Текст книги "Лики земного родства (сборник)"

Ушедшего после вечеринки в крепкий сон хозяина коттеджа разбудил неведомый доселе шум. «Что это за дрянь не дает покоя даже в воскресенье?!» – с трудом пробралась в его ещё хмельную голову мало-мальски ясная мысль. едва же попытался приоткрыть глаза с врожденным бельмом на правом, как она в его мозгу и остановилась. Стас ещё более натянул на себя спавшее с ног покрывало и опять обдал комнату почти художественным с хрипотцой свистом.

– Ты уже и слух потерял, что ли?! – крикнула из соседней комнаты ушедшая на ночь от храпа жена. – Ждёшь, неровен час, когда там и сам котел громыхнет?

– А-а-а-а к-к-какой ещё г-г-гром? – испуганно пролепетал он.

– Внизу же, в котельной у тебя солярка горит… Помнишь? Так оттудова какой-то шум временами.

– Может, это твой любимый котяра мышей гоняет, – окончательно проснулся и стал вслушиваться в наступившую тишину Стас.

– Он у нас, конечно, крупный… Но не слонихи же это детёныш!

– Ну и посмотрела бы сама, почему всё я да я?

– А ты, мужичок, у нас для чего? Словами ворота подпирать, что ли? – попыталась пошутить супруга, но тут же споткнулась на своём вопросе и почти вскрикнула: – Вот слышь, слышь… Там уже и крики какие-то, визги!

«Всё-о-о, говорливая черепаха, вконец достала!» – молчаливо хлопнул он ладошкой по краю постели и соскочил на ноги. В спешке нахлобучил на себя женский, двойной окружности в поясе, халат и блеснул босыми ногами к винтовой лестнице. Только там почувствовал, что ещё не обут. Вставил свой размер в первые попавшиеся тапочки и, придерживаясь за перила, бросился вниз, на цокольный этаж. Уже на полпути услышал раздирающие слух кошачьи рулады, фырканье, крик. «Что там за хре-е-ень… Неужели котяра обжегся?» – с несвойственной к нему жалостью подумал Стас и кинулся в котельный отсек.

Переступил его порог – и как будто бельмо с глаза сошло. Их домашний, родившийся единственным и потому таким крупным, рыжий кот держал сейчас в своей пасти шею другого, чёрного. Под удушающий ор этого «гостя» тащил его прямо к форточному оконцу, которое служило здесь вентиляционным отверстием и рабочим ходом вислоухого Рыжика одновременно. Тот попытался было зацепиться лапой за трубу, но в горячке своего сопротивления не рассчитал её температуру и закричал пуще прежнего. Этим умело воспользовался рыжий «хозяин» и потянул чёрного «родича» еще ближе к форточке.

– А ну прекратите, б-б-бля, не сиамские! – сделал тщетную попытку перекричать кошачий гвалт Стас. И, растерянно уловив в нём похожесть на мужскую потасовку, уже вполголоса почти просипел: – Кончайте, а то поли-и-ицию вызову.

Рыжик лишь сверкнул на него глазами: мол, не лезь ты в наш котячий базар, без тебя разберусь. И, обхвативши чёрного ещё и передними лапами, с визгом подкинул его на подоконник. Оскорблённый таким неповиновением своего кошака, Стас прищурил даже зрячий глаз и швырнул в драчунов лежавшую у печки мокрую тряпку. Она попала в чёрного. И он, вырвавшись из «объятий» хозяйского кота, с понятным только для него возгласом шмыгнул на улицу.

– М-мя… мяу… За помощь, конечно, спасибо, но я бы и сам справился, – дважды важно прикрыв глаза, негромко высказался в сторону Стаса кот. Спрыгнул с подоконника и, поднимая в воздух разноцветные клочья шерсти, всем своим семикилограммовым весом устремился в общий зал цоколя.

Хозяин только сейчас увидел эти грязные следы побоища и подумал: «Куда это он теперь сиганул, победитель хренов?» Пошёл за ним, включил свет и ужаснулся. По всему полу раскатаны бильярдные шары, разбросаны шерсть и кусочки настенной известки. Зеленое покрытие стола, и то с кровавыми свидетельствами кошачьей драки.

– Твою ма-а-ать! – почти крикнул он и подумал: «Хорошо, что я двери гардеробной и книжной кладовок вчера закрыл, а то бы и там сейчас творилось такое». Бегло окинул взглядом цокольный зал и с удивлением добавил: – А сам-то ты куда теперь спрятался? Нашкодил, гад, и…

Не успел закончить фразу про «кусты», как из дальнего от света угла раздалось тихое «мяу». Приблизился, пригляделся всей силой зрячего глаза и затаил дыхание. За старым коричневым креслом зашевелилось что-то уж больно огромное, под цвет этой подвальной мебели. Подошел ещё ближе, и сразу четыре глаза точно стрельнули в его единственный – зрячий. «Неужели я так трухнул, что наш вислоухий аж задвоился?» – мысленно спросил у себя сконфуженный Стас и махнул в ту сторону рукой:

– Натворил, а теперь прячешься… А ну, вон отсюда, котяра!

Четыре сверкающих в полумраке глаза молниеносно превратились в два, и наступила звенящая тишина.

– Тебе же говорю, гад, тебе-е-е! – дополнил он взмахи своих рук и притопом ног.

– Мггя-я-яу! – подался вперед Рыжик.

И Стас, к полному своему удивлению, уже чётко увидел два кошачьих силуэта. «А это что ещё за сопляк какой-то… Росточком же всего чуть больше мыши будет, а к нашему здоровяку ишь как приладился!» – в сердцах подумал он и крикнул:

– Ну, харэ, дармоеды! Выметайтесь на улицу!

– Мэа-а-а-а-а-а-у, – с призывно-угрожающим голосом занял защитную позу тот и с шипением добавил: – Погоди ты, не мешай нам полюбезничать.

В тот же миг появившаяся за ним другая кошачья лапа, сопровождаемая ласковым «мяу», нежно погладила его по голове и точно застыла. Он воспринял это как очень сердечную просьбу «сейчас же успокоиться, погасить свою животную агрессивность».

– Так с ним, выходит, ещё и кошечка! – тоже почти прошипел напрягший зрячий глаз Стас. – Ишь как ласкает его… Такого я даже в день своей свадьбы не припомню…

– Ух ты-ы-ы! – рассмеялась внезапно появившаяся сзади супруга. – Значит, плохим котом был, раз не запомнил.

От неожиданности такой он даже вздрогнул. Хотел было ответить тоже шуткой, но невольно ещё раз бросил взгляд на испорченное сукно игрового стола. Потерял и без того небогатое чувство юмора и почти запричитал:

– Ты только подумай… ещё мышей не научился толком ловить, те уже мои резервные книги в кладовке до дыр «зачитали»… А он, гляди-ка, даже драных девок начал сюда таскать!

– Это же Рыжик, понимаешь ли, с тобой однополый, – попыталась успокоить его жена.

– Не-е-ет, котяра, так не пойдет! Хоть ты и помесь британской породы, но у нас тут не Англия, где всех и все разрешается… Здесь борде-е-ель разводить не позволю… А ну брысь отсюда, «сладкая парочка»… Брысь!

Не понимая нарастающей озлобленности хозяина, Рыжик встал на передние лапы. Топнул ими о кафельный пол и полностью прикрыл собой гостью. «Мяу… ноги нам надо делать, милый, ноги», – шепнула она ему. Он лишь глубоко вдохнул, как прыгун на старте. Резко выкинул эту воздушную струю через оскал открытого рта и почти членораздельно зашипел:

– Хыш… мя-я… знаю, ты матерь мою постоянно шугал, аж я в её нутрях переворачивался, а теперь и меня за своего не признаёшь… Но хоть подружку сейчас не трогай… Не позорь меня перед дамой.

– Ах, ты будешь ещё на самого хозяина шипеть, рыжая змея-я-я! – взял тот стоявшую рядом швабру и направил её в кошачий угол.

В ответ раздалось агрессивное ворчанье, которое мигом перешло уже в грозный рык. Рыжик максимально приподнял верхнюю губу и, едва сдерживая с помощью своей подружки самообладание, выхрапел теперь только им двоим понятные слова:

– Ффырр… Чо понтуешься, бельмоглазый… Думаешь, для того и вымахал до потолка, чоб маленьких обижать?!

Мяукнул что-то на ушко своей малышке и прыгнул на оголенные ноги Стаса. Хотел было «поласкать» их своими обозлёнными до предела коготками, но все-таки сжалился и оставил поверх тапочек лишь холодный солярочный след. Хозяин аж подпрыгнул от такой кошачьей «любезности», а они опять словно слились воедино и «рыжей ведьмой» метнулись в знакомое для них окошко.

– Мя-я-яу, – теперь уже каким-то жалостливым, извинительным перед своей барышней тоном протянул Рыжик. – Он ещё и человеком себя называет…

Загорелся приложить к этим словам мужской смелости что-то «погорячее», но остановила сама природа. На могучих ветках зеленеющего посредь двора тополя уже плавно покачивалось разыгравшееся с утра солнце. Казалось, что лёгкий ветерок приветствовал каждый его новый лучик, поглаживал шёрстку и этой выскочившей из подвала парочки. Она тут же успокоилась, разомлела у разогретой после ночи стены дома.

– Зачем ты, Стасик, так грубо с ними, а? Ведь это твари божьи, – недовольным тоном обратилась к нему супруга.

– Вот именно «твари», Валь! – крикнул он на весь цокольный этаж. – А ежели такая сердобольная, то и давай закатывай рукава своего банного халатика-то… наводи здесь порядок.

Кинул в кошачий угол швабру, набрал в пакет картошки и, прислонив его к стенке, сердито пошел наверх. Она прибрала следы этого необычного для дома побоища и тоже поднялась на первый этаж.

– На-а-а вот, хозяин, выкидывай мусор… Заодно и своё паршивое настроение там оставь, – весело подала она пакет и даже игриво подмигнула.

Он искоса глянул на заигравшую трудовым румянцем жену, с первой на сегодня улыбкой взял у нее сумку и направился к двери. Дошел до уличного мусорного бака и с хохотом вернулся назад:

– Ты, мать, часом не сдурела? Или так любишь своего кота, что аж готова его шёрсткой питаться… вместо картошки?

Валентина побежала вниз, принесла другую поклажу и, чуть не падая со смеху, пролепетала в своё оправдание:

– Ну, ворона я такая, перепутала малость, одинаковые сумки-то… Да-да, видать, из любви к Рыжику… Ничего, ты тоже его ещё зауважаешь.

Едва они опять спустились за обеденный стол, на котором господствовало запашистое жаркое с картофельными дольками, как снизу послышался нарастающий шум. «Неужели это рыжие твари никак не поженятся, вернулись в своё облюбованное ложе?» – в сердцах подумал Стас и вопросительно покосился на затаившую дыхание жену. Прислушались.

– Так там уже какой-то людско-о-ой голос, – испуганно прошептала она. – Ой, кажись, даже просит о помощи.

Прибежали к двери цокольного зала, и у хозяина от удивления вновь расширился даже правый глаз. Закрытая на запор, она сейчас прятала за своей двойной фанерой явно детский голос. «Что за день сегодня… какая-то воскресная кара, не иначе!» – в растерянности подумал Стас и отодвинул металлическую полоску вправо. У распахнутой двери стоял заплаканный, с разорванной штаниной дошкольник с соседней улицы.

– Т… т… ты как и зачем сюда, шпанёнок? – грозно спросил хозяин. – Такой сопливый, а уже воруешь!

– Я… я… я не вор, д-д-дядя, нет, – стал тот выдавливать сквозь слёзы признательные слова. – Я ищу нашу ко-о-ошечку… Думал, чё здеся… Пролез в окошко, зацепился вот штаниной… А он, ка-а-ак собака какая-то, загнал меня сюда и-и-и… лапой захлопнул дажеть дверь.

– Это ты-ы-ы его так?! – посмотрев на мурлыкающего у печки кота, ещё больше удивился и чуть не расхохотался Стас.

– Мяв-мяв! – на всякий случай начал оправдываться Рыжик. – Мяу… пусть не лезет больше сюда, как кошак!

А тот, впервые понявший язык своего «британца», теперь уже весело посмотрел на этого плененного котом мальчиша. Взял его за плечо и повел к выходу:

– И наперед запомни: это только воры пользуются окнами, а люди-то – дверями… Иначе бывает ещё хужее, чем с тобой.

Выпроводил мальца и весело скомандовал:

– Дай-ка мне, Валь, побольше этого… как его… а, вискаса! И курятинки ещё с бульончиком добавь.

– Не по-о-оняла, у нас же картошка на обед.

– Да не себе же я, ворона, Рыжику отнесу.

– Как? Неужто так быстро полюбил? А чуть ли не клялся: «Никогда и ни за что!»

– Ладно тебе… мужик слово дал, он и забрал.

Принёс коту целую корзину еды, какой он не видывал даже в свои дни рождения, и тот чуть не расплакался. «Что это с ним, такая человеческая душевность… Ну, как будто родичем нашей породы стал», – нежно промурлыкал он себе под нос и приветственно привстал перед хозяином.

– На вот, охранник ты наш, ставлю тебя на псиное довольствие… и не серчай! – накрывая ему «поляну», улыбнулся тот. – Сам понимаешь, одноглазый я, твоих почти человеческих качеств вовремя и не разглядел…

«Ни хрена пока не пойму, но слышать приятно», – подумал Рыжик в ответ. Облизнулся, прикрыл на миг глаза и благодарно, по-домашнему замурлыкал.

Слегка сгорбленный и с тростью в правой руке, он вышел на речную набережную и, споткнувшись о брусчатку, шумно упал. Понял, что после перенесенного инсульта начал забываться даже привычный для него маршрут. Огляделся по сторонам, плотно укутанным зимним пейзажем, и всё-таки двинулся дальше, к полуострову. Он раздваивал уснувшее почти на полгода водное течение и притягивал сейчас к себе не только городских любителей подлёдного лова. Подле их разбросанных по белоснежью разноцветных палаток стали молча собираться и пернатые.

Рахимжаныч уже познал эту их процедуру настолько, что даже с улыбкой подумал: «Ну, сейчас начнется, ёкарный бабайка, опять ровно как собрание с перекликом новичков… Да только на своём языке… А возможно, за время нашей разлуки они и мой, казахский, – уже освоили? Но я-то их и так пойму». Спрятал в своём выщербленном зубном протезе улыбку, приподнял над более слышащим правым ухом вязаную шапочку и, усевшись на удобную для обзора скамейку, вошел в образ терпеливого зрителя.

Когда на обласканную солнцем снежную белизну слетелись все участники этого голубиного сбора, его смиренное молчание нарушил лишь голос главного. Видимо, постоянного председателя таких собраний. Самый крупный и с заметным хохолком на голове, он приподнял кверху свой толстый и тупой клюв. Посмотрел вокруг и, словно гордясь металлическим блеском шейного оперения, властно и раскатисто-глухо заурчал знакомые Рахимжанычу слова:

– Ввур… ввур…Уввважаемые дамы и господа, побратимы поневвволе! До того, как перейти к обсуждению хода зимовки нашего пернатого сообщества, пусть представится сейчас каждая его новая семья.

Повернулся клювом к стоящим бочком от основной массы голубям и теперь воркнул им: мол, давайте начинайте. Первой дала о себе знать стройная пара смоляных. Слегка поклонившись почтенной публике, они вкратце доложили ей о причине своего появления здесь: их престарелую хозяйку забрала к себе в другой город дочь. А вот подал голос дуэт похожих на тех, но уже белоголовых особей. Они проворковали, что прилетели сюда из сгоревшего при пожаре сарая. Затем черёд дошел до воробьиной породы. Почти один к одному похожая на «братьев» своих меньших, эта парочка оказалась самой немногословной.

– Им-то, ёкарный бабайка, можно было наворковать куда больше… видно же, чё с рожденья живут-то сами по себе. Значит, неприхотливая и скромная прибилась парочка, – пробормотал наблюдающий за этим голубиным знакомством старик.

Вслед за ними к основной стае вежливо приблизился белый в черную крапинку дуэт, жилище которого унесло буйным разливом соседнего водохранилища. ещё жалостливее выглядела подраненная бездомными кошками и сейчас поджавшая от испуга чёрные хвосты серая пара. В эту свою «сборную» пернатые приняли, весело похлопывая крыльями, даже ещё только начавших целоваться по-взрослому «молодожёнов». Когда голубка, словно страстная француженка, начала любезно всовывать в клюв самца свой, тот аж распустил хвост, прижал его к снежному настилу. Потом закружился от радости, громко заворковал…

«Ведут себя прям как люди, эти правнуки помеси дикого и домашнего сизаря. И судьбы их немало схожи… Только те собраний своих у ночлежек не проводют, а эти поорганизованнее будут, роднее к матушке-природе», – с улыбкой подумал Рахимжаныч. Внимательно осмотрел всех собравшихся теперь в одну более чем сотню разнопёрых и, нахмуривши давно не стриженные черно-седые брови, негромко встревожился:

– А где ж мои белокрылки, краснари-красавцы запропали-то? Неужто их, доверчивых добряков, опять поганец какой, ёкарный бабайка?..

И стал беспокойно вертеть головой по сторонам, вглядываясь в земную и небесную даль. Невольно при этом вспоминая и тот первоапрельский день их стариковско-голубиного знакомства…

…Осиротевший после кончины жены старик начал тогда «разбавлять» своё одиночество любимым с недавних пор пивом. А на этот раз его наведал бывший «коллега по метле и лопате», который предложил ему вылазку в ближайшую «забегаловку». Сели отставные дворники за угловой столик, золотистый глоток пошел за глотком, слово поползло на слово. И «размякший» даже от такого градуса Рахимжаныч пожаловался напарнику на безысходность своей «безголосой житухи».

– А ты, братан, того… заведи себе голубей, – с нарочитым видом их знатока предложил тот. – Скуку твою в землянке-развалюхе враз развеють, а кормить и ухаживать за имя что за кошкой… Дажеть сами тебе опосля воды подадуть.

– Да не бреши ты, хохол! – махнул рукой разордевшийся старик, но уперся в обидчиво-строгий взгляд Коляна и громко спросил: – Ладно те, а где ж мне взять таких помощников-то?!

Тот пожал плечами (мол, кумекай сам) и вышел перекурить. его место тут же занял парень с золотой фиксой, на распахнутой груди которого виднелась тюремная наколка голубя. Представился «менеджером компании по выращиванию породистой птицы» и очень доверительным тоном сказал захмелевшему Рахимжанычу:

– Извините, что случайно услышал вашу, почтенный аташка, проблему… У нас уже готова парочка очень добрых, покладистых голубей элитной николаевской породы… Ну не птицы, а лю-ю-юди с крыльями, стопудово! Один слепой дядька готов дать за них аж полторы тысячи баксов. Но вам они, кажется, сейчас нужнее. Поэтому уступлю… Берите за тысячу.

«Ну, коли слепой даже хоти́т взять, то голубочки те, видать, всерьез стоящие, – задумался, глядя на фиксатого, седой собеседник. – Да и м-м-меня…жер этот, тьфу ты… слово-то какое смастерили, аж во рту не помещается. Так вот, чувствуется, чел он порядочный, с вывеской фирмы аж на груди… Дорого, конечно, для рядового пенсионера-то. Но на нянек да «тимуровцев» нонешних может уплыть деньжат ещё боле».

– Жаксы́, уважаемый! – по-хозяйски приударил он по столу костлявым кулаком. – Ради таких помощников-то, ёкарный бабайка, не грех будет и заначкой ещё старой, трудовой, пожертвовать.

А на следующий день у перекошенной калитки обнадёженного покупателя стоял уже тот «менеджер» с сетчатой коробкой. В ней молчаливо переживала свое только что свершенное у речки похищение пара обычных бездомных голубей. «Как же можно было так довериться, клюнуть на хлебную корочку этого проходимца? – думали они. – Теперь вот и волюшку свою потеряли». А продавец их переживал о другом: «Хоть бы не раскусил этот лох-старик мою лажу об их породистости».

– Ишь ты-ы-ы, какие белокры-ы-ылки… краснари-красавцы! – почти воскликнул ничего не смыслящий в голубятных делах Рахимжаныч. – Няньки-то вы мои, кормельцы-то разумные!

– Только подержите их, почтеннейший, хотя бы с недельку в коробке, чёб попривыкли. Тут и жрач… то есть пища имеется, и вода, – весело напутствовал продавец. Прикрыл рубашкой силуэт «свободной птицы» на своей груди и почти трусцой удалился прочь.

Новоиспечённый хозяин, дабы быстрее и лучше познать своих питомцев, стал активно собирать о них любую полезную информацию. И только после того как выпустил их на улицу и они с улётной радостью захлопали крыльями, окончательно расстроился. «Надул он меня, ёкарный бабайка… Ну, я тебе сейчас!» – мысленно сжал он сухонькие кулаки и отправился в знакомую пивнушку. Но там такого клиента даже припомнить не смогли.

– Вот те, старый баран, и «нянечки» с крылышками… Да аж за шестимесячную пенсию, – едва не заплакал у коробки аксакал. – Теперь сам и полезай в неё, доклевывай там харчи голубины-то.

А сами пернатые, вырвавшись опять на волю, тоже его вспоминали. Даже ворковать перестали, по-своему жалея о случившемся не по их вине. И когда все же решились наведать одинокого старца, у того от растерянности чуть не выпала вставная челюсть. Не знал, как ответить на радость эту. Высыпал им все свои кухонные крошки и стыдливо подумал: «Чо это я за жадина, ёкарный бабайка?!» Взял оставшийся от ужина кусок хлеба, баночку воды и с улыбкой пошлепал к ним опять. Так сжились они помаленечку, породнились. Но с каждой новой неделей, всё больше познавая голубиный язык, старик замечал и не очень приятное. его питомцы стали меньше клевать и пить, реже перемещаться даже по сараю. Их воркование было всё раздраженнее, переросло прямо-таки в «семейную ссору».

– Ор-р-р… ор-р-р! – коротко почти прокричал ту-поклювый с петушком самец. – Хва… хватит привыкать к старику, пора возвращаться на в-в-волю!

– Вур, вур! – огрызнулась отвернувшаяся от него голубка. – Чё то я не влетаю! Он же слабенький, тыщу бабок за нас отдал… А мы чё, шакалы какие-то, оставим его наедине с нашим пометом?

– О-ор-р-р! – сердито тот дёрнул её за хвост. – Ты ещё и крылышки свои в слезах намочи, тогда уж точно останешься старость его доворковывать… В-в-все, не менжуйся!

– Ву-у-ур-р, мой милый, ты в такой сваре можешь… даже остатки своих супружеских навыков потерять, – перешла на доверительный шепоток голубка. – Пойми же, нельзя его так резко покидать. Давай потихонечку это расставание подготовим, а потом и взмахнем.

Помолчали немного и заворковали уже на более спокойных тонах. А подслушавший их из-за приоткрытой двери Рахимжаныч растерянно задумался. «Ёкарный бабайка! – закрыл он рукой рот, чтобы не вскрикнуть. – Выходит, тяжело имя со мною-то, тяжко в неволе жить, да с дряхлым стариком вдобавок. Зачем имя такое наказание-то?.. И я в ихние зенки теперь совестливо зырить не смогу». Проморгав появившиеся на зрачках скупые слезинки, зашел к ним и с тяжелым вздохом произнес:

– Вот чё, ребятушки-голубушки! Большой рахмет за житье-бытье со мною… Очухался я с вами, поо-креп маленько. Теперь и вам на волю пора… Нече тут из курятника-то по небу тосковать. Летите к своим… А пожелаете старика попроведывать, так это оконце завсегда будет отворено. – Приоткрыл его полупрогнившую раму, посмотрел с натянутой улыбкой на замолчавшую пару уже полюбившихся ему пернатых и взмахнул рукой: – Ну, смелее! К-кыш… кыш отсюдова!

Они переглянулись, негромко заурчали и пересели на подоконник. Благодарно поклонились сердобольному своими маленькими головами и шумно расправили крылья к надвигающимся на город облакам. С тех пор этот небесный маршрут стал для них привычным. В тот же октябрьский день они прилетели сюда, как обычно, к обеду, но Рахимжаныч их своей почти заржавленной улыбкой не встретил. Воркующе заглянули в приоткрытую дверь комнаты и увидели его раскинуто лежащим у кровати. Кинулись к соседскому дому и начали тревожно урчать, с силой клевать по окнам. Выглянувший хозяин легко узнал их и смекнул: что-то со стариком! Побежал на их голубиный вызов, а вскоре подоспела и «скорая»…

…Вспомнил сейчас, глядя на собрание пернатых, своих белокрылых краснарей-красавцев и вконец встревожился. «Неужто и взаправду моих добряков опять какой-то поганец приманил?» – заёрзал по скамейке, ещё пуще вглядываясь вокруг, хмурый аксакал. Слегка уже прозябший хотел было с горечью уходить, но вдруг у самого уха раздался шелест крыльев. От испуга даже встрепенулся. Но более неожиданным стало появление на его плечах голубей: она присела на левый «погон» куртки, а он – на правый.

– С-спа… спасители мои… наконец-то! – опять заулыбался, поочередно поглядывая на них, восстанавливающийся после инсульта старик.

И вовсе замер, когда из клюва самца шмякнулся ему на колени маленький тканевый кошелёк.

Раскрыл и чуть не выронил в сугроб. В нем оказались «сотенки» зеленых купюр.

– Откудова это?! – прошептал Рахимжаныч. – Ц-це… целая тыща баксов!

– Вур-р… в-во-о-ор-р, – словно свидетели после драки, стали наперебой давать пояснения голуби.

– Хочете сказать, чё это кошель того самого м-меня… ну, фирмача с рисунком вашего родича на груди? – удивился аксакал. – Да, его рваную застежку, ёкарный бабайка, я тоже узнаю… А взяли-то, воркуете, где?.. Вывалился у него возле кафешки, аж на другом конце города?.. Ну и голубятин ворюга! Летает, ровно на ваших перьях-то, по всей округе, гад…

Замолчал на минуту, переминая в пальцах необычную находку. «Неужто теперь его искать, возвертать всё это хозяйство… Вроде как за то, чё жизнь этих милых птах травмировал… и меня по карману грохнул», – подумал он и сразу услышал урчание голубиного несогласия. Благодарно посмотрел на одну кивающую взад-вперед головку, на другую – и с неуверенной улыбкой вымолвил:

– Выходит, это всё мне… как взамест откупной за вашу волю… Мол, иди, дедуля, с денежкой той в дом престарелых, ёкарный бабайка… И дай хоть своим краснарям-красавцам пожить свободными птицами… Так, чё ли?

Они в ответ, ровно дети, согласно заворковали на плечах, нежно дотронулись клювами до его впалых щек. Потом взметнули белыми крылами и зашелестели ими на заснеженную речку, в сторону всё ещё идущего сбора их пернатых коллег.