно хмыкнул – насколько он знал, нож этот обошелся Алексею в весьма кругленькую сумму, – но отказываться не стал.

– Не продешевил? – все же поинтересовался он, вкладывая зеленую бумажку в руку майора.

– В самый раз! – Алексей улыбнулся, подал Сергею нож и дружески хлопнул его по плечу: – Спасибо тебе…

– Да хватит, Леш, это тебе спасибо! – расплылся ответной улыбкой Ефимов. – Я бы такой из жадности никогда не купил.

– Спасибо, что спас меня! – снова повторил Ивлев, и на этот раз Сергей промолчал.

Из-за здания пункта приема личного состава «вырулил» цветущий и слегка загруженный старший лейтенант Котов.

– Здравия желаю, товарищ майор! – отрапортовал он и, не удержавшись, спросил: – Товарищ майор, вы что, тоже с нами?

– Нет уж, лучше вы к нам! – отшутился Ивлев и повернулся к Сергею: – Ну все, братуха, будь!

– Живы будем – не помрем! – Ефимов поднял руку в приветственном жесте и шагнул в распахнутую дверь автобуса.

– Все? – с надеждой глядя на входящего Котова, уточнил водитель.

– Старшего нет. – Старлей бросил свой баул на переднее сиденье и, облегченно вздохнув, плюхнулся рядом.

– Старший сейчас подойдет, – показал рукой Владимир на открывающуюся дверь контрольно-технического пункта, – командира автомобильной роты повидать захотел. А вот, кстати, и он – майор Пташек собственной персоной.

– Старшим что, Пташек едет? – удивленно переспросил Ефимов. – Он вроде бы в госпиталь с давлением слег?

– Да уже сбежал давно, с неделю как сбежал! – широко улыбнулся водитель.

– Ма-ла-ток! – одобрительно протянул Котов, а Ефимов молча усмехнулся, решив приберечь свое мнение для другого случая.

– Здорово, Се-ре-га! – довольно осклабившись, не вошел, а именно ввалился в салон «пазика» майор. – Вот ни грамма не сомневался. Как только мне сказали, что группером прапор едет, я сразу понял, что это ты.

– Я вас приветствую! – шутливо отреагировал на шумное появление старого знакомого Ефимов.

– Ну, понеслась одна по кочкам! – Из Пташека прямо так и перло нерастраченной энергией. – Володя, заводи шарманку. Поехали!

Зашумел стартер, завелся двигатель, и автобус плавно тронулся с места.

Вскоре контрольно-пропускной пункт остался далеко позади. Пропетляв по улицам города, «пазик» вырвался на междугородную трассу и, набирая скорость, покатил в сторону узловой станции. Вечерний ветерок, влетавший через слегка приоткрытую форточку, приятно обдувал лицо. Сергей вынул из ножен нож и осторожно потрогал лезвие. И сразу, будто от порыва налетевшего ветра, плечи почувствовали глубинный холод – события двухнедельной давности никак не хотели стираться из его памяти.

…Едва сдержав дыхание, Сергей всплыл на поверхность, тяжело, со стоном, выдохнул и тут же с силой втянул в себя воздух. Выдохнул, вдохнул и, резко переломившись, опять ушел под воду… Ласты шлепнули по поверхности и, взбурунив и без того взволновавшуюся поверхность, исчезли под волнами…

Ефимов уходил все глубже и глубже в черноту сомкнувшегося над ним речного омута. Нож, треклятый нож, именно сейчас, когда его не было рядом, требовался больше всего.

Занимаясь подводной охотой, Сергей, в отличие от большинства своих собратьев по хобби, никогда не брал с собой нож. Он у него, естественно, был, но обычно лежал в байдарке. И вот сейчас Ефимов неимоверно жалел о своей давней привычке, уже давно перешедшей в пустопорожнее упрямство.

Маска буквально прилипла к лицу, Сергей через нос слегка подал в нее воздух и тотчас сообразил, что, начав погружение, забыл продуться, и теперь ему болезненно надавило на барабанные перепонки. Судорожно сглотнув, он почувствовал, как стремительно съедаются литры втянутого в грудь воздуха. Становилось темнее. Еще метр, и впереди показалась фигура застывшего в неподвижности Алексея Ивлева – его друга и такого же заядлого подводника. Тот уже не рвался наверх – обессиленно разбросав по сторонам руки, он медленно опускался к черной иловой поверхности речного дна. Стараясь не смотреть в медленно разворачивающееся лицо Алексея, Ефимов скользнул к его ногам.

…Первый раз, поднырнув к запутавшемуся в сетях другу, Сергей думал, что без труда справится с тонкими лесками китайской сетки. Каково же было его удивление, когда оказалось, что, кроме «китайки», ноги Алексея опутывают надежно сплетенные ячейки самодельной капроновой сети, которая, уходя вниз, всей своей остальной частью запуталась в придонном коряжнике. В кровь изрезав руки, Сергею удалось справиться с несколькими нитями, но кислород стремительно заканчивался (Ефимов ушел в омут чуть раньше Алексея, и ему нестерпимо хотелось вдохнуть). Тогда он заработал ластами и рванул наверх. На миг перехватив беспомощно-молящий (а может быть, и проклинающий) взгляд Ивлева, он нисколько не замедлил движение, понимая, что уже не успевает распутать своего друга. Пробудь он здесь внизу еще десяток секунд, и у них не осталось бы ни малейшего шанса. Ему был нужен хоть один глоток воздуха, чтобы вернуться и продолжить спасение.

Теперь Ивлев висел неподвижно, а Сергей пытался разорвать удерживающие его в воде путы.

«Гадство, гадство, гадство! Это просто невозможно, невозможно так запутаться!» – матерился он, в отчаянии дергая толстый, увешанный поплавками шнур, опутавший ступню Алексея и намертво затянувшийся на правой щиколотке. Левая нога была не в лучшем положении. Давно скинутые ласты унесло течением, но вытащить стянутые петлями ноги не получалось.

Вытекавшая из глубокого пореза на руке кровь мутной темной струйкой потянулась вверх. Воздух в легких Сергея заканчивался. Он не успевал, не мог разорвать путы и вместе с тем не смел позволить себе всплыть. Время неумолимо толкало наглотавшегося воды Ивлева к порогу смерти. Возвращаться домой без друга, неся скорбную весть его жене… Ну уж нет…

С тоской подняв взгляд, Сергей увидел пристегнутые к бедру Алексея ножны. Появившаяся вдруг надежда мгновенно погасла: ножа в них не было. Видимо, запутавшийся в сетях Ивлев слишком торопился и, выхватив ножик, выпустил его из рук.

«Нож. – Легкие уже начинало ломить от боли. – Нож. – Одна-единственная, оставшаяся в голове мысль, еще не вытесненная жаждой вздоха. – Нож, где-то на дне должен быть нож! Но до дна еще три метра, там темно и илисто. Нож, только он – единственная надежда на спасение». Сжав зубами загубник, Сергей опустил голову вниз и, не обращая внимания на нарастающую боль в ушах и легких, пошел на глубину.

«Осторожно, только не замутить дно, осторожно, лишь бы он был здесь, лишь бы его не снесло течением, лишь бы не промахнуться, не уйти в сторону», – как заклятие повторял он, преодолевая эти последние, но такие длинные метры. Боль в груди стала невыносимой. Оба подводных ружья, переплетясь нитями фалов, лежали рядом, почти друг на друге. Ножа ни под ними, ни рядом с ними не было. Темнота глубины не позволяла видеть далеко. Сергей осторожно сместился вправо, всмотрелся в дно, но ножа не обнаружил. В маске появилась кровь. Мысленно представив, куда мог смотреть уронивший его Ивлев, Сергей сместился вперед и увидел поднимающуюся со дна толстую ветку занесенного илом дерева. Ничего похожего на нож ни под веткой, ни рядом…

«А что, если он ударился об нее и отлетел дальше?» – сквозь возникшую в висках боль подумал Сергей и, по наитию двигаясь вперед, внезапно увидел на дне, в покрывающем его иле, небольшую ямку. Сознание мутилось. Ефимов почувствовал, как кружится голова, и, протянув руку, ощутил в пальцах толстую рукоять ножа. Нож, созданный вовсе не для подводной охоты, привезенный Ивлевым с крайней чеченской командировки; нож, предназначение которого было отнимать жизнь, в тусклом свете подводной мглы сверкнул серо-стальным лучом надежды на спасение.

И тогда Сергей медленно, стараясь сохранить остатки кислорода и сил, оттолкнулся от дна и, оказавшись подле стягивающих ноги Алексея сетей, не задумываясь, рубанул по ним остро отточенным лезвием. Один удар, второй, третий, и тело Ивлева, вместо того чтобы начать подниматься вверх, плавно качнувшись, стало опускаться ко дну. Не чувствуя собственных мышц, Сергей подтянулся к грузовому поясу. Переворачивать лежавшего лицом вниз Алексея и расстегивать пряжку его ремня – не было ни сил, ни времени. Ефимов ударил по поясу, абсолютно не задумываясь, что вместе с ним под острие лезвия попали и дорогостоящий костюм, и даже покрытая холодными пупырышками человеческая кожа. Груз канул вниз, а освобожденный от него Алексей стремительно начал всплывать. Сергей из последних сил устремился следом.

Выдох, переходящий в крик, раздался над просторами омута и, вспугнув сидевшую на берегу пичугу, эхом отразился от крутого обрыва. Почти тотчас Ефимов с хриплым свистом вздохнул и, оторвав от водной поверхности маску, увидел чуть впереди беспомощно покачивающуюся на волнах фигуру Ивлева. Даже не пытаясь отдышаться, он поплыл в его сторону и, обхватив рукой плечо Алексея, усиленно заработал ластами.

Сергею еще предстояло преодолеть десяток метров водного пространства, выбраться на берег и откачать захлебнувшегося друга, но он отчего-то был уверен, что справится, что все самое худшее уже позади.

Гораздо позже, сидя у разведенного костра, он думал над тем, что, не будь у Алексея с собой ножа, все бы закончилось совершенно по-другому. И от этих мыслей на душе становилось холодно и мрачно.

Автобус слегка потряхивало. Темные обочины дороги, едва видимые в свете фар, проносились с удивительной быстротой – может, оттого, что была ночь и Сергей сидел по правую сторону «пазика»? А может, потому, что автобус уносил его от столь милой и спокойной жизни? Как бы то ни было, но с каждым километром, с каждой секундой Сергей приближался к совершенно другой стороне мира…

Проводив мужа и пожелав детям спокойной ночи, Олеся закрылась в своей комнате, легла в кровать, накрылась с головой одеялом и заплакала. Слезы ее были безудержны и горьки, и она не в силах была их остановить. Сергей уехал. В очередной раз. На войну. Несколько месяцев командировки – как вечность. Несколько месяцев, для многих уже навсегда ставших вечностью. Нет, никогда! Не надо, никогда! Господи, сделай так, чтобы он вернулся! Сделай, Господи! И опять поток слез. Олеся даже не пыталась себя сдержать – вот сегодня, вот сейчас выплакаться, чтобы утром, чтобы потом все месяцы командировки никто не видел на ее глазах этих ночных слез. Ночью можно грустить, но не плакать, а днем улыбаться, только улыбаться. Детям тяжело и без маминой грусти. Папа далеко, но он вернется, обязательно вернется. Живой и здоровый, не в первый раз. Да, не в первый… Господи, сделай так, чтобы он вернулся, он ведь сказал, что это – последний раз. Нет, не так, неправильно, здесь так не говорят. Он сказал, что это – крайний раз. Слышишь, Господи, это – крайний раз, пусть вернется, и он больше никогда, никогда, ни за что… А если, а если и соберется – вцеплюсь, упаду в ноги и не отпущу, слышишь, Господи, не отпущу! – молила Олеся и снова плакала, плакала и молила, и так почти до утра, когда, совсем обессиленная, провалилась в вязкую пучину тяжелого сна.

А поезд, на котором ехал ее муж, оставлял за собой одну станцию за другой. За окном мелькали то встречные пассажирские составы, то проносились темные махины товарных вагонов, то появлялись и исчезали смутные контуры одиноких строений и огни проезжаемых сел и городов. Но время шло, и, наконец, рассвет, тонким солнечным лучом скользя по краю задернутой шторы, заглянул в купе, осветив лицо спящего Сергея. Почувствовав на коже тепло, он улыбнулся – сквозь сон ему почудилось ласковое прикосновение Олеси. Но вскоре рельсы начали уходить немного вправо, лучик сместился и пропал где-то в глубине помещения. Радостная улыбка сошла с лица Ефимова, и он снова погрузился в пучину беспокойного сна:

…длинная вереница колонны медленно втягивалась в горный серпантин. Ехавший на броне «шестидесятки» – БТР-60 ПБ молодой прапорщик с легким оттенком пренебрежения вглядывался в поднимающиеся по левую руку серо-коричневые горы. Медленное движение машин его вовсе не огорчало. Подставив лицо освежающему ветру, он предавался мыслям, совершенно не связанным с поставленной ему задачей по сопровождению колонны. По прибытии в полк прапорщик должен был сразу же отбыть в отпуск, поэтому в мечтах он уже был далеко, за речкой, в тысяче километров от этих мест – дома. Дом – как много вбирает это короткое слово. «Дома, дома, дома», – без устали повторял Сергей, смакуя его на все лады…

Удара в грудь он практически не почувствовал, просто вдруг взревело чувство опасности, зазвенели колокола тревоги, и Сергей буквально упал, стек с брони вниз на командирское сиденье, в последний миг падения успев заметить заискрившие на склоне горы всполохи выстрелов.

– К бою! – взревел он и, видя, что башенный замешкался, крикнул ему: – К бою, сука! – Неуклюже – вдруг оказалось, что левая рука повисла плетью, – удерживая автомат, сдернул предохранитель большим пальцем правой руки. – … Целеуказания… наблюдать… – Тотчас распрямился, встал на сидушку, выложил на броню ствол, вылез сам и с одной руки, трассерами, начал стрелять туда, где заметались темные, едва видимые фигурки. О броню зацокали пули. Противный свист, лишь частично перекрываемый автоматными выстрелами и шумом моторов, разрезал воздух.

– Давай! – сквозь грохот заработавшего КПВТ крикнул он. – Дави гадов, дави! – И вновь трассерами туда, где еще бегали неугомонные фигурки и откуда летели тяжелые, смертоносные кусочки горячего металла. Второй магазин на этот раз уже обычных «ПС» стал лишь малым довеском тяжелым кэпэвэтэшным пулям-снарядам. Когда же автомат клацнул затвором, противник уже больше не пытался вступить в перестрелку, и КПВТ тоже молчал. Все стихло. Встречный ветер вдруг потянул холодом. Поставив оружие на предохранитель, прапорщик вновь ухнул вниз. Оказавшись на командирском сиденье, одной рукой перезарядил оружие и только тогда ощутил легкое пощипывание в левой половине груди. Правая ладонь осторожно скользнула под одежду. Кожа оказалась влажной и липкой.

– Товарищ прапорщик, вы ранены? – удивленно воззрился на командира башенный стрелок, увидевший, что вытащенная из-под хэбэшки рука прапорщика полностью окрашена красным.

– Судя по всему, да, – кивнул прапорщик и потерял сознание. Вновь заработал пулемет…

– Чай, чай, чай, – беспрестанно стуча в дверь, настойчиво предлагала проводница. Сергей, мокрый от растекшегося по телу пота, не выспавшийся и потому злой, едва нашел в себе силы задавить желание швырнуть в дверь чем-нибудь тяжелым.

– Не хотим, – вместо этого прорычал он и, скинув с ног собранное в комок одеяло, мысленно выругался.