Текст книги "За тех, кто в поле"

Анатолий Изотов
За тех, кто в поле

«Посвящается другу моему Егорову Николаю Николаевичу, Заслуженному геологу России»

Родился летом 1940 года в Калужской области. Детство и юность прошли в Крыму, в селе Богатое (бывшее Бахчи-Эли), что расположено ровно посредине между Симферополем и Феодосией. После окончания средней школы год работал на Донбассе, затем поступил в Новочеркасский политехнический институт. По окончании института получил диплом инженера-гидрогеолога и направление на работу в П/Я. Десять лет проработал на уранодобывающем предприятии в закрытом городе Уч-Кудук. Затем, как опытный горный инженер, был направлен в Северную Чехию, в заграничную командировку, которая затянулась на десять лет. По чешской тематике защитил кандидатскую диссертацию, затем вернулся на родину. Работал в институте ВИОГЕМ (г. Белгород), став со временем его главным инженером. В настоящее время являюсь научным консультантом этого института.

С пятнадцати лет начал писать стихи. Первые публикации появились в газетах «Кадиевский рабочий» и «Кадры индустрии» (1958–1964 гг.). Одно из произведений того периода, белый стих «Письмо из Средней Азии» вошло в книгу «Письма из тополиной весны», выпущенную Ростовским книжным издательством в 1967 году.

Прозу пишу с 1965 года. Ранние произведения: повесть «Охота на Клеопатру», рассказы «Фархад», «За тех, кто в поле» и другие – долгое время не мог опубликовать в силу специфики работы на закрытом предприятии. С 2005 по 2010 годы издал малыми тиражами четыре книги – сборник стихов, сборник рассказов и два романа.

Активно занимаюсь литературными исследованиями, особенно плодотворно – творчеством М.Ю. Лермонтова и Гомера.

С 2015 года являюсь членом Интернационального Союза писателей (кандидат).

В этом статусе регулярно публиковался в журнале-альманахе «Российский Колокол», участвовал в литературных конкурсах, проводимых ИСП, Ялос-2016, Ялос-2017, в XXXIV фестивале фантастики «АЭЛИТА» конкурсах прозы им. Жюля Верна и поэзии им. Иннокентия Анненского и др. Награждался дипломами различной степени, в т. числе «За крупный вклад в развитие культуры» и Диплом гранд-при «За лучшую публицистику 2017 г.».

Диплом 2-й степени лауреата «Российской литературной премии» журнала «Российский колокол», медаль «За крупный вклад в отечественную словесность».

Издал три книги: роман «Верка», «Портреты моих современников» на бумажном носителе и аудиокнигу «Рассказы».

За тех, кто в поле!

Известный хирург Светлана Александровна Ш-на успешно защитила докторскую диссертацию и по такому случаю устроила в своем отделении девичник: ей хотелось просто посидеть среди подруг и сотрудниц, с которыми проходили напряженные и кропотливые будни, развеяться после многолетней гонки, предшествующей защите, и отдохнуть от официальных поздравлений и длинных речей. Но и в этой милой компании не обошлось без лишних и, как ей казалось, надуманных выступлений. Одни пели гимны рукам хирурга, другие восхищались ее трудолюбием и добрым сердцем, третьи говорили о женской красоте, четвертые вспоминали ее путь в медицину от милосердной школьницы, перевязывающей пораненные лапки птичкам и кошкам, до ведущего травматолога страны, разработавшего собственный метод уникальных операций на суставах…

Светлана Александровна хотела коротко поблагодарить всех за теплые слова и предложить тост за дорогих коллег, но что-то дрогнуло в ее душе и, неожиданно для самой себя, она сказала: «Вы знаете, я стала врачом, потому что в ранней юности полюбила геолога! Родом я из глухой деревеньки, что затерялась в лесах Костромской области, там прожила семнадцать лет, окончила школу и… Впрочем, начну с главного.

Это было в середине шестидесятых годов. Я только что сдала экзамены за семь классов, и мама разрешила мне отдохнуть несколько дней и позагорать на речке. Мы с подружками беспечно сидели на желтом песке, когда неподалеку от нас остановилась огромная незнакомая машина, из нее вышли четверо молодых мужчин, быстро разгрузили какое-то оборудование, распрощались с шофером и начали устраиваться. Они поставили на высоком берегу реки Вочь большую круглую палатку, напоминающую ханский шатер, рядом с ней развели костер, сварили еду и после обеда соорудили деревянную вышку. Вскоре выяснилось, что к нам приехал небольшой геологический отряд, чтобы бурить скважины. По деревне сразу же поползли слухи, будто в наших местах нашли ценную руду, отчего геологи стали центром внимания и основной темой деревенских разговоров.

К вечеру у буровой собралось немало народу – в основном подростки и ребятишки, – и все с любопытством наблюдали, как трое здоровенных парней под руководством Феди Сысоева (он так всем представился) опускали в неведомую глубину трубы. Потом двое крутили «свечу», а Федя сидел на ней в качестве утяжелителя и веселил публику. Достигнув определенной глубины, бурильщики доставали трубы на поверхность и из самой нижней, чуточку расширенной у основания, трубочки извлекали керн – колбаски зеленой глины и горки мокрого песка.

Вынутым из недр грунтом занимался геолог по имени Коля. На вид он казался совсем юным, но был главным, потому что буровики во всем его слушались. Коля мне понравился с первого взгляда: я была очарована его внешностью и тем, как он бережно и аккуратно раскладывал на листе фанеры образцы горной породы, отмечал чистыми дощечками интервалы, измерял их, рассматривал что-то через лупу, а потом записывал мелким почерком в общую тетрадь только ему доступные таинства земли. Руки геолога действовали уверенно и проворно, и казалось, что к ним вовсе не пристает глиняная жижа, обильно стекающая с труб и образцов. Я не могла отвести глаз от этих рук и все смотрела, смотрела… Позже я поняла, в чем секрет их притягательности, но сейчас о другом.

Нас всех обуревало любопытство: что все-таки здесь ищут? И мне как самой старшей среди девчонок (из-за болезни я пошла в школу с восьми лет) поручили спросить об этом Колю. Услыхав мой робкий вопрос, он посмотрел мне прямо в глаза, отчего сердце мое сладко сжалось, и спросил:

– Как тебя зовут?

– Светка, то есть Света, – тихо ответила я.

– Так вот, Света, если тебе действительно интересно, то я с удовольствием все расскажу, но чуть позже, а сейчас, пока я пишу, вспомни, пожалуйста, сколько у вас в селе колодцев и когда их вырыли и где – в каком овраге, под каким обрывом или в какой яме – ты видела красную глину?

Я поняла его вопрос, но долго не могла ничего вспомнить, потому что от волнения у меня в голове все перепуталось. Пока я собиралась с мыслями, Коля закончил писать и сказал:

– Мы проводим комплексную двухсоттысячную геологическую съемку: собираем сведения о геологическом строении и гидрогеологических условиях данной территории, то есть выявляем, где распространены, чем представлены и как залегают горные породы, в том числе те самые пески и глины, что достаем сейчас из глубины, какие здесь имеются полезные ископаемые – не обязательно уголь, нефть и золото, но и торф, строительные пески, известняки, гравий, щебень. Еще нас интересует, сколько здесь подземной воды, на какой глубине она залегает, куда течет, каковы ее питьевые и иные свойства… На основании наших исследований будет составлена геологическая карта, где в одном сантиметре уместится два километра местности. Знаешь, что такое масштаб, топография?

– Знаю.

– Прекрасно. Так вот, на нашей карте мы покажем яркими цветами и значками геологические и гидрогеологические данные на фоне едва заметных контуров топографии. Все поняла?

– Да.

– И почему меня интересуют колодцы?

– Нет.

– Потому что с их помощью можно получить информацию о подземных водах. Выяснив, на какой глубине в колодцах находится вода, мы сможем узнать уровень залегания подземных вод и проследить направление их движения; взяв пробы воды, при помощи химического анализа определим ее качество; проведем опытные откачки и установим, насколько полноводны колодцы, а значит, и водоносные горизонты; если же ваши землекопы точно покажут, где появилась влага, когда они проходили шахту, то станет ясно, в каких породах сосредоточены запасы воды.

– Вспомнила! – мне стало вдруг легко и радостно. – Недавно Воронцовы копали колодец, и мужики, ну, землекопы, вытаскивали из него такой же голубой песок, как у тебя на фанере, а на самом дне оказалась красивая красная глина – да она лежит у них на завалинке!

– Ты – молодчина, мы обязательно сходим к Воронцовым, все изучим и вместе посидим на красной завалинке.

– А зачем вы бурите, если все можно узнать по колодцам? – спросила я, чувствуя, как во мне просыпается вредная девчонка.

– Колодцы расположены неравномерно, а наши наблюдения проводятся по определенной сетке… Потом, в геологии часто бывает все так закручено, что не разберешься, даже если опишешь сотни колодцев!

– И вы будете бурить по всей деревне?

– Нет, только там, где много неясного. Буровые работы стоят дорого, а съемка должна проводиться при минимальных затратах.

Коля показал мне геологическую карту северной части Костромской области более мелкого масштаба, чем они собирались составлять по результатам своей съемки. На ней среди розовых полос и пятен я прочитала название нашей речки и увидела место, где она впадает в реку Ветлугу, а геолог, как бы читая мои мысли, пояснил:

– Мы находимся вот здесь, а снимать будем всю площадь между дорогой и Ветлугой и еще двадцатикилометровую полосу южнее вашей деревни. Эта карта схематична: на ней видно, что на нашем участке распространены породы триасового возраста – им примерно двести миллионов лет – и почти нет той информации, о которой я говорил. Когда же мы нанесем на крупномасштабную топографическую карту результаты нашей съемки, то получим современный геологический шедевр!

– Там, за дорогой, глухой лес и болото! – предупредила я.

– Совершенно верно! Через неделю я туда отправлюсь и увижу твое болото воочию.

– Ты пойдешь вместе с буровиками?

– Нет, туда вручную треногу не затащить.

– А как же ты увидишь породы сквозь болото?

– Ты задаешь уже профессиональные вопросы, это похвально. Сквозь болото, конечно, ничего не увидишь, но я буду копать по его краям неглубокие шурфы (их в геологии называют закопушками) и изучать в них верхние слои пород, а если по пути будут попадаться обрывы, промоины, старые карьеры, колодцы и родники, то, исследовав их, смогу существенно расширить наши знания.

Я загорелась желанием отправиться вместе с Колей и сказала ему об этом, на что получила следующий ответ:

– Ежедневную ходьбу по двадцать-тридцать километров короткими перебежками девочка может не осилить, и к тому же вчера я уже принял на работу мальчика из вашего села.

– Как его зовут?

– Юра.

– Юрка Бондаренко?

– Да. Он смешно окает, но производит хорошее впечатление.

– У Бондаренко в семье три брата, все они ходят в Ленинград гуртовщиками и зарабатывают много денег.

– А чем отличается гуртовщик от пастуха? – спросил меня Коля, и я ответила ему как хороший знаток этого дела:

– Пастух пасет коров в лесу, а гуртовщик отправляет их в город на бойню. Наши гуртовщики гонят скот от Вохмы до Шарьи – это узловая железнодорожная станция, – там его взвешивают, заводят в товарные вагоны и сопровождают до Ленинграда. В пути животные прибавляют в весе, за что гуртовщикам выплачивают хорошие деньги.

Коля остался доволен моим объяснением, а мне захотелось рассказать ему еще что-нибудь, но я не знала, что его интересует, и спросила:

– Какой ты окончил техникум?

– Я еще студент НПИ, а сюда приехал на преддипломную практику…

– Ты станешь геологом?

– Почти, с приставкой «гидро».

– А чем занимается гидрогеолог?

– Это геолог, изучающий подземные воды.

– А какие еще бывают геологи?

– Разные. Например, геофизик занимается физикой земли, палеонтолог – древними окаменевшими организмами, геохимик – химией горных пород…

Из его ответов оставалось неясным, что такое НПИ, но спросить об этом я постеснялась. Коля, видимо, догадался, с чем связано мое смущение, и сам повел речь о городе Новочеркасске и его главной достопримечательности – политехническом институте…

В тот день я пробыла с геологами до позднего вечера. После работы мы все вместе варили макароны, ели их с тушенкой и пили много-много чая. Коля очень интересно рассказывал мне о подземных водах, и я поняла, что из нашей воды получается вкусный чай потому, что она сохранилась в песках с ледникового периода и, по сути, является чистой снеговой водою. Потом первый раз в своей жизни я зашла в настоящую палатку и была очарована простотой и уютом, царившими в ней. Ребята спали в зеленых спальных мешках, а вместо стульев и тумбочек использовали большие кованые ящики, которые называли вьючными. Я представила, как здорово забраться в теплый мешок, когда по брезенту стучат крупные капли дождя, и читать книгу или просто мечтать…

Всю неделю, отпущенную мне для отдыха, я пропадала на буровой, почти не отходила от Коли и при малейшей возможности напоминала ему о своем желании отправиться с ним в поход до Ветлуги. Он, разумеется, пошел все-таки с Юркой, а мне пообещал что-нибудь придумать в начале следующего месяца.

И вот наступил долгожданный знойный июнь. В назначенный день я быстро управилась со своими делами и после обеда пришла к палатке. Там стоял крытый грузовик, и около него сидели на вьючных ящиках незнакомые люди. Я совсем было растерялась, но появился Коля и представил меня как рабочую их отряда. Оказывается, приехало пополнение: сотрудник МГУ, главный геолог партии и практикантка по имени Галя из Воронежского университета. Колю назначили начальником съемочного отряда, состоящего из трех групп, по два человека в каждой: съемщик и рабочий. Меня прикрепили к Коле, а Юра и приезжий мальчик, сын какого-то начальника, достались Гале и москвичу. На первых порах нам должен был помогать главный геолог партии, а потом он уезжал в другой отряд, ведущий съемку в соседнем с нами Пышугском районе. Мне выдали тридцать рублей в качестве аванса (я раньше никогда не держала в руках таких денег!) и предложили выбрать по росту противоэнцефа-литную зеленую куртку, черные брюки, накомарник и сапоги. Так я стала участницей комплексной геологической съемки.

Я помню до мельчайших подробностей каждый наш маршрут. Все они были разными, не похожими один на другой, как чудные песни. Сначала маршруты проходили так: десять-двенадцать километров от дороги до Ветлуги, два километра вдоль ее берега и снова около десяти километров от Ветлуги до дороги. Постепенно участки съемки становились иными, но протяженность дневного пробега существенно не менялась. О некоторых маршрутах я хочу рассказать чуточку подробнее.

Начну с первого. Всю ночь перед ним я волновалась и почти не спала. Мне казалось, что я просплю, что пойдет дождь, что я окажусь нерасторопной и не смогу одолеть «короткими перебежками» названные километры, что не подойду Коле и он снова возьмет Юрку или, того хуже, – новенькую смазливую девушку… В шесть часов утра я была готова к походу и смело вышла на улицу. Мой шеф ждал меня в назначенном месте, приветливо поздоровался, спросил о самочувствии, поинтересовался, не жмут ли сапоги (я выбрала самые маленькие и аккуратненькие «кирзовки»), подтянул лямки моего рюкзака и велел следовать за ним.

Мы вышли за деревню и на минуту остановились около дороги. Коля вынул из полевой сумки компас и карту, наметил ориентиры и сказал: «Отсюда наш путь лежит почти на север, а так как перед нами густой лес, то до самой Ветлуги будем идти по азимуту. Это значит, нам надо сориентировать карту так, чтоб меридиональная линия координатной сетки совпадала с направлением стрелки компаса, и двигаться вот по этой прямой, отклоняющейся от меридиана на восемь градусов – я начертил ее вчера. А чтобы не сбиться, нам надо каждое мгновенье знать свое местоположение на карте и на местности. Как это сделать? Очень просто: считать шагами пройденное расстояние и в масштабе отмечать его на карте. Мой шаг равен семидесяти сантиметрам, а твой сейчас замеряем. Я буду считать свои шаги, а ты считай свои и записывай, пожалуйста, их количество между точками наблюдений.

И мы пошли. Коля шагал быстро, не давая мне времени на остановки и раздумья, так, что я едва поспевала за ним. Очень скоро я потеряла всякую способность ориентироваться и шла за ним как овечка на привязи.

Иногда нас разделяли плотные заросли, тогда Коля окликал меня, и я охотно отзывалась на его голос, потому что ужасно боялась остаться в этих дебрях одна. Через определенное расстояние следовала команда «стоп!», геолог быстро копал закопушку, а я записывала в полевой журнал под его диктовку наше местонахождение, количество пройденных мною шагов и геологические сведения, обнаруженные в закопушке. В тетрадке имелся образец заполнения журнала, и от меня требовалось четко и аккуратно ему следовать.

На пути к третьей точке мы встретили пункт триангуляции – огромную деревянную мачту, взметнувшуюся над поляной. Небольшое открытое пространство вокруг было красным от земляники. Я никогда не видела такого изобилия ягод в столь раннюю пору и бросилась их собирать, а Коля взобрался на вышку, чтобы лучше сориентироваться. Когда же он закончил осмотр и намерился незамедлительно бежать дальше, я чуть не заплакала. Наверно, в моих глазах было столько недоумения (неужели мы пройдем мимо такого добра?!), что ему ничего не оставалось делать, как наклониться к ягодам…

Минут через десять мы снова считали шаги и продирались сквозь чашу. Идти становилось все труднее. Сначала нас донимали буреломы, встававшие на нашем пути, словно многоэтажные дома, их сменила топкая низина, превратившаяся, в конце концов, в непроходимое болото, которое нам пришлось долго обходить, а когда мы ступили на возвышенность, то очутились на старой вырубке. Казалось, много лет назад здесь поработали обезумевшие лесорубы или вредители, поставившие перед собой одну цель: распахать и обезобразить колесами и гусеницами некогда ровную почву леса и захламить ее обрезками древесины. Теперь все это пространство заросло кустами дикой малины, ветви которой, тесно сплетясь между собой, образовали колючие сети, и, чтобы их преодолеть, требовалось мачете или нож бульдозера. Я уже не просто отставала, а плелась, все чаще теряя из виду своего напарника и едва сдерживая слезы, но мне было стыдно признаться, что у меня больше нет сил. Иногда Коля терпеливо меня ждал – я видела, как он торопится, и немного злилась, потому что ему ничего не стоило взбираться на громады поваленных деревьев, перепрыгивать через ямы, находить невидимые проходы в зарослях колючего кустарника…

Наконец, вырубка сменилась нетронутым лесом – идти по нему было легко и приятно, мои силы быстро восстановились, и теперь я бежала за Колей след в след. Когда он ловко вскочил на ровненький ствол поваленного дерева и, пройдясь по нему, спрыгнул на землю, я захотела повторить его движения, но едва сделала пару шагов, как на меня напали дикие пчелы – скорее всего, где-то рядом было их гнездо, и они высыпали наружу, побеспокоенные стуком Колиных сапог. Насекомые буквально облепили меня! Плотная зеленая куртка и накомарник хорошо защищали лицо и верхнюю часть туловища, а вот попа и ноги, обтянутые синим трико (я так и не решилась надеть черные нелепые брюки), оказались доступными для пчелиных жал. Почувствовав несколько укусов, я завизжала что было мочи и замахала руками. В ту же секунду Коля оказался рядом, и сквозь собственный крик до меня донесся его спокойный голос: «Замри и перестань визжать!» Сжавшись в комочек, я подчинилась, а Коля быстро открыл фляжку, набрал в рот воды и обрызгал меня с головы до ног – пчел будто и не было. Затем он крепко сжал мою руку и вывел в безопасное место…

В полдень мы вышли к Ветлуге. Река величественно катила свои чистые воды, маня охладить в них перегретое летним зноем и напряженной ходьбой тело. Я сознавала, что являюсь для Коли обузой, и изо всех сил старалась подавить желание немедленно окунуться в прохладную воду. А он остановился на высоком берегу, жадно втянул в себя теплый воздух, пахнущий речной травой и разогретым лугом, и спросил: «Света, ты не против искупаться?»

Еще в деревне, когда мы с ним купались в речке, я поняла, что Коля обожает воду и чувствует себя в ней как выдра. Вот и сейчас, пока я только собиралась раздеться, он уже радостно плескался, нырял, выделывал какие-то фокусы, переворачивался то на бок, то на спину, фыркал, урчал, брызгался, махал мне рукой и одновременно плыл к другому берегу. Я не осмелилась последовать за ним и барахталась на мелководье до его возвращения…

Зарисовки и описание высокого берега Ветлуги, представлявшего собой трехметровый обрыв (съемщики обрыв называют обнажением), явились апофеозом моего первого «геологического» дня. Коля увлеченно рассказывал о разноцветных слоях земли, что ясно вырисовывались в вертикальном откосе, а я едва успевала за ним записывать, почти не соображая, о чем идет речь. Но в его планы не входило оставлять меня в неведении, поэтому он сделал жест рукой, означавший «прекратить запись», и просто и доступно объяснил мне, как взаимосвязаны пески и суглинки, вскрытые нашими закопушками, с теми породами, что мы увидели в природном обнажении, и показал, как определять элементы залегания пластов. Внизу, то есть у основания обрыва, склон был сильно засыпан обвалившейся породой, и нам пришлось делать расчистку. И вот моим глазам предстала метровая толща обрыва, состоящая из пестрых разноцветных «коржиков», уложенных так ровно и аккуратно, будто добрая хозяйка тренировалась здесь готовить торт «Наполеон». Я до сих пор четко вижу срез каждого пропластка. Их было не меньше дюжины, и Коля знал название и особенности минерального состава каждого из них. Оказывается, именно минералы придавали пластам соответствующий цвет, а чередование слоев было обусловлено движением земной коры, происходившим в далеком прошлом. С этого момента я уже не представляла своего будущего без геологии!

Потом был обед на зеленой лужайке. В качестве стола мы использовали плоскую белую корягу, выброшенную половодьем на зеленый берег, а до этого изрядно потрепанную и отшлифованную рекой. Коля ненавязчиво ухаживал за мной, а я, хоть и понимала, что это простая вежливость, млела от радости, мечтая стать дамой его сердца. Со мной еще никогда не обращались таким вот образом, и мне было так приятно ощущать себя представительницей слабого пола.

Выбросив остатки еды рыбам и спалив оберточную бумагу, мой начальник, как бы извиняясь, сказал:

– Света, ты немного отдохни, а я еще поплаваю.

– Я тоже хочу переплыть на другой берег, но одна боюсь! – выпалила я.

– С удовольствием буду тебя сопровождать, пойдем!

Он не помогал мне плыть, ничему не учил, ничего не подсказывал, а просто был рядом, и я полностью доверилась ему, как доверилась раньше идти по азимуту сквозь дебри, болото и завалы… Это было серьезное и нелегкое для меня испытание, выдержав которое, я еще много дней гордилась собой и даже рассказала младшему брату, как сама дважды переплыла Ветлугу.

Большая часть обратного пути оказалась совсем легкой: мы шли по тропкам, связывающим заброшенные хутора, затем по просеке, прорубленной точно с севера на юг, и старой лесной дороге, пролегавшей немного в стороне от нашей «красной линии». Там я узнала способ съемки «заходками», заключающийся в том, что основное расстояние между точками съемщики проходят по дороге, потом в расчетном месте углубляются по азимуту в лес, отмеряют шагами нужное расстояние, делают закопушку и, описав по ней геологический разрез, вновь возвращаются на дорогу. Так мы добрались до Борисова хутора, судя по всему, опустевшего совсем недавно. Вокруг обследованного нами колодца росло много-премного грибов, считавшихся в нашей деревне поганками. А Коля обрадовался им как интересной геологической находке и, окончив работу, набил «поганками» полную сумку и еще пару мешочков, приготовленных для отбора образцов горных пород.

Я возразила:

– Эти грибы несъедобные!

– Да ты что, Светочка! – ответил он. – Посмотри, какие у них розовые пластины и аккуратные «юбочки»! Я уверен на тысячу процентов, что это лучшие в мире шампиньоны, и гарантирую не только полную сохранность твоего здоровья, но и королевское наслаждение при употреблении их в жареном виде! (Забегая вперед, скажу, что грибы, действительно, оказались очень вкусными, и позже около всех обследуемых колодцев я обязательно искала шампиньоны).

Следующий хутор представлял собой развалины, окруженные заброшенным садом, сильно заросшим кустарниками смородины и малины. Колодца на усадьбе мы не нашли, зато за ее пределами набрели на холм, рядом с которым находилась широкая яма, обнажавшая пласт красной глины. Это обрадовало Колю и он, хитро подмигнув мне, заметил: «Здесь бывший хозяин хутора брал глину для своей завалинки и тем избавил нас от лишних земляных работ. А посему открываем наш «Трактат о слоях земных и водах подземных» и начинаем бесценную зарисовку». Его радостное настроение передалась мне, и работа потекла легко и непринужденно…

Минут через двадцать мне показалось, что в зарослях малины пасется лошадь.

– Коля, – тихо обратилась я к нему, – там лошадь!

– Откуда она здесь? – тоже шепотом ответил он.

– Не знаю, но посмотри сам!

– Сейчас закончу расчистку и схожу.

Я хотела сказать, чтобы он туда не ходил, и даже намеревалась предложить поскорее убежать с этого места, ибо мною вдруг овладело тревожное предчувствие, но Коля уже подошел к плотной колючей полосе, раздвинул ее и заглянул внутрь. В следующую секунду он уже бежал в мою сторону и вид у него был явно испуганный, а там, где он только что стоял, из зарослей выглядывала огромная медвежья морда. У меня перехватило дыхание: вот сейчас зверь повернет голову, встретится с моим взглядом и… На счастье, голова исчезла, а вместо нее показалась крутая спина уходящего прочь медведя.

Побледневший Коля первым делом схватил лопату и, не выпуская ее, четко продиктовал мне все, что нужно, а потом быстро, почти бегом, повел меня к следующей точке. На сей раз я не отставала от него ни на шаг. На следующей точке мы работали уже в обычном режиме, будто ничего не произошло, и спокойно закончили маршрут.

О том медведе мы долго вообще не вспоминали, хотя другие съемщики не раз видели медвежьи следы, и в отряде проводилась соответствующая работа по технике безопасности. Коля, наверно, думал, что я тогда не заметила мишку, и не хотел меня пугать. Я тоже не подавала виду и рассказала ему обо всем лишь месяц спустя, но во второй маршрут пришла с отцовской одностволкой, провисевшей без надобности в нашем чулане много лет. Коля неимоверно обрадовался: он был неравнодушен к оружию и охоте и любил пострелять.

Ружье не снижало темпов нашей работы и, кроме того, что придавало нам уверенности в диком лесу, иногда и помогало добывать лесные трофеи. Первой нашей добычей стала рыба – метровая щука, приспособившаяся охотиться и отдыхать в тихой заводи крошечной речки Шаймы. Мы уже не раз видели хищницу, и Коля при этом сетовал на отсутствие у нас орудия лова. Мне бы и в голову не пришло, что рыбину можно подстрелить, как зайца, из ружья, а он, оказывается, признавал такой способ рыбалки наилучшим. Когда я увидела геолога, подкрадывающегося к настороженной щуке, то поняла, что передо мной бывалый охотник, и уже не сомневалась в успехе. Выстрел и удар мощного хвоста, поднявший сноп брызг, произошли одновременно, и через несколько секунд я держала в руках затихшую рыбину, удивляясь, как кучно вошла дробь в мякоть у основания ее головы…

Потом мы приносили живность помельче, а в начале августа взяли на чернике гигантского глухаря. В честь такой удачи следующий день в нашем отряде был объявлен камеральным, то есть съемщики не вышли на маршруты и до обеда приводили в порядок полевые журналы, а потом готовились к празднику. С утра все только и говорили о глухаре и предстоящем пире. Закончив работу, мужчины отправились искать выпивку, а женщины, то есть я, новая лаборантка и Галя, занялись дичью. Глухаря решили запечь целиком в русской печке, той, что находилась в главной камеральной комнате. Тушку (она едва умещалась на противне) мы нафаршировали рисом с ягодами, нашпиговали зеленью и специями, обернули ломтиками сала и перевязали нитками. Командовала на кухне Галя – у нее это здорово получалось – и с таким жаром говорила об удачной охоте, что казалось, будто лесного петуха добыли не мы с Колей, а она.

К вечеру отряд был в сборе. Когда готовое блюдо оказалось на расписной скатерти и повеяло вкуснейшим ароматом, я подумала, что сейчас на запах сбежится вся деревня. Пировали мы в тот вечер долго и весело. Я впервые была на равных в компании взрослых, пила вино и чувствовала себя самой счастливой девушкой на свете…

Но вернусь к первому маршруту. После него у меня гудели ноги и болели все до единой мышцы, а душу грызло сомнение: возьмет ли меня Коля завтра? По сути, я больше мешала ему, чем помогала, и доставила столько хлопот! Будто в ответ на мои сомнения, он пришел ко мне вечером и сказал: «Света, завтра мы поработаем дома. Ты, как только выспишься, заходи ко мне в палатку: я хочу посоветоваться с тобой, как нам лучше построить следующие маршруты». И с тех пор каждый вечер, как бы поздно ни возвращались, мы подробно разрабатывали предстоящий маршрут, и это помогало нам быстрее преодолевать длинные километры и интересно работать, хотя работа наша была тяжелой, а порой и опасной.

Еще хочу рассказать о маршруте тринадцатого июля: что ни говори, а число это особенное! События того дня развивались так. Коля, как обычно, встал в пять утра и пошел купаться к старой мельнице. На обратном пути ему повстречалась тетя Вера Сапрыкина с пустым ведром из-под молока. Она пожаловалась на утреннюю прохладу и на то, как ей холодно будет «сидеть под коровами». Как истинный джентльмен, Коля тут же накинул доярке не плечи свою незаменимую в маршрутах черную куртку (в ней имелось множество застегивающихся и открытых карманов) да так и не взял ее обратно.

Выходя в поле, я обратила внимание на то, что мой шеф одет не по форме, но не придала этому значения. Да, забыла сказать: в отряде к тому времени работало уже четыре группы, и мы отдалились от базы на тридцать километров, поэтому съемщиков по утрам подвозили к началу маршрутов на грузовой машине, а вечером всех подбирали на главной дороге. Нас с Колей высадили у сенокосной тропы, ведущей прямехонько к пойменным лугам Ветлуги.

Сначала все шло гладко: мы ни разу не остановились для уточнения пути, геологические находки не преподносили никаких сюрпризов, солнце не пекло, потому что низко над землей висели серые тучи, комары присмирели, воздух сладко пах настоем из медовых трав и вселял молодецкую бодрость… Все эти обстоятельства помогли нам почти на час раньше выйти к реке. От радости ни я, ни Коля не вспомнили про обед, который всегда старались приурочить к окончанию первой половины маршрута. Вместо отдыха мы рванули вдоль реки, описали две расчистки и приготовились взять строго южное направление, чтобы одним махом пройти сквозь болотистый лес, достичь просеки, ведущей к дороге, и поскорее закончить работу. Вдруг Коля засуетился, полез в сумку, в карманы, снова в сумку, потом растерянно посмотрел на меня, улыбнулся и сказал: